Монах и дочь палача 1 page

Стр 1 из 34Следующая ⇒

Амброз Бирс. Избранные произведения

СОДЕРЖАНИЕ

Монах и дочь палача. Перевод И. Бернштейн Пастух Гаита. Перевод Л. Мотылева Леди с прииска "Красная Лошадь". Перевод И. Архангельской Долина призраков. Перевод Т. Грингольц Дорога при лунном свете. Перевод И. Шевченко По ту сторону. Перевод Д. Веденяпина Три плюс один - один. Перевод Л. Мотылева Смерть Хэлпина Фрейзера. Перевод Л. Мотылева Малютка-скиталец. Перевод Д. Веденяпина Пропавший без вести. Перевод М. Маркиша Возвращение. Перевод Л. Мотылева Хозяин Моксона. Перевод Н. Волжиной Человек и змея. Перевод Н. Рахмановой Проситель. Перевод Ю. Жуковой Часы Джона Бартайна. Перевод Л. Мотылева Свидетель повешенья. Перевод Л. Мотылева Беспроволочная связь. Перевод Л. Мотылева Кораблекрушение. Перевод Т. Грингольц У старины Эккерта. Перевод В. Кулагиной-Ярцевой Дом с привидениями. Перевод В Кулагиной-Ярцевой Житель Каркозы. Перевод Н. Рахмановой Арест. Перевод Л. Мотылева Галлюцинация Стали Флеминга. Перевод Л. Мотылева Средний палец правой ноги. Перевод Д. Веденяпина Попробуй-ка перейди поле. Перевод Л. Мотылева Однажды летней ночью. Перевод Л. Мотылева Диагноз смерти. Перевод О. Холмской В области нереального. Перевод Д. Веденяпина "У Мертвеца". Перевод Д. Веденяпина Кувшин сиропа. Перевод Т. Грингольц Как чистили корову. Перевод Л. Мотылева Гипнотизер. Перевод Л. Мотылева Неизвестный. Перевод Л. Мотылева Причудливые притчи. Перевод И. Бернштейн

МОНАХ И ДОЧЬ ПАЛАЧА

Переложение с немецкого В первый день месяца мая в год благословенного Господа нашего тысячашестьсот восьмидесятый францисканские монахи Эгидий, Роман и Амброзийотправились, по слову своего настоятеля, из христианского города Пассау вмонастырь Берхтесгаден близ Зальцбурга. Я, Амброзий, был из всех троих самыйкрепкий и молодой, едва достигнув двадцати одного года. Монастырь Берхтесгаден располагался, как мы знали, в дикой горнойместности среди мрачных лесов, под сенью которых водились медведи и злыедухи; и сердца наши сокрушала печаль при мысли о том, какие опасности, бытьможет, уготованы нам в тех ужасных местах. Но поскольку долг христианина -подчиняться велениям церкви, мы не роптали, а даже радовались случаюисполнить волю нашего возлюбленного и почитаемого настоятеля. Благословясь и помолившись в последний раз в церкви нашего Святого, мыподпоясали рясы, обули ноги в новые сандалии и вышли на дорогу, а братиявослед осеняла нас крестным знамением. Как ни долог и опасен лежал пред намипуть, мы не оставляли надежды, ведь надежда - не только начало и конец Веры,но также сила Юности и опора Старости. И потому сердца наши вскоре забылигрусть расставания и стали радоваться новым прекрасным видам, которыесменялись у нас перед глазами, открывая нам красоту мира, как его создалГосподь. Воздух сиял и переливался, подобный ризам Святой Девы; солнцердело, будто Золотое Сердце Спасителя нашего, источающее свет и жизнь длявсего рода человеческого; синий свод небес был как огромный и прекрасныймолитвенный дом, в коем всякая былинка, всякий цветок и тварь живаявоссылают хвалу Господу. Проходя лежащие на пути нашем многочисленные хутора, деревни и города,мы, бедные монахи, видели тысячи людей за всевозможными занятиями, и зрелищеэто, нам прежде незнакомое, наполняло сердца наши изумлением и восторгом. Асколько храмов попадалось нам, с каким радушием и благочестиемприветствовали нас, путников, прихожане, как усердно и радостно спешили ониудовлетворить наши нужды! Благодарность и довольство грели нам душу. Всеучреждения церкви благоденствовали и процветали, а это означало, что ониугодны Богу, Коему мы служим. Сады и огороды при монастырях и обителях всесодержались в порядке, доказывая заботу и трудолюбие богобоязненных крестьяни святой братии. И отрадно было слышать, как перезванивались церковныеколокола, отбивая час за часом; казалось, самый воздух наполнен сладостноймузыкой, словно голосами ангелов, поющими хвалу Творцу. Всюду, куда мы ни приходили, мы приветствовали жителей именем Святого,нашего патрона. И они кланялись и выражали радость; женщины и дети теснилисьвдоль обочин, спеша поцеловать нам руки и испросить благословение, словно бымы - не бедные служители Бога и людей, а сами господа и хозяева этойпрекрасной земли. Не будем, однако, питать гордыню в сердце своем, асохраним кротость, блюдя правила нашего святого ордена и не греша противучения нашего Патрона. Я, брат Амброзий, со стыдом и раскаянием признаюсь, что поймал себя навесьма земных и греховных мыслях. Мне представилось, будто женщины целовалируки мне с гораздо большей охотой, чем обоим моим товарищам, - что, конечно,было заблуждением, ведь я не святее их; и, притом, моложе годами и менееопытен в страхе Божием и в соблюдении заповедей Его. Заметив эту ошибкуженщин и ощутив на себе упорные взоры дев, я испугался, усомнившись, чтосумею противостоять соблазну, буде он представится. Нет, думал я, трепеща исодрогаясь, чтобы достичь святости, мало обетов, молитв и покаяния; нужноиметь такое чистое сердце, коему искушение неведомо. О, я недостойный! Ночевали мы всякий раз в каком-нибудь монастыре, неизменно встречаярадушный прием. Для нас щедро выставляли на стол еду и питье, и монахи,столпившись вокруг, расспрашивали нас о большом и прекрасном мире; с которымнам выпало на долю так близко познакомиться. Когда узнавали о месте нашегоназначения, нас жалели, ведь нам предстояло поселиться среди диких гор.Сколько мы наслышались рассказов о ледниках, снежных вершинах и скалистыхобрывах, о грохочущих водопадах, пещерах, темных лесах; и еще нам рассказалиоб озере, таком таинственном и жутком, что другого подобного ему нет в целомсвете. Оборони нас, Господи! На пятый день пути, уже неподалеку от Зальцбурга, нам предсталостранное и зловещее зрелище. Прямо перед нами, над горизонтом, стенойгромоздилась темная гряда грозовых туч со светлыми как бы башнями и темныминишами, а выше, меж нею и голубыми небесами, виднелась вторая стена,ослепительно белого цвета. Мы изумились и встревожились. Тучи стоялинедвижно, мы следили в продолжение нескольких часов и не заметили нималейшей перемены. К вечеру, когда солнце склонилось к закату, темныебастионы залило огненным светом. Дивно блистали они и лучились и подчасказались охваченными пожаром. Каково же было наше удивление, когда мы поняли, что перед нами не тучи,а почва и камни! То были горы, о которых мы столько наслышались, а белаястена за ними - это гряда снежных вершин, которые лютеране, если ихпослушать, могут сдвигать своей верой, в чем я весьма сомневаюсь. У поворота на дорогу, уводящую в горы, мы остановились со щемящимсердцем, словно перед вратами ада. Позади лежала прекрасная земля, которуюмы пересекли, идучи сюда, и теперь должны были навсегда оставить; а впередихмуро высились неприветливые горы с зияющими провалами и ведьмовскимилесами, отталкивающие взгляд и грозящие гибелью телу и душе. Но укрепившисердца наши молитвой и прошептав заклятия от злых духов, мы с именем Господаступили на узкую тропу, уводящую в горы, исполнившись готовностью претерпетьвсе, что выпадет на нашу долю. Мы поднимались с осторожностью. Могучие стволы деревьев преграждали нампуть, густая листва затмевала свет дня, внизу царил мрак и холод. Звук нашихшагов - и голосов, когда мы решались что-то сказать, - отдавался от отвесныхскал, высящихся справа и слева, повторяясь так отчетливо и многократно, чтоказалось: нас сопровождает целая армия невидимых пересмешников, которыепередразнивают нас и потешаются над нашими страхами. С вершин нас провожализлобные взгляды огромных хищных птиц, потревоженных шумом восхождения ипокинувших гнезда на деревьях и крутых обрывах. Хрипло и свирепо каркали надголовой стервятники вороны, так что от ужаса стыла кровь в жилах. Нимолитвы, ни псалмы не приносили успокоения, а лишь будили новые стаи птиц игулким эхом усугубляли адский гомон. К своему удивлению, мы видели лежащиена склонах вековые деревья, которые вырвала с корнем из почвы некая мощнаязловещая сила. Путь наш подчас проходил по самому краю грозно зияющихбездонных обрывов: скосишь взгляд, и замирает сердце. Разразилась буря -небесное пламя ослепило очи, а оглушительные громы грохотали с такой силой,что подобного мы еще не слышали никогда в жизни. Страхи наши разыгрались, мыуже были готовы к тому, что вот сейчас, с минуты на минуту, из-за скалывыпрыгнет какой-нибудь бес, исчадье ада, или из чащи выйдет ужасный медведьи перегородит нам путь. Но никто страшнее оленя или лисы не появлялся, ивидя, что наш Святой Патрон в горах столь же могуществен, как и на равнине,мы понемногу осмелели. Наконец мы вышли на берег реки, чьи серебристые струи так отрадноосвежали взор. В хрустальной глубине меж камней можно было различить золотуюфорель размерами с зеркального карпа, которого разводили в пруду при нашеммонастыре. Даже и в этих диких местах Небеса позаботились, чтобы у верующихбыло вдоволь постной пищи. Под тенистыми соснами и у обомшелых валунов цвели дивные цветытемно-синего и золотисто-желтого цвета. Брат Эгидий, столь же ученый, скольи благочестивый, знал их по своим гербариям и сообщил нам их названия. Послегрозы вылезли из укрытий на свет Божий пестрые жуки и яркокрылые бабочки, имы, забыв про страхи и молитвы, про медведей и нечистую силу, рвали цветы игонялись за красивыми насекомыми, радуясь жизни. Много часов мы не видели людей и человеческого жилья. Все дальше идальше уходил наш путь в горы; труднее и труднее становилось идти черезлесные заросли и ущелья, снова нас обступили испытанные в начале путистрахи, но они уже не угнетали душу, ведь мы теперь удостоверились, чтоГосподь сберегает нас для дальнейшего служения святой Его воле. Дойдя доодного из рукавов серебристой реки, мы были рады обнаружить, что поперекнего проложен неказистый, но прочный мост. Однако прежде чем ступить нанего, я взглянул через реку, и от того, что я там увидел, у меня захолонулосердце. На том берегу зеленел пологий луг, усыпанный цветами, а посрединелуга возвышалась виселица, и с нее свисало тело казненного! Лицо повешенногобыло обращено к нам, искаженное и почерневшее, но неоспоримосвидетельствовавшее о том, что смерть наступила не далее как сегодня. Я уже хотел было привлечь внимание моих товарищей к ужасному зрелищу,как вдруг произошло нечто удивительное: на лугу появилась девушка в венке изярких цветов на распущенных золотистых волосах. На ней было алое платье, ионо словно огнем освещало все вокруг. Ничто в ее повадке не выдавало страхаперед мертвецом на виселице; наоборот, она устремилась к нему, плавно ступаябосиком по траве и при этом звонко пела что-то мелодичное и размахиваларуками, стараясь разогнать стервятников, которые с хриплыми криками вилисьвокруг, громко хлопали крыльями и щелкали клювами. Вспугнутые, ониразлетались - все, кроме одной птицы, эта уселась на перекладине и словно быс вызовом и угрозой поглядывала сверху на девушку. Но девушка подбежала,танцуя, крича и подпрыгивая, и все-таки согнала мерзкую тварь, птица развер-нула крылья и тяжело полетела прочь. А девушка остановилась и, закинувголову, устремила задумчивый взгляд на раскачивающееся тело повешенного. Песня ее привлекла внимание моих спутников, теперь мы все трое стоялина мосту и смотрели на это странное дитя и на все, что ее окружало, не всилах от удивления вымолвить ни слова. При этом я ощутил, как по спине у меня пробежала легкая оторопь. Этосчитается верным знаком, что чья-то нога ступила на место твоей будущеймогилы. Меня же, как ни странно, пробрал холод в тот миг, когда девушкавстала под виселицей. И это лишь доказывает, что у человека правильныемнения бывают порой перемешаны с глупыми предрассудками - ведь не может жетого быть, чтобы верному последователю Святого Франциска лежать в могиле уподножья виселицы. - Поспешим туда, - позвал я моих товарищей, - и помолимся за душунесчастного. Мы подошли к виселице и прочитали молитвы, не поднимая глаз, но сбольшим пылом - в особенности я, так как мое сердце исполнилось состраданиемк висящему над нами бедному грешнику. Я вспомнил слова Господа нашего,сказавшего: "Мне отмщение", ведь Он простил разбойника, распятого на крестерядом с Ним, и кто знает, быть может, и этому несчастному, испустившему духна виселице, уготовано милосердие и прощение? Девушка при виде нас отошла в сторону и с недоумением наблюдала занами. Но вдруг посреди молитвы я услышал ее нежный звонкий голосок:"Стервятник! Стервятник!" - прозвучавший с несказанным испугом. Поднялголову - огромная серая птица кругами спускалась туда, где стояли мы, ничутьне смущаясь ни нашим присутствием, ни Божеским нашим чином, ни святоймолитвой. Однако братья вознегодовали на то, что девичий голос прервалмоление, и разбранили ее. - Умерший, верно, был ей родней, - возразил я им. - И подумайте,братья, каково ей видеть, как стервятник садится на его труп, чтобы рватьлицо и руки и питаться его мясом. Как же ей было не вскрикнуть? Один из братьев сказал: - Ступай к ней, Амброзий, и вели молчать и не отвлекать нас от дела,чтобы мы могли беспрепятственно молиться за упокой души этого грешника. Я пошел по сладко пахнущим цветам к девушке, которая по-прежнему,задрав голову, смотрела, как стервятник кружит, снижаясь над виселицей. Унее за спиной белел осыпанный серебристым цветом куст, служа выгодным фономдля ее прекрасных очертаний - что я, недостойный, не преминул заметить. Навстречу мне, застыв в молчании, она устремила взор больших темныхглаз, и в нем я разглядел затаившийся испуг, словно она опасалась, что япричиню ей зло. Даже когда я приблизился, она не двинулась с места, нешагнула, как другие женщины и дети, мне навстречу, чтобы поцеловать мнеруку. - Кто ты? - спросил я. - И что делаешь одна на этом ужасном месте? Она не ответила и не пошевелилась; я повторил вопрос: - Скажи мне, дитя, что ты здесь делаешь? - Отгоняю стервятников, - отозвалась она тихим, мелодичным, несказанноприятным голосом. - Покойник - родня тебе? - спросил я. Она покачала головой. - Ты знала его и сострадаешь его нехристианской смерти? Но она опять промолчала, и мне пришлось задать ей другие вопросы: - Как его имя, и за что он был казнен? Какое преступление он совершил? - Его имя - Натаниель Альфингер, он убил мужчину и женщину, -проговорила девушка отчетливо и совершенно невозмутимо, будто убийство иказнь на виселице - вещь самая обыкновенная и не представляющая ни малейшегоинтереса. Пораженный, я пристально посмотрел на нее, но она оставаласьспокойной и равнодушной. - Ты была знакома с Натаниелем Альфингером? - Нет. - И однако же пришла сюда охранять его труп от воронья? - Да. - Почему же такая забота о том, кого ты даже не знала? - Я всегда так делаю. - То есть, как?.. - Всякий раз, когда кого-нибудь вешают, я прихожу и отгоняю птиц, чтобыони нашли себе другую пищу. Вон, вон еще один стервятник! Она издала громкий, пронзительный возглас и, вскинув руки над головой,побежала по лугу, словно безумная. Огромная птица испугалась и улетела, адевушка возвратилась туда, где стоял я. Она прижимала к груди загорелыеладони и глубоко дышала, стараясь отдышаться. Я как мог ласково спросил ее: - Как тебя зовут? - Бенедикта. - А кто твои родители? - Моя мать умерла. - А отец? Где он? Она промолчала. Я стал настаивать, чтобы она сказала мне, где ее дом,так как хотел отвести бедное дитя к отцу и посоветовать ему, чтобы лучшесмотрел за дочерью и не пускал больше разгуливать по таким страшным местам. - Так где же ты живешь, Бенедикта? Прошу тебя, ответь. - Здесь. - Что? Здесь! Ах, дитя мое, ведь тут ничего нет, кроме виселицы. Но она указала на сосны. Следуя взглядом за ее рукой, я разглядел поддеревьями жалкую хижину, более подходящую служить обиталищем зверю, чемчеловеку. И я понял яснее, чем если бы мне сказали словами, чьей дочерьюбыла эта девушка. Когда я вернулся к своим товарищам и они спросили, кто она, я ответил: - Дочь палача. Поручив душу повешенного заступничеству Пресвятой Девы и СвятыхПраведников, мы покинули проклятое место, но, уходя, я еще раз оглянулся напрелестное дитя палача. Она стояла там, где я ее оставил, и смотрела намвслед. Ее нежный белый лоб по-прежнему венчала диадема из золотистых примул,придававшая особое очарование ее прелестному лицу, а большие темные глазалучились, подобно звездам в зимнюю полночь. Мои спутники, для которых "дочьпалача" означало нечто безбожное и отталкивающее, стали укорять меня завыказанный к ней интерес; мне же грустно было думать, что это милое,красивое дитя вызывает у людей презрение и брезгливость, ничем не заслуживих. Почему она должна страдать из-за ужасной профессии своего отца? И развене чисто христианское милосердие побуждает невинную девушку отгонять вороньеот трупа человека, которого она совсем не знала при жизни и который былсочтен недостойным существовать на земле? Я находил ее поступок болеехристианским, чем даже милостыня, которую раздают бедным самые что ни наесть христианские благотворители. Я высказал эти мнения моим товарищам, но ссокрушением убедился, что они их не разделяют; напротив того, я был названими мечтателем и глупцом, желающим ниспровергнуть вековечные и здравыенародные обычаи. Таких людей, как палач и его родные, все должнысторониться, настаивали они, иначе и на них распространится проклятье.Однако у меня хватило твердости духа не отступиться от своих взглядов. Якротко вопрошал, справедливо ли обращаться как с преступниками с людьми,которые служат составной частью судебного механизма, предназначенного какраз для того, чтобы карать преступников? Хотя в храме палачу и его семьевыделяют отдельный, самый темный угол, но разве не обязаны мы как слугиГосподни проповедовать евангелие справедливости и милосердия и показыватьпример христианской любви и сострадания? Но братья разгневались на меня, ибезлюдная местность огласилась их громкими возгласами, так что я в концеконцов ощутил себя виновным, хотя и не понимал, в чем. Оставалось надеятьсяна то, что Небеса окажутся милосерднее к нам, чем мы друг к другу. Привоспоминании о дочери палача мне было отрадно думать, что имя ее -Бенедикта, "благословенная" по-латыни. Наверно, родители избрали его, чтобыдать благословение той, которую в жизни никто больше не благословит. Но я должен описать удивительные виды, среди которых мы теперьпробирались. Не знай мы твердо, что весь мир - Господень, ибо Им создан, мыбы, пожалуй, сочли эту дикую местность царством нечистого духа. Далеко внизу рокотала река и пенилась на перекатах, теснимая уходящимиввысь скалистыми пиками. Слева от нас темнел черный сосновый лес, а впередиподнималась грандиозная вершина. Как ни грозно она высилась, но в ее обликебыло и что-то смешное - гладкая и коническая, она походила на дурацкийколпак, казалось, какой-то мужлан надел углом на голову мешок из-под муки. Всущности ведь ничего страшного, это всего только снег. Снег в серединесолнечного мая! Воистину дивны дела Господни, так что даже не верится. Мнеподумалось, что вздумай эта старая гора покачать головой, то-то снегунасыплется вокруг! К немалому нашему удивлению, там и сям вдоль дороги земля быларасчищена от леса, так что хватало места поставить хижину и разбить сад.Иные из этих простых жилищ открывались взгляду на кручах, где в пору былоразве что орлам свить гнездо; но не существует, видно, мест, недоступных длячеловека, он тянет руку всюду, не боясь угодить пальцем в небо. Наконец, мы достигли места нашего назначения, и сердца наши наполнилисьблагочестивой радостью при виде храма и жилища, возведенных во имявозлюбленного нашего Святого Патрона в этой дикой местности. На горе,поросшей соснами, были выстроены хижины и дома, а среди них стоял монастырь,словно пастырь в окружении стада. Церковь и монастырь были сложены изрубленого камня, имели красивый вид и благородные просторные пропорции. Испросив благословения милосердного Господа, ступили мы в святые места. Теперь я уже несколько недель прожил в этом диком краю, и здесь с намиГосподь. Здоровье мое превосходно, а этот дом, посвященный возлюбленномунашему Святому Патрону, - воистину оплот веры, твердыня покоя, приют длявсякого, кто бежит от нечистой силы, убежище несущих бремя страдания.Правда, ко мне самому это все же не относится. Я молод, и хотя на душе уменя покойно, однако опыта общения с миром и его обычаями я почти не имею ипоэтому легко могу, мне кажется, совершить ошибку и впасть в грех. Жизнь моятечет подобно ручью, который тянется серебряной нитью, беззвучно ибезмятежно, через приветливые поля и цветущие луга, но знает про себя, чтостоит разразиться буре и выпасть дождям - и он превратится в бурный поток, ссилой и необузданностью страсти несущий к морю муть и обломки. Не горе и не отчаяние побудили меня удалиться от мира и искатьприбежище у Святой Церкви, а лишь горячее желание служить Богу. Я стремлюськ одному: посвятить себя возлюбленному нашему Святому, исполнить веленияЦеркви и, как надлежит слуге Господа, быть милосердным ко всем людям, ибо явсех их душевно люблю. В сущности. Церковь мне родная мать, ибо, в раннемдетстве оставшись сиротой, я бы тоже погиб без пригляда вслед за родителями,если бы Церковь не пожалела меня и не взрастила как свое родное дитя, давмне пищу, одежду и кров. А какое блаженство уготовано мне, когда я, бедныймонах, получу благословение и буду возведен в священнический сан! Я частодумаю и мечтаю о том, как это произойдет, и стараюсь приготовить душу кпринятию высоких Святых Даров. Знаю, что всегда останусь недостоин такогоблаженства, но все же уповаю, что смогу стать честным и искреннимсвященнослужителем и буду служить Богу и человеку в согласии с заветами,полученными свыше. Молю Небеса об испытании соблазном, дабы я мог пройтисквозь пламя, не обжегшись, а лишь очистившись мыслью и душой. Но пока чтона душе у меня мир и благодать, дух мой, убаюканный, дремлет, и всеиспытания и соблазны жизни где-то далеко-далеко, как далеки угрозы морскойстихии от того, кому едва слышны удары прибоя. Наш настоятель отец Андреас - мягкий и богобоязненный человек. Братияживет в мире и согласии, но не праздно, без суетности и высокомерия.Соблюдают умеренность, не слишком предаваясь радостям застолья - похвальноесамоограничение, ведь монастырю тут принадлежат, куда ни посмотришь, всеокрестные земли и угодья, холмы и долины, река и лес. В лесу полноразнообразной дичи, из коей все лучшее приносится к нашему столу, и мы едимее с большим удовольствием. А питье у нас в монастыре варят из солода иячменя и получают крепкий, горький напиток, хорошо освежающий при усталости,но, на мой вкус, не особенно приятный. Самой примечательной особенностью здешних краев являются соляные копи.Говорят, горы внутри состоят из одной соли - до чего же дивны дела Твои,Господи! Ради добычи этого минерала человек проникает с помощью шахт иштолен в самое чрево земли и извлекает на солнечный свет горькое содержимоехолмов. Я своими глазами видел соль в кристаллах красного, коричневого ижелтого цвета. На соляных копях заняты наши крестьяне и их сыновья, и даженекоторые работники из чужих стран; и над всеми главенствует распорядительработ, который называется здесь - зальцмейстер. Это суровый человек,пользующийся большой властью. Наш настоятель и вся братия находят для негоне много хороших слов, и не по недостатку христианского человеколюбия, апотому что у него дурной нрав. У зальцмейстера есть единственный сын поимени Рохус, красивый, но буйный и порочный юноша. Люди в здешних местах живут гордые и упрямые. В одной старой хроникеговорится, так я слышал, что они - потомки римлян, которые в свое времяпроложили в горах немало штолен ради добычи драгоценной соли; иные из этихштолен существуют по сей день. Из оконца моей кельи мне видны исполинскиевершины и венчающие их темные островерхие леса, которые к ночи вспыхивают взакатных лучах, словно охваченные небесным пожаром. Праотцы здешних жителей(после римлян) тоже были, говорят, жестоковыйны и долго упорствовали видолопоклонстве, когда окрестные племена уже все приняли крест Спасителя. Нотеперь они тоже склонились перед этим святым символом и смягченными сердцамиприняли животворную истину. Могучие телом, духом они кротки и покорны словуБожию. Нигде с таким пылом не целовали мне руку, как в этих местах, а ведь яне священнослужитель! Вот доказательство власти и торжества нашей славнойверы. Люди здесь крепкого сложения и прекрасны лицом и статью, особенномолодые мужчины; да и старые тоже держатся очень прямо и гордо, будто цари.У женщин длинные белокурые волосы, они их заплетают и красиво обвиваютвокруг головы, а также любят украшать себя самоцветами. У иных глаза такие,что всегда затмят темным блеском игру драгоценных рубинов и гранатов,которые они носят подвешенными вокруг шеи. Говорят, молодые мужчины бьютсядруг с другом за женщин, как олени за лань. Увы, какие греховные страстикипят в мужских сердцах! Однако сам я ничего такого не знаю и никогда небуду испытывать подобных безбожных чувств, так что не мне судить и выноситьприговор. Какое счастье, о Господи, - благодатный покой, коим Ты наполняешь душипосвященных Тебе! Взгляни, у меня в груди не кипят страсти, в ней царитбезмятежность, как у дитяти, зовущего: "Авва, Отче!". И да будет так всегда. Я снова видел прекрасную дочь палача. На колокольне звонили к обедне, аона стояла перед папертью монастырской церкви. Я как раз возвращался отпостели умирающего, и мысли мои были мрачны, так что я обрадовался при видеее и хотел было подойти и поздороваться, но взор ее был потуплен, и она меняне заметила. Площадь перед церковью была заполнена народом: мужчины и юноши- по одну сторону, женщины и девицы - по другую, все в высоких головныхуборах и с золотыми цепочками на шее. Люди стояли плотной толпой, но приприближении дочери палача расступались и шарахались назад, перешептываясь иглядя исподлобья, будто она прокаженная, от которой они страшатся подхватитьзаразу. Сострадание наполнило мне грудь, я пошел следом за бедняжкой и, нагнавее, сказал громким голосом: - Здравствуй во Господе, Бенедикта. Она отшатнулась словно в испуге, но, взглянув, узнала меня, как видно,удивилась, залилась волнами яркого румянца, а потом снова потупилась иничего не ответила. - Разве ты боишься разговаривать со мною? - спросил я. Она молчала. Я снова заговорил: - Делай добро, будь послушна Богу и никого не бойся - тогда тыспасешься. Тогда она набрала в грудь воздуха и проговорила еле слышно, почтишепотом: - Благодарю тебя, господин мой. - Я не господин, Бенедикта, - возразил я, - я лишь бедный слуга Господанашего, который всем Своим детям любого сословия ласковый и милостивый Отец.Молись Ему, когда у тебя тяжело на сердце, и Он будет с тобою. Я говорил ей это, а она, подняв голову, смотрела на меня, словнопечальное дитя, утешаемое матерью. Охваченный жалостью, от которой сжималосьмое сердце, я со словами утешения ввел ее в церковь впереди всех. Прости мне, Святой Франциск, грех, который я совершил во времябогослужения! Пока отец Андреас произносил возвышенные слова мессы, глазамои то и дело устремлялись туда, где бедная девушка, одинокая и всемипрезираемая, отдельно стояла на коленях в темном углу храма, предназначенномдля нее и ее отца. Она молилась самозабвенно и истово, я знаю, ты, СвятойПатрон нашего ордена, осветил ее лучом своего благоволения, ведь ты сталвеликим святым через любовь к роду человеческому, сложив у Небесного Тронасвое большое сердце, кровоточащее за грехи всего мира. И разве я,ничтожнейший из твоих последователей, не должен, подражая тебе, пожалетьбедную отверженницу, страдающую за грех, не ею содеянный? Я испытываю к нейособую нежность, которую сам понимаю как веление Небес смотреть за ней,оберегать ее и в конце концов спасти от погибели ее душу. Настоятель призвал меня к себе и укорил за то, что я вызвал дурныечувства у братии и прихожан. Какой бес, спросил он, попутал меня войти вхрам вместе с дочерью палача? Мог ли я дать ему иной ответ, кроме того, что я пожалел бедную девушкуи не мог поступить иначе? - За что ты пожалел ее? - спросил настоятель. - За то, что все люди ее сторонятся, как смертного греха, - ответил я,- тогда как она ни в чем не виновата. Ведь не ее грех, что отец ее - палач,да и не его тоже, ибо, увы, люди не могут обойтись без палачей. Ах, возлюбленный Святой Франциск! Как разбранил отец-настоятельничтожного слугу за эти дерзкие слова! - Раскаиваешься теперь? - вопросил он, излив на мою голову всеукоризны. Но как я мог раскаяться в своем сострадании, которое, я верил,ниспослал мне наш Святой Патрон? Видя, что я упорствую, отец-настоятель очень огорчился. Он прочитал мнедлинное поучение и назначил суровую епитимью. Я принял кару кротко ибезмолвно и теперь сижу под замком в своей келье, очищаясь постом ибичеванием. При этом я ни в малой мере не щажу себя, ибо мне радостнострадать за столь неправедно обиженное бедное беззащитное дитя. Я стою у зарешеченного окошка и смотрю на таинственные высокие горы,темнеющие на фоне закатного неба. Вечер тихий и погожий. Я распахнул окномоей клетки, чтобы впустить свежего воздуха и чтобы яснее слышать, как поетгорная речка внизу с таким божественным участием, нежно и утешительно. Не помню, объяснял ли я уже, что монастырь построен на отвесной скалевысоко над рекой. Прямо под окнами наших келий - крутой каменный обрыв, покоторому взобраться значит рисковать жизнью. Представьте же мое изумление,когда я разглядел человеческую фигурку, карабкающуюся вверх из зияющейпропасти. Вот она перелезла через край обрыва и выпрямилась на узком уступе!В сумерках я не мог разглядеть загадочное существо и предположил, что,скорее всего, это нечистый дух, явившийся смущать меня соблазном. Потому,перекрестившись, я прочитал молитву. Но взметнулась рука, и что-то влетелоко мне в окно, чуть не задев мою голову, и лежит на каменном полу, лучась,как белая звезда. Я наклонился, поднял - это пучок цветов, каких я невидывал никогда в жизни, безлистных, белоснежных, мягких, точно бархат, илишенных аромата. Возвратившись к окну, чтобы рассмотреть удивительныецветы, я перевожу взгляд на человеческую фигурку, стоящую над пропастью, ивдруг слышу негромкий, нежный голос: "Это я, Бенедикта, спасибо тебе!". О, Боже! Милое дитя, чтобы послать мне привет в моем одиночестве изаточении, она, пренебрегши смертельной опасностью, взобралась по каменномуобрыву. Стало быть, она знает о моем наказании и что я понес его за нее.Знает даже, в которой келье я сижу. Святой Патрон! Откуда же ей все этоможет быть известно, если не от тебя? Как же я мог, точно язычник,усомниться в том, что мой внутренний голос передает мне повеление свышеспасти ее! На миг я увидел, как она наклонилась над пропастью, оглянулась, махнуламне рукой - и исчезла. Я невольно вскрикнул: неужели она сорвалась с уступа?Вцепившись в прутья решетки, я дернул изо всех сил. Но решетка не поддалась.Тогда в отчаянии я бросился на пол, плача и моля всех Святых, чтобы онихранили милое дитя в ее опасном спуске - если она жива, и заступились за еене покаявшуюся душу - если упала. Я еще не поднялся с колен, когда Бенедиктаподала мне знак, что благополучно спустилась, - то был звонкий клич, какимобмениваются в здешних краях жизнелюбивые горцы, но только голос Бенедиктыдолетел ко мне снизу, из теснины, сопровождаемый многократным эхом, ипрозвучал так дивно, нездешне, что я заплакал, и слезы мои оросили пучокдиких цветов у меня в руке.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Date: 2015-09-25; view: 330; Нарушение авторских прав

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию