Какие направления в психологии ждут своего развития в ближайшем будущем?

Трудно предсказывать, какие направления в психологии будут развиваться в ближайшие годы, но можно поговорить о том, что представляется крайне важным.

Дети. То ли вопросительный знак поставить после этого слова, то ли восклицательный, то ли многоточие. Это - весьма болезненная проблема. И если в ближайшее время в социальной психологии, в психологии личности и в педагогической психологии не будут предприняты решительные шаги в этом направлении, то и эта ниша будет занята другими, более предприимчивыми "специалистами": торговцами детей, наркоторговцами и сутенерами, а правоохранительным органам добавится работа по борьбе с преступностью.

В свое время, в 20-е годы в отечественной психологии весьма успешно разрабатывались дифференцированные методы педагогического подхода к разным детям, в том числе и к детям с неустойчивой психикой и признаками педагогической запущенности. А также большое внимание уделялось разным мерам социализации детского и подросткового контингента в связи с тем, что и в тот сложный исторический момент было много детей-сирот и десоциализированных подростков.

Правда, указом о злоупотреблении в педологии тестовыми методами (1936 год) эти работы были пресечены. Но в 1989 году этот указ был отменен, однако напуганные психологи в большинстве своем по-прежнему боятся использовать психодиагностику в своей практике и в научных разработках. Но без дифференциальной психологии, без тестов мы не сможем индивидуализировть образовательный и воспитательный процесс.

В педагогике преобладает убежденность в том, что "норма" - это средний ребенок, без выраженного характера. Когда им рассказывают о чертах эмоциональной лабильности, импульсивности, ригидности, тревожности или агрессивности, многие из них думают, что речь идет о патологических проявлениях, о феноменах психиатрического регистра.

Образовательные институты мало занимаются воспитательной стороной развития ребенка, злоупотребляя императивными мерами воздействия. Душа ребенка, его интересы, потребность в любви и понимании не получают должного насыщения. Отторгнутые дети, не получившие ни в семье, ни в другом месте, теплоты и ласки, ожесточаются и уходят в полный опасностей мир, где (им кажется) они найдут свободу от окриков и принуждения, и все другое, чего им не достает в семье, в школе.

Никто не занимается обучением взрослых искусству воспитания детей. А это - действительно искусство. Мало кто интуитивно или в силу своего интеллекта и развития умело справляется с родительскими обязанностями (слово-то какое - обязанность, а зачем тогда рожать детей, если это не в радость, а только обязанность?) Да, я забыла, дело ведь в другом: "Одно неосторожное движение - и ты отец", как сказал наш мудрый острослов Жванецкий. Т.е., "Так получилось, мы и не думали". В этом все концы и все начала. А дети, они ведь не виноваты!

Мало простых, доходчивых книг на эту тему, написанных знающими опытными психологами. Коллеги-психологи, каждый, как сумеет - сделайте что-то в этом направлении, ведь существует зачем-то такая красивая фраза - "Дети - наше будущее!" И - что же там, в этом будущем, если это направление не получит должного развития в ближайшие годы? Страшно заглянуть.

25-01-2004

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ Л.С. ВЫГОТСКОГО И СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Автор(ы): Пузырей А.А.

М.: Издательство Московского университета, 1986.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во мнении последующих поколений советских и зарубежных психологов Выготский был прежде всего предтечей рада ведущих концепций в современной советской психологии: общепсихологической теории деятельности А.Н. Леонтьева и теории планомерного формирования умственных действий П.Л. Гальперина, нейропсихологии А.Р. Лурии и теории психического развитая ребенка Д.Б. Эльконина, современной дефектологии и т.д., - был одним из основоположников советской марксистской психологии и родоначальником одной из наиболее блестящих и влиятельных школ в ней. И такое ретроспективное историко-психологическое определение места и, даже из приведенного перечня - очевидного исключительного значения фигуры Выготского для истории советской психологии, безусловно верно и отражает реальную судьбу учения Выготского в последующем развитии психологии.

Однако, вместе с тем, чем дальше мы отдаляемся от того времени, когда жил и творил сам Выготский, чем в большей степени мы способны дистанцировать последующую историю психологии, вплоть до ее сегодняшнего дня, тем в большей мере мы понимаем, что тот интеллектуальный и общедуховный потенциал, который заключался в отдельных идеях и ходах мысли Выготского, в его концепции в целом, во всем его творчестве и личности, не только до сих пор до конца не использован и не истрачен, но во многом еще даже сколько-нибудь адекватно и полно не выявлен, не опознан и не оценен. Мы стоим, по-видимому, в преддверии своеобразного "второго рождения" Выготского и второй жизни его концепции, жизни, которая, возможно, только впервые по-настоящему откроет нам (а возможно, открыла бы и самому Выготскому!) подлинный смысл и действительное значение сделанного им в психологии и ту подчас совершенно неожиданную судьбу, которая ожидает эту концепцию в будущем. Вместе с тем это будут и новые и имеющие, по-видимому, исключительное значение для современной психологии перспективы ее развития.

Радикализм Выготского был столь глубок, что даже от самых смелых своих современников, общепризнанных новаторов и революционеров в психологии двадцатого столетия - К. Левина и Э. Толмана, В. Келера и Ж. Пиаже - он ушел на дистанцию, оказавшуюся равной в развитии научного сознания нескольким десятилетиям. Более тога, даже от наиболее близких ему исследователей, вместе с ним закладывавших основания новой, марксистской психологии - П.П. Блонского и С.Л. Рубинштейна, а также - воспитанных им ближайших его учеников и последователей А.Р. Лурия и А.Н. Леонтьева в перспективе прошедшего после смерти Выготского полувека, он все больше удаляется по характеру основных своих идей и ходов мысли почти на то же расстояние.

Идеи культурно-исторической теории, деятельность Выготского и его группы, особенно - в 30-е года, оказывала заметное влияние на формирование и развитие молодой советской психологической науки. Однако настоящая жизнь идей Л.С. Выготского началась лишь после смерти их создателя. Протекшие с тех пор десятилетия неузнаваемо изменили весь облик мировой психологии. Беспрестанно рождались и умирали все новые и новые концепции и школы, неизмеримо вырос методический арсенал психологии, бесконечно расширился круг ее исследований и фактов. Многое из того, что составляло лицо психологии даже два-три десятилетия назад, сегодня безнадежно устарело, сдано в архив и кажется архаизмом.

Культурно-историческая теория Выготского сегодня прочно занимает место одной из наиболее сильных и перспективных глобальных программ развития психологии. Больше того, - нет, по-видимому, вообще ни одного, хоть сколько-нибудь значительного направления современной отечественной, а в последние годы - и мировой психологии, которое не испытало бы в той или иной форме решающего влияния идей культурно-исторической концепции. Культурно-историческая теория глубоко и необратимо вошла в самый фундамент современной психологической мысли. Она, поэтому, сегодня меньше чем когда бы то ни было нуждается в искусственной реанимации и пропаганде. Напротив, нужда в углубленном ее освоении, в раскрытии тех горизонтов, которые завоевала для развития психологии культурно-историческая теория Выготского, исходит ныне от самой современной психологии и особенно от тех ее областей, которые именно в наши дни переживают период бурного и имеющего, по-видимому, самые далеко идущие последствия для будущего всей психологической науки, развития. Отличительной чертой этих областей является тесная связь психологического исследования и психологической теории с теми или иными формами практической работы с психикой, сознанием или личностью человека, с задачами организации и направленного развития этой практики. Именно здесь психология стоит перед необходимостью радикальной перестройки всей своей методологии. Для правильного ее самоопределения в новой ситуации исключительное значение имеет, критическое освоение истории психологии.

Перефразируя М.М. Бахтина /Бахтин, 1975, с.451/, однако, можно сказать, что, к сожалению, историки психологии по большей части сводят проходящую красной нитью через все последние десятилетия борьбу принципиально новой методологии психологического исследования с традиционными формами естественно-научного мышления и все явления прогрессирующей гуманизации психологии к жизни и борьбе отдельных школ и направлений. За поверхностной пестротой и шумихой истории психологии не видят больших и существенных судеб психологии и психологической практики, ведущими героями которых являются прежде всего типы методологий, различные культуры мышления или рациональности, а направления и школы - только героями второго и третьего порядка.

Именно поэтому в данной работе нас интересует не отдельная концепция - культурно-историческая теория Выготского сама по себе или соответствующие ей направление и школа, но - стоящий за ней и ею реализуемый и выражаемый, принципиально новый способ мышления и тип рациональности, - на фоне традиционных форм, и прежде всего, - естественно-научной методологии экспериментального типа.

Мы пытались восстановить основные проблемы и ходы мысли при их разработке, характерные для культурно-исторической теории. В их понимании исключительное значение имеют некоторые факты биографии и духовной эволюции Л.С. Выготского. И они привлекались нами в той мере, в которой они были доступны нам и помогали раскрыть или по-новому осветить те или иные стороны его теории.

Конкретный и объективный анализ сознания человека, в его "вершинных" проявлениях, сознания человека, живущего высокой и напряженной духовной жизнью, человека, самым способом существования которого является его личностное развитие, человека, ищущего пути для своего духовного освобождения, - таковы были ориентации и установки Выготского как исследователя и мыслителя. И ничто не находилось в таком разительном контрасте с ними как современная ему академическая психология, вне зависимости от школ и направлений. Отсюда - трагизм его судьбы как ученого и человека, и отсюда же высокий пафос творчества.

Но эта книга не о Выготском (серьезная научная биография Выготского - выдающегося исследователя и незаурядной личности - еще ждет своего автора!) и даже не о культурно-исторической теории как таковой (хотя некоторые аспекты ее формирования и развития, ее исторического значения и судьбы и рассматриваются нами). Это - вообще не историческая работа, работа не о прошлом психологии, но о ее сегодняшнем дне и о ее будущем. Это - попытка показать, как анализ культурно-исторической теории, размышления над ее статусом и судьбой способны помочь в самоопределении исследователя-психолога в ситуации, сложившейся в современной отечественной и мировой психологической науке, в осознании фундаментальных ее проблем и в поиске путей их разрешения, в формулировке глобальных, перспективных целей и ценностей психологической работы, в уяснении "зоны ближайшего развития "психологии и ее будущего облика. Иначе говоря, предлагаемая работа по своим задачам и характеру - прежде всего – методологическая.

Такое понимание задач не могло не наложить своего отпечатка на характер текста. Многие линии обсуждения,, уместные в рамках собственно историко-психологического исследования, мы были вынуждены отсечь или иногда - лишь наметить. Большие массивы материала, собранного нами, остались за рамками книги. Вместе с тем, при современном состоянии как историко-критических, так и собственно методологических разработок некоторых фундаментальных проблем психологии и ее истории, целый ряд пунктов нашего анализа остался не до конца проясненным, а подчас и просто не обеспеченным ни в части материала, ни в части средств и способов его анализа.

Говоря словами Пастернака, вынесенными в эпиграф к работе: перед современной психологией "освобождается пространство, неиспользованность и чистоту которого надо сначала понять, а потом этим понятым наполнить". Попыткой такого понимания и является анализ культурно-исторической теории Выготского, представленный в данной книге. Это пространство освобождается прежде всего, конечно, в силу объективной логики развития ситуации, перед которой ставит сегодня психологию сама жизнь. Однако сказать это и только это, и сказать только так, - было бы лишь половиной правды и означало бы консервацию традиционного, характерного для академической науки понимания взаимоотношения между психологией и "запросами практики", между психологией и жизнью, как отношения для психологии полностью пассивного, когда она должна якобы лишь "отвечать на" эти запросы, никак не участвуя в их формировании (и правильном осознании). Между тем, суть дела как раз состоит именно в том, что все пространство мыследеятельности для психологии, не только в плане исследования, но и практики, определяется в конце концов "от психологии": наличными, выработанными в ней средствами и способами освоения тех или иных ситуаций и даже самого видения их. Раскрытие завоеванного культурно-исторической теорией для психологии совершенно нового и обширного пространства мыследеятельности (исследования и практики) есть вместе с тем и способ понимания своеобразия ситуации, складывающейся в современной психологии, и способ само определения психологии в этой ситуации, но тем самым, в известном смысле, и самого формирования этой ситуации и управления последующим ее развитием.

ПРЕДИСЛОВИЕ 3

Задачи и метод работы: проблема исторического понимания 8

Ситуация в современной психологии и задачи анализа культурно-исторической теории Выготского 23

Истоки культурно-исторической теории: психология искусства 45

Истоки культурно-исторической теории: дефектология 61

Методологическая программа построения "новой психологии" 65

Основные идеи культурно-исторической теории. 77

Проблема метода в культурно-исторической психологии: альтернатива естественно-научной методологии 83

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. На пути к конкретной психологии человека 104

ЛИТЕРАТУРА 113

Заключение

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. НА ПУТИ К КОНКРЕТНОЙ ПСИХОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА

Разделяемый большинством исследователей творчества Выготского предрассудок, который по убеждению этих исследователей является выражением действительно исторической точки зрения на его концепцию, состоит в попытке рассмотреть культурно-историческую теорию как шаг к чему-то другому на пути "непрерывного прогресса психологической науки". Это могут быть отдельные идеи и достижения современной психологии или же та или иная современная концепция в целом (например, общепсихологическая теория деятельности или теория планомерного формирования умственных действий и т.д.). Чрезвычайно характерны в этом отношении некоторые работы, представленные в сборнике материалов конференции по Выготскому /Научное творчество Л.С. Выготского, 198I/. Между тем, проницательными исследователями творчества Выготского все чаще фиксируется "неравномощность" культурно-исторической теории и тех концепций, "ступенькой" к которым она якобы является. Неравномощность - в пользу первой. Так, В.В.Давыдов, рассматривая в чрезвычайно интересном интервью / Davydow, I982/ отношение между культурно-исторической теорией и общепсихологической теорией деятельности, пытается проблематизировать традиционное представление о теории деятельности как о теории, в которой основные идеи культурно-исторической психологии Выготского получили якобы свое современное развитие и разработку, резонно обращая внимание на то парадоксальное с этой точки зрения обстоятельство, что в рамках этой "более развитой" теории (равно как, - добавили бы мы от себя, - и в рамках других современных общепсихологических концепций) не оказывается, в частности, достаточных категориальных средств для адекватного анализа ее "предтечи", в силу чего в данном случае не удается применить методологический принцип "обратного хода", в соответствии с которым, как известно, анатомия человека оказывается ключом к пониманию анатомии обезьяны. Культурно-истерическая теория, иными словами, не есть подобного рода "обезьяна" на пути к какой-нибудь современной теории! В лучшем для современных концепций случае она должна рассматриваться как современный им "человек".

Но понимал ли сам Выготский истинное значение того, что он сделал в психологии? По-видимому, какое-то достаточно высокое сознание исключительности своего вклада в психологию, глубокая и твердая убежденность в верности избранного пути, отчасти даже миссионерская одержимость и ощущение призванности, ангажированности своим делом, о котором он нередко прямо так и говорит в нарицательной форме в письмах к соратникам: "что касается нашего дела", о чистоте которого он почти болезненно печется, всякую угрозу которому или неудачу в осуществлении которого чрезвычайно остро переживает (письмо к А.Р. Лурия от 26 июля 1927 г. и другие, письма к А.Н. Леонтьеву от 15 апреля 1929 г. и от 2 августа 1933 г.). И при этом подчас чрезвычайно резкие суждения и оценки уже сделанного, осознание убивающей незначительности того, что уже "успето" по сравнению с бесконечностью задач (письма к А.Е. Леонтьеву, рукопись 29 г. - см. Выготский, 1966 и др.).

И все же поразительно, до какой степени Выготский не осознает своего открытия в психологии, не отдает себе отчета в действительных масштабах произведенного им переворота в развитии психологической мысли, насколько подчас робко и нерешительно проводит он свои самые оригинальные идеи, пытаясь во что бы то ни стало "вписать" их в довольно плоские и примитивные рамки традиционного психологического мышления своего времени, не решаясь до конца порвать с живущими в психологии предрассудками и подчас обессмысливающими чего самые смелые построения штампами массового сайентистского сознания, только по привычке и в силу давно утраченной живой философской культуры мысли, доходящего до вопиющей безграмотности и воспроизводящего самые вульгарные и допотопные схемы и представления, - представления, нередко прямо-таки парализующие мысль самого Выготского.

Даже у Выготского, как видим, существовали "ножницы" между его "реальным философствованием" внутри революционной практики его работы как исследователя и его специальной и прямой методологической рациональной рефлексией.

Естественно, ограниченность последней в силу ее реальной сцепленности и замыкания на практику работы, ее управляющего действия по отношению к последней, не оставалась полностью без последствий и для самой этой исследовательской и психотехнической практики. Известный разрыв между практикой своей исследовательской работы и методологическими схемами ее рефлексии Выготский подчас остро ощущал. Это одна из интимнейших тем его размышлений.

Порой ему как будто бы даже было совершенно ясно, что основные черты той новой психологии, которая отчасти уже была реализована в его собственной концепции и практике его работы, ещё скрыты от адекватного методологического понимания, что тот "Капитал", о необходимости создания которого для построения психологии нового типа он так проницательно и глубоко говорил в своей ранней работе "Исторический смысл психологического кризиса", все еще не написан. 0н, однако, твердо верил, что рано или поздно он будет написан и не терял надежды довести свою мысль до этой критической точки - точки самого радикального переворота во всем строе психологического мышления, точки, знаменующей, по сути, разрыв со всей предшествующей психологической традицией и начало некоторой совершенно новой линии развития психологии от совершенно новой исходной точки.

Можно понять упование Выготского на "правильное понимание" его концепции, упование исследователя, практически не понятого современниками во многом именно из-за отсутствия, не только у них, но и у самого Выготского (а также - добавим мы - вообще в методологической культуре того времени и целые десятилетия спустя!), отсутствия методологических представлений и средств организации рефлексии, адекватных и, если можно так выразиться, равномощных самой уже реализуемой исследовательской и практико-методической работе. Большинство классических работ зрелого Выготского в этом отношении - потрясающий исторический документ, живая стенограмма истории психологии нашего столетия, - большой истории психологии, ее истории по самому крупному, счету, и в самый критический и переломный ее момент, знаменующий переход к совершенно новой и до сих пор еще по-настоящему не только не освоенной, но и не опознанной формации психологического мышления, формации, в рамках которой de facto существует современная психология, коль скоро этот переход для нее уже завоеван культурно-исторической теорией Выготского, но которого она еще практически не ощутила, не сделала для себя необходимых выводов и реально продолжает существовать во многом так, как если бы его вовсе и не было, как если бы "ничего не случилось".

* * *

В рукописи Выготского конца 1929 года, рукописи, которая самим Выготским, по-видимому, не предназначалась для печати и которая представляет собой ряд черновых набросков и заметок к его центральной работе "История развития высших психических функций", после резюме первой ее части, через которую красной нитью проходит обсуждение задач и отличительных черт конкретной психологии человека, Выготский делает невероятное для современного читателя заявление: "Моя история культурного развития, - пишет он, - /есть только/ абстрактная разработка конкретной психологии" /Выготский, 1986, с.60 /.Это заявление действительно невероятно, ибо оно сделано в тo время, когда главное детище Выготского - его культурно-историческая теория в основном уже завершила свое формирование. Она приняла, по существу, то свое зрелое и классическое выражение, по которому мы знаем ее и сегодня. Заявление это, содержащее прямую и решительную оценку Выготским своей концепции только как переходной и во многом еще компромиссной формы реализации идеи конкретной психологии человека, не только свидетельствует об исключительной свободе и критичности Выготского в оценке своей работы, и в этом отношении по глубине и радикальности мысли оставлявшего далеко позади всех, даже самых смелых своих критиков, но оно намечает также и то направление, в котором видел Выготский "генеральную линию" и перспективу дальнейшего развития своей культурно-исторической психологии.

Это направление можно было бы определить прежде всего как радикальное преодоление "академизма" традиционной психологии, как решительный отказ от классической естественно-научной парадигмы исследования, в рамках которой, по сути дела, исследователь пытается всякий раз создать с помощью особой формы инженерной деятельности - "эксперимента" - искусственные условия, при которых стала бы возможной реализация заданного в модели - идеального и законосообразно: живущего (природного) объекта изучения, объекта, который в сопоставлении с реальными "объектами" практики, - будь то практика обучения или воспитания, психотерапии или психологического консультирования (сравни: "педологическая клиника детства" у Выготского), - оказывается всегда только своего рода "вырожденным" искусственным лабораторным "препаратом", чрезвычайно далеким от реальной жизни случаем.

Это направление, далее, можно было бы охарактеризовать как переход к совершенно новому типу исследования, которое в силу фундаментальных особенностей своего "объекта" - культурно-исторического и развивающегося объекта, равно как и вытекающих из этого принципиально новых требований метода (экстериоризации и анализа), - само должно осуществляться в рамках и в форме организации того или иного психотехнического действия, или - возможно даже - целой системы психотехнической практики, выступая при этом в качестве необходимого ее "органа", обеспечивающего проектирование этой практики, ее реализацию, воспроизведение и, возможно, - направленное развитие этой практики.

Остается лишь заметить, что подобного рода проект радикальной перестройки психологии остался во многом нереализованным не только в рамках культурно-исторической теории Выготского, но и вообще -в последующем развитии психологии.

Мы закончим воспроизведением приведенных в свое время А.Н.Леонтьевым /Леонтьев, 1967, с.29-30/ маргиналий Выготского на полях тома истории философии К.Фишера, посвященного Декарту. К.Фишер пишет: "...в преобразовании /системы идей/ различаются свои прогрессивные ступени, на важнейшие из которых мы сейчас укажем. На первой ступени, составляющей начало, руководящие принципы преобразовываются по частям" /К.Фишер, 1906, с.433/. (Здесь и далее выделено нами,- А.П.). Пометка Выготского на полях: "Мое исследование!" "Но если, - продолжает К. Фишер, - несмотря на эти изменения в основаниях системы, задача все-таки не разрешается, то нужно подняться на вторую ступень и заняться полным преобразованием принципов..." Пометка Выготского: "Задача будущего". "Если преследуемая цель на новом пути все еще не достигнута... тогда должно сделать задачу разрешимой через изменение основного вопроса, преобразование всей; проблемы: такое преобразование есть переворот или эпоха". Помета Выготского: "Задача отдаленного будущего".

Этот своеобразный документ, - справедливо замечает А.Н. Леонтьев, - не только свидетельство внутренней научной скромности Л.С. Выготского, но и свидетельство его необыкновенной способности думать в плане больших перспектив науки. Нельзя не присоединиться к заключающим этот комментарий словам А.Н.Леонтьева: "Сейчас в психологии это еще более необходимо, чем когда бы то ни было прежде".

* * *

Позволим воспроизвести соответствующий абзац работы К.Фишера полностью /Фишер, 1906, с.433/:

"Но и в преобразовании (системы) различаются свои прогрессивные ступени, на важнейшие из которых мы сейчас укажем. На первой ступени, составляющей начало, руководящие принципы преобразовываются по частям, чтобы они соответствовали своей задаче. Этим достигается крайняя граница школы, и еще вопрос, принадлежит ли совершенный прогресс школе или нет. Но если, несмотря на эти изменения в основаниях системы, задача все-таки не разрешается, то нужно подняться на вторую ступень и заняться полным преобразованием принципов; в этом случае уже нет сомнения, что старая школа совершенно оставлена. Если преследуемая цель на новом пути все еще не достигнута, то очевидно, что недостаток, т.е. как бы ошибки вычисления, следует искать не только в формулировке принципов, но и в самой задаче, в постановке последней, так сказать, в данных вычисления.. Тогда должно сделать задачу разрешимой через изменение основного вопроса, через исправление всей проблемы: такое преобразование есть переворот или эпоха".

Используя эту, остановившую на себе внимание Выготского, схему движения систем мысли К.Фишера, можно задать два вопроса: I) по отношению к какой предшествующей системе (и в каком плане, измерении ее) выстраивает свою оппозицию, самоопределяется сам Выготский? и 2) как располагается (локализуется) по отношению к этапам, намечаемым этой схемой, последующая история психологии?

Пытаясь ответить на первый из этих вопросов, следовало бы особо подчеркнуть, что это не была (как то не раз отмечал и сам Выготский - см., к примеру: Выготский, 1927, с.381 и др,) оппозиция тем или иным конкретным психологическим предметам или даже - психологическим направлениям или школам: интроспекционизму или бихевиоризму, рефлексологии или гештальтпсихологии и т.п., или это была оппозиция не самим по себе этим течениям как таковым, в их прямом предметном содержании, но оппозиция - стоящим за ними системам мысли (или, по существу, некой одной, как на то указывал и Выготский, системе мысли), или, иначе говоря, - это была оппозиция определенным, реализуемым этими течениями, способам мышления, или типам методологии.

Как мы пытаемся показать в данной работе, эта предшествующая, оппозиционная для культурно-исторической теории, формация мышления - есть традиционное естественно-научное мышление и соответствующий естественно-научному подходу тип методологии исследования.

Обращаясь ко второму вопросу, т.е. пытаясь "заполнить" соответствующие ячейки, места б намечаемой К.Шишером функциональной схеме перехода от одной системы к другой и принимая приведенную выше локализацию в этой схеме Выготским своей собственной теории, как она сложилась ко времени смерти ее автора, можно было бы утверждать, что вся последующая история развития психологии до сих пор не выходила за пределы второй фазы преобразования предшествующей системы мысли, по существу не затрагивающей еще самой формулировки несходной задачи.

X (предшествующая система мысли)

А (первая фаза преобразования: "культурно-историческая теория")

В (последующее развитие"культурно-исторической теории"в психологии)

С (данная работа)

У (последующая за культурно-исторической теорией эпоха мысли)

Намечаемая в данной работе радикальная переформулировка исходной задачи исследования состоит, как мы отмечали, в том, чтобы с самого начала строить исследование таким образом, чтобы знание, получаемое в нем, позволяло получать такую форму психотехнической практики (последняя является "объектом", к которому относится, о котором вырабатывается данное знание), чтобы она с неизбежностью предполагала бы это знание и доставляющее его исследование - в качестве необходимого условия самого своего существования Си развития). Иначе говоря, задача состоит в развертывании такого типа исследования, которое входило бы в качестве органа в тело самого, изучаемого в нем "объекта".

Культурно-историческая концепция Л.С. Выготского (как, по-видимому, и всякая большая концепция) подобна городу. В нем есть широкие новые проспекты и старинные узкие, известные лишь старожилам, улочки, есть шумные и людные площади и тихие и пустынные скверы, большие современные здания и маленькие, доживающие свой век дома. Отдельные его части располагаются не в одном плане, но тогда, как одни поднимаются над землей, другие уходят под землю и вовсе не видны. По сути дела, это как бы еще один, второй город, находящийся с первым, наземным, в тесных и сложных, но для многих глаз совершенно незримых связях. И над всем этим еще ходит солнце, а по ночам стоят звезды. Иногда проносятся смерчи и ураганы, порой подолгу идут дожди и "небо тучами закрыто". Ни на минуту не прекращаясь, бурлит жизнь, праздники сменяются буднями. Город меняется, растет и перестраивается: сносятся целые кварталы, на новое место перекочевывает его центр и т.д.

Если прибегнуть к такому сравнению, - наша книжка о культурно-исторической психологии - это путеводитель всего лишь по одному, и должно быть, - одному из самых коротких и прямых маршрутов, маршруту» который пролегает по большей части по главным и хорошо известным улицам и площадям.

Путеводитель, который, возможно, будущим исследователям будет напоминать средневековье карты мира не только тем, что он выполнен в "эгоцентрических" координатах, где "пуп земли" - всегда то место, где стоит сам картограф, но также и тем, насколько неточным, искаженным, а подчас - просто фантастичным окажется он в изображении отдельных кварталов и картины города в целом.

Даже и выбранный маршрут приходится проделывать быстро, в основном даже не пешком, а в автомобиле, едва поспевая поворачивать голову, только догадываясь, что рядом - и справа и слева - проходят другие улицы и маршруты, сокрушаясь, что, быть может, как раз самое интересное и важное, - то, чем живет сам город и (чем он славится среди других городов, остается где-то в стороне.

Культурно-историческая теория Выготского сегодня - это странный, не похожий на обычные города, город. Он одновременно - живой, очень молодой и современный, и - старый, полный руин и наполовину занесенный пылью и пеплом. Город, который бурно растет и строится и в котором ведутся археологические раскопки. Город, многие улицы которого еще даже не названы, а главная площадь - как будто бы надежно скрыта от чужого взгляда. Город, история которого хранит много тайн. Город, у которого большое будущее. Город, которому суждено еще стать не только местом паломничества, но и столицей.

[ Назад | Наверх ]

Date: 2015-09-25; view: 785; Нарушение авторских прав