Введение. Исторические реалии Гулынской округи

ВОКРУГ В.М. ГОЛОВНИНА

Исторические реалии Гулынской округи

Х гг.

Введение

«Частная жизнь Василия Михайловича Головнина, к сожалению, почти не восстановима», – пишет автор наиболее обстоятельной литературной биографии вице-адмирала Юрий Давыдов¹.

Действительно, благодаря запискам Головнина, мы больше знаем об островах Кунашире и Хоккайдо, чем о его родных рязанских местах, о губернаторе Матсмая и короле Гавайских островов, чем о дворянах Пронского уезда, о японских крестьянах и алеутах, чем о гулынских мужиках. Хотя всякий биографический очерк о Головнине не обходится без рязанского зачина, но заполняется он всякого рода лирическими домыслами. Если автор обладает талантом Юрия Давыдова, то у него общие места получаются изящно:

«При слове «усадьба» видишь белые колонны, сквозящую листву лип, дорогу, обсаженную рослыми березами, цветники, разбитые заботливо и любовно. Видение необманчиво, все так и было. И старые нянюшки были, и моськи, и часы, сипло отбивающие «Коль славен», и малашки, чешущие барские пятки, и мебеля красного дерева, и развалистые диваны, и длинные трубки. Трубок без счета, хоть полк закуривай.

Гулынки, конечно, не чета «версалям», что возникли под крылами екатерининских орлов. Рязанское это село было просто-напросто старым поместьем, где сизой зимою жарко топились изразцовые печи, а красным летом густо жужжали черные мухи. Были Гулынки старым поместьем с залой, с низенькими антресолями «для детей» и тесной людскою, кладовыми и подклетями, бисерными вышивками и шелковыми ширмами. Старое гнездо, пахнущее яблоками, вареньем, хлебом. Старое гнездо, набитое платьем, посудой, зеркалами, утварью, всем, что оплатили поколения рабов и накопили поколения господ»².

Попытка обойтись «видением», конечно, соблазнительна, но неприемлема для историка, ремесло которого не в том, чтобы уговаривать себя: все так и было, а в том, чтобы переспрашивать с сомнением: а так ли было? Он вправе, например, усомниться в «белых колоннах» провинциальной дворянской усадьбы 2-й половины XVIII века – рановато архитектуре классицизма проникать в провинциальный усадебный быт; мы не в Петербурге. Он задумывается: а картина «старого гнезда» – не экстраполяция ли это образа, что сложится в русской литературе веком позднее, когда дворянские усадьбы действительно превратятся в реликт, в живые музеи?

У других авторов все сводится к штампам:

«…Мальчик покинул Гулынки с их раздольными лугами и полями, дубовой рощей и липовой аллеей, ведущей к пруду»³.

«Молодожены поселились в Гулынках, в селе хоть и небогатом, но с раздольными лугами и полями, дубовой рощей и огромным прудом»⁴.

Понятно, что это описание некоего «села вообще». Между тем, всякий сельский населенный пункт имеет свои особенности, свою топографию, свой пейзаж. Важнейшая особенность Гулынок в их местоположении – во-первых, на большой дороге, ведущей из Рязани в Ряжск, во-вторых – на реке Истье, самом значительном, после Прони, притоке Оки в Пронском уезде, течение которой обеспечивало существование многих мельничных плотин, и в том числе, Истьинско-Гулынского железного завода в первой половине XVIII в. В районе Гулынок Истья образовывала обширную долину, заливавшуюся в половодье, и становившейся самой большой проблемой для проезжающих по Рязанскому тракту⁵.

Лишь крайне поверхностности автора мы обязаны появлению у Т. Панковой таких перлов: «За службу свою Головнины получали щедрые земельные пожалования и (? – А.Н.) к середине XVIII в. многие из Головниных превратились в мелкопоместных дворян. Так, отец будущего знаменитого мореплавателя и ученого Михаил Васильевич Головнин получил в наследство в разных рязанских уездах несколько небольших поместий и 300 душ крестьян. Наследство, надо сказать, для родовитого дворянина незавидное»⁶.

Сплошные противоречия – «щедрые земельные пожертвования» почему-то приводят к превращению Головниных в «мелкопоместных дворян», а 300 душ оказываются незавидным наследством для родовитого дворянина.

Известно, что чем стариннее дворянский род, тем больше стадий дробления наследства пройдено, и тем неизбежнее измельчание и оскудение дворянского рода. Надо хоть немного знать материал, представлять себе дворянский муравейник под названием Пронский уезд, всех этих Алабиных, Бурминых, Выропаевых, Дувановых, Елшиных, Мокринских, Мосоловых, Никифоровых, Потуловых, Полубояриновых, Соболевых, Сукочевых, Трофимовых, Шаховых – родовитых, «столбовых» дворян, владеющих всего несколькими крепостными душами, а то и одной лишь пашенной землей, чтобы понять: по здешним меркам, 300 душ было состоянием более чем завидным⁷.

Но когда и от кого М.В. Головнин получил 300 душ? Не от отца – тот на 13 лет пережил своего старшего сына. 113 душ обоего пола в Гулынках? Но это было наследством не М.В. Головнина, а его жены, Александры Ивановны. Единственный вытекающий из документов факт душевладения М.В. Головнина – 27 душ мужского пола в сельце Тугушеве-Чернышеве ⁸.

Это лишь один пример того, как затверженные компиляторами фразы оказываются на поверку пустыми. «Молодожены поселились в Гулынках» – на чем основано такое утверждение? «Имения оставленные родителями… были бедны и малолюдны, доходы давали скудные»⁹, – не соблаговолите ли привести цифры, характеризующие экономическое положение и доходность этих имений?

Это могло бы показаться придирками, если бы именно рязанская часть биографии В.М. Головнина не была для нас важна по преимуществу. В противном случае мы примиряемся с тем, что его биография начинается лишь за пределами родных пенат, что лишь порвав связь с местом своего происхождения великий человек становится для нас интересным. Если же эта связь, в действительности, не прерывается, а присутствует в судьбе человека, как нечто корневое, то мы обязаны сделать ее предметом изучения, а не беглых отписок вроде: «В январе 1798 г. Головнин едет в Гулынки. После короткого отдыха на родине мичман Головнин 11 апреля 1798 г. был назначен флаг-офицером в эскадру вице-адмирала М.К. Макарова»¹⁰. Спрашивается, зачем среди зимы ехать за многие сотни верст, чтобы тут же отправиться в обратный путь? У Т. Панковой сомнений не возникает. Разумеется, отдыхать! Можно подумать, путешествие в конце XVIII в. из Кронштадта в Рязанскую губернию – нечто вроде новогодней экскурсии в Москву сегодняшнего рязанского школьника. Между тем, поездка Головнина явно имела вполне определенную причину: 30 ноября 1797 г. в Гулынках умерла его бабушка, Анна Богдановна Вердеревская¹¹.

Конечно, куда легче пересказывать своими словами подробнейшие описания В.М. Головниным своих плаваний и пребывания в японском плену, чем решать сложнейшую задачу погружения в быт глубокой рязанской провинции 230-летней давности. Однако здесь-то и начинается работа историка, который, в отличие от компилятора, полагается не на готовые тексты, а извлекает информацию из валовых источников по крупицам, памятуя о том, что даже «липовая аллея» и «дубовая роща» должны являться не в приступе писательского вдохновения, а из источника, определенно зафиксировавшего существование этих дендрологических объектов.

Мы можем реконструировать лишь немногие события рязанского детства В.М. Головнина. Например, метрические книги назовут даты, когда он становился крестным отцом новорожденных детей – в большинстве случаев, конечно, номинально, будучи сам весьма в малых летах. Однако нам вполне по силам конкретизировать контекст, в котором протекало детство будущего мореплавателя: географический, демографический, социально-экономический.

В настоящей работе мы попытались на основании документов конкретизировать образ Гулынок 2-й половины XVIII в. с их окрестностями; реконструировать систему человеческих связей, окружавших В.М. Головнина периода его детства, до отъезда на учебу в Морской кадетский корпус. В отличие от контактов, связи – более широкое понятие, они могут быть сложно-опосредованными, но от того не менее прочными и эффективными. Связи между современниками могут иметь родственный, территориальный, корпоративный, экономический, наконец, ментальный характер. Но чтобы обосновать существование этих связей, а не домысливать их, мы должны стоять на твердой почве исторических реалий. Поскольку в нашем распоряжении почти нет иной базы, кроме источников массовой документации, мы можем идти лишь одним путем: воссоздать, насколько это возможно, «человеческий ландшафт», частью которого являлись В.М. Головнин, в первые 12 лет жизни, его родители, ближние и дальние родственники, соседи.

Детские годы, проведенные В.М. Головниным на родине, укладываются в промежуток между апрелем 1776 г. и январем 1788 г.; соответственно, период первой половины 1770-х – второй половины 1780-х гг. становится предметом нашего внимания. Данный временной отрезок представляется исключительно удачным для исследования, так как дает много документального материала и сам по себе является знаковым для региональной истории. В 1772-73 гг. в Пронском уезде проводилось Генеральное межевание. Подписанием Кучук-Кайнарджийского мира закончилась русско-турецкая война 1768-1774 гг., после чего в свои имения возвратилось немало отставных военных. 28 февраля 1778 г. была учреждена Рязанская губерния и началось формирование чиновничьих штатов. В 1782 г. в Пронском уезде прошла 4-я ревизия. 21 апреля 1785 г. была издана «Жалованная грамота дворянству», следствием которой явилось формирование органов дворянского сословного самоуправления в Рязанской губернии.

Структурно наша работа делится на три раздела. Первый описывает, по преимуществу, круг родственных связей В.М. Головнина. Второй, наиболее объемный и информативно насыщенный, представляет описание территории, условно называемой нами «Гулынская округа» со всеми существовавшими в 1770-80-е гг. населенными пунктами и их обитателями. Этот раздел имеет самостоятельное научное значение, как первый опыт детализированной реконструкции географических, социальных и демографических реалий отдельной взятой территории в локальный отрезок времени. Третий раздел имеет задачу выявления корпоративных связей в среде пронского дворянства по двум линиям: морской и чиновнической службы.

Нами привлечен значительный массив источников, таких как метрические книги, исповедные ведомости (ГАРО. Ф. 627), ревизские сказки (ГАРО. Ф. 129), списки дворян (ГАРО. Ф. 98), формулярные и послужные списки чиновников и морских офицеров (ГАРО. Ф. 3, «Общий морской список»), планы дач Генерального межевания и план-атлас Пронского уезда (РГАДА. Ф. 1355, 1356; ГАРО. Ф. 892). Репрезентативность использованных источников достаточно высока, при том что воспринимать их данные следует критически. Документы церковного учета в большинстве случаев содержат пропуски и ошибки. Так, исповедные ведомости не отражают точного числа прихожан. Как правило, недостоверными оказываются указания возраста. В случаях явной ошибочности называемой документом цифры мы ставили в скобках вопросительный знак. Когда (при наличии метрической записи о рождении) появлялась возможность уточнить возраст упоминаемых в нашей работе лиц, мы вносили соответствующие поправки. В остальных случаях сохранена версия источника.