Глава третья. ИГРА В ЗАМКИ

На следующей неделе погода словно советовала людям укладываться в кровать после ленча и не вылезать из нее до обеда, а из дома выходить лишь по крайней на то надобности. Конечно, дождь не лил как из ведра, но превратил сбор яблок в опасное занятие (несколько человек сломали ноги, а в Семимильном саду молодая женщина, упав с верхней перекладины лесенки, серьезно повредила позвоночник), а уборку картофеля — в пытку: большая часть времени уходила на то, чтобы вытягивать из грязи телеги. В «Зеленом сердце» праздничные гирлянды, развешанные к ярмарке Жатвы, намокли, и их пришлось убрать. Добровольцы-оформители со всевозрастающим нетерпением ждали, когда же погода улучшится и они смогут вновь приняться за работу.

Неудачной выдалась погода и для молодых людей, задача которых состояла в том, чтобы сосчитать все и вся, но по крайней мере они могли начать заглядывать в коровники, свинарники и конюшни и считать поголовье коров, свиней, лошадей. А вот молодой мужчина и молодая женщина, только что открывшие для себя радости плотской любви, на погоду не жаловались, однако за время дождей Роланд и Сюзан встретились лишь дважды. Опасность того, что тайное станет явным, буквально висела в воздухе.

Первый раз — в покинутом сарае на Прибрежной дороге. Второй — в полуразрушенном здании в восточной части СИТГО. Там они яростно любили друг друга на одеяле, расстеленном на полу бывшего кафетерия. Кончая, Сюзан раз за разом выкрикивала имя Роланда, пугая голубей, обосновавшихся в полутемных комнатах.

И уже когда казалось, что моросящий дождь никогда не прекратится, а ноющий вой червоточины сведет всех жителей Хэмбри с ума, сильный ветер, чуть ли не ураган, подул с океана и унес облака прочь. И утром город проснулся под ярко-синим небом и солнцем, окрасившим бухту золотом, а в полдень залившим ее белым огнем. Сонливость горожан как рукой сняло. По картофельным полям покатились телеги. В «Зеленом сердце» армия женщин принялась украшать сцену, на которой Джейми Макканну и Сюзан Дельгадо предстояло стать Юношей и Девушкой Жатвы.

На той части Спуска, что прилегала к дворцу мэра, Роланд, Катберт и Ален принялись пересчитывать лошадей с тавром феода на боку. Чистое небо и свежий ветер вдохнули в них энергию, и три или четыре дня они с гиканьем, смехом, веселыми криками носились по Спуску, такие же дружные, как и в день приезда в Меджис.

В один из этих солнечных дней Элдред Джонас вышел из кабинета шерифа и по Холмовой улице направился к «Зеленому сердцу». Дипейп и Рейнолдс рано утром поскакали к Скале Висельников в надежде встретить там посланца Латиго. Джонас же собирался посидеть в павильоне с кружкой пива в руке, наблюдая за приготовлением к празднику. А готовились к нему основательно: рыли канавы, над которыми собирались жарить мясо, укладывали вязанки хвороста для праздничного костра, жарко спорили о том, где поставить мортиры для фейерверка. Но самое приятное зрелище представляли собой женщины, занятые украшением сцены. Может, думал Джонас, он даже пригласит какую-нибудь симпатичную цветочницу провести с ним часок-другой. Проституток салуна он оставлял Рою и Клею, его они не привлекали, но вот свеженькая семнадцатилетняя цветочница — совсем другое дело.

Боль в ноге ушла вместе со слякотью. Теперь он лишь чуть прихрамывал, не испытывая никаких неудобств. Возможно, он ограничится одним или двумя стаканами пива, но мысль о семнадцатилетней молодке не выходила из головы. Юной, с чистой кожей, высокой грудью. Сладким, свежим дыханием. Сочными, сладкими губами…

— Мистер Джонас? Элдред?

Он повернулся, улыбаясь, к обладательнице голоса. Не свеженькой, с капельками росы цветочнице с большущими глазами и влажными, чуть приоткрытыми губками, но худосочной женщине в последнем приступе молодости, с плоской грудью, плоским задом, тонкими бледными губами, волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. Образу его мечты соответствовали только широко открытые глаза. Видать, я прострелил даме сердце, с сарказмом подумал Джонас.

— О, Корделия! — Он взял ее руку в свои. — Какая ты сегодня очаровательная!

Щечки Корделии покраснели, она захихикала, как девочка. В это мгновение она выглядела на сорок пять, а не на шестьдесят. Но ей же не шестьдесят, отметил про себя Джонас. Эти морщины у рта и тени под глазами… появились недавно.

— Ты очень добр ко мне, но я знаю, что это не так. Я не сплю, а когда женщина моего возраста не спит, она стареет на глазах.

— Прискорбно слышать, что ты плохо спишь, — посочувствовал Джонас. — Но теперь погода переменилась и…

— Дело не в погоде. Могу я поговорить с тобой, Элдред? Я все думала и думала, но ты единственный, к кому я могу обратиться за советом.

Улыбка Джонаса стала шире. Он подхватил Корделию под локоток, тут уж она зарделась как маков цвет. Джонас решил, что с таким приливом крови к голове она сможет говорить часами. И каждое ее слово обещало быть интересным.

Наиболее эффективным средством для развязывания языка женщинам определенного возраста и темперамента является чай. Поэтому Джонас, не колеблясь ни секунды, отставил свои планы выпить кружку пива (и, возможно, поближе познакомиться с очаровательной цветочницей). Вместо этого он усадил сэй Дельгадо в освещенной солнцем части павильона (не так далеко от красного камня, хорошо знакомого Роланду и Сюзан) и заказал большой чайник и пирожные. Ожидая выполнения заказа, они наблюдали за приготовлениями к ярмарке Жатвы. В парке стучали топоры, визжали пилы, то и дело раздавались взрывы хохота.

— Все ярмарки приятны, но именно ярмарка Жатвы вновь превращает нас в детей, не так ли? — спросила Корделия.

— Да, конечно, — ответил Джонас, который и в детстве не ощущал себя ребенком.

— А больше всего мне до сих пор нравится костер. — Она смотрела на огромную поленницу, которую укладывали в дальнем конце парка. Похожую на большой деревянный вигвам. — Мне нравится смотреть, как горожане приносят соломенные пугала и бросают их в огонь. Варварское зрелище, но от него у меня по коже бежит такая приятная дрожь.

— Да, — кивнул Джонас, гадая, а побежит ли у нее по телу та самая дрожь, если она узнает, что на этот раз от трех чучел, брошенных в костер в ночь Жатвы, будет идти запах паленого мяса, а орать они будут, как гарпии. А если удача останется с ним, один из них будет орать дольше других, тот, что со светло-синими глазами.

Принесли чай и пирожные, но Джонас лишь мельком взглянул на высокую грудь прислуживающей им девушки. Сегодня его глаза видели только очаровательную сэй Дельгадо, нервно потирающую ручонки, с написанным на лице отчаянием.

Когда девушка отошла, Джонас разлил чай, вернул чайник на треногу и накрыл руку Корделии своей.

— Я вижу, тебя что-то гнетет, Корделия, — проворковал он. — Облегчи душу. Откройся своему другу Элдреду.

Губы ее сжались с такой силой, что практически исчезли, но даже таким усилием ей не удалось унять их дрожь. Глаза налились слезами, водохранилища переполнились, слезы потекли по щекам.

Джонас взял салфетку и, перегнувшись через стол, вытер их.

— Расскажи мне. — Голос его переполняла нежность.

— Расскажу. Я должна кому-нибудь рассказать или сойду с ума. Но ты должен дать мне одно обещание, Элдред.

— Разумеется, милая. — Он увидел, как вновь вспыхнуло ее лицо, и сжал ей руку. — Все, что угодно.

— Ты не должен говорить Харту. И этому пауку — канцлеру, но главное — мэр ничего не должен знать. Если я права в моих подозрениях и он об этом узнает, он может отправить ее на запад! — Она уже не говорила, а стонала, словно речь шла не о подозрениях, а о свершившемся. — Он может сослать на запад нас обеих!

Джонас, улыбаясь, сочувственно покивал.

— Ни слова мэру Торину, ни слова Кимбе Раймеру. Обещаю.

Какие-то мгновения он думал, что она не заговорит… не сможет. Но потом ей удалось вымолвить, нет — выплюнуть единственное слово:

— Диаборн.

Он почувствовал, как его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Улыбаться он продолжал, но не смог удержаться от того, чтобы не сжать ее руку, заставив Корделию сморщиться от боли.

— Извини. Просто ты меня удивила. Диаборн… о нем отзываются хорошо, но я не уверен, можно ли ему доверять.

— Я боюсь, что он был с моей Сюзан. — Теперь пришла ее очередь сжимать руку, но Джонас этого пожатия и не почувствовал. Он все улыбался, надеясь, что внешне его изумление никак не проявилось. — Я боюсь, он был с ней… как мужчина с женщиной. О, как это все ужасно!

И она вновь заплакала, бросая по сторонам короткие взгляды, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают. Джонасу случалось видеть, как точно так же оглядывались койоты и дикие собаки, урвав что-нибудь из еды. Он дал ей выплакаться — ему хотелось, чтобы она успокоилась, иначе связного рассказа у нее бы не получилось. Когда Джонас увидел, что поток слез начал иссякать, он протянул Корделии чашку чаю:

— Выпей.

— Да. Благодарю.

Еще горячий чай она выпила чуть ли не залпом. Да у нее луженая глотка, подумал Джонас. Корделия поставила чашку и, пока он вновь наполнял ее. воспользовалась кружевным panuelo note 34, чтобы вытереть со щек слезы.

— Мне он не нравится, — продолжила Корделия. — Мне он не нравится, я ему не доверяю, как и всем троим, приехавшим из Привходящего мира, с их поклонами и наглыми глазами, но особенно этому. Однако если между ними что-то произошло (а я опасаюсь, что так оно и есть), аукнется это ей, не так ли? Именно женщина в конце концов должна противостоять плотским желаниям.

Он наклонился вперед, глаза его излучали сочувствие:

— Расскажи мне все, Корделия.

Она рассказала.

В, хрустальном шаре Риа нравилось все, но особый восторг вызывало у нее его умение показать всю человеческую мерзость. Никогда розовые глубины не открывали ей одного ребенка, который успокаивал бы другого, упавшего во время игры, или усталого мужа, который положил голову на колени жены, или стариков, мирно ужинавших на исходе дня, все это не представляло для магического кристалла никакого интереса, да и для Риа тоже.

Вместо этого она видела отцов, трахающих дочерей, матерей, избивающих детей, мужей, учащих жизни жен. Она видела банду малолеток (Риа посмеялась бы, узнав, что эти восьмилетние сосунки называли себя Большими охотниками за гробами), которые подманивали костью собак, а потом ради забавы отрезали им хвосты. Она видела ограбления и по меньшей мере одно убийство: бродяга заколол своего спутника вилами после мелкой ссоры. Случилось это в первую ночь непогоды. Тело все еще лежало в канаве у Великого Тракта к западу от Хэмбри, прикрытое соломой и сорняками. Его могли найти еще в этом году, до сезона дождей. Могли и не найти.

Она также видела Корделию Дельгадо и этого бандита, Джонаса, сидящих на солнце за столиком в «Зеленом сердце» и беседующих о… разумеется, она не могла знать о чем. Но она видела взгляд старой девы. Втрескалась в Джонаса по уши, краснела при каждом слове. Небось вся вспотела, возжелав этого не выдержавшего испытание стрелка. Зрелище это вызывало смех, и Риа надеялась, что время от времени кристалл позволит ей поглядывать на сладкую парочку.

Показав ей Корделию и Джонаса, хрустальный шар затуманился. Риа убрала его в ящик с глазом-замком. Увидев Корделию, старуха вспомнила о незаконченном деле, имеющем самое прямое отношение к блудливой племяннице Корделии. Дело это она не довела до конца по более чем прозаической причине: как только Риа решила, как ей поступить с юной нахалкой, внутренняя буря поутихла и магический кристалл вновь открыл ей свои глубины. Увиденное завораживало, и Риа начисто забыла о существовании Сюзан Дельгадо. Теперь, однако, она вспомнила о своем плане. Пустить кота в голубятню. А уж если речь зашла о котах…

— Масти! Кис-кис. Масти, где ты?

Кот появился из-за сложенных у очага дров, блестя глазами в полумраке хижины (как только погода наладилась, Риа вновь закрыла окна ставнями), помахивая раздвоенным хвостом. Прыгнул ей на колени.

— У меня есть для тебя поручение. — Она наклонилась, лизнула кота в нос, вдыхая запах кошачьей шерсти.

Масти замурлыкал, выгнул спину. Шестилапый кот-мутант радовался жизни.

Джонас избавился от Корделии при первой возможности… хотя представилась она не так скоро, как ему хотелось бы. Старушку пришлось умасливать по первому разряду. Он понимал, что она ему еще пригодится. В итоге он даже поцеловал ее в уголок рта (бедняжка так покраснела, что Джонас испугался, а не хватит ли ее удар) и сказал, что обязательно выяснит, так ли основательны ее подозрения.

— Но только потихоньку! — обеспокоилась Корделия.

Да, заверил ее Джонас (они уже шли к дому Корделии), по-другому и быть не может. Кто-кто, а он умеет хранить тайны. Он знал, что Корделия не успокоится, не сможет успокоиться, не получив убедительных доказательств то ли своей правоты, то ли беспочвенности подозрений, но сам полагал, что все это вздор. Молодые любят драму, не так ли? И если молодая кошечка видит, что ее тетка чего-то опасается, она будет умело подкармливать тетушкины страхи, вместо того чтобы свести их на нет.

Корделия остановилась у выкрашенного белой краской забора из штакетника, отделявшего огород от дороги, на ее лице читалось облегчение. Джонас подумал, что она очень похожа на мула, которому чешут спину.

— Ну, я никогда не думала, что так… однако это возможно, не правда ли?

— Вполне возможно, — согласился Джонас, — но я все проверю самым тщательным образом. Тут нельзя ошибиться, чтобы потом не сожалеть об этом. — Он вновь поцеловал ее в уголок рта. — И ни слова обитателям Дома-на-Набережной. Обещаю. Даже ни единого намека.

— Спасибо тебе, Элдред! Большое спасибо! — И она прильнула к нему, прежде чем убежать в дом, ее маленькие грудки, как камешки, прижались к его рубашке. — Может, этой ночью я усну! Очень на это надеюсь!

Она, может, и уснет, подумал Джонас, а вот я вряд ли.

К конюшне Хуки, где он держал свою лошадь, Джонас шагал с опущенной головой, заложив руки за спину. Стайка мальчишек бежала по другой стороне улицы. Двое размахивали собачьими хвостами с запекшейся на концах кровью.

— Охотники за гробами! Мы — Большие охотники за гробами, как и ты! — крикнул ему один из мальчишек.

Джонас выхватил револьвер и навел его на них… Произошло это мгновенно, и перепуганные мальчишки увидели, с кем имеют дело: со сверкающими глазами, ощерившимся ртом Джонас более всего напоминал волка-альбиноса в человеческом одеянии.

— Брысь отсюда, маленькие паршивцы! — рявкнул он. — Пошли прочь, а не то я вышибу вам мозги, чтобы порадовать ваших отцов!

Они застыли, а потом бросились врассыпную. Один оставил свой трофей: собачий хвост лежал на тротуаре, как грязная тряпка. Джонас поморщился. глянув на него, убрал револьвер в кобуру, заложил руки за спину и продолжил свой путь, напоминая священника, поглощенного мыслями о богах. Что, во имя богов, с ним случилось? Наставлять револьвер на детей! От переживаний, подумал он. Волнения. Да, он волновался. Подозрения этой плоской вековухи очень взволновали его. Не из-за Торина (даже если бы Диаборн оттрахал эту девицу на городской площади на празднике Жатвы, Джонаса бы это не взволновало)… но потому, что Диаборн (если подозрения не беспочвенны) и тут обвел его вокруг пальца.

Однажды он сумел зайти тебе в тыл, и ты поклялся, что больше этого не случится. Но если он дрючит эту девку, значит, случилось. Не так ли?

Похоже на то. Если у парня хватило наглости закрутить любовь с будущей наложницей мэра, да так скрытно, что об этом до сих пор никто, кроме тетки Сюзан, не догадывается, как это соотносится с его, Джонаса, мнением о трех молокососах из Привходящего мира? Не он ли считает, что они с трудом найдут собственные задницы, чтобы подтереться?

Однажды мы недооценили их, и они выставили нас обезьянами, так вроде бы сказал Клей. Я не хочу, чтобы такое повторилось.

Так повторилось или нет? Что в действительности известно Диаборну и его друзьям? Что они выяснили? И кому сказали? Если Диаборн сумел незамеченным подкатиться к избраннице мэра… и этого не заметил ни Элдред Джонас… ни кто-либо еще…

— Добрый день, сэй Джонас. — Кузнец Брайан Хуки широко улыбался, разве что не кланялся, прижав сомбреро к широкой груди. — Не желаете ли свежего грэфа, сэй? Только что отжал первую порцию, и…

— Мне нужна моя лошадь, — оборвал его Джонас. — Быстро приведи ее и перестань кудахтать.

— Да, сейчас приведу, с радостью, спасибо сэй. — И Хуки поспешил в конюшню, по пути обернувшись, чтобы убедиться, что не получит пулю в спину.

Десять минут спустя Джонас скакал на запад по Великому Тракту. Испытывая при этом нелепое, но очень сильное желание пустить лошадь галопом и раз навсегда забыть об этой глупой истории: о Торине, поседевшем любвеобильном козле, Роланде и Сюзан с их юношеским увлечением, которому, он в этом не сомневался, еще очень далеко до плотской любви. Рое и Клее с их быстрыми руками и медлительными мозгами, Раймере с его честолюбием, Корделии Дельгадо, которая, должно быть, уже представляла себе, как они вдвоем лежат в постели, он читает ей стихи, а она плетет из цветов венок, чтобы возложить на его чело.

В прошлом уже случалось, когда он вот так уезжал, доверяя своей интуиции. Да только на сей раз уехать не мог. Он поклялся отомстить этим молокососам и всегда выполнял данное себе слово, хотя многократно нарушал обещания, которые слышали от него другие люди.

Не стоило забывать и про Джона Фарсона. Джонас никогда не разговаривал с Благодетелем (да и не очень-то хотел, поговаривали, что Фарсон — безумец, способный отчудить все, что угодно), но не раз имел дело с Джорджем Латиго, который скорее всего и будет возглавлять отряд, ожидаемый со дня на день. Именно Латиго нанял Больших охотников за гробами, заплатив огромный задаток (которым Джонас еще не поделился с Рейнолдсом и Дипейпом), и пообещал куда большее вознаграждение, если основные силы Альянса будут уничтожены в окрестностях Лысых гор.

Латиго, конечно, сила, все так, но сущая козявка в сравнении с той силой, что стояла у него за спиной. И потом, большие деньги без риска не заработать. Если они доставят лошадей, волов, повозки со свежими овощами, нефть, магический кристалл, прежде всего магический кристалл, все будет хорошо. Если нет, Фарсон и его помощники сыграют их головами в поло. Такое могло случиться, и Джонас это знал. Более того, не сомневался, что в конце концов так оно и будет. Но Джонас мог гарантировать, что развод его головы с телом произойдет не по милости таких червяков, как Диаборн и его друзья, какого бы они ни были высокого происхождения.

Однако если у него роман с избранницей Торина… если он сумел сохранить все в секрете, какие еще секреты известны ему? Может, он играет с тобой в «Замки»?

Если так, игра надолго не затянется. Как только юный мистер Диаборн высунет нос из-за Укрепления, Джонас тут же отстрелит его.

Сейчас требовалось найти ответ на один вопрос: с чего начать? Отправиться на ранчо «Полоса К», благо он давно собирался взглянуть, как устроились мальчики? Почему нет? Они скорее — всего на Спуске, считают лошадей. Но лошади нисколько его не волновали. Нет, лошади — пустячок, если подумать о тех задачах, что поставил перед ними Благодетель. И Джонас поскакал к СИТТО.

Первым делом он проверил цистерны. Нашел их в целости и сохранности: они стояли рядком, на новых колесах, готовые в нужное время двинуться в путь, укрытые нарубленными ветками. Некоторые ветви пожелтели на концах, но прошедшие дожди освежили их. Джонас убедился, что к веткам никто не прикасался.

Потом он поднялся на холм, прошелся вдоль трубы, все чаще и чаще останавливаясь, чтобы передохнуть. Когда он добрался до проржавевших ворот, отделявших склон от нефтяного поля, сломанная нога разболелась не на шутку. Он внимательно изучил ворота, нахмурился, заметив пятна на их верхней части. Возможно, они ничего не значили, но Джонас подумал, что кто-то перелез через ворота, не рискнув их открыть из опасения, что они вывалятся из петель.

Следующий час он провел между вышек, уделяя особое внимание тем, что еще работали, пытаясь обнаружить следы постороннего присутствия. Он нашел множество следов, но идентифицировать их (особенно после прошедших дождей) не представлялось возможным. Молокососы из Привходящего мира могли побывать здесь; городская мелкота могла побывать здесь; Артур из Эльда и все его рыцари могли побывать здесь. Неопределенность ситуации действовала Джонасу на нервы, портила ему настроение (как и любая другая неопределенность, за исключением той, что возникала на доске при игре в «Замки»).

Он уже двинулся назад, решив спуститься с холма, сесть на лошадь и вернуться в город. Нога горела огнем, и только хороший глоток спиртного мог успокоить боль. Визит на «Полосу К» откладывался на другой день.

Он уже миновал полпути до ворот, когда увидел заросшую проселочную дорогу, по существу, две колеи, тянущиеся от СИТГО к Великому Тракту, и тяжело вздохнул. Что он мог увидеть на этой тропинке, но, раз он все равно сюда пришел, работу следовало довести до конца.

Работа не волк, в лес не убежит, мне бы сейчас выпить.

Но не только у Роланда желания зачастую отступали перед чувством долга. Джонас вздохнул, помассировал больную ногу и двинулся по проселочной дороге, где, как это ни странно, и нашел то, что искал.

В той самой колее, в дюжине шагов от того места, где заросшая травой дорога сливалась в Великим Трактом. Поначалу он решил, что белый кругляшок, проглядывающий сквозь траву, — камень. А потом увидел черную круглую дыру — глазницу. И понял, что в траве лежит не камень, а череп.

Кряхтя, Джонас нагнулся и поднял с земли грачиный череп. Который уже видел прежде. Как, впрочем, и весь город. С черепом не расставался этот шут, Артур Хит… как и всем шутам, ему требовались атрибуты его профессии.

— Он называл этот череп дозорным, — пробормотал Джонас. — Иногда насаживал на луку седла. Иногда носил на груди, как медальон. Да. Череп болтался у него на груди в ту ночь, когда в «Приюте путников»…

Джонас повернул череп. Внутри что-то звякнуло. Джонас потряс череп, подставив ладонь, и на нее выпали несколько звеньев золотой цепочки. Вот, значит, на чем держался череп. В какой-то момент цепочка порвалась, череп упал в траву, и сэй Хит не удосужился отыскать его. Мысль о том, что череп найдет кто-то другой, не приходила ему в голову. Мальчишки беззаботны. Просто удивительно, что им удается вырастать в мужчин.

Лицо Джонаса оставалось спокойным, но внутри все бушевало. Они тут побывали, сомнений в этом не было, хотя еще вчера он бы высмеял любого, кто заикнулся бы об этом. Приходилось признать, что они видели и цистерны с нефтью, пусть и надежно укрытые ветвями. Если бы не грачиный череп, он не узнал бы об этом.

— Когда я покончу с ними, их глазницы будут такими же пустыми, как и твои, сэр Грач, — пообещал он. — Я лично их вычищу.

Он уже замахнулся, чтобы выбросить череп, но передумал: а вдруг пригодится. С черепом в руке Джонас направился к тому месту, где оставил лошадь.

Корал Торин шагала по Травной улице к «Приюту путников». Во рту у нее пересохло, голова гудела. Она встала лишь час тому назад, а похмелье уже совсем ее замучило. В последнее время она слишком много пила и знала об этом. Практически каждый вечер, хотя на людях ограничивала себя одним-двумя стаканчиками. Пока, полагала она, никто не подозревал о ее дурной привычке. А раз никто не подозревал, она рассчитывала и дальше сохранить все в тайне. Но как еще она могла переносить своего идиота брата? Этот идиотский город? И, разумеется, тот заговор, в котором участвуют вся Ассоциация конезаводчиков и по крайней мере половина крупных фермеров.

— К черту Альянс, — прошептала Корал. — Лучше синица в руке.

Но держала ли она синицу в руке? Или кто-то из них? Сдержит ли Фарсон свои обещания? Обещания, полученные от человека по фамилии Латиго и озвученные Кимбой Раймером? Корал терзали сомнения. У деспотов вошло в привычку забывать о своих обещаниях, а синицы в руке клевали тебя в пальцы, гадили в ладонь, а потом улетали. Впрочем, все эти рассуждения не стоили и выеденного яйца — со своей позицией она уже определилась. Опять же люди всегда хотят есть, пить, гулять и играть, кто в карты, кто в кости, независимо от того, перед кем они гнут спины и от чьего имени собираются налоги.

А когда старый демон совести обретал голос, пара-тройка стаканчиков помогала лишить его дара речи.

Корал остановилась напротив похоронного бюро Крайвена. Смеющиеся парни, стоя на лесенках, развешивали бумажные фонарики. Им предстояло зажечься в ночь Жатвы, осветив Равную улицу нежным, мягким светом.

Корал вспомнила, с каким восторгом в детстве смотрела она на эти фонарики из цветной бумаги, вслушиваясь в треск фейерверков, радостные крики горожан, звуки музыки, доносящиеся из «Зеленого сердца». За одну руку ее держал отец, за другую — старший брат Харт. Он как раз надел первую пару брюк.

Ностальгия захлестнула ее, но сладость воспоминаний быстро сменилась горечью. Ребенок вырос с худосочную женщину, которой принадлежал салун и бордель (не говоря уже о значительном куске Спуска), женщину, чьим последним сексуальным партнером стал канцлер ее брата, женщиной, которая уже не могла не думать о бутылке. Как такое могло случиться? Ребенок, каким она была, меньше всего на свете хотел превратиться в такую женщину.

— Где я ошиблась? — спросила она себя и рассмеялась. — О, дорогой Человек Иисус, где ошибся тот безгрешный ребенок? Можешь сказать «аллилуйя». — Она спародировала странствующую женщину-проповедника, которая появилась в городе годом раньше, Питтстон ее звали, Сильвия Питтстон, и рассмеялась вновь, более естественно. Вновь двинулась к «Приюту», уже в лучшем настроении.

Шими ухаживал за своими цветами. Помахал ей рукой, она ответила тем же. Хороший парень этот Шими. Она без труда нашла бы ему замену, но радовалась тому, что Дипейп не убил его.

Прибранный бар пустовал, но горели все газовые рожки. Шими вычистил все пепельницы, но Корал знала, что основная уборка лежала на толстушке, которая стояла сейчас за стойкой. Косметика не могла скрыть болезненной бледности ее лица и черных кругов под глазами, и шея вся пошла складками (Корал прекрасно знала, что возраст женщины прежде всего сказывается на шее).

В баре, под стеклянным взглядом Сорви-Головы, хозяйничала Красотуля, и если б ей разрешили, стояла бы за стойкой до прихода Стенли. Красотуля ничего не говорила Корал (понимала, что слова могут привести к обратному результату), но ясно давала понять, чего хочет. В проститутках ее больше держать не могли, вот она и хотела встать за стойку. Такое уже случалось, Корал знала, что женщина-бармен работает в «Лесной чаще». Выла и еще одна, в «Гленкоуве», но она умерла от оспы. Красотуля отказывалась понять другое: Стенли Руис еще молод и здоровье у него куда лучше, чем у нее. И он будет наполнять стаканы под Сорви-Головой после того, как Красотуля сгниет в могиле.

— Добрый вечер, сэй Торин, — поздоровалась Красотуля, и прежде чем Корал успела открыть рот, шлюха поставила на стойку стопку и наполнила ее виски.

Корал с тоской взглянула на стопку. Так они все знают?

— Мне этого не надо, — нервно бросила она. — С чего мне пить виски, во имя Эльда? Солнце и то еще не зашло! Вылей виски в бутылку, ради твоего отца, и убирайся отсюда. Кого ты собралась обслуживать в пять часов? Призраков?

У Красотули вытянулось лицо. Толстый слой штукатурки потрескался. Она достала из-под стойки воронку, вставила в горлышко бутылки, вылила в нее виски. Несколько капель упали на стойку, так тряслись ее пухлые руки (уже без колец, кольца она давно обменяла в продуктовом магазине на еду).

— Извините, сэй. Извините. Я только хотела как…

— Мне без разницы, что ты там хотела. — Тут Корал заметила, что Шеб, который листал за пианино ноты, повернулся к стойке и смотрит на нее. — А ты чего вылупился, жаба?

— Ничего, сэй Торин. Я…

— Тогда смотри куда-нибудь еще. И забери с собой эту свинью. Почему бы тебе не трахнуть ее, а? Ей это только на пользу пойдет. Да и тебе хуже не будет.

— Я…

— Вон! Или вы оглохли? Оба!

Красотуля и Шеб поспешили не к лестнице, ведущей на второй этаж, а к двери кухни, но Корал это не волновало. Хоть в ад, лишь бы не маячили перед глазами. Куда угодно, но чтоб она их не видела.

Она зашла за стойку, огляделась. Двое мужчин в дальнем углу играли в карты. Рейнолдс наблюдал за ними, потягивая пиво. Еще один мужчина сидел у стойки, устремив взгляд в никуда, затерянный в собственных мыслях. Никто не обращал внимания на сэй Корал Торин, и велика важность, если б и обращали? Если знала Красотуля, знали и остальные.

Она провела пальцем по лужице виски на стойке, облизнула его, провела снова, вновь облизнула. Схватила бутылку, но, прежде чем успела налить себе виски, паукообразное чудище с серо-зелеными глазами, шипя, запрыгнуло на стойку. Корал вскрикнула и отшатнулась, выронив бутылку. Она упала между ее ног, но, о чудо, не разбилась. На мгновение Корал решила, что у нее расколется голова: прилившая к мозгу кровь разорвет череп, как яичную скорлупу. С грохотом упал стол: картежники перевернули его, вставая. Рейнолдс выхватил револьвер.

— Ничего страшного. — Она едва узнала свой голос, так он дрожал. Глаза пульсировали, сердце чуть не выскакивало из груди. А ведь человек может умереть от страха, подумала она. — Ничего страшного, джентльмены. Все в порядке.

Шестилапый кот, стоявший на стойке, вновь зашипел.

Корал наклонилась (когда ее голова опустилась ниже талии, она вновь почувствовала, что мозг хочет разорвать череп), подняла бутылку, увидела, что та еще на четверть полна, и отхлебнула прямо из горлышка. Плевать она хотела, кто ее видит и что при этом подумает.

Словно услышав ее мысли. Масти зашипел в третий раз. На нем красовался красный ошейник, из-под которого торчал клочок бумаги.

— Хочешь, чтобы я пристрелил его? — полюбопытствовал дребезжащий голос. — Только скажи, я с удовольствием. Один выстрел, и от него останутся одни когти. — У дверей стоял Джонас. Выглядел он так себе, но Корал чувствовала, что ему действительно хватит одного выстрела.

— Нет. Старая сука превратит нас в саранчу, если мы убьем ее любимца.

— Какая сука? — спросил Джонас, пересекая зал.

— Риа Дубативо. Риа с Кооса, как она себя называет.

— А! Не сука, а ведьма.

— Как ни скажи — все про нее.

Джонас погладил кота. Тот не возражал, даже чуть изогнул спину. Шерсть у Масти была влажной, неприятной на ощупь.

— Как насчет того, чтобы поделиться? — спросил Джонас, указывая на бутылку. — Еще, конечно, рано, но нога болит, как дьявол, уставший грешить.

— Твоя нога, моя голова, рано или поздно. За счет заведения.

Джонас изогнул седые брови.

— Благодарить будешь потом, сейчас пей, дорогой.

Корал протянула руку к коту. Масти зашипел, но позволил ей вытащить записку. Корал развернула ее и прочитала несколько слов, написанных корявым почерком Риа:

ВСЕ ВЫПИЛА. ПРИШЛИ ПАРНЯ.

— Позволишь взглянуть? — спросил Джонас. После первого глотка жизнь окрасилась в более радужные тона.

— Почему нет? — Корал протянула ему записку.

Джонас прочитал ее, вернул. Про Риа он и думать забыл, а напрасно. Но всего и не упомнишь, не так ли? В последнее время Джонас ощущал себя не наемным телохранителем, а поваром, который пытается одновременно приготовить девять блюд для торжественного обеда. К счастью, старая карга напомнила о себе. Благословим богов за ее жажду. И его тоже, иначе он не оказался бы в нужном месте в нужное время.

— Шими! — проорала Корал. Виски подействовало и на нее: она чувствовала, что вновь становится человеком. Даже подумала о том, а не захочет ли Элдред Джонас провести вечерок с сестрой мэра… которая знала, как использовать время с толком.

Появился Шими, с грязными руками, с розовым сомбреро, болтающимся на спине.

— Да, Корал Торин! Я здесь!

Она смотрела мимо него, на небо. Сегодня не получится, даже для Риа. С наступлением темноты Шими на дороге делать нечего, он просто не доберется до города.

— Ничего. — Голос у нее помягчел. — Возвращайся к своим цветам и хорошенько укрой их. Ночью может подморозить.

Она положила записку на стойку и нацарапала на ней единственное слово:

ЗАВТРА.

Сложила записку, протянула Джонасу.

— Засунь ее под этот вонючий ошейник, а? Не хочу прикасаться к нему.

Джонас выполнил ее просьбу. Кот одарил их еще одним диким взглядом зеленых глаз, спрыгнул со стойки и исчез за дверьми.

— Время дорого. — Корал сама не очень-то понимала, что хотела этим сказать, но Джонас согласно кивнул: ее слова не вызвали у него возражений. — Не хочешь подняться наверх? Внешне я не очень, но ноги могу раздвинуть как надо. И не буду лежать как бревно.

Джонас задумался, потом кивнул. Глаза его заблестели. Эта так же худа, как Корделия Дельгадо… но разница чувствуется, да? И еще какая разница!

— Хорошо.

— Я, случается, говорю всякие гадости… предупреждаю заранее.

— Милая леди, постараюсь не пропустить ни одной.

Корал улыбнулась. Головная боль прошла.

— Да. Готова спорить, не пропустишь.

— Дай мне только одну минуту. Я сейчас. — И он направился к Рейнолдсу.

— Бери стул, Элдред.

— Не могу. Дама ждет.

Взгляд Рейнолдса метнулся к стойке:

— Ты шутишь.

— Насчет женщин я никогда не шучу. А теперь слушай меня.

Рейнолдс шагнул к Джонасу. Хорошо, что это не Дипейп, подумал тот. Рой тоже все сделает как надо, но лишь после того, как ему десять раз скажут, что нужно делать.

— Поедешь к Ленджиллу. Скажешь ему, чтобы направил на нефтяное поле дюжину человек, минимум десять. Хороших людей, которые умеют не высовываться и не испугаются драки, если придется драться. Командиром пусть поставит Брайана Хуки. У него голова работает как надо, чего не скажешь про большинство остальных.

Глаза Рейнолдса радостно блеснули:

— Ты ждешь этих засранцев?

— Они там побывали, может, заявятся еще раз. Если так, их надо поймать на мушку и расстрелять. Сразу и без предупреждения. Ты понял?

— Да. А что мы потом скажем?

— Как что? Нефть и цистерны — их проделки. Они хотели доставить ее Фарсону. Да нас будут носить по городу на руках. Прославлять как спасителей отечества, уничтоживших предателей. Где Рой?

— Поскакал к Скале Висельников. Я видел его в полдень. Он говорит, что они идут, Элдред. Когда ветер дует с востока, он слышит ржание лошадей.

— Может, он слышит то, что ему хочется слышать. — Но Джонас полагал, что Дипейп скорее всего прав. С того момента как Джонас вошел в салун, настроение его куда как улучшилось.

— Скоро мы начнем перегонять цистерны в другое место, независимо от того, появятся там мальчишки или нет. По ночам. Но часть мы оставим, так? Они заменят сыр в мышеловке, — хохотнул Джонас.

— А если мышь не придет?

Джонас пожал плечами:

— Мы с ними разберемся, так или иначе. Завтра я немного надавлю на них. Хочу, чтобы они злились, хочу спутать им карты. А теперь отправляйся. Меня ждет дама.

— Хорошо, что она ждет тебя, а не меня, Элдред.

Джонас кивнул. Он предчувствовал, что через полчаса начисто забудет о боли в ноге.

— Именно так. Тебя бы она слопала с потрохами.

Он вернулся к бару, где Корал стояла, сложив руки на груди. Теперь она опустила их, взяла Джонаса за руки. Правую положила на свою левую грудь. Он почувствовал закаменевший сосок. Указательный палец левой сунула в рот и легонько прикусила.

— Бутылку возьмем с собой? — спросил Джонас.

— Почему нет? — ответила Корал Торин.

Если бы она заснула пьяная, как в последние месяцы у нее вошло в привычку, то не проснулась бы от скрипа пружин… ее не разбудил бы и взрыв бомбы. Хотя они и принесли с собой бутылку, она так и стояла на столике в спальне, которую Корал занимала в «Приюте» (размером как три клетушки шлюх), виски в ней не убавилось.

Джонас стоял у окна, глядя на серый рассвет, и надевал штаны. Его спину покрывали перекрестные шрамы. Она хотела спросить, кто его так жестоко высек и как он выжил, но решила, что с такими вопросами лучше повременить.

— Куда ты собрался?

— Сначала мне надо найти краску, любого цвета, и дворового пса, которому еще не отрубили хвост. А что я буду делать потом, сэй, тебе лучше не знать.

— Очень хорошо. — Она вновь легла, натянув простыню до подбородка. Она чувствовала, что могла проспать неделю.

Джонас натянул сапоги и двинулся к двери, на ходу застегивая пояс с кобурой. Повернулся, взявшись за ручку. Она посмотрела на него, ее серые глаза уже наполовину закрылись.

— Лучшая ночь в моей жизни.

Корал улыбнулась:

— И в моей тоже.

Date: 2015-09-18; view: 278; Нарушение авторских прав