Глава вторая. Полностью одетый Юрий стоял у дверей, засунув руки в карманы и с раздражением смотрел на жену, натягивающую на дочь ярко‑красную курточку

Полностью одетый Юрий стоял у дверей, засунув руки в карманы и с раздражением смотрел на жену, натягивающую на дочь ярко‑красную курточку.

– Когда она сама‑то станет одеваться? До старости ей будешь помогать? Другие дети…

Саша с вздохом прервала нудное ворчание мужа:

– Другие дети, дорогой, в два с половиной года ведут себя совершенно так же, как Анюта.

Он пренебрежительно фыркнул

– Анюта! Нюрка она, больше никто!

Девочка с укором посмотрела на папашу, но возражать не решилась. Протянула матери ручку, чтобы та застегнула кнопочку на обшлаге. Юрий раздраженно бросил:

– Я вспотел уже, вас дожидаючись! У отца день рождения, мать велела приехать ровно в три, а вы всё еще не готовы! Без десяти уже! Давай побыстрей, Маруся!

За все годы их брака Юрий к жене по‑другому не обращался. Сначала Саша пыталась возражать, но получалось еще хуже. Муж высокомерно оглядывал ее с головы до ног и провозглашал:

– А кто ты? Ну, уж никак не Александра! Маруся и есть. Тебя просто при рождении неправильно назвали.

Саша и не подозревала, что хорошее имя можно так испохабить. В его устах оно звучало даже не как звериная кличка, а как грязное ругательство. Юрий вполне мог претендовать на звание самого капризного, эгоистичного и самовлюбленного из всех мужей, во всяком случае, делал для этого всё, что мог.

Порой ей казалось, что у нее не жизнь, а испытание на выживаемость в экстремальных условиях. Под его презрительным взглядом руки у нее тряслись и не слушались, и самое простое дело превращалось в тяжелое испытание.

Она уже не помнила, когда в последний раз беззаботно смеялась. Казалось, сам ее смех он воспринимает как вызов, и делает всё, чтобы это безобразие прекратить.

Наконец‑то застегнув непослушную кнопочку, взяла дочку за руку и справедливости ради подумала – есть, конечно, у него и светлые стороны – к примеру, он любил экспериментировать с продуктами. Очевидно, перенял это от матери. По вечерам, придя с работы, первым делом шел на кухню и изобретал нечто такое, отчего у нее при одном воспоминании слюнки текли. Правда, и при этом он умудрялся испортить ей удовольствие:

– Уж лучше готовить самому, чем есть твои помои. Ты же совершенно не умеешь готовить!

Она лишь склоняла голову на эти упреки. Не сказать, чтобы они были уж вовсе несправедливыми. Мать никогда не придавала значению еде. В их доме не было кулинарных изысков. Стряпала мама хорошо, шанежки и пирожки у них не переводились, но вот что касается омара, запеченного с кальвадосом или пулярки с коричневым рисом – тут был провал.

Саша готовила неплохо, но в расчете на среднестатистического мужика с обычными, то есть неприхотливыми, вкусами, и угодить мужу, выросшему на изысканных мамочкиных деликатесах, нечего было и пытаться. Но, с другой стороны, ей завидовали все знакомые.

Когда она рассказывала в группе об очередном кулинарном шедевре, сотворенном мужем, упуская, естественно, те слова, что были ей при этом сказаны, все подружки вздыхали и в один голос заявляли:

– Ох, и счастливая ты, Сашка! Повезло тебе с мужем!

Она мило улыбалась, пряча за улыбкой боль. Она терпела, потому что понимала: долго это не продлится. Она бы ушла первая, но уходить ей было некуда, не в мамину же однокомнатную квартирку! К тому же мама и сама была еще достаточно молодой симпатичной женщиной и вполне могла устроить свою судьбу, ведь, несмотря на ее чопорный вид и безнадежные платья, вокруг нее всегда увивались мужчины. Она и сама помнит парочку вполне приличных лиц. И мешать матери ей категорически не хотелось.

Итак, уходить было некуда, и она с напряжением ждала, когда же уйдет Юрий. Она и хотела, и боялась этого. Хотела потому, что тогда прекратятся изощренные оскорбления, на которые он был великий мастак, и она сможет, наконец, уважать себя, или, по крайней мере, попытается. А боялась потому, что, несмотря на все выливаемые на ее голову гадости, любила своего равнодушного мужа и с ужасом следила за его сальными взглядами, направленными на других женщин.

Изменять он ей не изменял, это она чувствовала, но ждала измены каждый божий день. Женщин кругом полно, и все они вполне доступны, стоило мужчине приложить самый минимум усилий. Тем более такому красавцу, как Юрий. Он специально изображал из себя этакого крутого мачо, которому дела нет до существования глупых баб.

Именно это нарочитое равнодушие и привлекало к нему внимание всех знакомых женщин. Хотя он и не скрывал, что женат, но говорил о наличии жены и дочери с таким холодным безразличием, что любая дамочка сразу понимала, что они для него вовсе не препятствие. Каждая по мере сил пыталась хоть на самую малость завладеть если не его сердцем, то хотя бы вниманием. А может, всё это просто казалось Саше, измученной безответной любовью?

Она до сих пор не знала, как ей относиться к собственному легкомыслию в ту ночь, когда была зачата дочь. Конечно, она не предполагала, что Юрий проявит такую настойчивость, тогда это для нее было внове, но всё равно могла бы быть потверже. Хотя она и говорила ему «нет», но таким неуверенным голосом, что он принял его за согласие.

К тому же полянка в городском парке была вовсе не подходящим местом для потери девственности. Почему она, не такая уж глупая и довольно хорошо разбирающаяся в мужской физиологии, так легко дала себя обольстить? Она до сих пор помнила его настойчивый шепот и тяжелое дыхание, страстные ласки, от которых невозможно было уклониться. Почему? Влюбилась глупо и безоглядно и решила, что он отвечает ей тем же?

Но даже в минуты наивысшего сексуального удовольствия он ни слова не говорил ей о любви. Ни тогда, ни потом. Это она была вынуждена бороться со своими чувствами, скрывать их, как чернота ночи скрывает блеск любимых глаз.

Порой ей так хотелось запустить пальцы в его густые волосы и сказать что‑нибудь пусть глупое, но очень ласковое. Нежность переливалась из груди, затопляя всё вокруг и останавливалась, споткнувшись о неодобрительный изгиб его губ. Она попыталась перенести эту невостребованную нежность на дочь, и ей это почти удалось.

Правда, она заработала от него еще одно прозвище – шальная мамочка. Но это была такая малость на фоне всех других неприятностей, что она не обращала на нее внимание.

Под насмешливым взглядом мужа вытащила из шкафа свой плащ. Он так неприязненно следил за каждым ее движением, что она не сразу смогла попасть в рукава и пуговицы застегнула лишь с третьей попытки. В глазах Юрия ясно читалось: –Неуклюжая корова!

Подхватив дочь на руки, отец строго наказал ей сидеть смирно, и спустился вниз. Саша молча шла следом. Она всегда находилась позади, как покорная восточная женщина, Юрий не любил, когда она шла рядом. Не считал ее себе ровней?

Передав девочку матери, он вытащил из кармана пульт, отключил сигнализацию у стоявшей у подъезда Тойоты, открыл дверцу. Усадив Анюту в детское кресло на заднем сиденье, Саша села рядом с ней и пустым взглядом посмотрела по сторонам. Ехать к свекрови совершенно не хотелось. Нелюбовь Ларисы Львовны к невестке была такой же зримой и осязаемой, как презрение Юрия.

Единственный, кому она нравилась в семье мужа, был Евгений Георгиевич. Он любил внучку и не считал ее мать преступницей. Лариса Львовна, наоборот, была уверена, что она женила на себе ее сыночка бесчестным обманом, и что она, такая неумеха, не имеет права дышать с ним одним воздухом. Она даже внучку звала не по имени, а только «девочка».

Несколько раз в ее речи проскальзывала фраза: «когда всё это кончится…», и было понятно, что она не считает их брак долговременным. Правда, при муже своих чувств не выказывала, держалась всегда лояльно, хотя и несколько отстраненно.

Как назло, по дороге они попали в огромную пробку. Чертыхнувшись, Юрий резко свернул на боковую улицу и задворками проехал до поворота. К дому родителей подъехали не с главного входа, а сзади, и остановились рядом с огромными мусорными баками.

Уничижительно посмотрев на жену, будто это из‑за ее низких происков он оказался в таком неподобающем месте, Юрий неласково подхватил дочь, оставив жене громоздкую коробку с подарками, и решительными шагами ушел вперед, даже не оглянувшись, чтобы проверить, как Саша справляется с неудобной ношей.

Не думая о том, что ей тяжело, стал подниматься по лестнице, не вызывая лифт, предоставив жене выбор – или тащиться за ним на пятый этаж, или ждать лифт. Дочка, беспокойно покрутив головой, не увидела мать и растерянно ее позвала, чем заслужила от отца недовольный выговор.

Чтобы еще больше не расстраивать малышку, Саша догнала мужа и пошла сзади, успокаивающе улыбаясь испуганной девочке. Видя рядом два таких похожих лица, вновь отметила, насколько были схожи отец и дочь. Те же волосы, выражение лица, только глаза у девочки были синими. Это явное родство даже подозрительную свекровь заставляло не задаваться вопросом, Юрина ли дочь Анюта.

Дверь была приоткрыта, их уже ждали. Юрий с порога заявил, что опоздали они только потому, что эта парочка – он указал подбородком на дочь с женой, – копошилась больше часа, хотя он подгонял их изо всех сил. Саше сразу представилась стадо тупых овец, с которым ничего не смог сделать его добросовестный пастух.

Свекра в прихожей не было, поэтому мать, встречавшая их, с удовольствием сказала:

– Нельзя быть такой копушей, дорогая моя! И опаздывать просто неприлично! Мы все ждем только вас!

Муж со злорадством посмотрел на жену. Казалось, ему доставляет какое‑то нездоровое удовольствие выдавать ее на расправу всем, кто попадется на дороге. У Саши в голове мелькнула неприятная мысль: а может, он энерговампир и ее боль ощущается им как нечто очень приятное? Чтобы не доставить ему такого удовольствия, оживленно сказала:

– Простите, Лариса Львовна, но вы ведь понимаете, как это – одевать возбужденного ребенка. Анюта так обрадовалась, когда узнала, что поедет к бабушке…

Свекровь сердито поджала губы. Ее бесило одно это слово – бабушка. Саша, посмеиваясь про себя, молча наблюдала, как она поворачивается и уходит. Муж зло прошипел:

– Ты всегда знаешь, чем уколоть мать.

Саша удивленно пожала плечами. Что тут такого страшного – стать бабушкой? Хотя, возможно, когда она доживет до ее лет, ее тоже будет пугать это звание.

Комната была уже полна народу. Собрались родственники и друзья именинника. На столе чего только не было: каждый раз, когда Саше доводились появляться в этом доме, ее поражали обильные застолья, устраиваемые свекровью. И не жаль ей своих трудов, ведь всё это великолепие не продержится и десяти минут?

Юрий небрежно подтолкнул ее к местам, оставшимся у самых дверей. Отдав дочь специально приглашенной для этой цели няне, Саша скромно уселась с краю. Сосед немедля пошутил:

– Не садитесь на угол, замуж не выйдете!

На что Юрий ответил:

– Ну что ты! Сейчас всем уже известно, что чем острее, тем быстрее.

Гость, а это был его двоюродный брат Костя, насмешливо поинтересовался:

– И что, ты только за?

Юрий с готовностью кивнул:

– Да с удовольствием! Еще и приплачу, чтобы взяли.

Константин с сочувствием посмотрел на Сашу, сочтя это дурной шуткой, но она, зная, что здесь каждое слово – правда, в пику мучителю мило улыбнулась и подтвердила:

– Конечно! Вот мне и приходится подыскивать хорошего жениха! У вас случайно никого подходящего на примете нет?

Она задорно взглянула в глаза соседу, смутив его. Он промямлил:

– Ну, если бы я не был женат…

Тут недовольно вмешался почему‑то возмутившийся Юрий:

– Ну, хватит у порядочных женщин мужей отбивать! Тоже мне, женщина‑вамп!

Саша с горечью посмотрела на мужа. Умеет же он выставлять ее в неприглядном виде! Никого она отбивать не собирается, просто опять ему надо злость на ней сорвать.

Но, сделав вид, что всё в порядке, отпила из налитого бокала. Юрий, которому пить было нельзя, он же за рулем, проследил за ее движением и презрительно усмехнулся.

У нее молнией сверкнуло в голове: Ага! Он ее к тому же и алкоголичкой считает! Это ее разозлило, и она выпила весь бокал. Вино было приятным, с легкой кислинкой, но на голодный желудок подействовало не лучшим образом. Она начала весело хихикать и кокетничать то с соседом, то с собственным мужем, не обращая внимания на его всё мрачнеющее лицо.

Наталья Владимировна, сидевшая слева подле именинника на другом конце длинного стола, с опаской поглядывала на непривычно оживленную дочь. Она давно подозревала, что у той не всё так гладко, как казалось со стороны.

Хотя Саша и скрывала от нее подробности семейной жизни, но нарочито небрежное обращение с ней мужа о многом говорило. Если он позволяет себе такие вещи в присутствии посторонних, то что же между ними происходит наедине?

Засмотревшись на дочь, не расслышала обращение сидящего рядом с ней мужчины, Николая Ивановича, кажется. Он ей не очень понравился – его взгляд, казалось, раздевал, что уже было неприятно. К тому же он постоянно сыпал не очень приличными, хотя и забавными, шуточками. Спохватившись, посмотрела на него и спросила:

– Вы что‑то сказали?

Он тихо засмеялся.

– Дражайшая Наталья Владимировна! Вы первая, кто не обращает на меня внимания. До сей поры мне удавалось завладеть расположением дам без особых хлопот. Кто там сидит? Ваша дочь, кажется? Вы чем‑то обеспокоены?

Сообщать незнакомцу о своих подозрениях было бы странно, и она принужденно рассмеялась, симметрично распределяя по краям тарелки листики салата:

– Да что вы! Всё прекрасно! – и снова устремила внимательный взгляд на край стола, пытаясь внушить дочке мысль об осторожности.

Ему это не понравилось. Он завладел ее рукой, сжал пальцы и нежно сказал:

– Вам кто‑нибудь говорил о том, что вы очень красивая женщина?

Наталья Владимировна, сделавшая всё, чтобы не бросаться в глаза и не конкурировать с хозяйкой, скривилась. Чтобы избавиться от назойливого кавалера, мрачно подтвердила:

– Много раз! И мне это не нравится!

Он с удивлением посмотрел на соседку. Таких экземпляров он еще не встречал.

– Вы что, мужененавистница? И чем же вам досадил один из моих предшественников, что вы всех мужчин стали стричь под одну гребенку?

Наталья Владимировна с трудом оторвалась от слишком громко засмеявшейся над чем‑то дочери.

– Никто мне ничем не досадил. Вы ешьте лучше. Лариса Львовна, как всегда, готовит потрясающе.

Он кивнул головой и положил ей на тарелку кусочек чего‑то воздушного.

– И вы тоже попробуйте это божественное суфле. Судя по вашим словам, вы голодны. А я, – тут он показательно похлопал себя по туго набитому животику, не могу больше проглотить ни кусочка. Сегодня, во всяком случае. Каждый раз, как я ухожу от Женьки, жалею, что нельзя остатки захватить с собой. Ларка считает это дурным тоном.

Наталью Владимировну несколько покоробил его фамильярный тон. Он призван был подчеркнуть его близость к хозяевам. Она раздраженно вздохнула. Каждый раз, когда она появлялась в этом богатом доме, она чувствовала себя самозванкой. И какой черт толкнул ее отправиться тогда к Евгению Георгиевичу? Жили бы сейчас с дочкой тихо‑мирно, никому ничем не обязанные.

Теперешнее крайне неприятное ощущение облагодетельствованной нищенки, которое искусно умела внушить Лариса Львовна, заставляло чувствовать ее себя в шелковом, но очень прочном капкане. Поймав неприязненный взгляд хозяйки, снова захотела уйти, но пробиться к выходу сквозь толпу гостей нечего было и мечтать. К тому же не хотелось бросать дочь на съедение лютой тигрице.

С довольным видом восседавший во главе стола Евгений Георгиевич звонко постучал вилкой по дорогому хрустальному бокалу, заслужив косой взгляд жены.

– Дорогие друзья и родственники! Давайте немного потанцуем, порастрясем жирок! Потом, я уверен, и деликатесы, приготовленные для вас моей дражайшей половиной, пойдут на ура!

Гости застучали отодвигаемыми стульями, готовясь пройти в соседнюю комнату, приготовленную для танцев. Евгений Георгиевич, подхватив Наталью Владимировну под локоть, увлек за собой. Едва зазвучала музыка, прижал ее к себе и повел в медленном танце.

Гости с подозрением следили за слишком низко склоненным к партнерше лицом именинника. Посмотрев по сторонам, она заметила множество любопытных глаз и постаралась сгладить возникшую напряженность, небрежно проговорив:

– Почему у вас постоянно музыка плавная такая, не для общих танцев?

Склонившись к ее уху, что выглядело на редкость интимно, он проговорил:

– Общие танцы выдуманы для того, чтобы женщины без пары не оставались. А мы всегда приглашаем равное количество гостей. Поэтому нам глупые поскакушки не нужны. Танец – это когда танцуют двое, а не толпа.

Насмотревшаяся на школьные будни Наталья Владимировна возражать не стала, а Евгений Георгиевич внезапно понял, что ему очень приятно обнимать сватью. Гораздо приятнее, чем жену. Чтобы убедиться в этом, на следующий танец пригласил Ларису, и убедился в этом. Это не стало для него открытием, хотя и доказывало, что он еще мужчина, и ему нравятся женщины.

Чего греха таить, он всё прошедшее время пытался познакомиться с Натальей Владимировной поближе. К его сожалению, она активно противодействовала, видимо, боясь последствий. Но он ничего дурного не хотел. Ему просто нравилось с ней болтать, во всяком случае, пока.

Возбуждая усиленное перешептывание, снова пригласил на танец сватью. Ничего не говоря, отдался почти позабытому наслаждению держать в своих объятьях хорошенькую женщину, и не видел, какими встревоженными глазами за ними следила Лариса.

Танец закончился, и Наталья Владимировна, не дожидаясь следующего, энергично освободилась из его объятий. Посмотрела по сторонам, увидела танцующую с каким‑то длинным парнем дочь, стала пробираться к ней, чтобы поговорить, но на полдороге попалась в руки Николаю Ивановичу.

Он безапелляционно облапил ее, как будто имел на это полное право. Поневоле танцуя с ним, она то и дело косилась в сторону чересчур уж радостно улыбающейся дочери. Он настойчиво спросил:

– Чем вы так обеспокоены, милейшая Наталья Владимировна? Дочка у вас радуется, а вы беспокоитесь? В чем дело?

Она перевела взгляд на кавалера и постаралась безмятежно улыбнуться:

– Всё хорошо, с чего вы взяли, что я беспокоюсь?

Он крепко пожал ей руку.

– Не пытайтесь меня обмануть. Я слишком хорошо знаю слабый пол, чтобы не понять, что вы не в своей тарелке.

Ее покоробил очередной намек на его успех у женщин, и она отбросила светский тон.

– Что бы я ни чувствовала, вас это не касается! – она произнесла это достаточно высокомерно и в подтверждение смерила его полупрезрительным взглядом, облив вселенским холодом.

В ответ он неожиданно рассмеялся и сильнее прижал к себе.

– Как приятно, что первое впечатление меня не обмануло. Я решил, что вы та еще штучка, и не промахнулся! Давайте я подвезу вас сегодня домой?

Наталья Владимировна возмутилась до глубины души. За кого он ее принимает? За неразборчивую шлюшку? В ее жизни уже был период, когда после рождения дочери ей предлагали связь без всяких обязательств, полагая, что она и этому будет рада, но после стольких лет безгрешной жизни?

Она решительно освободилась от его рук и пошла к дивану, на котором уже сидело несколько уставших дам. Присев на край так, чтобы рядом с ней не осталось места, огляделась. Николай Иванович не потащился за ней, а, как она и надеялась, исчез в соседней комнате, где не желающие танцевать мужчины курили на балконе.

Лариса Львовна, видя, что подвыпивший муж снова вознамерился пригласить сватью на танец, решительно позвала всех в гостиную, где на столе появились новые блюда, и пиршество продолжилось.

Наталья Владимировна, которую от именинника отделил своими плечами пересевший Николай Иванович, не знала, что хуже – слушать его ироничные комплименты своим мнимым чарам или видеть заинтересованные ее слишком тесным общением с хозяином взгляды остальных гостей.

Часам к десяти, после того, как народ наелся так, что больше никто не смог запихнуть в себя ни кусочка, все тихо разбрелись по домам, благодаря хозяев за гостеприимство. Кое‑кто, не желавший связываться с общественным транспортом и поэтому пожертвовавшим спиртным, отъезжал на собственных машинах, кто‑то вызывал такси.

Юрий, с мрачным видом отбывший одним из первых, долго что‑то выговаривал Саше, обвинительно взмахивая руками. Поскольку невозможно было одновременно изливать желчь и вести машину, он долго стоял под окнами, давая возможность наблюдать за ними всем желающим, в том числе и обеим матерям.

Они стояли в гостиной и, сердцем что‑то почувствовав, одновременно выглянули в окно. На лице Ларисы Львовны отразилось откровенное злорадство, которое она даже и не пыталась скрыть, а Наталье Владимировне очень захотелось вмешаться, защитить дочь. Они обе с ней совершили ошибку, но ведь вполне поправимую?

Решив при первой возможности убедить Сашу избавиться от этой неприятной семейки и вернуться с Анютой домой, ведь в их квартирке вполне хватит места для троих, она стряхнула с рукава мешковатого платья прилипшую пылинку, жалея, что нельзя так же просто стряхнуть и все прочие проблемы.

Кто‑то тронул ее за руку. Она повернулась, пытаясь восстановить ровное состояние духа. Это был не Евгений Георгиевич, чего она страшилась, а Николай. Он пристально посмотрел в ее лицо, и она догадалась, что он все понял. Это ей категорически не понравилось.

Усмехнувшись, бесцеремонно потянул ее за рукав к выходу. Она хотела было возмутиться, но тут к ней подошла Лариса Львовна с подозрительным блеском в глазах.

Грешным делом Наталье Владимировне показалось, что сватье очень хочется вцепиться ей в волосы, и мешает ей не хорошее воспитание, которое она старательно подчеркивала, а излишек свидетелей.

Смекнувший о переживаниях старинной приятельницы Николай Иванович защитным жестом взял под руку неугодную гостью и пообещал хозяйке, обеспокоенной сохранностью драгоценной гостьи, – а чем же еще? – доставить ту домой.

– Прекрасная Лариса! Не тревожься, пожалуйста, я собственнолично доставлю твою родственницу домой! В целости и сохранности! – и он подмигнул с неким интимным подтекстом.

Наталье Владимировне эта развязность не понравилась, но у хозяйки посветлело лицо, и она почти приветливо попрощалась, старательно оттирая мужа, проводившего вниз группу гостей и сейчас пытавшегося раскланяться с уходящими.

Вызвав лифт, Николай крепко придерживал под руку спутницу, будто опасаясь, что та может сбежать. Вместе с ними уходила еще одна молодая пара, вроде бы кузен Юрия с женой. Наталья Владимировна напряглась и даже имена припомнила – Костя с Ириной. Вот что значит многолетняя практика. Хотя она видела их только раз на прошлом дне рождения Ларисы Львовны, но память ее не подвела.

Парень, виновато поглядывая на жену, сказал:

– Сегодня Сашка была какая‑то не такая. Слишком веселая, что ли?..

Наталья Владимировна перевела вопрошающий взгляд на Ирину. Женщины всегда наблюдательнее мужчин. Та, не в силах устоять перед требовательным взглядом учительницы с двадцатилетним педагогическим стажем, признала правоту мужа:

– Да, что‑то с ней не то сегодня. Возбуждена она чересчур. И Юрий такой сердитый…

Наталья Владимировна повесила голову. Ну, чему быть, тому не миновать. Бедная Саша, ей сегодня явно не поздоровится. Хотя Юрий и не будет распускать руки, но уж языку‑то волю даст, в этом никаких сомнений нет. Не заметив в своей тяжелой задумчивости, куда ее ведут, остановилась только перед распахнутой дверцей иномарки. Отпрянув от нее, сердито указала спутнику:

– И зачем вы меня сюда притащили? Не собираюсь я с вами никуда ехать!

Николай Иванович недовольно взглянул на нее.

– Поедете! Хотя бы потому, что Лариса стоит у окна и следит за нами! А потом, я дал слово, что довезу вас до дома, а слово свое я всегда держу! И не заставляйте меня силой запихивать вас в машину! Зрелище, доложу я вам, будет преуморительным!

Наталья Владимировна доставлять прохожим радость нежданным цирковым представлением не захотела. Не поворачивая головы, хотя ей и хотелось проверить, действительно ли Лариса наблюдает за ними со своего пятого этажа, плавно скользнула внутрь темного салона и аккуратно расправила на коленях складки длинного платья.

Николай с силой захлопнул за ней дверцу, обошел вокруг машины, с уханьем шлепнулся на низкое сиденье водителя и нажал на газ. Когда они отъехали от дома, Наталья Владимировна посмотрела назад и уточнила:

– Лариса Львовна и в самом деле смотрела на нас, или это ваша выдумка?

Он неприязненно буркнул, пытаясь вытащить одной рукой сигареты из бардачка, делая другой какие‑то сложные маневры с рулем:

– Конечно! Я что, похож на вруна?

Она мило подтвердила:

– Однозначно, в этом никаких сомнений нет. К тому же прошу вас не курить. Я не выношу табачного дыма.

С раздражением закинув обратно в бардачок нащупанную там пачку сигарет, он рыкнул:

– Ну вы и язва! И что в вас Женька нашел?

Она удивилась.

– Ничего он во мне не находил. Я не потеря из бюро находок.

Николай коротко хохотнул. Наталье Владимировне не понравились прозвучавшие в его голосе презрительные ноты.

– Ну уж прямо! Усадил вас при всех рядом с собой, подчеркивая вашу близость, а потом изобрел танцы, чтобы только облапить вас так, чтобы все поняли, кто есть кто! Бедная Ларка! Недаром она так осунулась в последнее время!

Наталья Владимировна ничего подобного не замечала, но спорить по этому поводу не бралась – ему виднее. Возражать и оправдываться сочла ниже своего достоинства, поэтому сухо сообщила свой адрес и отвернулась к окну. Подъехав к дому, попрощалась и хотела было уйти, но Николай, с глухим стуком захлопнув дверцу и включив сигнализацию, двинулся следом.

Возмущенная его бесцеремонностью, она повернулась к нему, желая дать отлуп, но Николай насмешливо спросил:

– Что, будем разговаривать при них? – и кивнул на группу молодежи, хором поздоровавшейся с Натальей Владимировной и теперь пялящихся на них во все глаза.

Ей пришлось сделать вид, что всем довольна. На лестнице, как обычно, было темно. На втором этаже она поспешно предупредила:

– Осторожно, здесь обычно Борис спит.

Не поняв, кто это такой, непрошеный гость чуть не запнулся об свернувшегося на полу уютным клубочком мужика и нервно выругался.

– Это и есть Борис? Я‑то думал, это кот!

Наталья Владимировна с холодком в голосе уточнила:

– Это местный бездомный. Он тут обосновался и живет. Зато у нас ни наркоманов нет, ни чужих алкашей. Боря их не пускает. Он свою территорию охраняет. Ну, и иногда ремонтирует, кто что попросит. Недавно кран мне чинил.

Николай Иванович развеселился.

– А если он сюда бомжиху приведет и бомжат разведет? Что тогда делать будете?

Наталья Владимировна пожала плечами. Она предпочитала решать проблемы по мере их появления, а не волноваться из‑за возможности грядущих неприятностей.

– Вряд ли. Бомжихи – дефицит. Их очень мало и у них огромный выбор. Поэтому они предпочитают мужиков со своим жильем. Будкой трансформаторной или уютным подвальчиком. А наш Борис что может предложить? Проходную лестничную площадку?

Заинтересовавшийся Николай Иванович повернулся к собеседнице и споткнулся‑таки об последнюю ступеньку. Чуть слышно чертыхнувшись, провокационно спросил:

– А пятый этаж? Там ведь площадка есть. И почти не проходная.

Наталья Владимировна остудила его пыл:

– А его выше третьего этажа не пускают. Там у нас элитное жилье.

Остолбеневший от такого заявления Николай пораженно замолк и провел глазами по площадке четвертого этажа. Здесь было чисто и стены не испоганены сквернословием, но – элитное? Видя его изумление, Наталья Владимировна поправилась:

– Ну, в масштабах нашего дома, естественно. – И, открыв дверь, не очень любезно разрешила: – Заходите!

Он вошел и огляделся. Обычная женская квартира. Ни запаха табака, ни разбросанной одежды. Цветы и чистота. Не то, что у него. Почему‑то ему вдруг захотелось здесь остаться. Возможно, навсегда.

Он повнимательнее посмотрел на уставшее лицо спутницы, которое на своей территории вдруг потеряло свою жесткость и не казалось уже твердокаменным.

Устало проведя рукой по лбу, хозяйка внезапно она попросила:

– Вы не возражаете, если я переоденусь? Так надоело это нелепое платье!

Гость удивился, но кивнул головой и стал ходить по комнате, заложив руки за спину и готовя обличительную речь. Она скрылась в ванной и через пару минут показалась не в длинном теплом халате, как он ожидал, а в обрезанных выше коленей джинсах, с распущенными волосами и без капли косметики. Он второй раз за вечер оторопел.

Наталья Владимировна казалась очень молодой, даже юной. Только сеточка морщинок под глазами выдавала возраст. Стройная фигурка вполне соответствовала стандартам красоты 90х60х90. Весело тряхнув освобожденной от шпилек головой, отчего русые волосы разметались по плечам, взмахом руки показала ему на диван, сама села рядом.

– Ну, о чем вы хотели со мной поговорить? О том, что нехорошо соблазнять чужих мужей? Так о том, что я этим занимаюсь, я узнала только сегодня. От вас.

Он хотел аргументированно возразить, но не мог собраться с мыслями. Эта новая Наталья Владимировна смущала и интриговала его. Наконец он стыдливо, удивляясь самому себе – не смущался уже лет сто! – проговорил:

– Понимаете, меня Лора попросила с вами переговорить. В последнее время Женька стал сам не свой. Мечтательный такой, всё о чем‑то думает. Ларису в упор не замечает.

Она скептически хмыкнула и убрала со лба прядь пышных волос. Николай проследил за этим невинным жестом жадным взглядом. Он показался ему гораздо более возбуждающим, чем откровенные танцы полуголых красоток, развязно мелькающих по всем каналам телевидения.

– А раньше что, замечал? Мне с первого взгляда показалось, что она для него не человек, а так, привычный предмет обстановки, что‑то вроде табуретки. Если она вдруг исчезнет, он заметит, конечно. Ведь здесь столько лет что‑то стояло. Но вот только что? С первой попытки и не припомнит.

Николай Иванович замялся. Он тоже так считал, но говорить об этом не собирался. С непривычным трепетом признался себе, что рад такому обороту дел, но не за Лариску, а за себя. Давненько его так не волновала женщина. Хотя на этот раз, похоже, объект попался очень сложный.

– Ну, я очень рад, что ей всё это только показалось.

Наталья Владимировна поправила:

– Ну, радоваться тут особо нечему. Если жена чувствует, что муж глядит налево, то это, как правило, вполне оправданно. Как говорится, шерше ля фам. Только вот я в данном случае вовсе ни при чем. Ищите другую.

Николай Иванович пожал плечами. Ларкино задание он выполнил, теперь самое время позаботиться о себе. Если на вечере Наталья ему не нравилась, казалась чопорной и пустой зазнайкой, то теперь, скинув маску, откровенно его заинтриговала. Если ее в таком виде хоть раз видел Женька, то его поведение вполне оправдано.

Он осторожно попросил:

– Может быть, чайку попьем?

Наталья Владимировна с недоумением посмотрела на назойливого гостя.

– Какой чай? В вас что, еще что‑то может влезть? Да как вас жена‑то кормит? Вы же троглодит!

Он поправил, проглотив обиду:

– Я не женат, так что проблем нет. И к тому же обычно я ем очень мало.

Понятливо на него посмотрев, она сделала верный вывод:

– Итак, вы пытаетесь продлить знакомство! А для чего? Тоже Лариса Львовна велела? Отвлечь неприятеля на себя, чтобы не зарился на чужое достояние?

Он неискренне возмутился, потому что именно об этом та и просила его в их последнем разговоре. Правда, выполнять он это дурацкое указание не собирался, просто уж так совпало.

– Да при чем тут Ларка! Я ведь не мальчик по вызову, чтобы мне подобные указания давать! – при этом он так старательно таращил глаза, чтобы выглядеть правдивей, что Наталья Владимировна обо всем догадалась.

– И кого вы решили провести? Учителя с моим опытом работы? Да я нечестные физиономии с закрытыми глазами определяю! Идите‑ка вы отсюда, да побыстрее, пока я всерьез не разозлилась! – дабы он понял, что это вовсе не шутка, поднялась и встала рядом, дожидаясь, когда он последует ее примеру.

Он неохотно поднялся и побрел к двери. Посредине коридора внезапно остановился и повернулся, и она, шедшая сзади большими решительными шагами, воткнулась в его грудь. Не мешкая, он обхватил ее руками и прижался к ее рту. Просто для того, чтобы попробовать, какова она на вкус и стоит ли тратить на нее свое время.

И тут произошло чудо, не бывавшее с ним уже лет двадцать, а может, и никогда: сердце остановилось, ухнуло куда‑то вниз, а потом начало биться тяжкими жадными точками. Низ живота неистово свернуло тугой трубочкой, отчаянно жаждавшей прижатого к нему женского тела.

Нет, он никогда не был импотентом, но чтобы захотеть женщину, ему нужна была долгая прелюдия: нежные ласки, чистая постель и обязательный душ до и после. И вдруг он хочет, нет, откровенно жаждет эту полузнакомую женщину в совершенно непривычной обстановке!

Более того, при малейшем поощрении он без всякого колебания готов устроиться с ней на голом полу посредине этого микроскопического коридорчика! Он не узнавал самого себя. Или он вообще себя не знал?

Отстранился только после чувствительного тычка в бок. Жалко попросил, заранее зная, каким будет ответ:

– Можно мне остаться?

Услышав ожидаемое «нет», почувствовал себя маленьким обиженным мальчиком, которому не дали обещанную конфету. Но уходить всё же не хотел. Подперев плечом дверь, стоял перед ней и впервые в жизни раздумывал, что бывает за принуждение женщины. Термин изнасилование применять не хотел, потому что был уверен, что до этого не дойдет – в пылу борьбы она непременно захочет того же, что и он.

Догадавшись по помутневшим глазам мужчины о его зловещих намерениях, хозяйка предупредила:

– Вы не боитесь за свою драгоценную машину? Сразу предупреждаю: у нас здесь полно людишек со специфическими способностями! Для них никакой замок не преграда!

Он взмахнул рукой, отметая такую возможность. Тут же, наказывая его за легкомыслие, за окном взвыла его бедная машинка, и ему пришлось броситься вниз, расстроенно услыхав за спиной безнадежный стук закрываемой двери.

На мгновенье пожалел, что не остался, плевать на Вольво, оно застраховано, но ноги привычно несли его на вопли родной иномарки. Выскочив на улицу, увидел, что вокруг никого нет.

Открыв дверцу, убедился, что внутри всё в порядке. У подъезда метнулись чьи‑то длинные тени и раздался сдавленный смех. Он понял, что местные детишки решили проверить крепость его чувств.

Наверняка решили, что оторвали его от самого приятного. Что ж, они не намного ошиблись. Посмотрел наверх, раздумывая, есть ли смысл вернуться. Но смех стал громче, и он понял, что в покое его всё равно не оставят, а бегать вверх‑вниз, радуя невзыскательных зрителей, не в его характере. Громко чертыхнувшись, завел мотор и уехал.

Лариса протирала последний бокал богемского стекла с вычурным золотым вензелем. Она не доверяла эти изящные вещицы ни посудомоечной машине, ни помогавшей во время семейных празднеств помощнице.

Поставив его в элегантную горку из карельской березы, прошла по квартире, оценивающе взглядывая вокруг. Везде был порядок. Делать больше было нечего. Напольные часы с позолоченным херувимчиком громко пробили второй час ночи.

Лариса призадумалась. Время для разговора с мужем неподходящее. Он спит. А если и не спит, то разговаривать с ней наверняка не будет. Он никогда с ней не разговаривает. Даже вопросов ее не слышит.

Склонив голову, прошла в комнату, где еще пару часов назад танцевали гости и встала в уголок. В голове тотчас зазвучала музыка, и перед глазами возникло непривычно оживленное лицо Евгения, просительно заглядывающего в глаза сватье, и, что уж самое ужасное, совершенно неприлично притискивающего ее к своему напряженному телу.

Лариса защитным жестом прижала руки к животу и жалко шмыгнула носом. Неужели сбываются ее худшие сны, и муж уйдет к другой? Она много лет не допускала самой этой мысли, внушая себе, что она самая заботливая мать, самая хозяйственная жена и великолепная кулинарка. А что еще нужно мужчинам, которые, по сути, просто животные? Еда, чистое белье и секс. А духовная близость и общие интересы всего лишь жалкие выдумки.

Тишина в пустой квартире оглушала. Евгения не было слышно. Она подошла к дверям кабинета и прислушалась. Ни звука. Спит. А вот ей не до сна. Она в последнее время вообще спала мало и плохо. Недаром все знакомые заметили, как неважно она выглядит, несмотря на все ее ухищрения и несколько сеансов, проведенных в косметическом салоне.

Сколько ей сегодня довелось выслушать и искренних и не очень вопросов о самочувствии!

А всё началось с той дурацкой свадьбы. Муж с таким сочувствием поглядывал на молодую жену сына, что она поневоле заподозрила его не в самых отеческих чувствах. Но сдержалась, ничего ему об этом не сказала. Только постаралась, чтобы молодые не так часто появлялись в их доме.

Хотя запретить ему навещать сына с женой, конечно, не могла. Он ей об этих визитах ничего не говорил, она узнавала о них из случайных высказываний сына, и это только укрепляло в подозрениях. А что? Сколько таких случаев? Не сосчитать! Она знала, что Чарли Чаплин отбил невесту у собственного сына. Правда, среди ее знакомых таких примеров не было, но это не означало, что и не будет.

Поняла она, что он нацелился вовсе не на дочь, а на мать, только год назад, когда они отмечали ее день рождения. И зачем только она пригласила на него Наталью Владимировну? Хотя это было прямое указание Жени, но ведь день рождения‑то был ее, и она вполне могла приглашать лишь тех, кого сама хотела! Да еще затеяла дурацкий спор с этой учителкой о том, что должна, а что не должна делать молодая жена.

Хотела‑то она укорить не умеющую вести дом Александру, а получилось наоборот. В ушах до сих пор стоял собственный, как ей тогда казалось, спокойный голос, дипломатично спрашивающий, считает ли сватья, что в доме всё должно лежать на своих местах.

– Понимаете, когда я прихожу к нашим молодым, у них всё везде раскидано. Разве можно нормально жить, если в доме беспорядок?

Конечно, она несколько преувеличила и особого беспорядка у Саши не бывало, но так хотелось ткнуть эту пренеприятную особу в то, что собственную дочь она воспитала из рук вон плохо. Так хотелось, чтобы Наталья Владимировна покраснела и начала стыдливо оправдываться, но та недоуменно пожала плечами и спокойнехонько признала:

– Да я никогда внимания не обращаю на этот так называемый порядок. Главное, чтобы все нужные вещи были под рукой, а уж что где лежит – какая разница? Я сама стараюсь тратить на уборку самый минимум времени, его и так мало. Я вообще жалею тех женщин, которые всю свою жизнь бездарно потратили на уборку, стирку и мытье посуды.

И в недосказанных словах подразумевалось: но тем, кто не работает, видимо, просто делать больше нечего. Но как это убого – провести всю жизнь в роли прислуги! Догадавшись, что это поняли все окружающие, Лариса побледнела и попыталась сохранить лицо, для чего строго указала:

– Но как жить, если вокруг настоящий хаос? Ведь даже древние считали, что без порядка не совершишь великих дел!

Это прозвучало на редкость высокопарно, это она поняла и сама, без укоряющего взгляда мужа. Но сватья и не думала смущаться. Наоборот, она приняла вид всё знающей педагогини и подчеркнула:

– А самое великое дело для наших молодых сейчас – это ребенка вырастить, а не за чистоту с порядком бороться. К тому же Саша только что сессию сдала, и у нее скоро защита диплома. Юрий только‑только кандидатскую защитил. Так что порядок подождет. Он тем и ценен, что его в любое время навести можно.

И вот тут Евгений с такой любовью посмотрел на эту учителку, что у Ларисы захолонуло сердце. Да‑да, в его взгляде светилось не уважение, не интерес, а самая настоящая любовь! Возможно, он еще сам это не до конца осознал, но она‑то, Лариса, сразу его раскусила!

Ах, зачем она вообще затеяла эту перепалку, да еще за столом, нарушая собственные правила! А всё это нелепое желание уязвить ненужных родственников! Вот и добилась противоположного!

Стряхнув неприятные воспоминания, приняла душ, надеясь, что прозрачные струи теплой воды смоют заботу с уставшего тела и легла в постель, понимая, что всё равно не заснуть. По щекам бежали слезы страдания, унижения, и еще чего‑то…

Может, сожаления? Действительно, провести всю жизнь на кухне, – это убого. Разменять божий дар на жалкие пятаки! Ведь, по сути, она всегда знала, что ее ценят за организуемый ею комфорт, уют, вкусную еду, но – не любят. Ни муж, ни сын, хотя она изо всех сил старалась стать для них незаменимой.

Успокаивая сердце, с надеждой подумала, что, возможно, Николай уже в постели с Натальей, недаром он числится в записных дамских угодниках. Вот ведь как забавна жизнь – при взгляде на него и не подумаешь, что ни одна из известных ей женщин, несмотря на семейное и общественное положение, не смогла ему отказать.

Что‑то было в нем такое, что притягивало женщин, как магнитом. Может быть, юмор, а, может быть, его несерьезное отношение к жизни, когда всё вокруг кажется сущей ерундой, достойной в лучшем случае ироничного смешка? Она и сама несколько раз забывалась под его ласкающим взглядом, и, если бы не его верность дружбе, неизвестно, чем бы дело кончилось.

Вряд ли против него устоит эта цаца, тем более что он обещал пустить в ход всё свое обаяние. Тогда и ей больше не о чем будет беспокоиться, только бы Николай не прекращал своей игры в кошки‑мышки.

Вздохнув в последний раз, наконец заснула и не слышала, как по коридору неспокойно бродит Евгений, которому не спалось от выпитого вина, возбуждения и впервые сделанного открытия. Сегодняшний день наполнил его нетерпением и давно забытыми ощущениями. Он не помнил, когда чувствовал так сильно.

Нет, сильных чувств в его жизни конечно, хватало, – ответственность, злость, когда что‑то шло наперекосяк, даже ненависть, всё это ему было хорошо знакомо, но все они были чувствами общечеловеческими, а не мужскими. Сегодня он вспомнил, что чувствует мужчина к желанной женщине. И это была не жена.

Уйдя в кабинет и опасливо поглядывая на дверь, он произнес вслух: Наталья Владимировна. Наталья. Наташа. Услышанное ему понравилось. Оно звучало нежнее и тоньше, чем грубоватое Лариса. Не раздеваясь, он растянулся на диване и мечтательно прикрыл глаза. Остатки ощущений, возникших во всем теле, когда он слишком недолго держал ее в своих объятиях во время быстро окончившегося танца, заставили его негромко застонать.

Он не знал, желает или нет новых отношений. Всё было уже так привычно, так налажено. Стоило ли менять жизнь из‑за странного бурления крови? Вдруг это окончится так же быстро, как началось? Хотя он не прав, началось это довольно давно и не сразу.

Он припомнил свои визиты к молодым, когда там изредка появлялась и мать невестки, всегда такая неожиданно разная. То она забегала из школы, строго соответствуя стандартному облику придирчивого учителя, в строгом костюме и бабушкиным узлом на голове. То вдруг представала перед ним бесшабашной молоденькой девчонкой с распущенными волосами в старых истрепанных джинсах.

Он не мог понять, где она настоящая, и потому всегда держался с ней настороже. Иногда Наталья Владимировна пыталась учить его этикету или правильному отношению к жизни, и тогда Саша прерывала ее и просила у него прощения за учительскую болезнь матери. Та тоже смеялась, и, оправдываясь, говорила, что двадцать лет учительства хоть из кого сотворят истинную зануду.

Чувствуя, что напряженное тело истово просит женской ласки, пошел в ванную, намереваясь полечиться ледяным душем. С опаской посмотрев на Ларисину спальню, в которой не бывал несколько лет, на цыпочках прошел мимо, боясь разбудить жену и услышать вопросы, на которые у него не было ответов. Уж лучше делать вид, что всё по‑прежнему и ничего не изменилось.

Саша попыталась растереть виски тонкими пальцами, чтобы избавиться от нарастающей боли. У нее всегда начинала болеть голова от выпитого шампанского. Если можно было где‑нибудь спрятаться, она с удовольствием бы это сделала, только бы не слышать очередной мужнин нагоняй.

Юрий начал нудить еще садясь в машину. «Как ты могла, что о тебе подумают мои родители, родственники, друзья отца! Там были такие важные люди!» Как будто она устроила стриптиз на столе. Она ничего такого не выкинула, хотя порой и очень хотелось. Но она держала себя в руках, не забывая, кто она и где.

Муж продолжал, не обращая внимания на ее побледневшее лицо, изображая переливчатыми модуляциями красивого баритона всё свое к ней презрение:

– Так вести себя может только откровенная потаскушка. Ты просто вешалась на шею Константину! Ему было так неловко перед своей женой и другими гостями. Если бы я тебя не придерживал, ты бы и на ковре перед ним улеглась! Ирина на тебя так смотрела, я чуть со стыда не сгорел, а тебе хоть бы хны!

Саша устало вздохнула. Умеет же он превратить человека в полное ничтожество одной‑двумя фразами. И где только научился? Или это врожденный дар? Костя с Ириной, кстати, и не думали ее осуждать, более того, они все вместе так славно смеялись над разной ерундой и, если бы не зловещий взгляд вечно недовольного Юрия, им было бы гораздо веселее на этом весьма чопорном мероприятии. Ирина, шепнувшая ей перед уходом пару сочувственных слов, была того же мнения.

Саша уныло следила за проходившими мимо гостями, с интересом поглядывавшими на них, и завидовала их довольству и спокойствию. Ей очень хотелось возразить мужу, но, по опыту зная, что оправдания и возражения только усугубят ситуацию, не споря, терпеливо ждала окончания разноса, надеясь, что его злые слова не разбудят дочку, задремавшую на заднем сиденье.

Пусть выговорится, если уж ему так этого хочется. Юрий, всё больше свирепея от ее, как ему казалось, равнодушного молчания, продолжал с всё возрастающим запалом:

– И после этого ты еще можешь смотреть мне в глаза, хотя ты в ногах у меня должна валяться, прощения просить!

Она негромко хмыкнула. И как он себе это представляет? Чтобы на них пялилось еще больше народу? Негромко попросила:

– Давай поедем домой, Анюта уже спит.

Он заглянул в машину. Дочка, утомленная бурным днем, спала на своем креслице, раскинув в сторону ручки и ножки. Юрий сел на место водителя, подождал, когда жена устроится сзади и нажал на газ, продолжая бурчать:

– О дочери она беспокоится! А обо мне ты беспокоилась, когда выставляла на посмешище?

Она внезапно догадалась:

– Да ты просто ревнуешь! Точно! Бесишься от того, что я не с тобой флиртовала, а с соседом! Вот из‑за чего сыр‑бор!

Он хотел возмутиться, но роль водителя плохо сочеталась с исполнением роли оскорбленного в лучших ожиданиях мужа, и Юрий был вынужден замолчать, внимательно следя за дорогой.

Затормозив у подъезда, подождал, пока жена достанет из машины спящую дочь, и погнал Тойоту на платную стоянку. Вернувшись домой, обнаружил Анютку уже спящей в кроватке. Уведя жену в другую комнату, продолжил головомойку.

Саша чувствовала себя фантастически. Наверное, это от излишне выпитого сегодня вина, ведь она почти никогда не пила. И, самое странное, – недовольный муж казался ей не сердитым, как обычно, а смешным. Очень смешным. Этакий чопорный зануда воспитывает свою глупенькую жену. Вот если бы он ее любил, это было бы другое дело, а так… Его речи говорили лишь об оскорбленном самолюбии, не более того.

Она впервые его не боялась и даже сдавленно хихикала в особенно патетических местах его гневной речи. Вино сделало ее раскрепощенной и свободной. Настолько свободной, что она совершенно не боялась его потерять. Тем более, что он ей никогда и не принадлежал, что усердно подчеркивал.

А что тут такого? Все разводятся – и ничего. Подумаешь, она и без него проживет, просто будет жить, как все, только и всего.

Юрий же никак не мог остановиться. Словоблудие засасывало, толкая на всё новые и новые оскорбления. Ему почему‑то очень хотелось увидеть слезы раскаяния на ее лице, но оно выражало лишь искреннюю заинтересованность и одобрение после его особенно удачного стилистического оборота. Казалось, она сейчас воскликнет: Лихо! – И громко захлопает в ладоши, но она молчала, лишь пристально следя за его губами.

Он замолчал и прошелся по комнате, начиная понимать, что она слишком пьяна, чтобы всерьез воспринимать случившееся. Сухо скомандовал:

– Ложись спать! – и хотел пройти в ванную, как она неожиданно спросила:

– Юрий, а зачем ты вообще со мной живешь? Ведь мы бы могли давно развестись. Правда, где бы мы жили в этом случае, ведь квартира принадлежит твоему отцу?

Он с нарочитой усталостью поднял глаза к небу, вопрошая, что делать с пьяной бабой, но Саша не отставала.

– Да не смотри ты так, я вовсе не так пьяна, как ты думаешь. Просто храбрости немного добавилось, только и всего. Я всё понимаю и язык, как ты слышишь, не заплетается. Если надо, я даже по одной половице без труда пройду!

И она действительно прошагала по прямой, ни разу ни пошатнувшись.

– Ну, убедился? Давай поговорим, а то завтра у меня уже не хватит на это смелости, а мне почему‑то кажется, что нам надо кое‑что прояснить.

Она подошла к нему и положила руки ему на грудь, прямо посмотрев в глаза.

– Или ты просто трусишь? Признайся, что тебе очень нравилось владеть бессловесной женой. Но мне это надоело. Или, вернее, – она торопливо поправилась, – не надоело, а… – она не смогла подобрать нужное слово. – В общем, больше я так жить не могу. Я тоже человек, хоть ты этого и не замечаешь.

Он холодно заметил:

– Ну, если ты так трезва, что считаешь себя человеком, то объясни мне, почему заставила пойти на этот идиотский брак? Если бы ты тогда отказалась, меня никто бы силой под венец не затащил! – и он рассеянно прикоснулся к пострадавшей когда‑то от отцовского кулака скуле.

Она с горечью проследила за его жестом.

– Дура была. Почему‑то думала, что ты оценишь меня, привяжешься, может быть, даже полюбишь. Извини, была не права. Но тебе‑то что мешает развестись со мной сейчас?

– Да то же, что и тебе – квартира. – Он лукавил, и прекрасно это понимал, но гордость заставляла играть принятую на себя роль до конца. – Если бы она была моя, я бы просто ее разменял на две однокомнатных, попроще. А так – куда мне деться? С родителями жить я больше не буду. Не маленький.

Саша уныло всхлипнула.

– Ты намекаешь, что уйти должна я?

Он потемнел.

– Ты хочешь сказать, что уйти должен я?

Она не хотела, чтобы он уходил, она мечтала о его любви, но вместо этого робко подтвердила:

– Ну, это было бы правильнее, всё‑таки со мной останется ребенок. Ты же не собираешься воспитывать Анюту?

Взвившись от ее беспощадных слов, Юрий завопил:

– Правильнее! Ты сама такая правильная, что тошнит! Порядочность, достоинство! Да откуда ты выпала? Из какого века? Глупости всё это!

Она развела руками.

– Прости, но уж такая я есть. Вряд ли стану другой. Да и не хочу.

Юрий внезапно остановился, на что‑то решившись.

– Ладно! Завтра я уйду, а ты подавай на развод. Так будет лучше для всех. По крайней мере, перестанем жизнь друг другу портить, но вначале… – не договорив, он схватил ее на руки и бросил на кровать.

Затем, второпях сдернув рубашку и брюки и задрав на ней подол, вонзился в нее в неистовом стремлении наказать. Успокоившись, упал рядом и прошептал:

– Наверное, вот поэтому я и жил с тобой почти три года. Мне просто хорошо с тобой в постели.

Глотая слезы она уточнила:

– Но ведь это вовсе не главное, к тому же легко заменяемое.

Он с удовольствием согласился:

– Ага, легко заменяемое!

Поднялся и пошел в ванную. Вернувшись, подвинулся к ней ближе, повернул к себе и снова впился в ее губы. Саша не могла понять, что это – наказание, попытка показать ей, что она теряет или нечто большее? Он был горяч, так горяч, как никогда не бывал за годы их такой странной совместной жизни. Почему? Пытается наверстать упущенное, или запастись впрок незабываемыми воспоминаниями?

Во всяком случае, он не был безучастно‑спокоен, как обычно. Он стал похож на себя прежнего, таким, каким она помнила его в их первую ночь. Привычный ритуал, похожий на чистку зубов перед сном, был нарушен. Он брал ее снова и снова, словно пытался заставить просить пощады.

Но она не собиралась его останавливать. Эта утомительная любовь внушала некую призрачную, но надежду: возможно, она не так безразлична ему, как он пытается показать.

Успокоился Юрий только под утро, и Саша уснула, потная и всклокоченная, не имея сил принять душ после постельных излишеств. Но Юрий не спал. Он лежал рядом с ней и раздумывал, в какую же дурацкую западню загнал сам себя.

Ведь, по сути, всё это время он вел себя как глупый избалованный мальчишка, которого заставили сделать нечто им нежеланное. Он дулся, пытался отомстить за это всем, кто попадался под руку. Больше всего, конечно, доставалось Саше, как главной виновнице принуждения.

А если бы он женился на ней сам, без вмешательства отца? Он искоса посмотрел на лежащую рядом девушку. Она тихо спала, утомленная его ласками. Ему пришло в голову, что сегодня он впервые любил ее так, как любят по‑настоящему желанную женщину. Эта мысль принесла странное удовлетворение. Возможно, она будет вспоминать их прощальную ночь с сожалением и досадой.

А если не уходить? Попробовать всё сначала? Но фантазия тут же представила молодежные дискотеки, полные сговорчивых девиц, ночи, проведенные без сна в поиске удовольствий, и откинул дурацкую мысль о продолжении вынужденного брака.

Это они правильно сделали, что решили развестись. Слишком они разные. Она чересчур правильная, скучная и неприметная. А он – о, он совсем другой! Он яркий, видный, и как, говорит мать, брутальный. В общем, из тех, кому улыбается жизнь. И нечего тратить ее на такую недотепу, как эта Маруся.

Утром Сашу разбудила дочка. Она стояла перед ней в ночной кружевной рубашечке и настойчиво теребила мать за руку.

– Мама, я кушать хочу! – обычно дочь никогда не просила есть, и по утрам всегда ела немного, и ее просьба удивила Сашу.

Она с трудом встала, чувствуя себя приятно уставшей, и пошла с дочкой на кухню. Взглянула на круглые настенные часы и поразилась: уже двенадцатый час. Так долго она никогда не спала. Варить кашу не было времени – малышка смотрела на нее голодными умоляющими глазами.

Быстро подогрев в микроволновке баночку детского питания, дала дочке. Потом потянулась, как довольная кошка и сладко подумала, что она впервые чувствует себя по‑настоящему удовлетворенной женщиной.

Потом вспомнился разговор, что предшествовал бурной ночи, и она поняла, что это был просто прощальный подарок. Демонстрация того, каким бы Юрий мог быть, если бы его не загнали к алтарю кулаками.

Она подосадовала, что напрасно затеяла вчера злосчастный разговор, но тут же передумала, сколько же можно унижаться? Прошедших лет вполне достаточно на всю оставшуюся жизнь. Анюта поела, заулыбалась, и они пошли мыть ручки.

Зашли в ванную, и сердце болезненно сжалось – здесь не оказалось ни зубной щетки Юрия, ни его бритвенных принадлежностей. Она умыла дочь и пошла посмотреть в шкафу. Его одежды тоже не было. Он так спешил убраться отсюда, что даже обошелся без ее помощи!

Саша обошла всю квартиру – его вещей не было. Он ничего не забыл, чтоб, не дай Бог, не возвращаться. Обессилено присела на диван, ожидая всплеска горечи и боли, но в душе царила абсолютная пустота. Она немного подождала – никакой реакции. Вот и случилось то, чего она так страшилась, значит, бояться больше нечего.

В ее жизни скоро все наладится, ведь она независимая женщина с высшим образованием и хорошей работой. Жить тоже пока есть где, да и мама всегда ее примет, если бывший свекор вдруг захочет вернуть свою квартиру. Так что все хорошо.

Начала заниматься привычными делами, прислушиваясь к пустоте внутри и понимая, что это просто шок. Настоящая боль и отчаяние впереди, когда растает сковавший сердце лед, и надеясь, что это произойдет не скоро. Одев дочку, поехала в суд. Подав мировому судье заявление о расторжении брака, позвонила Юрию на работу. Он долго не брал трубку, но после третьей попытки ответил. Буднично сообщила:

– Я подала на развод, как договорились.

Он так же прозаически спросил:

– Когда мне подойти и куда?

Саша спокойно объяснила, и на этом разговор закончился. У нее возникла неприятная уверенность, что он уже вычеркнул ее из своей жизни, и через пару месяцев забудет, как и звали.

Через неделю они уже рядышком, не глядя друг на друга, сидели в кабинете мирового судьи и подтверждали свое обоюдное желание расторгнуть брак. Судья, суровая женщина средних лет, повидавшая в своей жизни достаточно, чтобы определить, что бывший муж искренне рад такому исходу, а вот жена сильно опечалена, попыталась дать им срок для примирения, но молодая женщина, посмотрев на нее полными мольбы глазами, попросила не затягивать процедуру, и судья, недовольно вздохнув, разрешила выдать постановление о разводе сегодняшним числом.

Юрий обрадовался – он не ожидал, что это будет так легко и просто. Дождался, когда секретарь отпечатает постановление о разводе, схватил его и, не глядя больше на бывшую жену, поехал в ЗАГС. Получил там свидетельство о разводе, поставил штамп в паспорте, и снова почувствовал себя молодым, свободным и счастливым.

Через неделю о разводе узнал Евгений Георгиевич. Узнал случайно – заехав в гости к детям и спросив, где Юрий. Саша, побледнев, виновато сказала:

– Я не знаю, Евгений Георгиевич, мы разведись.

Он немедленно вскипел:

– Да что это такое, вот я ему задам!

Жалко шмыгая носом, Саша попросила:

– Не нужно никого ругать, Евгений Георгиевич! Это была моя инициатива. Да вы и сами видели, что у нас ничего не получилось. Это ведь не жизнь была, а каторга. И для него, и для меня.

Свекор посмотрел на бледное лицо невестки и осекся. Помолчав, спросил:

– И что же ты сейчас собираешься делать?

Она мирно пообещала:

– На следующей неделе съеду с вашей квартиры, мама уже готовит нам с Анюткой место.

Он сердито прервал:

– И не думай! Я завтра же оформлю квартиру на твое имя. И живите здесь спокойно. Я насчет денег, тебе ведь тяжело будет одной с ребенком.

Она улыбнулась слегка насмешливой улыбкой. Сразу видно, что он никогда не жил вдвоем на нищую учительскую зарплату.

– Что вы, Евгений Георгиевич! У меня есть деньги. Вы же сами устроили меня в нефтяную компанию, а там приличная зарплата. Не волнуйтесь, у нас всё будет хорошо.

Бывший свекор ушел, а Саша, обняв дочку, долго шептала в пушистые волосики, как будто заклинала судьбу:

– Всё будет хорошо, всё будет хорошо!

Узнав о разводе, Лариса не смогла скрыть ликования, чем здорово разозлила и без того расстроенного Евгения.

– Но пойми, они же вовсе не пара! Она такая невидная, неприметная, слова умного от нее не добьешься, ни одеться со вкусом, ни поговорить в компании, а уж хозяйка – упаси Господь! Да и во всем прочем тоже Юрию не подходит.

Евгений Георгиевич вскипел:

– А кому пара твой замечательный сыночек? Это ведь ты внушила ему дурацкую мысль о собственной исключительности! Вот увидишь: он тебе еще кровушку попьет со своим самомнением!

Впервые услышавшая от мужа «твой сын», что снимало с него всякую ответственность за воспитание сына, Лариса Львовна даже растерялась. Но, сделав вид, что не заметила прямого укора мужа, практично продолжила:

– Надо подумать, как быть с квартирой. Ты очень мудро поступил, что на свое имя ее записал. Хотя Сашу с ребенком, конечно, нехорошо на улицу выгонять. Но вполне можно ей комнату с подселением подыскать где‑нибудь на окраине. Она потом сможет с матерью съехаться, если захочет.

Тяжелым взглядом глядя на жену, муж бросил в нее слова, которые показались ей тяжелее кирпичей:

– Да уж, практичная ты наша! Тебе волю бы дай, ты бы ее на улицу с ребенком выкинула. Она, впрочем, и без того собиралась к матери возвращаться. Но я не так практичен, как ты – я сегодня переписал квартиру на ее имя.

Лариса задохнулась

– Ну как ты мог! Это ведь очень дорогая квартира! На эти деньги вполне можно было бы купить две двухкомнатные в обычных домах! – и потребовала объяснения: – Зачем ты это сделал? – как будто он задался целью разорить их семью.

Евгений посмотрел на нее так, как будто впервые увидел. Потом сказал с изрядной долей не слышанного ею прежде презрения:

– Ты случайно не забыла, кто в нашей семье зарабатывает деньги, а кто их тратит? Так вот в порядке исключения я решил потратить свои деньги в своих целях. И, если ты так желаешь, я вполне могу оставить тебе эту квартиру, тем более, что записана она на тебя. Она ведь тоже очень дорогая.

Не глядя больше на жену, повернулся и ушел в кабинет, хлопнув дверью.

Лариса Львовна испуганно присела, как будто над ее головой засвистели пули, и прижала руки к щекам. Это было уже серьезно. Это было уже предупреждение, и выполнение заявленного намерения, похоже, было не за горами.

Что же случилось? Неужели Николай не выполнил ее просьбу? Она кинулась к телефону. Николай поднял трубку, понял, кто говорит, и чуть не бросил ее на рычаг. Услышав о разводе и страшной угрозе, только хмыкнул.

– Ну и при чем здесь я?

Лариса тихонько всхлипнула, прекрасно зная, что он не выносит женских слез.

– Я не знаю, что мне делать! Неужели ты не сделал то, что я тебя так просила?

Николай, и без того несколько дней обдумывающий, под каким бы предлогом подкатиться к Наталье Владимировне, сердито поморщился. Вот ведь дурак! Ну почему сразу не сказал, что не будет заниматься этим гнусным делом? Какая глупая ситуация. А если дойдет до Наташи? Он поежился и сурово отчеканил:

– И не думаю я заводить с ней шашни, чтобы потрафить тебе!

Лариса замерла от этой резко произнесенной неприятной фразы. Да что это за день такой сегодня? То муж говорит ужасные вещи, то Николай, до самых пяток известный старинный друг, бонвиван и жизнелюб, вдруг разговаривает совершенно непозволительным тоном. Она всхлипнула сильней, и из глаз побежали горькие слезы. Почувствовав ее отчаяние, он стал говорить помягче:

– Пойми, Лора, я не альфонс, чтобы любить за вознаграждение, пусть даже и моральное. И я не думаю, что у Натальи Владимировны и Женьки вообще что‑либо было.

Она воспрянула духом.

– Ты всё‑таки с ней говорил?

Собеседник неохотно согласился.

– И что, она сказала, что между ними ничего нет? И ты ей поверил?

Он ответил прямо, не считая нужным юлить:

– Поверил. Пока так оно и есть. Но, предупреждаю, что с его стороны всё может быть. Мне так кажется, во всяком случае.

Она испуганно ахнула, одной рукой держа трубку, другую по очереди прикладывая к горящим щекам.

– Значит, достаточно малейшего поощрения с ее стороны?

Эта мысль не принесла ему удовольствия, но он убежденно согласился:

– Ну да.

Лариса снова тихо заплакала, некрасиво хлюпая носом.

– Тогда он уйдет к ней. Это точно. Он же красивый, обеспеченный, умный. Она же не дура, она свое счастье не упустит!

Николай задумчиво решил, что эпитеты, примененные Ларкой к Женьке, вполне подходят и к его кандидатуре. Но то, что Наталья Владимировна не дура в матримониальных вопросах, почему‑то сильно сомневался. Была бы умной бабой, да

Date: 2015-09-26; view: 266; Нарушение авторских прав