Циник во главе проекта

Спустя несколько недель после диверсии на пароме на озере Тиннсьё, в результате которой на дно фьорда был отправлен груз тяжелой воды, доктор Карл Вирц был проинформирован, что из норвежского порта Рьюкан прибыл некий груз.

Вирц обнаружил, что груз состоял из больших бочек разной емкости, в которых находилась тяжелая вода различной концентрации. Например, в одной из таких емкостей концентрация тяжелой воды составляла 50 процентов, в других была выше или ниже. Вирц спросил Дибнера, с какой целью им был доставлен материал такой низкой концентрации, на что тот ответил, что в связи с ликвидацией завода в Веморке его продукция и оборудование подлежали эвакуации в Германию. Далее в беседе он намекнул, что немцам было известно о готовящейся диверсии, поэтому было принято решение тайно заменить подготовленный к вывозу груз тяжелой воды на обычную воду. И эта мера предосторожности оказалась оправданной, поскольку паром, на котором перевозился груз, подвергся нападению и затонул. Настоящие контейнеры прибыли в Германию по суше. Вирц не видел причин сомневаться в этой истории: ее подлинность подтверждалась относительно низкой концентрацией прибывшего материала.

Означает ли это, что смелый поступок Хаукелида был напрасным? На самом деле тому, что произошло, можно найти простое объяснение. После того как паром затонул, на поверхности воды оказались и были спасены емкости под номерами 6, 8, 9 и 11. В них находился примерно 121 литр тяжелой воды. 3 марта 1944 года в Германию из Захейма был доставлен груз эквивалентный 37,1 литра тяжелой воды. Кроме того, из Веморка сухопутным путем прибыли 32,4 литра, а затем через неделю еще 50,7 литра. Но эти 120 литров тяжелой воды были растворены в сотни раз большей массе обычной воды и углекислого калия и не представляли никакой ценности для атомной программы до тех пор, пока не будет достигнута достаточная концентрация тяжелой воды. Оставшиеся емкости тяжелой воды были благополучно вывезены по суше в Силезию. Планировалось, что здесь, на предприятиях «И.Г. Фарбен», будет получен материал высокой концентрации, однако, как известно, события на Восточном фронте не позволили воплотить этот план в жизнь.

В Германии сложилась ситуация, когда все запасы тяжелой воды в стране не превышали двух с половиной тонн, а единственный внешний источник ее получения был потерян[34].

Теперь остается установить, было ли этого количества достаточно для того, чтобы построить то, что немцы до сих пор считали первым в мире реактором, в котором будет получена критическая масса урана. По тем расчетам, которые делала немецкая сторона, видно, что этого количества было явно недостаточно.

Примерно в это же время под энергичным руководством доктора Дибнера на армейском полигоне взрывчатых веществ началась впечатляющая серия экспериментов в области ядерной физики, имевших, однако, совершенно другую направленность по сравнению с тем, что здесь делалось раньше. В конце мая сам профессор Герлах кратко упомянул, что «на самом широком фронте исследуется вопрос высвобождения ядерной энергии другим путем, не имеющим ничего общего с реакцией деления ядер урана».

Одним словом, небольшая группа специалистов по взрывчатым веществам работала над реакцией термоядерного синтеза. Сейчас, зная всю подоплеку прошлых событий, мы можем уверенно заявить, что все эти попытки были заранее обречены на провал. Однако, поскольку никто ранее не публиковал деталей этих работ, пожалуй, стоит подробнее остановиться на двух проведенных сериях экспериментов. Единственным свидетельством этих экспериментов в Готтове, который, как известно, в конце войны был занят русскими, является выполненный на шести страницах отчет, захваченный в Германии группой «Alsos». Этот документ хранится в Оук‑Ридже, штат Теннесси. Он называется «Эксперименты по инициации ядерной реакции путем применения взрывчатых веществ». Незадолго до своей смерти в 1964 году Дибнер составил краткий отчет о ходе этих экспериментов.

К 1944 году прошло десять лет с тех пор, как физики впервые открыли, что в ходе реакции синтеза двух атомов тяжелого водорода, в результате которой образуется гелий, выделяется большое количество энергии. Немецкий физик Пауль Гартек, а также англичане Эрнест Резерфорд и Марк Олифант для разгона дейтрона (получившего в 1934 году название диплон) и бомбардировки им тяжелого водорода использовали высоковольтный ускоритель частиц. Затем они с помощью осциллографа измеряли полученные энергетические импульсы. После этого некоторые физики пришли к выводу, что если нагреть некоторое количество тяжелого водорода до определенной температуры, порядка миллионов градусов, то дейтроны будут настолько активно сталкиваться друг с другом, что при этом произойдет реакция термоядерного синтеза и высвободится колоссальное количество энергии. В 1939 году профессор Ганс Бете в журнале «Physical Review» в своей статье под названием «Получение энергии звезд» опубликовал некоторые вычисления по этой проблеме. Возможно ли получение подобных температур на земле?

«Часто предполагалось (начиная с первых отчетов об экспериментах в Германии в 1944 году), что скорости газа, достигнутые при взрыве взрывчатых веществ, необходимо использовать для достижения цепных ядерных реакций… Несмотря на то что этот путь на первый взгляд кажется неосуществимым, на армейском исследовательском полигоне в Куммерсдорфе проведен ряд первоначальных экспериментов. Серия экспериментов была проведена по инициативе профессора Герлаха. Их целью было создать практическую базу для дальнейших выводов по этой проблеме».

Первые эксперименты проводили трое ученых группы Дибнера, а также доктор Тринкс, представлявший военное ведомство. В опытах использовались цилиндрические заряды тринитротолуола различного диаметра, длиной от восьми до десяти сантиметров. В донной части каждого заряда было проделано углубление конической формы, куда был помещен твердый парафин, выполнявший роль носителя дейтерия. Под такой конструкцией располагалась фольга, которая использовалась для выявления радиоактивности. Выли выполнены два взрыва, однако в результате их материалы были настолько сильно повреждены, что от фольги практически ничего не осталось. При проведении последующих опытов фольга была защищена, поэтому удалось сохранить ее фрагменты. Однако не было обнаружено никаких признаков радиоактивности.

Так был открыт новый путь решения проблемы. В конце 1942 года Г. Гудерлей в академическом журнале опубликовал статью о получении высоких температур в результате сильной взрывной волны сферической или конической формы в газообразном веществе. В статье Гудерлея речь шла об «идеальном газе», и Тринкс подозревал, что эта теория будет опровергнута, как только конвергентная взрывная волна достигнет центра источника тяжелого водорода. Одной взрывной волны было явно недостаточно. Он предложил несколько видоизменить опыт для того, чтобы опровергнуть выводы Гудерлея. В 1936 году Ф. Хунд написал статью о том, как происходит этот процесс при чрезвычайно высоком давлении. На основе этих данных, а также учитывая теорию Вете о процессах выделения энергии в звездах, Тринкс посчитал, что при достижении температуры порядка четырех миллионов градусов и под давлением 250 миллионов атмосфер можно достичь реакции ядерного синтеза. При этом, полагал Тринкс, размеры взрывного устройства составят от одного до полутора метров в диаметре. Вместе со своим помощником доктором Захзе, зятем Дибнера, Тринкс подготовил очень простой эксперимент для того, чтобы доказать свою теорию. Захзе изготовил полый серебряный шар диаметром примерно пять сантиметров, который был заполнен тяжелым водородом. Выло решено снова использовать серебро в надежде на то, что удастся обнаружить следы радиоактивности в результате нескольких реакций синтеза. Вокруг шара поместили большое количество обычного взрывчатого вещества.

Теоретически после этого должно было произойти следующее: вокруг поверхности шара предполагалось одновременно подорвать несколько зарядов взрывчатого вещества. Под высоким давлением серебро превратится в жидкость и с фантастической скоростью 2500 метров в секунду устремится к центру шара. По мере того как будет увеличиваться слой жидкого серебра и будет уменьшаться его радиус, частицы внутреннего слоя будут разгоняться быстрее по сравнению с внешним слоем, до тех пор пока с невероятно высокой скоростью они не устремятся к имеющему форму шара сжатому тяжелому водороду. При этом реакция будет проходить под высоким давлением и при значительной температуре. Таким образом, почти вся энергия, выделенная большим количеством взрывчатого вещества, как бы «фокусируется» на небольшой массе находящегося в центре тяжелого водорода. На очень короткое время тяжелый водород как бы помещается в условия близкие к тем, которые существуют в центре солнца. При этом он не в состоянии покинуть эту среду из‑за инерции расплавленного серебра.

Было проведено несколько подобных экспериментов, однако, судя по остаточным следам серебра, радиоактивности обнаружить так и не удалось. Сейчас можно сказать, что опыты имели слишком незначительный масштаб. Похожие эксперименты проводились и управлением взрывчатых веществ немецких ВМС в Дениш‑Ниенхофе близ Киля. Профессора Отто Хакселя, работавшего в рамках ядерной программы, пригласили в качестве консультанта. Он должен был зафиксировать рост числа нейтронов в ходе опыта. Однако после проведения эксперимента профессор не рекомендовал ВМС продолжать работы.

Несмотря на то что методы проведения экспериментов и проведения соответствующих вычислений не были гарантированы от ошибок, оказалось, что в ближайшем будущем, вплоть до завершения войны, от их выполнения нельзя было ожидать скорых практических результатов. И все же считается, что в дальнейшем они были повторены в некоторых европейских странах. Немцы до сих пор недоумевают, почему союзники так рьяно уничтожали все источники получения тяжелого водорода, если в то время проблема создания водородной бомбы была неразрешимой.

Обладая множеством личных достоинств, профессор Вальтер Герлах не был энергичным и целеустремленным человеком. На тех, кто посещал его в те времена или после войны, он производил впечатление выдающегося ученого, находящегося в плену разложенных на рабочем столе многочисленных отчетов, статей и прочих документов, над которыми он работал с поразительным усердием и методичностью. При этом документам не было конца, и поверхность рабочего стола никогда не удавалось очистить от них.

Когда вскоре после назначения Герлаха на новый пост Имперский совет по исследованиям стал направлять в его адрес раздраженные послания с требованиями написания в адрес Геринга давно просроченных отчетов по ходу работ над атомной программой за два месяца, ответом им была все та же тишина из утопавшего в зелени здания Мюнхенского института. Среди захваченных позже немецких документов сохранилось всего два отчета профессора, посвященные ходу ядерного проекта: на одном из них дата «март 1944 года» рукой профессора была исправлена на «май». Другой, написанный в конце 1944 года, все еще пребывал в стадии рукописного проекта, когда в последние дни войны союзники захватили самого профессора в плен. Причиной столь ничтожного количества составленных Герлахом отчетных документов и задержек в их доставке до адресатов является если не откровенное равнодушие к работе и лень, то неспособность справиться со сложной задачей направлять работу всех немецких физиков, задействованных в реализации урановой программы[35].

Дневник профессора Герлаха свидетельствует о том, с каким напряжением ему приходилось работать в первые недели после нового назначения. Вот он на роскошном автомобиле курсирует туда и обратно из подвергавшегося бомбежкам Берлина в Мюнхен, расположенный в 600 километрах южнее. Он назначает срочные совещания с Эсау, Ментцелем, Шуманом и Гартеком, отправляется со знаменитым доктором Вутефишем на предприятия «И.Г. Фарбен»; неразборчивыми каракулями подписывает запрос на выделение для опытов доктора Дибнера тяжелой воды. И повсюду рядом или на заднем плане маячит фигура доктора Пауля Росбауда. Иногда он по два и по три раза в неделю обедает с Герлахом, обсуждает с ним проблемы немецкого ядерного проекта. Позже Росбауд заявил американским следователям: «Он считал меня своим другом».

Обстановка становилась все хуже. В феврале профессор Герлах слег больным после безрадостного визита на предприятие «Leuna» компании «И.Г. Фарбен», где должно было быть налажено массовое производство тяжелой воды. Он боролся, как мог. Ему приходилось проводить ночь в столице под рев сирен воздушной тревоги, которым сопровождалась начавшаяся в небе Германии Витва за Берлин. Его жизнь в Мюнхене была суровой и неустроенной в квартире с выбитыми стеклами окон и без отопления. В дневнике отражена и смена окружения профессора: там все чаще упоминаются фамилии Фишера и Шпенглера, двух офицеров СС, курировавших германскую науку.

Однажды вечером Герлаху позвонили в его кабинет в здании Гарнака в Берлине. Ему было приказано не спать и оставить открытой дверь центрального входа, так как в эту ночь ему будут звонить, а возможно, и приедут некие высшие офицеры СС. Посреди ночи прибыл генерал СС. Герлаха спросили, знаком ли он лично с Нильсом Вором и представляет ли этот ученый опасность. Герлах ответил, что как‑то встречался с Вором. Генерал заявил, что Вора было необходимо найти и ликвидировать. В ответ Герлах поинтересовался, известно ли что‑нибудь о том, где он находится. Он все еще в Стокгольме? Затем профессор осторожно предположил, что убийство такой мировой знаменитости, как Бор, очень повредит авторитету Германии за границей и никак не поможет ей выиграть войну. Оставаясь внешне невозмутимым, эсэсовец заявил, что Герлах, по‑видимому, считает, что человеческая жизнь чего‑то стоит; если так, то он вскоре убедится, что это не так. В ответ Герлах заметил, что он считает, что Нильс Бор уже давно находится в Лондоне. Генерал просиял: это все формальности! В Лондоне у германской службы безопасности имеются очень надежные люди, а ликвидация ученого там повлечет за собой меньше осложнений, чем если бы это случилось в нейтральной стране.

В дальнейшем офицеры СС еще несколько раз возвращались к обсуждению этой темы с профессором Герлахом. Используя контакты СС в МИДе, профессору удалось даже предотвратить репрессии против оставшихся в Копенгагене ученых из окружения Бора. Однако сам Бор к тому времени был уже вне досягаемости убийц службы СС: под именем Николас Бейкер он находился в городе Лос– Аламос в США, где полным ходом шли работы по созданию американской атомной бомбы.

Американцы все еще боялись, что немцы работают над атомной бомбой. Начиная с осени 1943 года руководители рейха начали во всеуслышание заявлять о ведущихся в Германии работах над новым секретным оружием сокрушительной мощи. А американцы знали по крайней мере об одном таком виде оружия, над которым давно и успешно работали сами. Военное министерство по инициативе руководителя военной разведки генерала Стронга предложило создать специальную разведывательную организацию, целью которой будет раскрыть секреты германской атомной программы.

Генерал Гровс понимал, что возможность начать сбор такой информации появится с успешным наступлением американской 5‑й армии в Италии, особенно после захвата Рима. Так родилась миссия «Alsos» (от греческого «роща»), которая должна была объединить усилия армейского управления G‑2 (разведка), группы проекта «Манхэттен» генерала Гровса, ВМС США и Бюро научных исследований и разработок доктора Буша[36].

Генерал Маршалл рекомендовал миссии «Alsos» «стать ядром разведывательных действий во всех вражеских или оккупированных противником странах, если обстоятельства позволяют осуществлять такую деятельность».

Руководителем миссии «Alsos» был назначен Борис Паш, офицер военной разведки, который сумел хорошо зарекомендовать себя в ходе проводившихся за несколько месяцев до описываемых событий активных допросов Роберта Оппенгеймера. К тому времени своим нетрадиционным подходом к обеспечению безопасности (кража секретных папок из офисов старших офицеров была одним из его излюбленных методов) Паш успел восстановить против себя так много людей на Западном побережье США, что его назначение главой миссии за рубежом многие восприняли с явным энтузиазмом. Однако Паш не был ученым, поэтому деятельность миссии в Италии не увенчалась значительным успехом.

16 декабря 1943 года миссия «Alsos» отправилась в Неаполь. Паш и подчиненные ему технические специалисты остановились в Таранто для встречи с офицерами итальянских ВМС, которым было известно о немецких исследованиях. В течение двух последующих недель офицеры миссии провели ряд интервью с начальником управления вооружений ВМС Италии генерал‑лейтенантом Маттеини, а также с некоторыми профессорами университетов Неаполя и Генуи. Они быстро и без труда установили, что сами итальянцы не проводили работ над созданием «взрывчатых веществ, основанных на атомной энергии». В то же время стало очевидным, что не удастся получить сколь‑либо значительных подробностей, проливающих свет на ход подобных работ на территории Германии, поскольку немцы предпочитали держать своих союзников в неведении относительно того, на какой стадии находится тот или иной научный проект, а сами итальянцы проявляли мало интереса к тому, что происходит в немецких научных кругах. Наиболее интересные данные удалось получить от офицера, который в течение шести лет исполнял обязанности военно‑воздушного атташе в Берлине. Майор Марио Каспери в течение трех последних дней января проживал в квартире миссии в Неаполе, и с ним было проведено несколько длительных бесед. Охарактеризованный как «особо важный источник», этот офицер был близким другом генерала Маркуардта, начальника управления бомбового вооружения ВВС Германии. Маркуардт заявлял, что Германия разрабатывает «совершенно новое и очень мощное взрывчатое вещество». (На самом деле, как теперь известно, люфтваффе практически не имело отношения к исследованиям в рамках ядерной программы.) Агент американского управления стратегических служб, аналога британского управления специальных операций, возглавлявший немецкую компанию и имевший деловые контакты с производителями взрывчатых веществ в Германии, утверждал примерно то же самое.

Из «случайной беседы» Каспери знал о деятельности немцев на предприятии по производству тяжелой воды в Норвегии и располагал смутными догадками о причастности к этой деятельности немецкой компании «И.Г. Фарбен». Однако он не смог ничего ответить на прямой вопрос о том, что представляли собой урановые месторождения Иоахимшталя. Кроме того, он ничего не знал о существовании в Германии большой группы ученых, работавших над ядерным проектом. Где находятся Боте и Тентнер? Он ничем не мог помочь. Имеются ли на территории Германии предприятия по производству тяжелой воды? Не было ли эпидемий или отдельных случаев радиоактивного заражения? И здесь знания экс‑атташе были равны нулю. Вопросы, касавшиеся имен крупных немецких физиков, дали еще меньше результатов.

Миссии не удалось собрать никаких свидетельств тому, что немцы добывали руду радиоактивных металлов или что они создавали новые или необычные производства. Исходя из собранного скудного материала, а также вспомнив, что немцы на время ведения войны законсервировали все свои долговременные или «сомнительные» научные программы, миссия сделала вывод, что рейх отказался от исследований в области создания атомного оружия: «Это решение осталось неизменным даже после реорганизации германской науки в 1942 году». Одним словом, когда 22 февраля Паш и его офицеры отправились назад в Вашингтон, в их руках находилось очень мало достоверной информации. Результатом работы миссии Паша был короткий и очень неубедительный отчет.

До тех пор пока была создана миссия «Alsos», исследованиями в области германского атомного проекта занималась британская разведка. В частности, Майкл Перрин и капитан 2‑го ранга Уэлш совместно составили блестящий отчет о ходе достигнутых в Германии результатов. Для Перрина и Уэлша создание новой организации ознаменовало собой начало новой эры, поскольку американцы по сравнению с ними обладали неизмеримо большими возможностями. Означало ли это конец британской монополии в вопросах ядерной разведки?

Сначала эта опасность представлялась иллюзорной. В декабре 1943 года Гровс отправил в Лондон одного из своих офицеров. Майор Роберт Фурман должен был обсудить возможность создания на территории Великобритании филиала проекта «Манхэттен». Кроме того, ему предстояло создать совместную группу офицеров британской и американской разведки. Фурман, хороший друг самого Гровса, был образованным и эрудированным человеком, отличным игроком в теннис. В офисе Перрина на Олд‑Куин‑стрит он был представлен Перрину и Уэлшу. Очевидцы описывали преувеличенно удовлетворенное выражение на лицах обоих после того, как Фурман покинул офис. Они как бы хотели сказать: до тех пор, пока вы (американцы) будете присылать нам таких людей, как этот, мы всегда сможем вас перехитрить.

Однако очень скоро положение в Лондоне изменилось. Британская сторона теперь стала понимать необходимость сотрудничества с американцами. Однако теперь в качестве офицера связи от американцев прибыл не Фурман, а некий майор Калверт, жесткий и уверенный в себе офицер разведки, прекрасно осведомленный о всех деталях американской атомной программы. Калверт получил должность помощника американского военного атташе в Лондоне, и вскоре у него уже был свой офис в здании «Tube Alloys», а под его началом имелся штат из шести прекрасно подготовленных офицеров и гражданских сотрудников.

Он начал с исследования вопроса о том, насколько далеко немцы сумели зайти в производстве необходимых материалов для создания бомбы, таких как уран или торий. Американцы не сомневались в том, что научный и производственный потенциал Германии позволял им при желании создать атомную бомбу. Вопрос о тории отпал сам собой, поскольку с началом войны немцы потеряли доступ к получению этого вещества. Ввиду сложности получения урана‑235 американцы склонялись к мысли, что немцы выберут вариант с применением плутония, для получения которого они располагают достаточным количеством урана. Затем Калверт составил список с именами около пятидесяти ведущих немецких физиков и приступил к их поиску.

Даже если немцы не применяли уран и тяжелую воду для получения плутония, союзники имели в виду другую неприятную возможность. В своих реакторах, работающих на тяжелой воде, немецкая сторона могла произвести значительное количество радиоактивных веществ. В январе генерал Деверс обсуждал с премьер‑министром Черчиллем возможность сброса немцами бомбы, способной заразить территорию площадью до пяти квадратных километров. Такая бомба, неся с собой болезнь и смерть, сделала бы эту территорию недоступной. Деверс добавил, что американцы проделали в этом направлении множество экспериментов; кто знает, может быть, немцам удалось добиться успехов и в этой области? «Все это очень интересно», – после долгой паузы заметил Черчилль. Затем премьер– министр попросил уточнить во избежание путаницы, идет ли речь об одном из последствий ядерного взрыва или еще о каком‑либо оружии. Червелл напомнил ему о том, что летом прошлого года американцы предупреждали, что немцам, возможно, удалось получить химические элементы, обладающие настолько высокой радиоактивностью, которая позволяет применять их как особенно сильное отравляющее вещество. «Я вполне разделяю озабоченность генерала Деверса по этому поводу», – добавил Червелл и поспешил заверить премьер– министра, что, по его мнению, вряд ли немцы работают над чем‑то подобным. Он попросил фельдмаршала Дилла передать эту оценку американцам. Отстаивая свой авторитет, британская разведка уверяла заокеанских союзников в том, что на тот момент немцы не имели возможности реализовать свою атомную программу. Соответственно, по крайней мере, в течение ближайших трех месяцев не следовало опасаться, что в руках противника окажутся атомная бомба или радиоактивные отравляющие вещества[37].

И все же весной 1944 года американская сторона не была склонна принимать во внимание все эти заверения своих союзников. Сказывался тот шок, который испытал генерал Гровс, впервые ознакомившись с предоставленными ему данными британской разведки о ходе работ в Германии над различными секретными программами[38].

В ответ на замечание англичан относительно того, что союзникам не было смысла бояться Германии, Гровс написал: «Мне не остается ничего другого, как считать, что немцы с их чрезвычайно компетентными физиками очень быстро продвигаются в этом направлении; возможно, они уже намного опередили нас». Он «имел все основания быть уверенным» в том, что подход противника к решению проблемы предусматривал работать над созданием бомбы, не обращая внимания на вопросы безопасности персонала, занятого в проекте. Кроме того, вполне вероятно, что в ходе работ было получено большое количество радиоактивных материалов, которые могут быть использованы в обычных авиабомбах. Неожиданное применение подобного оружия, безусловно, может вызвать панику в странах союзников.

23 марта Гровс попросил генерала Маршалла направить в штаб генерала Эйзенхауэра, в то время находившийся в Лондоне, специального офицера, обязанностью которого было предупреждение командования союзников о создании немцами «радиоактивного барьера» на береговой линии. «Радиоактивные материалы представляют собой чрезвычайно эффективные отравляющие вещества; немцам это известно; они могут производить и использовать эти вещества в качестве оружия. Эти материалы могут быть применены противником без всякого предупреждения для воспрепятствования высадке союзных войск на побережье Западной Европы». Генерал Маршалл отдал распоряжение об отправке в штаб Эйзенхауэра офицера, который должен был предупредить командующего об опасности применения этого необычного оружия. Кроме того, через несколько недель главный врач армии США отдал приказ вести наблюдения и докладывать ему обо всех случаях неожиданного затемнения фотоматериалов или повторяющихся случаях неизвестных заболеваний военнослужащих.

Между тем стали приносить свои плоды интенсивные поиски по инициативе Калверта входивших в его список 50 немецких ученых. Этот список был передан соответствующим отделам разведки, занимавшимся отслеживанием информации по немецким газетам и журналам. Постепенно англичане получили адреса ученых и даже смогли подготовить досье на каждого из них. Первые достоверные данные поступили от сотрудников американского управления стратегических служб в Берне: швейцарский физик профессор Шерер передал адрес профессора Гейзенберга, который тот сообщил ему сам. Профессор проживал в окрестностях города Хехингена в Шварцвальде. Почти одновременно с этим один из надежных британских агентов в Берлине доложил, что лично видел близ Хехингена несколько других высокопоставленных немецких ученых. Почтовой цензурой в США было перехвачено письмо американского военнопленного, в котором тот упоминал, что работает в научной лаборатории. На письме стоял почтовый штемпель «Хехинген». Итак, союзникам, несомненно, удалось установить, что новый центр проведения исследований в области ядерной физики в Германии находился в Хехингене. Никто из ученых, входивших в список Калверта, не был замечен на армейском испытательном полигоне в Пенемюнде, где, по словам майора Каспери, проходили испытания новых видов взрывчатых веществ.

Теперь в Британии могли вздохнуть с облегчением. 21 марта 1944 года Джон Андерсон заверил премьер‑министра Черчилля, что первая американская атомная бомба будет готова к применению (конечно, против Германии) к осени того же года. В то же время «к счастью, все свидетельствует о том, что немецкая сторона не ведет серьезных работ над атомной программой».

По мере того как близилась к развязке воздушная битва за Берлин, немецкие ученые Герлах, Боте и в особенности Гейзенберг начали всерьез беспокоиться тем прогрессом, которого достигли союзники в создании атомного оружия. Ночь за ночью, несмотря на непрерывные налеты бомбардировщиков Королевских ВВС, при бесконечных случаях отключения электричества и острой нехватке материалов они продолжали эксперименты на реакторе в защищенной бункером лаборатории в Берлин‑Далеме. Гейзенберг и его группа спешно работали над созданием большого подкритического реактора, рассчитанного на 1,6 тонны тяжелой воды и пластин урана. Об этом проекте профессор Эсау упоминал в одном из своих последних отчетов за 1943 год. Целью эксперимента было изучение свойств таких реакторов и попытка стабилизации количества получаемых в них нейтронов. В ночь на 15 февраля произошло событие, которое профессор Герлах назвал «катастрофическим налетом на Берлин». Прямое попадание получил Институт химии в Берлин‑Далеме, где Ган и его коллеги проводили широкие исследования продуктов деления урана. К счастью, дорогостоящая машина профессора Маттауха не пострадала. Однако было принято решение срочно эвакуировать весь институт в Тайлфинген, в 15 километрах южнее Хехингена, где уже находилась основная часть Института физики имени кайзера Вильгельма. Кстати, после завершения грандиозного воздушного сражения за столицу рейха здание института в Далеме так и осталось неповрежденным. 20 февраля доктор Багге так прокомментировал этот переезд: «Решение об эвакуации в Хехинген кажется преждевременным». Сам он оставался в Берлине до конца марта и даже успел увидеть второй, реконструированный вариант своей машины «изотопного шлюза». В дальнейшем и эту машину постигла судьба ее предшественницы, уничтоженной во время воздушного рейда на предприятие «Bamag‑Meguin». 1 апреля Багге погрузил имущество из своей берлинской квартиры в мебельный фургон, в котором отправил молодую жену в город Нойштадт. Через две недели сам он переехал в Вутцбах, близ Франкфурта, где в очередной раз с помощью работавших на предприятии фирмы «Bamag» в этом городе русских пленных приступил к строительству очередной версии своей машины.

Разрушения, причиненные столице рейха вражескими бомбардировщиками, заставили немецких физиков вернуться к изучению возможности создания термоядерной бомбы. Прежде они уже пытались проводить эксперименты в этом направлении. Теперь же и профессор Герлах, и профессор Воте считали, что союзники сумели достичь результатов в создании пустотелых зарядов с небольшим количеством тяжелого водорода, в то время как опыты немецких ученых в Готтове провалились. Некоторые из воронок от бомб авиации союзников в районе Берлин‑Далема отличались необычно большими, невиданными прежде размерами. Одной из сброшенных на столицу бомб были снесены крыши зданий целого квартала. По мнению немецких ученых, теперь можно было определить наличие у союзников водородной бомбы, проверив уровень радиации в воронке, поскольку значительное количество нейтронов, образовавшихся в результате термоядерной реакции, должно было вызвать радиоактивность почвы на месте взрыва. Или все‑таки немецкие ученые ошибались и все это были просто безосновательные измышления? В конце мая Герлах писал в отчете Герингу:

«Сведения из Америки о предполагаемом производстве там большого количества твердого парафина, который планируется использовать для производства взрывчатых веществ, а также та настойчивость, с которой союзники пытались уничтожить предприятия тяжелой воды в Норвегии, свидетельствуют о возможности применения в создании мощных взрывчатых веществ и этого материала. Таким образом, становится очевидным, что нам необходимо сосредоточить внимание на возможности применения ядерной реакции в военных целях».

Далее он добавил, что управление вооружений поручило немецким ученым исследовать бомбовые воронки, а также невзорвавшиеся бомбы на наличие там признаков применения принципа ядерных реакций и тяжелой воды. По поручению Герлаха ученые группы доктора Дибнера снабдили специально подготовленных саперов счетчиками Гейгера – Мюллера для проведения соответствующих исследований. Некоторые воронки профессор Герлах изучал лично. Из проведенного расследования был сделан вывод, что при воздушных атаках на Берлин случаев применения самолетами противника термоядерных бомб не выявлено[39].

Профессор Боте позже вспоминал, что и в те времена считал эти слухи безосновательными.

Тем не менее после войны ученые стран‑союзниц не раз заявляли профессору Герлаху, что одно время в стане союзников ходили похожие слухи относительно новых немецких бомб, которые тоже оказались ложными.

Деятельность союзников по уничтожению запасов тяжелой воды поставила немцев перед осознанием неприятного факта, который Герлах назвал «критическая ситуация с поставками тяжелой воды». До этого планы всех будущих работ базировались именно на этом источнике, но, как теперь Герлах сообщал Герингу и Имперскому исследовательскому совету, «норвежское предприятие и большая часть находившихся там запасов были уничтожены. На дальнейшие поставки из Норвегии рассчитывать не приходится». Предоставленный компании заказ «И.Г. Фарбен» на возведение на территории Германии предприятия по образцу норвежского был отозван: в этом теперь не было смысла, поскольку не было источника достаточного количества материала низкой концентрации для его последующей переработки. Итальянская электростанция Монтекатини в Мерано и другие подобные объекты на территории рейха все вместе способны произвести количество материала, достаточное для получения всего лишь нескольких сот килограммов тяжелой воды в год – совершенный мизер для нужд германской науки.

Профессор Гартек, признанный специалист по проблемам тяжелой воды, тем не менее считал, что потеря источника из Норвегии, безусловно, является печальным событием, однако вовсе не означает провала программы. В середине апреля 1944 года он рассмотрел четыре альтернативных способа получения тяжелой воды низкой концентрации для ее дальнейшей переработки. В своей докладной записке он напоминал руководству, о чем именно шла речь:

1. Разработанный им лично способ возгонки воды под низким давлением.

2. Процесс Клузиуса – Линде возгонки жидкого водорода.

3. Двухтемпературная реакция обмена Гартека – Суэсса.

4. Новый способ доктора Гейба, предусматривающий двухтемпературный процесс обмена сульфида водорода.

Гартек подчеркивал, что второй и третий способы могут немедленно применяться в промышленном масштабе. При этом третий способ может быть использован как самостоятельно, так и в комбинации со вторым. Неудобством второго способа являлась необходимость потребления огромного количества энергии, а также зависимость от поставок водорода высокой степени чистоты.

Важным требованием, по мнению Гартека, было не привязывать получение тяжелой воды к одному крупному предприятию, иначе «воздушные атаки, направленные против предприятия, производившего материал SH.200 (тяжелая вода), будут представлять опасность для всего такого предприятия». Немцы настолько теперь боялись воздушных рейдов союзников, что, упомянув о возможности получения низкоконцентрированной тяжелой воды из отходов некоторых предприятий, Гартек не стал называть, о каких конкретно предприятиях идет речь. Он опасался, что даже в Исследовательском совете могут находиться агенты врага, которые сразу же получат так необходимую союзникам информацию.

Одним словом, Гартек настаивал на том, что в течение двух ближайших лет на территории Германии следует построить небольшое (производительностью до двух тонн в год) предприятие по производству тяжелой воды. В связи с этим он сослался на пример из истории:

«В течение 1940‑го и 1941 годов никто еще не знал, какое именно количество материала SH.200 может потребоваться для обеспечения работы реактора. Некоторые даже настаивали на цифре пять тонн в год. С учетом того, что в ближайшее время будет санкционирована работа только над срочными программами, мы должны быть благодарны лицам, позволившим вести хоть какие‑то работы над проектом.

Благодаря участию в проекте компании «Norwegian Hydro», на первом этапе мы могли легко и без особых затрат удовлетворять наши потребности в материале SH.200. Это позволило нам больше узнать о конфигурации реакторов, опробовать различные их образцы и провести необходимые вычисления.

Потеря продукции компании «Norwegian Hydro» и вместе с тем полученные в ходе экспериментов на первых реакторах обнадеживающие результаты полностью изменили ситуацию. Вселяет оптимизм факт, что проблема получения продукта SH.200 к настоящему времени всесторонне изучена. Если бы развитие проекта находилось на уровне 1941‑го или 1942 года, никто не позволил бы вкладывать миллионы рейхсмарок только в производство вышеназванного материала».

Тем не менее профессор Герлах колебался, стоит ли рекомендовать такие большие немедленные капиталовложения в программу. Для начала он дал согласие на выделение миллиона 300 тысяч рейхсмарок на строительство завода, на котором планировалось производство ежегодно до полутора тонн чистой тяжелой воды с применением реакции возгонки жидкого водорода Клузиуса – Линде. В бюджете эта статья была обозначена как «производство материала SH.200 и возведение соответствующего предприятия». На самом деле производственный процесс оказался более экономичным, чем считалось ранее.

В то же время при существовавших в то время в Германии приоритетах на ближайшие два года германская наука оказалась лишенной как внешних, так и внутренних источников тяжелой воды. Ученым приходилось довольствоваться полученными ранее 2600 килограммами материала.

То, что строительство завода тяжелой воды не получило соответствующего приоритета в Германии, было вызвано нерешительностью в ученой среде. В свою очередь, эта нерешительность обусловливалась витавшей в воздухе уверенностью в том, что вот‑вот, еще до того, как будет построено такое предприятие, физики найдут надежный способ обогащения урана‑235. Самому Гартеку невольно удалось убедить в этом власти рейха, поскольку он имел неосторожность заметить: «При существующей вероятности получения в скором будущем достаточного количества обогащенного препарата‑38 (урана) может оказаться, что потребности в материале SH.200 существенно сократятся. Остается только дождаться, когда мы будем располагать достаточным количеством обогащенного препарата‑38, который будем применять вместе с материалом SH.200». Как выяснилось позже, американцы решили проблему с приоритетами для одного из двух возможных путей развития проекта, присвоив высший приоритет и тому и другому. Немцы поступили с точностью до наоборот: у них ни один из возможных путей не был признан первостепенным.

В рамках немецкой ядерной программы отношение к процессу выделения изотопа урана было похоже на отношение мачехи к приемному ребенку. Как уже упоминалось ранее, немцы додумались до пяти различных способов выделения изотопов, среди которых особенно хорошо были изучены метод ультрацентрифуги и «изотопный шлюз» доктора Багге. Ультрацентрифуга «Марк‑I» уже прошла длительное тестирование, а на заводе во Фрайбурге успешно закончились испытания версии «Марк‑III» с двумя роторами. Как в мае информировал Герлаха Грот, удалось достичь примерно 70 процентов теоретически рассчитанной степени обогащения. В процессе производства находилась серия из десяти таких двухроторных машин. Перед тем как приступить к обогащению урана в промышленных масштабах, Гартек и Грот организовали опытное производство на заводе компании «Hellige» в окрестностях Фрайбурга. Полномасштабное производство обогащенного урана планировалось создать в городе Кандерн, в 30 километрах южнее Фрайбурга. Гартек выбрал именно этот населенный пункт, поскольку его расположение вблизи швейцарской границы гарантировало безопасность от авиационных налетов союзников. Предприятие в Кандерне должно было производить ежедневно несколько килограммов урана‑235 со степенью обогащения 0,9 процента. Гартек попытался использовать полученный материал при проведении им своих «частных» экспериментов.

Герлах нашел необходимые средства и на выделение изотопов урана другими способами, в том числе фотохимическим методом. Последний предусматривал облучение волнами света определенной длины сложного соединения, имеющего в составе уран. Такое облучение способствует возможности выделения из раствора нужных изотопов.

В конце мая Герлах известил власти о готовности возобновить «полномасштабные эксперименты» на ядерном реакторе в бункере в Берлин‑Далеме. Он искренне считал, что пройдет совсем немного времени, перед тем как удастся достичь первой управляемой ядерной реакции, что уже были изучены методы контроля выхода энергии и при необходимости прекращения реакции. Более того, компании «Auer» после долгих безуспешных попыток, казалось, удалось, наконец, разработать технологию защиты компонентов уранового топлива от коррозии. По новой технологии уран помещался в соединение, представляющее собой цианид щелочных или щелочно‑земельных металлов. Такая защита пока вела себя безупречно. Производству урановых пластин мешали лишь интенсивные бомбежки, но и здесь удалось выйти из положения: печи вакуумной разливки и другое оборудование были установлены в относительно безопасном от налетов союзной авиации месте, в Грюнау, в окрестностях Берлина. И наконец, ряд видных ученых‑геологов были заняты поисками новых месторождений урана на оккупированных Германией территориях на случай, если рейху вдруг понадобится резко увеличить добычу этого материала.

Если рассмотреть контракты, подписанные Эсау и Герлахом в течение одного года до апреля 1944 года, выяснится, что в рамках проекта были затронуты многочисленные теоретические научные проблемы, некоторые из них имели лишь академический интерес. При этом большинство имело весьма скромный приоритет (SS). И только решению одной или двух таких проблем уделялось особое внимание; на решение таких задач бросались все имевшиеся в наличии силы и средства. Во всей урановой программе только два исследовательских контракта получили в рассмотренный период высший приоритет DE: изготовление прототипа машины «изотопного шлюза» доктора Багге на заводе «Bamag‑Meguin» и производство на предприятии компании «Auer» трех образцов стойких к коррозии пластин урана. Некоторые из проектов, над которыми работали Гартек, Мартин и Эсау, частично попадали под приоритет DE, но ни одна из работ Гейзенберга и Воте не была удостоена такой привилегии. Часто суммы контрактов были весьма значительны: контракты Гартека стоили 265 тысяч рейхсмарок; Гана – 243 тысячи; Эсау – 150 тысяч рейхсмарок. Но дисбаланс в финансировании был существенным: в работы доктора Дибнера было вложено 25 тысяч рейхсмарок, а в работы Гейзенберга – всего 8500. Наконец, занимавшийся разработкой ультрацентрифуги доктор Грот получил лишь 4200 рейхсмарок. Вольшинство из выделяемых в рамках германской атомной программы денежных средств шло промышленным компаниям «Auer» и «Degussa», занимавшимся ураном; «И.Г. Фарбен», занятой проблемами тяжелой воды; «Hellige» и «Anschutz», разрабатывавшим образцы ультрацентрифуги. После того как в апреле и мае Герлах пересмотрел имевшиеся контракты, прежний высокий приоритет сохранили лишь работы профессора Гартека по выделению изотопов урана. Все прочие проекты были понижены до не имевшего практически никакой ценности грифа SS.

В качестве одного из основных характерных аспектов деятельности немецких физиков под руководством профессора Герлаха можно назвать то, что научные исследования были сосредоточены над решением проблем, не имевших практического применения в военных целях. И это во время войны! Профессор Герлах закупал оборудование для групп ученых, работавших в Берлин– Далеме и Геттингене над такими абстрактными проблемами ядерной физики, как определение ядерного момента и спектра, коэффициент нагревания и теплового расширения урана и т. д. Как известно, немцы смогли решить проблему отсутствия у них циклотрона тем, что вначале использовали циклотрон Жолио‑Кюри в Париже, а затем построили циклотрон в Гейдельберге. Однако Герлах не имел ни малейшего намерения использовать их для военных исследований, как это было сделано в США и что дало американцам значительные преимущества. Новые радиоактивные изотопы, полученные на циклотронах немецкими учеными, предназначались для применения в исследованиях в области медицины и биологии[40].

Всего несколько лет назад немецкая официальная пропаганда провозгласила новый лозунг: «Германская наука на службе войны». Но, несмотря на то, что денежные вливания и специальные привилегии атомный проект получил лишь в надеже на использование его плодов в военных целях, профессор Герлах без малейших колебаний направлял все эти средства на общее развитие германской науки. Для него, должно быть, новый лозунг звучал несколько иначе: «Война на службе германской науки».

Когда спустя два месяца, в мае 1944 года Герлах приступил к работе над бюджетом германской атомной программы на очередной финансовый год, он планировал выделить научным учреждениям еще более скромные суммы. Так, никто не получил более 65 тысяч рейхсмарок, суммы, выделенной лаборатории профессора Боте в Гейдельберге. 20 тысяч рейхсмарок должна была получить лаборатория быстрых нейтронов профессора Штеттера в Вене. Докторам Раевски и Штарке вместе было выделено 24 тысячи; Рицлеру – 25 тысяч. Все эти ученые работали над применением результатов ядерных исследований в области биологии. Доктор Дибнер с его лабораториями в Готтове получал 50 тысяч рейхсмарок; не менее 46 тысяч было предназначено профессору Гану для его исследований химических свойств урана. Весь запланированный профессором Герлахом бюджет программы составлял 3,6 миллиона рейхсмарок[41].

Из 3 миллионов рейхсмарок, предусмотренных бюджетом программы на прошлый год, примерно полмиллиона не были израсходованы[42].

Поэтому с учетом этой суммы Герман Геринг подписал необходимые распоряжения о выделении профессору Герлаху для работ в рамках его программы до конца мая еще 3 миллионов рейхсмарок с четвертью.

Еще в те времена, когда проект имел высший в Германии приоритет, а в Институте физики имени кайзера Вильгельма еще царили профессор Позе и доктор Дибнер, там, в Берлин‑Далеме, были начаты работы по строительству подземного бункера для уранового реактора. Бункер был достаточно велик для того, чтобы, когда придет время, вместить первый опытный реактор «нулевой энергии». При этом был полностью учтен опыт предыдущих экспериментов в «Вирус‑Хаусе»: стены, пол и потолок толщиной почти два метра были выполнены из прочного бетона. Предполагалось, что такой толщины будет достаточно для защиты от радиации, которая будет создана в реакторе при достижении критической массы уранового топлива. Кроме того, само собой разумеющимся было, что большая подземная лаборатория не должна пострадать даже при прямом попадании самых мощных из имевшихся в то время обычных авиационных бомб.

До ранней весны 1944 года в немецких документах было очень мало ссылок на то, как велось строительство подземного сооружения в институте в Далеме. Из дневника профессора Гана мы узнаем, что министр Шпеер утвердил строительные работы в июне 1942 года. В ноябре того же года профессор Эсау в докладной записке руководству отмечает, что его ближайшему советнику Альберту Фоглеру удалось добиться того, «что было бы недоступным для любого из нас, простых смертных»: присвоения проекту высшего государственного приоритета DE. В течение всего 1943 года Эсау периодически упоминает в своих отчетах, что ждет времени, когда можно будет начать первые эксперименты на реакторе, установленном в бункере. И вот, наконец, объект готов.

Бункер выглядел впечатляюще. Даже в июле 1945 года, когда там побывал руководитель американской разведывательной миссии и оттуда уже было вывезено все научное оборудование. «Все говорило о том, что когда‑то объект был прекрасно оснащен, – вспоминал этот человек, – мне вспомнилась примитивная обстановка в подвальном помещении Колумбийского университета, в котором начинал свои работы Энрико Ферми. Даже пустая лаборатория в Берлине по сравнению с тем, где работал Ферми, казалась верхом совершенства».

На полу бункера находилась круглая реакторная яма, похожая на небольшой бассейн, сверху которой была установлена электрическая лебедка. Бункер был оборудован специальной насосной установкой, вентиляцией и складским помещением для хранения стальных емкостей с тяжелой водой. В отдельном помещении, которое так и не было достроено, находился цех по очистке тяжелой воды от примесей. Радиоактивные газы должны были выводиться с помощью мощных кондиционеров. Кроме того, имелась система дистанционного управления механизмом, с помощью которого урановые пластины должны были помещаться в реактор и извлекаться оттуда. Наблюдение за работой реактора велось через защищенные слоем воды двойные иллюминаторы. Таким образом, угроза радиоактивного заражения была сведена к минимуму. Вход в лабораторию из соседних помещений, где проводились опыты с ураном и тяжелой водой, осуществлялся через двойные стальные герметичные двери.

Именно в этом бункере ученые Института физики имени кайзера Вильгельма и Гейдельбергского института работали над созданием первого большого реактора, работавшего на тяжелой воде. Прошло четыре года с тех пор, как доктор Баше обратился к военному командованию с призывом объединить все исследования в области ядерной физики под крышей института в Берлин‑Далеме. Похоже, что такие времена наступили.

В ту зиму ВВС Великобритании вновь сосредоточили усилия на воздушных рейдах против столицы Третьего рейха, и каждую ночь в небе Берлина разносился вой сирен воздушной тревоги. Ученые, у которых не было семей, включая самого профессора Гейзенберга, переселились в подземную лабораторию, где работали над урановым реактором ночи напролет. Однако сложившиеся обстоятельства не позволяли полностью сосредоточиться на работе. Эксперименты на берлинском реакторе затянулись до лета, а достигнутые успехи были весьма скромными.

Новый реактор в бункере строили под руководством ученых группы Карла Вирца. К тому времени эксперименты в лаборатории в Готтове явно продемонстрировали преимущество применения урановых кубов, по сравнению с пластинами. Однако «в целях сохранения методики» в первом берлинском реакторе вновь последовательно располагали слои пластин урана и тяжелой воды. Как и прежде, цилиндрический корпус реактора высотой 124 сантиметра и такого же диаметра был изготовлен компанией «Bamag‑Meguin». Корпус был выполнен из очень легкого сплава магния, обладавшего низкими характеристиками поглощения нейтронов. В реакторе применялись четыре вида урановых пластин весом от 900 до 2100 килограммов. Они располагались горизонтальными слоями и отделялись один от другого прокладками из магния. Затем корпус помещали в реакторную яму, заполненную водой, и в него наливали 1,5 тонны тяжелой воды.

В течение долгих месяцев проведения экспериментов количество и расположение урановых пластин в корпусе реактора менялось четыре раза. Наконец, ученые пришли к выводу, что оптимальным является расстояние 18 сантиметров между пластинами, так как при этом удавалось добиться наибольшего показателя увеличения количества нейтронов. Но к этому выводу еще в ноябре 1943 года пришли Боте и Фюнфер при проведении экспериментов в Гейдельберге. Таким образом, после нескольких месяцев упорной работы немецким ученым удалось ненамного продвинуться вперед, по сравнению с результатами за прошлый год. Когда президент объединения Институтов имени кайзера Вильгельма доктор Фоглер узнал от профессора Гейзенберга о результатах работы, он конечно же был очень разочарован, о чем прямо написал профессору Герлаху в мае 1944 года.

В начале июня в Бутцбахе был построен третий прототип машины «изотопных шлюзов» доктора Багге. Как известно, первые два образца были уничтожены в ходе налетов вражеской авиации. Доктор Багге попытался запустить машину на холостом ходу, однако уже через два часа испытаний вышли из строя подшипники, и работа вновь застопорилась. К июлю новый модернизированный образец был подготовлен к новым испытаниям. Для участия в испытаниях прибыли доктора Дибнер и Берке, а также специалист по центрифугам компании «Anschutz» доктор Бейерль и представитель фирмы «Bamag» Зиберт. 10 июля машина снова была запущена и проработала шесть суток. В ходе испытаний было получено примерно 2,5 грамма обогащенного гексафторида урана. Это означало, что теперь немцы обладали альтернативной центрифуге технологией выделения изотопов урана. К концу следующего месяца Багге выехал за своей семьей, которую перевез в Хехинген. Он распорядился разобрать свою машину и переправить ее туда же. Оборудование было отправлено в Хехинген в мебельном фургоне. В качестве причины, объясняющей этот переезд, Багге назвал вызванную ведением интенсивной воздушной войны постоянную нехватку сжиженного воздуха и гексафторида урана.

В то же время самой замечательной работой в области выделения изотопов урана стали опыты, проделанные бароном Манфредом фон Арденне в его лаборатории в Лихтерфельде. Фон Арденне частным образом построил машину выделения изотопов урана электромагнитным способом. Машина работала на принципе масс‑спектроскопа, в котором заряженные частицы движутся в магнитном поле по различным кривым траекториям, в зависимости от их массы. Фон Арденне планировал использовать источник ионов плазмы, выдерживающий поток ионов высокой плотности и источник энергии небольшой мощности. Конструкция машины фон Арденне практически идентична американскому оборудованию, применявшемуся в лаборатории Оук‑Риджа для получения изотопа урана‑235 для атомных бомб. Примененный фон Арденне источник ионов обладал даже лучшими характеристиками по сравнению с американским. Теперь в мире физики плазмы изобретение ученого принято называть «источником фон Арденне». Немецкие власти не оценили вклада, сделанного фон Арденне в ядерную физику. Зато его усилия впоследствии по достоинству оценили в Советском Союзе. Применение там электромагнитного способа выделения урана‑235 и усовершенствованного масс– спектроскопа привело к известным впечатляющим результатам.

В июле американская авиация начала систематические налеты на Мюнхен. В результате пожара загорелся дом профессора Герлаха. В городе прекратили подачу воду и электричества. 14‑го числа Геринг лично осматривал разрушенные улицы столицы Ваварии. Герлах писал в своем дневнике: «Мюнхен разрушен. Пожары бушевали всю ночь». Налеты самолетов союзников продолжались еще целую неделю. Наконец, после проливного дождя в ночь на 21 июля был сам собой потушен последний пожар. Проснувшись в ту ночь от грохота рушившихся зданий и завываний ветра, Герлах неожиданно обнаружил, что дождь льет прямо на его постель.

После одного из самых интенсивных авианалетов Гитлер поклялся отомстить союзникам за страдания, которые они причиняют немецкому народу. Он вновь стал вынашивать планы бомбардировки Нью‑Йорка[43].

20 июля Гитлер заявил Муссолини, что с помощью секретного оружия «Фау» он намерен стереть Лондон с лица земли. На следующий день во время встречи с иностранным официальным представителем он заверял, что за «Фау‑1» обязательно последует «Фау‑2», а потом и «Фау‑3» и «Фау‑4». Лондон должен быть обращен в груду развалин, а его население англичанам «конечно же придется эвакуировать».

25 июля профессор Герлах ненадолго оставил развалины Мюнхена и отправился в институт в Далеме. Он был убежден в том, что, несмотря на то что берлинский реактор был надежно защищен бункером, было бесполезно ожидать от столичных ученых больших успехов в работе в обстановке непрекращавшихся налетов вражеской авиации. В течение последних недель Герлах был занят поисками небольшой укрытой долины, недоступной для бомбардировщиков союзников, куда можно было бы эвакуировать персонал и оборудование из Берлина. Он вспомнил о живописной деревне Хайгерлох в Швабии, раскинувшейся по обе стороны двух обрывистых холмов над рекой. В молодые годы профессор неоднократно бывал там. Как бы повторяя экстравагантные постановки опер Вагнера и Вебера, над деревней вертикально возвышался высокий холм, с расположенными на нем замком, тюрьмой и церковью. Хайгерлох находился всего в 15 километрах от Хехингена, в то время уже ставшего основным центром проведения научных исследований. Сначала Герлах решил, что будет необходимо оборудовать у подножия холма новый бункер для размещения в нем реактора. Но потом он вспомнил о вырубленном прямо в скале винном погребе. 29 июля во время встречи с Шуманом и Дибнером Герлах распорядился реквизировать для нужд программы этот погреб, а также близлежащую местность вместе с гостиницей «Лебедь». Местные строительные фирмы получили подряды на расширение пещеры и ее оборудование для размещения там берлинского реактора. Работы должны были занять несколько месяцев. Лаборатории в Хайгерлохе было присвоено кодовое название «Центр спелеологических исследований».

АТОМНАЯ ПРОГРАММА ГЕРМАНИИ В 1944 Г. На карте показаны основные объекты, на которых велись исследования и промышленные работы в рамках проекта в последние месяцы войны.

Остальные учреждения, работавшие над атомной программой, также планировалось постепенно перевести в южную часть Германии, в район Штутгарта. Отто Ган уже переехал в Тайлфинген; по мере ухудшения ситуации на фронте профессора Филиппа предполагалось эвакуировать из Фрайбурга в Хайгерлох. К августу центр исследований проблем создания ультрацентрифуги полностью переехал на границу со Швейцарией в Кандерн. Ультрацентрифуга «Марк‑I» была установлена в здании под кодовым названием «мебельная фабрика Фоллмера». После того как в результате воздушного налета были уничтожены предприятия компании «Anschutz» в Киле, директор по исследованиям доктор Бейерль предложил перенести офис фирмы в деревянное здание около лаборатории компании «Hellige» на Адольф– Гитлер‑штрассе во Фрайбурге, где была установлена ультрацентрифуга «Марк‑III». Однако профессор Гартек, опасаясь новых бомбардировок, отклонил это предложение, и было решено перевести эту фирму, занимавшуюся последним, наиболее совершенным прототипом ультрацентрифуги «Марк‑III‑B», в Кандерн, в здание, часть которого занимала фабрика по производству полотна. Это здание было известно как «ферма Ангора». Здесь компании «Anschutz» предстояло наладить массовое производство ультрацентрифуг «Марк‑III‑B». Геринг и Фоглер заверили Герлаха, что необходимое оборудование будет доставлено в самое ближайшее время.

К началу августа подача воды и электричества в разрушенном Мюнхене все еще не была восстановлена. Профессор Герлах отправился в Берлин для обсуждения с Фоглером вопросов переезда научных учреждений в Кандерн и другие города.

Главной проблемой теперь была нехватка тяжелой воды. «Гейзенбергу нужно две с половиной тонны», – писал Герлах в своем дневнике. 11 августа на заводе в Веморке были, наконец, демонтированы 18 электролитных батарей для их доставки в Германию. Девять из них предназначались для установки в подземном бункере института в Далеме, где уже устанавливалось оборудование по очистке и концентрированию этого материала. Остальные предполагалось отправить в Хайгерлох, где однажды планировалось построить такое же предприятие.

Предприятие «Leuna» выглядело просто удручающе. 28 июля принадлежащие «И.Г. Фарбен» заводы гидрирования были полностью уничтожены в результате воздушного рейда. Потери были настолько тяжелыми, что Шпеер был вынужден поставить Гитлера в известность о том, что эти бомбежки приведут к самым тяжелым последствиям. В тот же день помощник Шпеера доктор Гернер уведомил профессора Герлаха, что теперь следовало окончательно отказаться от всех попыток использовать эти предприятия для производства тяжелой воды. 11 августа Герлах вместе с Гартеком и Дибнером провел на развалинах предприятия, наблюдая бесплодные попытки многочисленного персонала восстановить хоть что‑нибудь из разрушенных сооружений. В последний раз в присутствии научных директоров «И.Г. Фарбен» Бутефиша и Херольда, а также Бонхоффера и Гейба обсуждалась идея о возможности промышленного производства тяжелой воды на этом предприятии. Но отношение представителей «И.Г. Фарбен» к этому проекту вдруг стало жестко отрицательным. Сначала между беседующими возник бессмысленный спор относительно того, кто имеет патентные права на метод Гартека – Суэсса. Затем Бутефиш стал раздраженно высказывать свою точку зрения по поводу того, почему союзники бомбили именно его завод.

В результате бомбардировки было полностью уничтожено опытное производство, получившее название «Сталинского органа», – о нем уже упоминалось. Выло очевидно, что на одном предприятии в Германии не удастся организовать производство чистой тяжелой воды. Следовало подумать о том, чтобы методом дистилляции получать на предприятии «Leuna» однопроцентный раствор тяжелой воды. А затем методом электролиза путем двухступенчатого каталитического обмена, как на заводе в Веморке, доводить ее концентрацию до 100 процентов. Или почему бы не разделить процесс получения этого вещества на три этапа: от 0 до 1, от 1 до 10 и от 10 до 100 процентов? Впоследствии заявлялось, что, если бы Германия в то время располагала возможностями получения в промышленных масштабах хотя бы однопроцентного раствора тяжелой воды, уже этого было бы достаточно для дальнейшей успешной работы над программой. Во время беседы Герлах кратко записал: «Производство тяжелой воды концентрацией один процент достаточно экономично; почему же это не так для этапа концентрирования от одного до десяти процентов?»

Итак, компанию «И.Г. Фарбен» больше не интересовал полный цикл производства тяжелой воды. Предприятие «Leuna» и прежде подвергалось бомбовым ударам, однако ему удавалось их пережить. Но последний налет не был похож на предыдущие. Профессор Гартек с недоверием выслушал слова Вутефиша о «джентльменском соглашении», заключенном между владельцами предприятий тяжелой промышленности в Германии и их коллегами в стане союзников. Немцев заверили, что заводы по гидрированию, в которые страны антигитлеровской коалиции когда‑то вложили значительные средства, не будут разрушены. Теперь же это «соглашение» было нарушено так явно, что возмущенный Бутефиш не мог найти этому никакого другого объяснения, помимо того, что союзникам стали известны планы размещения на предприятии «Leuna» производства тяжелой воды. Это было предупреждение, которое он не мог игнорировать. Поэтому от первоначальных планов придется отказаться.

До директоров «И.Г. Фарбен» дошли смутные слухи о том, как предполагается использовать открытия в области деления атомного ядра. Такие разговоры циркулировали даже среди представителей правящих кругов Германии. В конце 1943 года глава польского генерал‑губернаторства Ганс Франк пригласил профессора Гейзенберга в Краков, где тот должен был выступить с лекцией о достижениях в области ядерной физики. После лекции Франк отвел профессора в сторону и заявил, что и до него дошла информация о том, что секретное оружие, над которым работает германская наука, – это атомные бомбы. Гейзенберг ответил, что в настоящее время он не видит способов производства в Германии подобного оружия, однако атомные бомбы вполне могут изготовить в США. В июле 1944 года Гейзенбергу нанес визит адъютант Геринга майор Берндт фон Браухич. Ссылаясь на сотрудников дипломатического представительства в Лиссабоне, он предупредил об угрозе американцев в течение последующих шести недель сбросить атомную бомбу на Дрезден, если в течение этого срока немцы не обратятся к союзникам с просьбой о мире. Адъютант Геринга спросил мнение ученого относительно того, могут ли американцы в действительности располагать таким оружием. Гейзенберг ответил, что производство бомбы связано с такими огромными сложностями, что лично он не склонен верить, что американцы уже смогли ее изготовить.

Известия о программе производства в США атомного оружия приходили и из Стокгольма. Представитель германского Трансокеанского агентства конфиденциально сообщал о полученной им из Лондона следующей информации:

«В США ведутся научные эксперименты, целью которых является создание новой бомбы. Для ее производства используется уран. Когда разрываются связи внутри атома этого элемента, высвобождается энергия невиданной доселе разрушительной силы».

Сообщение агентства, в котором говорилось о «пятикилограммовой бомбе», каким‑то образом, возможно через профессора Рамзауэра, было передано для печати в небольшом специализированном научном журнале. К счастью для профессора Шумана и других руководителей программы, на напечатанную там статью никто не обратил особого внимания. Как и профессор Эсау, Шуман больше всего