Глава девятая. СИТГО

Мешочная Луна пошла на убыль. И вместе с собой забирала летнюю жару. После полнолуния миновало четыре дня, когда старый музыкант из дворца мэра (Мигуэль играл там задолго до того, как Торина избрали на эту должность, и скорее всего продолжал играть и после возвращения Торина на его ранчо) показался у дома, в котором жили Сюзан и ее тетка. С собой он привел роскошную гнедую кобылу, вторую из трех обещанных лошадей, и Сюзан сразу же узнала Фелицию. Одну из своих любимиц.

Сюзан обняла Мигуэля и покрыла его заросшие бородой щеки поцелуями. Старик улыбался всеми оставшимися зубами.

— Gracias, gracias note 31. Тысяча благодарностей, старый отец.

— Da nada note 32, — ответил он, передавая ей поводья. — Это подарок мэра.

Она провожала старика взглядом, а улыбка медленно сползала с ее лица. Фелиция покорно стояла рядом, ее темно-коричневая шерсть блестела на солнце. Иметь такую лошадь — мечта многих. Вот и Сюзан поначалу казалось, что обломилось счастье. Но теперь она понимала, что эта лошадь — еще одна приманка, загоняющая ее в ловушку. Она доказала свою «чистоту». Теперь богатый человек слал ей подарки. Хотя… Фелиция никакой не подарок, так же как и Пилон. Мэр просто выполнял условия контракта. Тетя Корд могла изображать ужас, но Сюзан смотрела правде в глаза: она согласилась продать себя, как обычная шлюха, и нечего искать оправдания.

Тетя Корд высунулась из окна кухни, когда Сюзан вела подарок (по ее разумению, возвращенную собственность) в конюшню. Крикнула, что лошадь красивая и забота о ней отвлечет Сюзан от ненужных мыслей. Сюзан уже собралась ответить резкой репликой, но сдержалась. После ссоры из-за рубашки в их отношениях установилось хрупкое перемирие, и Сюзан не хотелось нарушать его первой. Ей и без того хватало забот. Еще одна ссора с теткой, и она просто сломается, как сухая ветка под сапогом. Потому что молчание — золото, как-то ответил ей отец на вопрос, почему он зачастую предпочитает промолчать. Тогда ответ озадачил ее, теперь было понятно, что он хотел ей сказать.

Фелицию она поставила рядом с Пилоном, обтерла, задала корм. Пока кобыла жевала овес, Сюзан осмотрела ее копыта. Подковы ей не понравились. поэтому она сняла с крюка отцовскую кожаную сумку для подков, подогнала длину ремня под себя, повесила сумку на плечо и отшагала две мили до конюшни и постоялого двора Хуки. Сумка живо напомнила ей об отце, и Сюзан чуть не расплакалась. Она думала, что он пришел бы в ужас, узнав, что с ней стало, может, даже отвернулся бы от нее. И ему понравился бы Уилл Диаборн, в этом она не сомневалась. Уилл бы отцу понравился, и он бы сказал, что лучшего кавалера ей и не надо. То была последняя капля.

Она с детства умела подковывать лошадей, и ей это даже нравилось, особенно если настроение соответствовало. Работа несложная, но всегда существовала возможность получить славный удар копытом, который разом прогнал бы скуку и вернул девушку к реальности. А вот об изготовлении подков она ничего не знала, да и не хотела знать. Брайан Хуки делал их в кузне, занимающей дальний конец сарая на постоялом дворе. Сюзан без труда подобрала четыре новые подковы нужного ей размера, наслаждаясь запахами лошадей и свежего сена. И свежей краски. Конюшня, сарай, постоялый двор Хуки выглядели прекрасно. И в крыше она не увидела ни единой дыры. Похоже, для Хуки наступили хорошие времена.

Он написал «четыре подковы» на столбе, прищурив один глаз. Когда Сюзан заикнулась об оплате, рассмеялся, сказал, что торопиться некуда, он знает, со временем она рассчитается. «Опять же лошади с моими подковами никуда не денутся, не так ли?» С тем он быстренько выставил ее сначала из кузни, а потом из сарая, где так хорошо пахло сеном и лошадьми. Год назад он не проявил бы подобной беззаботности, когда речь шла о деньгах, но нынче мэр Торин приблизил ее к себе, и все изменилось.

После сарая Хуки солнечный свет показался ей особенно ярким, и она на мгновение зажмурилась, застыв с кожаной сумкой, в которой звякали подковы. И еще не открыла глаза, когда почувствовала надвигающуюся на нее тень, а потом кто-то с такой силой врезался в нее, что зубы лязгнули. Она бы упала, но сильные руки схватили ее за плечи и удержали. Когда же глаза окончательно приспособились к яркому свету, она, к своему удивлению, увидела, что с ног ее едва не сбил один из друзей Уилла — Ричард Стокуорт.

— О, сэй, примите мои извинения! — Он стряхнул пыль с рукавов платья, словно вывалял ее в пыли. — С вами все в порядке? Все хорошо?

— Все нормально, — улыбнулась она. — Пожалуйста, не извиняйтесь.

— Ее так и подмывало приподняться на цыпочки и поцеловать его в губы со словами: Пожалуйста, предайте мой поцелуй Уиллу и скажите, чтобы он не обращал внимания на то, что я говорила! Скажите, что таких поцелуев у меня тысячи, пусть приходит и забирает их все! И тут же перед ее мысленным взором возник комичный образ: Ричард Стокуорт, целующий Уилла в губы и говорящий, что это ему от Сюзан Дельгадо. Она хихикнула. Прижала руку к губам, но продолжала смеяться. Сэй Стокуорт улыбался… похоже, не знал, как себя вести. Наверное, он думает, что я спятила… так и есть! Я спятила!

— Доброго вам дня, мистер Стокуорт. — Она проследовала дальше, чтобы больше не позориться.

— И вам доброго дня, Сюзан Дельгадо, — крикнул он вслед.

Оглянулась она только раз, отшагав пятьдесят ярдов, но он уже исчез из виду. К Хуки он не зашел, в этом она не сомневалась. И вообще, каким ветром занесло мистера Стокуорта в эту часть города?

Полчаса спустя, вытаскивая из сумки новые подковы, она получила ответ. Между двумя обнаружилась свернутая бумажка, и, еще не развернув ее, Сюзан поняла, что столкнулся с ней мистер Стокуорт не по воле случая.

Почерк Уилла она узнала сразу: та же рука писала записку, присланную с букетом.

Сюзан!

Сможешь ты встретиться со мной у СИТГО сегодня или завтра вечером? Очень важно. Имеет отношение к тому, что мы обсуждали раньше. Пожалуйста.

У.

P.S. Записку лучше сожги

Сюзан сожгла ее тотчас же и, наблюдая за язычками пламени, вновь и вновь повторяла слово, которое более всего удивило ее: пожалуйста.

Корделия и Сюзан поужинали супом с хлебом, разговор за столом не вязался, а потом Сюзан оседлала Фелицию и поскакала на Спуск, посмотреть, как заходит солнце. В этот вечер она встречаться с ним не собиралась, увольте. Импульсивные, бездумные поступки и так приносили ей массу неприятностей. Но завтра? И почему СИТГО?

Имеет отношение к тому, что мы обсуждали раньше. Да, возможно. Она не сомневалась в его чести, хотя уже не раз задумывалась, а те ли он и его друзья, за кого себя выдают? Он, возможно, действительно хочет видеть ее по какой-то причине, связанной с порученным ему делом (хотя каким боком нефтяное поле может быть связано с числом лошадей на Спуске, она понять не могла), но между ними уже возникла связь, сладостная и опасная. Они могли начать с разговоров, но последние скорее всего закончились бы поцелуями… а поцелуи стали бы исходной точкой для всего остального. Она отдавала себе в этом отчет, но все равно хотела повидаться с ним. Жаждала повидаться.

Вот Сюзан и сидела на своей новой лошади, очередном из авансовых платежей Торина за ее девственность, и смотрела, как солнце наливается багрянцем, катясь к западу. Вслушивалась в едва слышное дребезжание червоточины и впервые за шестнадцать лет пребывала в нерешительности. Желания шли вразрез с понятиями о чести, и конфликт рвал ее на части. Да еще идея неизбежности ка подавляла сознание. Однако переступить через честь по этой причине очень даже легко, не так ли? Расстаться с честью по воле ка — лучшего предлога не сыскать. Однако так могут рассуждать только слабаки.

Сюзан словно ослепла, как в тот самый момент, когда вышла из сарая Хуки на яркий солнечный свет. В какой-то момент она даже заплакала от бессилия, потому что любые ее попытки трезво взвесить все «за» и «против» расшибались о желание поцеловать Уилла вновь и ощутить на своей груди его нежную руку.

Ее не отличала религиозность, она не верила в непонятных богов Срединного мира, поэтому, когда солнце зашло и небо из багряного стало лиловым, Сюзан попыталась помолиться отцу. И ответ пришел, хотя откуда, от него или из ее сердца, он не знала.

Нечего потакать ка, прозвучал голос в ее мозгу. Ка свое возьмет, по-другому не бывает. Если тебе на роду написано лишиться чести, значит, быть тому. А пока, Сюзан, думай только о себе и ни о ком больше. Пусть ка пытается вынудить тебя отказаться от твоего обещания. Посмотрим, удастся ли.

— Хорошо, — вырвалось у Сюзан. В положении, в котором она оказалась, любое решение, даже если цена его — отказ от еще одной встречи с Уиллом, приносила облегчение. — Я буду держать слово. А до ка мне никакого дела нет.

В сгущающихся сумерках она повернула Фелицию к дому.

На следующий день выпало воскресенье, традиционный день отдыха у ковбоев. Команда Роланда тоже решила отдохнуть. «Разумеется, мы должны отдохнуть, — обосновывал принятое решение Катберт, — все равно ведь понятия не имеем, чем занимаемся».

В это воскресенье, шестое после их прибытия в Хэмбри, Катберт отправился на верхний рынок (нижний был дешевле, но его мутило от запаха рыбы), искал пончо яркой раскраски и старался не заплакать. Ибо его мать обожала пончо и иногда, когда она скакала на лошади, пончо развевалось на ветру. У него защемило сердце — так захотелось домой. «Артур Хит», Роландов ка-мей, до такой степени затосковал по маме, что у него влагой заблестели глаза. Да, шутка, достойная Катберта Оллгуда.

Он стоял, рассматривая длинный ряд пончо и пледов, заложив руки за спину, как зритель в картинной галерее (при этом глотая слезы), когда его легонько похлопали по плечу. Обернувшись, Катберт оказался лицом к лицу со светловолосой девушкой.

Катберта не удивляло, что Роланд по уши влюбился в нее. От одного взгляда на нее, даже одетую в джинсы и мужскую рубашку, захватывало дух. Волосы она забрала несколькими кожаными заколками, а таких ярко-серых глаз Катберту видеть еще не доводилось. Катберт подумал, что остается только гадать, как это Роланд умудряется вообще что-то делать, к примеру, чистить зубы. И уж конечно, девушка эта просто спасла Катберта: сентиментальные мысли о матери как ветром сдуло.

— Сэй. — Большего ему вымолвить не удалось. Она кивнула и протянула ему некий предмет, который жители Меджиса называли «маленький карман», точнее — кошелек. Шили их из кожи, места в них хватало лишь на несколько монет, и пользовались ими по большей части женщины, но не возбранялось носить в карманах и мужчинам.

— Вы это уронили.

— Нет, благодарю вас, сэй. — Кошелек, несомненно, мужской, черный, без вышивки, но он никогда раньше его не видел. И вообще не пользовался кошельками.

— Он ваш. — Она так пристально посмотрела на него, что Катберт испугался, а не прожжет ли ее взгляд кожу. Ему следовало все понять сразу, но его ослепило ее внезапное появление. А также, приходилось признавать, ее ум. Почему-то от красавиц ничего умного не ждешь. Как правило, красавицы далеко не умны. Большего, чем проснуться утром, по разумению Берта, от них и не требовалось. — Ваш.

— Да, конечно. — Он буквально выхватил у нее кошелек. Почувствовал глупую улыбку, расползшуюся по лицу. — Теперь, когда вы сказали об этом, сэй…

— Сюзан. — Губы ее улыбались, но глаза оставались серьезными. — Прошу вас, зовите меня Сюзан.

— С удовольствием, примите мои извинения, Сюзан, дело в том, что мои мозги и память, осознав, что сегодня воскресенье, взялись за руки и отправились отдохнуть, убежали, можно сказать, временно оставив меня без царя в голове.

Так он мог бы тараторить еще целый час (раньше тараторил, Роланд и Ален могли подтвердить), но Сюзан строго, как старшая сестра, осадила его:

— Мне нетрудно поверить, что вы лишились контроля над вашими мозгами, мистер Хит, или языком, что болтается под ними… но надеюсь, в будущем вы будете более внимательно приглядывать за вашим кошельком. Доброго вам дня. — И она ушла, прежде чем Катберт успел произнести хоть слово.

Берт нашел Роланда там, где тот часто бывал в последнее время: на участке Спуска, который местные называли Смотровой Площадкой, поскольку с нее открывался прекрасный вид на Хэмбри, дремлющий в синеватом мареве теплого воскресного дня. Впрочем, Катберт сомневался, что на Смотровую Площадку его закадычного друга влекли красоты Хэмбри. Ларчик открывался проще: Роланда интересовал только один дом, в котором проживала сэй Дельгадо.

В тот день Роланда сопровождал Ален. Оба молчали. Катберт, конечно, знал, что некоторые люди могут достаточно длительные периоды обходиться без слов, но понять этого никак не мог.

Он подскакал к ним, сунул руку за пазуху, достал кошелек.

— От Сюзан Дельгадо. Она дала мне его на верхнем рынке. Она не только прекрасна, но и хитра, как змея. Я в полном восторге.

Роланд просиял. Кошелек, брошенный Катбертом, он поймал одной рукой, зубами развязал тесемку. Внутри, где путешественник держит несколько монет, лежал сложенный листок бумаги. Роланд быстро прочитал записку, свет ушел из его глаз, улыбка сползла с лица.

— Что там? — спросил Ален. Роланд протянул ему записку и снова повернулся к Спуску. И лишь увидев, каким отчаянием наполнились глаза Роланда, Катберт осознал, сколь глубоко запала в душу и вошла в жизнь Роланда, а следовательно, и в их жизни Сюзан Дельгадо.

Ален протянул ему записку. Одна строчка, два предложения:

Нам лучше не встречаться. Извини.

Катберт прочитал ее дважды, словно повторное прочтение могло изменить смысл написанного, вернул Роланду. Тот засунул записку в кошелек, затянул тесемки, убрал маленький кошелек в карман рубашки.

Молчание Катберт ненавидел больше опасности (для его мозга именно молчание представляло собой опасность), но никак не мог завязать раэговор: от взгляда на лицо Роланда слова умирали прямо на языке. Роланда словно отравили. Мысль о том, что эта юная красавица будет лежать под старым костлявым мэром Хэмбри, вызывала у Катберта отвращение, но лицо Роланда будило более сильные эмоции. За такое он мог возненавидеть ее. Первым заговорил Ален:

— И что теперь, Роланд? Пойдем на нефтяное поле без нее?

Катберт разве что не зааплодировал. При первой встрече многие люди не принимали Алена Джонса всерьез, полагая его чуть ли не тупицей. Сие далеко не соответствовало действительности. Вот и теперь, очень дипломатично, Катберт признавал, что тут Ален мог дать ему сто очков вперед, последний указал, что первая, пусть и безответная, любовь Роланда не освобождает его от ответственности за порученное дело.

И Роланд отреагировал, выпрямившись в седле, расправив плечи. Яркий летний свет изменил его лицо, на мгновение в нем проступил призрак мужчины, которым предстояло стать Роланду. Катберт увидел этот призрак, и у него по телу пробежала дрожь — что он увидел, он не знал, но лик сей был ужасен.

— Большие охотники за гробами. — Роланд оглядел друзей. — Вы видели их в городе?

— Джонаса и Рейнолдса, — ответил Катберт. — Дипейпа по-прежнему нет. Я думаю. Джонас задушил его и сбросил со скал в море. В приступе ярости после той ночи в баре.

Роланд покачал головой.

— Джонасу нужны доверенные люди, разбрасываться ими он не станет. Он тоже идет по тонкому льду, как и мы. Нет, Дипейп уехал.

— Куда? — спросил Ален.

— Туда, где ему придется справлять нужду в кустах и спать под дождем в плохую погоду. — Роланд невесело рассмеялся. — Джонас послал Дипейпа по нашему следу, куда же еще?

Ален удивленно вскинул на него глаза, потом понял, что удивляться тут нечему. А Роланд вновь оглядывал просторы Спуска, пасущихся на нем лошадей, подсознательно поглаживая лежащий в кармане кошелек. Наконец он вновь повернулся к Алену и Катберту:

— Мы еще немного подождем. Может, она передумает.

— Роланд… — начал Ален. Роланд поднял руку, прежде чем он продолжил.

— Не спорь со мной, Ален. Я говорю как сын своего отца.

— Хорошо. — Ален протянул руку, сжал плечо Роланда.

Что же касается Катберта, у него остались сомнения. Возможно, Роланд вел себя как сын своего отца, а возможно, и нет. Катберт предполагал, что едва ли Роланд может сейчас разобраться со своими чувствами.

— Ты помнишь, в чем видел Корт главную слабость молодых? — спросил Роланд, улыбаясь одними губами.

— «Вы несетесь сломя голову и падаете в яму», — процитировал Ален, так здорово сымитировав интонации Корда, что Катберт расхохотался. Улыбка Роланда стала шире.

— Да. И эти слова надо помнить всегда, парни. Я не хочу ворошить этот муравейник… если только у нас не останется иного выхода. Сюзан пока не определилась, ей нужно время, чтобы подумать. Я уверен, что она уже согласилась бы на встречу со мной, если бы… речь шла только о деле.

Он замолчал. Затянувшуюся паузу в конце концов нарушил Ален.

— Лучше бы наши отцы не посылали нас сюда. — Все трое прекрасно знали, что решение принимал отец Роланда.

— Мы слишком молоды для такого. Более чем молоды.

— В «Приюте» мы выступили неплохо, — заметил Катберт.

— Мы с детства готовились к подобным стычкам, а они не воспринимали нас всерьез. Второй раз не получится.

— Они не послали бы нас… ни мой отец, ни ваши… если бы знали, с чем мы тут столкнемся. — ответил Алену Роланд. — Но мы столкнулись, и мы здесь. Значит, будем бороться?

Ален и Катберт кивнули. Конечно, какие тут могут быть сомнения.

— В любом случае волноваться об этом поздно. Мы подождем и будем надеяться, что Сюзан откликнется. Я бы не приближался к СИТГО без кого-то из местных… но, когда Дипейп вернется, нам придется рискнуть. Бог знает, что мы можем там найти и что он выдумает, чтобы ублажить Джонаса, или какое решение примет Джонас после того, как они будут держать совет. Может, пойдет на нас в открытую.

— Мы столько ползали на пузе, что я бы не возражал… — вставил Катберт.

— Ты пошлешь ей новую записку, Уилл Диаборн? — спросил Ален.

Роланд задумался. Катберт мысленно поставил на то, что ответ будет положительный, и проиграл.

— Нет. Мы должны дать ей время, хотя его у нас в обрез. Будем надеяться, что любопытство приведет ее к нам.

С тем он развернул Быстрого и поскакал к бункеру, который служил им домом. Катберт и Ален последовали за ним.

Остаток воскресенья Сюзан работала не разгибаясь, чистила стойла, носила воду, мыла крыльцо. Тетя Корд молча наблюдала за ней, не зная, как расценить трудовой энтузиазм племянницы. Сюзан же не обращала внимания на ее взгляды: ей хотелось вымотаться донельзя, чтобы избежать еще одной бессонной ночи. Все кончено. Уилл теперь это знает, но и к лучшему. Что было, то прошло.

— Ты сошла с ума, девочка? — спросила тетя Корд, когда Сюзан вылила с кухонного крыльца последнее ведро грязной воды. — Сегодня же воскресенье.

— Не сошла. — коротко ответила она, не оборачиваясь.

Первую половину поставленной задачи она выполнила, повалилась в кровать после восхода луны, сама не своя от усталости: болели руки и ноги, ныла натруженная спина… но сон не шел. Она лежала с широко открытыми глазами, глубоко несчастная. Текли часы, луна покинула небосвод, а Сюзан все не могла уснуть. Смотрела в темноту и думала, а существовала ли вероятность, хоть малейшая, того, что ее отца убили. Чтобы заткнуть ему рот, закрыть глаза.

И наконец пришла к выводу, уже очевидному для Роланда: если бы ее не влекли его глаза, если б она не жаждала прикосновений его губ и рук, она бы давно согласилась на встречу. Хотя бы ради того, чтобы найти ответ на будоражащие ее вопросы.

Едва Сюзан открылась истина, она сразу успокоилась и тут же заснула.

Во второй половине следующего дня, когда Роланд и его друзья перекусывали в «Приюте» (сандвичи с мясом плюс много-много холодного белого чая, не такого вкусного, как у жены помощника шерифа Дейва, но удобоваримого), в зал со двора, где он поливал свои цветы, вошел Шими. В розовом сомбреро и с широкой улыбкой. В руке он что-то держал.

— Приветствую вас, Маленькие охотники за гробами, — весело воскликнул он, отвесив глубокий, на удивление точный Гилеадский поклон. Катберт просто млел, глядя, как Шими проделывает все это в садовых сандалиях. — Как поживаете? Надеюсь, хорошо, очень надеюсь!

— Все живы и здоровы, — ответил Катберт, — но прозвище «Маленькие охотники за гробами» никому из нас не по душе, так что, может, ты постараешься обходиться без него? Не возражаешь?

— Конечно, — так же весело согласился Шими. — Конечно, мистер Артур Хит, добрый человек, спасший мою жизнь! — Он замолчал, на его лице отразилось недоумение, словно он забыл, а зачем, собственно, подошел к юношам. Затем глаза его прояснились, улыбка засияла вновь, и он протянул то, что принес, Роланду. — Это тебе, Уилл Диаборн.

— Правда? А что это?

— Семена! Что же еще?

— От тебя, Шими?

— О нет.

Роланд взял сложенный и запечатанный конверт без единой надписи. И под подушечками пальцев семена явно не прощупывались.

— Тогда от кого?

— Не могу вспомнить, — отвел взгляд Шими. С головой у него далеко не все в порядке, отметил Роланд, поэтому он не мог подолгу грустить, а вот врать совсем не умел. Потом Шими поднял глаза на Роланда. — Зато я помню, что должен тебе сказать.

— Правда? Так говори, Шими.

Слова эти он произнес, как мучительно заученную строку из стихотворения.

— Это семена, которые ты рассыпал на Спуске.

Глаза Роланда так яростно блеснули, что Шими отступил на шаг, поправил сомбреро, повернулся и поспешил к своим цветочкам. Ему нравились Уилл Диаборн и друзья Уилла (особенно мистер Артур Хит, который иногда так смешил Шими, что того сгибало пополам), но в этот момент увиденное в глазах сэй Уилла насмерть перепугало его. В этот момент он понял, что Уилл — такой же убийца, как и тот, в плаще, как и тот, кто хотел, чтобы Шими вылизывал ему сапоги, как и седоволосый Джонас с дребезжащим голосом. Такой же, как они, а то и еще более страшный.

Роланд сунул «пакет с семенами» в карман и не вскрывал его, пока все трое не вернулись в «Полосу К» и не поднялись на крыльцо бункера. Вдалеке ныла червоточина, отчего лошади нервно подергивали ушами.

— Так что там? — первым не выдержал Катберт.

Роланд достал конверт, разорвал. Думал он о том, как точно удалось Сюзан подобрать слова. И как ловко она все проделала.

Ален навис над его левым плечом, Катберт — над правым, когда он развернул клочок бумаги. Тот же аккуратный почерк, слов чуть больше, но смысл совершенно иной.

В миле от города в сторону СИТГО есть апельсиновая роща. Встречай меня там на восходе луны. Приходи один.

С.

А ниже, прописными буковками:

ЗАПИСКУ СОЖГИ.

— Мы будем страховать тебя, — вырвалось у Алена. Роланд кивнул.

— Да. Только держитесь подальше. — И сжег записку.

К апельсиновой роще, ухоженному прямоугольнику с двенадцатью рядами апельсиновых деревьев, вели полузаросшие травой колеи от тележных колес. Роланд прибыл с наступлением темноты, но за полчаса до того, как быстро убывающая Мешочная Луна в очередной раз всплыла над горизонтом.

И пока Роланд бродил вдоль одного из рядов, прислушиваясь к механическим звукам, доносящимся с севера (что-то скрежетало, грохотало, ухало), его охватила острая тоска по дому. Возможно, вызвал ее тонкий апельсиновый аромат, едва прорывающийся сквозь густую вонь нефти. Эта карликовая роща вроде бы ничем не напоминала громадные сады Нью-Канаана… да только напоминала. Создавала ощущение покоя и неспешности, указывала, что цивилизация складывается не только из крайних необходимостей. Вот и в данном случае он подозревал, что толку от этой рощи — чуть. Вырастающие так далеко к северу апельсины по кислоте наверняка могли соперничать с лимоном. Однако когда ветерок пролетал меж деревьев, аромат напоминал ему о Гилеаде, и, наверное, впервые он подумал о том, что, возможно, никогда не увидит родного дома… станет странником, таким же, как Мешочник на последней летней луне.

Роланд услышал ее, когда она подошла практически вплотную… будь она врагом, а не другом, он бы успел выхватить револьвер и выстрелить, но она оставила ему лишь несколько секунд. Глаза его вспыхнули от счастья, когда он увидел ее, сердце учащенно забилось.

Она остановилась, когда он повернулся, и просто смотрела на него, по-детски сложив руки на животе. Он шагнул к ней, и руки поднялись, как ему показалось, в испуге. Роланд остановился, ничего не понимая. Но он лишь неправильно истолковал ее жест. Она тоже могла остановиться, но приняла другое решение. Шагнула к нему, высокая юная женщина в юбке-брюках и черных сапогах. Сомбреро висело за спиной, прижатое к толстой косе.

— Уилл Диаборн, мы встретились на счастье и на горе, — успела сказать она дрожащим голосом, а потом он закрыл ей рот поцелуем, и они жадно припали друг к другу под оставшейся четвертушкой Мешочной Луны.

В своей одинокой хижине на Коосе Риа сидела за кухонным столом, склонившись над магическим кристаллом, который полтора месяца назад привезли ей Большие охотники за гробами. Лицо ее купалось в розовом сиянии, но теперь никто не принял бы его за лицо молоденькой девушки. Невероятная жизненная сила (лишь несколько долгожителей Хэмбри хотя бы приблизительно представляли себе, как стара Риа с Кооса) позволила отмерить ей не один жизненный срок, отпущенный обычным людям, но теперь она иссякала: хрустальный шар высасывал ее, как вампир — кровь. За ее спиной комната стала еще более грязной и захламленной. В эти дни у нее не находилось времени на уборку: шар не отпускал ее от себя. Если она не смотрела в него, то думала о том, чтобы посмотреть…

О да! Чего она только не увидела!

Эрмот обвился вокруг ее худых ног, возбужденно шипя, но она словно и не замечала его. Склонилась еще ниже над хрустальным шаром, зачарованная тем, что видела в нем.

Девушку, которая приходила к ней и которую она признала чистой и непорочной. И юношу, которого она увидела, впервые взглянув в шар. Того самого, которого приняла за стрелка, прежде чем поняла, что он слишком молод.

Глупая девчонка, которая пришла к Риа, напевая какую-то дурацкую песенку, зато ушла молча, как рыба. Непорочная тогда и, возможно, непорочная до сих пор (во всяком случае, она целовалась и обжималась с юношей с жадностью и скромностью девственницы), но вряд ли она останется таковой, если они и дальше будут заниматься тем, чем занимались сейчас. Похоже, Харта Торина будет ждать неприятный сюрприз, когда он уложит свою вроде бы невинную молодую наложницу в постель. Конечно, есть способы обмануть мужчину (мужчины просто молили о том, чтобы их обманули), к примеру, очень кстати может оказаться пузырек с кровью поросенка, но девчонка об этом не знает. И поделом ей! Подумать только, она сможет увидеть, как эта заносчивая нахалка расстанется с честью. Прямо отсюда, с помощью этого чудесного кристалла! Великолепно! Замечательно!

Риа едва не ткнулась носом в хрустальный шар, запавшие глазницы залил розовый огонь. Эрмот, чувствуя, что на него внимания не обратят, уполз от стола в поисках какой-нибудь живности. Масти отпрянул от змея, выплевывая кошачьи ругательства, шестиногая уродливая тень заплясала по стене.

Роланд почувствовал, что сейчас эмоции возьмут верх над рассудком. Но каким-то образом ему удалось отступить на шаг. Отступила и Сюзан, с широко раскрытыми глазами, раскрасневшимися щечками. Он видел заливший их багрянец даже в слабом свете месяца. Низ живота у него так и налился свинцом.

Сюзан повернулась вполоборота, и он увидел, что сомбреро съехало набок. Протянул дрожащую руку, поправил его. Она сжала его пальцы, потом наклонилась, чтобы поднять перчатки для верховой езды, которые сбросила, потому что хотела ощущать под ладонями его кожу. Когда разогнулась, кровь отхлынула от головы, и Сюзан покачнулась. И упала бы, если б не его руки, ухватившие ее за плечи. Когда она повернулась к нему, в глазах у нее застыла тревога.

— Что же нам делать? Уилл, что же нам делать?

— То, что считаем достойным. Как мы всегда делали. Как учили нас наши отцы.

— Это безумие.

Роланд, который не находил в происходящем ничего безумного, предпочел промолчать.

— Ты знаешь, как это опасно? — спросила она и продолжила, прежде чем он успел ответить: — Да, ты знаешь. Я вижу, что знаешь. Если нас увидят вместе, последствия будут серьезными. Если нас увидят…

По ее телу пробежала дрожь. Роланд протянул руки, чтобы привлечь ее к себе, но она отпрянула назад.

— Лучше не надо, Уилл. Если ты обнимешь меня, мы так и будем целоваться. Или таковы и были твои намерения?

— Ты знаешь, что нет.

Она кивнула.

— Твои друзья нас охраняют?

— Да. — Тут его лицо неожиданно осветила улыбка, которая так ей нравилась. — Но они достаточно далеко и не видят нас.

— Возблагодарим за это богов. — Она рассмеялась, потом приблизилась к нему вплотную, и ему с большим трудом удалось подавить желание прижать ее к себе. Сюзан же пристально смотрела ему в глаза. — Кто ты на самом деле. Уилл?

— Практически тот, за кого себя выдаю. В этом-то все и дело, Сюзан. Меня и моих друзей послали сюда не потому, что мы пили и дебоширили, но нас посылали и не с тем, чтобы мы раскрывали вражеские заговоры. Мы — обычные мальчишки, которых в минуту опасности отправили в более спокойные места. Все, что произошло потом… — Роланд покачал головой, показывая, что тут он бессилен, а Сюзан вновь вспомнила слова отца о том, что ка — тот же ветер, ураган. Налетая, он может унести твоих кур, твой дом, твой амбар. Даже твою жизнь.

— А Уилл Диаборн — настоящие имя и фамилия?

Он пожал плечами.

— Одно имя ничем не отличается от другого, если сердце подсказывает, что обмана нет. Сюзан, сегодня ты побывала во дворце мэра. Мой друг Ричард видел, как ты скакала…

— Да, на примерке. В этом году я выбрана Девушкой Жатвы… это выбор Харта, я тут ни при чем. Глупость, конечно, и переживания для Олив, но ничего не поделаешь.

— Ты будешь самой прекрасной Девушкой Жатвы. На все времена. — Голос его звучал абсолютно искренне, и Сюзан вновь зарделась. На этот раз от удовольствия. Между обедом в полдень и праздничным костром с фейерверками в сумерках Девушке Жатвы предстояло появиться на людях в пяти костюмах, один красивее другого (в Гилеаде костюмов было девять, так что Сюзан не знала, что ей, можно сказать, повезло), и она с радостью надела бы все пять для Уилла, будь он Юношей Жатвы. Но в этот год в юноши определили Джейми Макканна, бледного и некрасивого подростка, заменившего Харта Торина, который явно не проходил по возрасту. А еще с большей радостью она надела бы для него шестой костюм — серебристую рубашонку на тонких бретельках и подолом, едва прикрывающим бедра. Этот костюм предназначался для глаз Марии, ее служанки, Кончетты, портнихи, да самого Харта Торина. В этом костюме ей, наложнице, предстояло возлечь на ложе старика после завершения праздника.

— Когда ты была там, ты видела мужчин, которые называют себя Большими охотниками за гробами?

— Я видела, как Джонас и еще один, в плаще, разговаривали во дворе.

— А Дипейпа не видела? Рыжеволосого?

Она покачала головой.

— Ты знаешь игру в «Замки», Сюзан?

— Да. В детстве отец показывал мне, как в нее играть.

— Тогда ты знаешь, что красные фигуры устанавливаются на одном краю доски, а белые — на другом. Как они обходят Холмы или Укрепления и, маскируясь, подкрадываются друг к другу. В Хэмбри происходит то же самое. Как и в игре, теперь главный вопрос — кто первым обнаружит себя. Ты понимаешь?

Она тут же кивнула.

— В игре тот, кто первым высунулся из-за Укреплений, подставляется под удар.

— В жизни тоже. Всегда. Но иногда оставаться в Укрытии очень трудно. Я и мои друзья пересчитали все, что мы решились пересчитать. Считать остальное…

— К примеру, лошадей на Спуске.

— Да, именно так. Считать лошадей все равно что высунуться из-за Укрытия. Или волов, которые, как нам известно…

Ее брови взлетели вверх.

— В Хэмбри нет волов. Вы, должно быть, ошиблись.

— Ошибки нет.

— Где?

— На «Рокинг Аш».

Брови опустились, сошлись у переносицы.

— Это ранчо Ласло Раймера.

— Да… брата Кимбы. Но в Хэмбри в эти дни можно найти и другие сокровища, припрятанные по разным углам. Лишние фургоны, лишняя упряжь, лишние мешки и бочки с провиантом. Чего только не распихано по амбарам и сараям членов Ассоциации конезаводчиков…

— Уилл, нет!

— Да. И это еще не все. Но начать их считать — значит высунуться. Подставиться, обречь себя на поражение. Последние дни стали для нас сущим кошмаром… мы пытаемся изображать бурную деятельность, лишь бы не перейти на Спуск, где таится главная опасность. Но не смотреть туда нам все труднее и труднее. А недавно мы получили сообщение…

— Сообщение? Как? От кого?

— Думаю, тебе об этом лучше не знать. Но из сообщения мы поняли, что некоторые из ответов, которые мы ищем, могут обнаружиться на СИТГО.

— Уилл, ты думаешь, эти ответы помогут мне узнать, что случилось с моим отцом?

— Точно не знаю. Возможно и помогут, но уверенности в этом у меня нет. Одно мне понятно: так я смогу сосчитать нечто важное, не боясь, что меня застукают за этим занятием. — Кровь его достаточно остыла, и теперь он мог держать ее за руку. И Сюзан уже пришла в себя. Но на всякий случай надела перчатки. Береженого Бог бережет.

— Пошли. Я знаю тропу.

В слабом свете луны Сюзан вывела его из апельсиновой рощи, и они направились к скрипу и грохоту нефтяного поля. От этих звуков по спине Роланда побежал холодок. Он пожалел, что не взял с собой один из револьверов, запрятанных под половицами бункера «Полосы К».

— Ты можешь доверять мне, Уилл, но это не значит, что я могу тебе помочь, — говорила Сюзан еле слышно. — Всю жизнь я прожила неподалеку от нефтяного поля, но бывала там считанные разы. Поначалу в детстве, с мальчишками.

— А потом?

— С отцом. Его всегда интересовали Древние, и тетя Корд говорила, что он плохо кончит, если будет совать нос в их наследство. — Сюзан шумно сглотнула. — И он действительно плохо кончил, хотя я сомневаюсь, что Древние имели к этому хоть малейшее отношение. Бедный отец.

Они подошли к проволочному ограждению. За ним, как часовые, высились нефтяные вышки, огромные, как лорд Перт. Сколько из них работает, подумал Роланд. Вроде бы она говорила, девятнадцать. А какие ужасные звуки они издавали! Словно кто-то душил жутких чудовищ. Разумеется, дети могли пойти сюда, только выпендриваясь друг перед другом. Это же царство призраков.

Он раздвинул две проволоки, чтобы она могла проскользнуть между ними. потом она проделала то же самое для него. Оказавшись по другую сторону забора, Роланд увидел на ближайшем столбе ряд белых фарфоровых цилиндров. По одному на каждую проволоку.

— Ты понимаешь, для чего они? — спросил он Сюзан, постучав по одному из цилиндров.

— Да, когда-то по проволоке пропускали электрический ток. Чтобы сюда не приходили посторонние. — Она помолчала, потом добавила: — Когда ты прикасаешься ко мне, по мне тоже пробегает электрический ток.

Он поцеловал ее в шею, пониже уха. Она задрожала всем телом, прижалась к нему, тут же отстранилась.

— Надеюсь, твои друзья хорошо нас охраняют.

— Можешь не сомневаться.

— Какой сигнал опасности?

— Крик ночного ястреба. Я очень бы хотел, чтобы мы его не услышали.

— Я тоже. — Они взялись за руки и двинулись дальше.

Когда впереди первый раз полыхнул выброс попутного газа, Уилл едва слышно выругался (так эмоционально на памяти Сюзан ругался только ее отец), а его свободная рука цапанула бедро.

— Успокойся! Это всего лишь свечка! Газовая труба!

Он заметно расслабился.

— Его они и используют, так?

— Да. На газе работает несколько машин… все равно что игрушки. Одна делает лед.

— При встрече шериф угостил нас чаем со льдом.

На второй выброс, ярко-желтый, с синим отливом. Роланд никак не отреагировал. Разве что без особого интереса взглянул на три газовые емкости позади устройства, которое жители Хэмбри называли «свечкой». Рядом лежала груда ржавых баллонов, в которые, должно быть, закачивали газ перед отправкой заказчику.

— Ты видел это раньше? — спросила Сюзан. Он кивнул.

— Наверное, Внутренние феоды странные и удивительные. — Голос ее звучал застенчиво.

— Я начинаю думать, что на Внешней Дуге странностей ничуть не меньше. — Он повернулся, вытянул руку. — Что это за сооружение? Осталось от Древних?

— Да.

В восточной части СИТГО земля резко уходила вниз. Склон зарос лесом, но его прорезала широкая просека. Внизу Роланд увидел полуразрушенное здание, окруженное грудами битого кирпича и обвалившимися дымовыми трубами, которые связывала сложная система трубопроводов. Роланд догадался об этом по одной устоявшей дымовой трубе. Что бы ни делали там Древние, при этом вырабатывалось много дыма.

— Там находили немало полезного, когда мой отец был еще ребенком,

— пояснила Сюзан. — Бумагу и даже самопишущие ручки. Они еще писали… немного, если их хорошенько трясти. — Она указала на участок слева от здания, квадратную площадку, на которой ржавели несколько остовов необычных, безлошадных фургонов Древних. — Когда-то там стояли и другие, похожие на баллоны для газа, только гораздо, гораздо больше. Огромные серебристые сосиски. И они не ржавели, как те, что мы сейчас видим. Не знаю, что с ними стало, может, кто-то приспособил их для хранения воды. Я бы этого делать не стала. Они принесут беду, даже если и не отравлены.

Сюзан повернулась к нему, и Роланд поцеловал ее в губы.

— Уилл, как это ужасно для тебя.

— Как это ужасно для нас обоих. — И тут их соединил долгий, полный душевной муки взгляд, на который способны только юные. Наконец они разорвали его и двинулись дальше, залитые лунным светом.

Она не могла сказать, что пугает ее больше — несколько вышек, что еще качали нефть, или те, что стояли застывшими памятниками. Одно она знала наверняка: никакая сила на свете не могла заставить ее забраться на нефтяное поле в одиночку, не ощущая рядом плеча близкого друга. Насосы визжали, то и дело надсадно скрипели цилиндры, через определенные интервалы «свечка» выстреливала языком пламени, и их фигуры отбрасывали на землю длинные тени. Сюзан жадно ловила крик ночного ястреба, но слышала лишь механический грохот.

Они вышли к широкой полосе, на которой не росло ни травинки (когда-то это была дорога для технического обслуживания нефтепровода), разделявшей нефтяное поле пополам. Посередине тянулась металлическая труба с заржавевшими швами. Она лежала в бетонной канаве, и над уровнем земли возвышалась только малая ее часть.

— Что это? — спросил он.

— Труба, по которой нефть поступала в здание внизу. Когда-то. Она давно уже стоит сухая.

Роланд присел, осторожно просунул руку между ржавой поверхностью трубы и бетоном. Сюзан нервно наблюдала за ним, кусая губу, чтобы не сказать что-нибудь очень женское, выдать охвативший ее страх. Вдруг его укусит паук? А если рука застрянет? Что им тогда делать?

О последнем она волновалась напрасно, потому что руку он вытащил. Черную, блестящую от нефти.

— Сухая, говоришь? — Он улыбался. Она лишь могла покачать головой, не веря своим глазам.

Вдоль трубы они дошли до свалившихся на дорогу ворот. Труба (теперь, даже в слабом свете луны. Сюзан видела нефть, сочившуюся из швов) выныривала по другую сторону ворот. Они же прошли по ним. Всякий раз, когда Роланд брал ее за руку, чтобы помочь, у нее замирало сердце. Если он это не прекратит, я взорвусь как свечка, подумала Сюзан и рассмеялась.

— Сюзан.

— Не обращай внимания, Уилл, это нервы.

И, миновав ворота, они вновь обменялись долгими взглядами, а потом двинулись вниз по склону. Она обратила внимание на обрубленные нижние ветви сосен. Наплывы смолы на обрубках белели в лунном свете. И рубили ветви не так уж давно. Она указала на это Уиллу, который кивнул, но ничего не сказал.

У подножия холма труба отрывалась от земли и вползала на ряд металлических колонн. Длина эстакады составляла примерно семьдесят ярдов. Далее труба загибалась вниз и резко, как отрезанная, обрывалась. Под открытым торцом трубы чернело озерцо засыхающей нефти. Сюзан поняла, что засыхает нефть довольно-таки давно: об этом говорили трупы птиц, которые садились на нефть, чтобы посмотреть, а что это такое, залипали и умирали медленной, мучительной смертью.

Она смотрела на озерцо и погибших птиц широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами, пока Уилл не похлопал ее по ноге. Он-то уже сидел на корточках. Присела и она, проследив за движением его пальца. И придя в полное замешательство. Уилл показывал ей на следы.

Очень большие следы. Они могли принадлежать только…

— Волы, — выдохнула Сюзан. — Да. И шли они оттуда. — он указал на срез трубы, — …и туда, — он развернулся на корточках и ткнул пальцем в сторону заросшего лесом склона. Теперь она видела то, что ей, дочери лошадника, следовало разглядеть с самого начала. Кто-то предпринял неуклюжую попытку замаскировать следы. Их где разровняли, где присыпали землей, но они, конечно же, остались. Она даже подумала, что знает, какую ношу тянули волы, и по лицу Уилла поняла, что для него это тоже не тайна.

Следы уходили от трубы двумя широкими дугами. Сюзан и Уилл Диаборн пошли вдоль правой. Она не удивилась, увидев, что кое-где на следы волов накладываются колеи. Неглубокие — лето выдалось сухим, и земля превратилась в камень, но все-таки заметные. То есть груз перевозили тяжелый. Естественно, иначе зачем связываться с волами?

— Смотри. — Они подошли к опушке, и Уилл указал на землю. В конце концов она увидела то, что привлекло его внимание, но для этого ей пришлось присесть на корточки. До чего же острые у него глаза, подумала Сюзан. Прямо-таки нечеловеческие. Следы от сапог. Не свежие, но не отпечаткам копыт волов и колеям.

— Вот эти оставил тот, что ходит в плаще, — добавил Уилл, указав на два особенно четких следа. — Рейнолдс.

— Уилл! Ты не можешь этого знать!

Он в изумлении уставился на нее, потом рассмеялся.

— Конечно, могу. Он ходит, чуть подворачивая ногу… левую. Это же видно. — Он провел пальцем над следом, вновь рассмеялся, увидев, как она смотрит на него. — Это не волшебство, Сюзан, дочь Патрика, только умение читать следы.

— Откуда ты так много знаешь? Такой молодой? — спросила она. — Кто ты, Уилл?

Он поднялся и заглянул ей в глаза. Девушка была высокая, так что ему не пришлось сильно наклонять голову.

— Меня зовут не Уилл, а Роланд. И теперь я вверил свою жизнь тебе в руки. Тут у меня возражений нет, но, возможно, теперь я рискую и твоей жизнью. Ты должна хранить этот секрет. Он смертельно опасен.

— Роланд, — она словно пробовала имя на язык.

— Да. Какое имя тебе нравится больше?

— Настоящее. — без запинки ответила она. — Это благородное имя, сомнений тут быть не может.

Он с облегчением улыбнулся и с этой улыбкой стал совсем юным.

Сюзан поднялась на цыпочки, притронулась губами к его губам. Поцелуй, поначалу такой целомудренный, расцвел, как цветок: губы медленно раскрывались, наливаясь жаром. Она почувствовала, как его язык коснулся ее нижней губы, и встретила его своим, сначала застенчиво, потом более решительно. Его руки обняли ее за спину, потом сместились вперед. Осторожно легли на нижние полукружья, двинулись к соскам. Она застонала от удовольствия, не отрываясь от его губ. А когда он прижал ее к себе и начал целовать в шею, она почувствовала каменную твердость пониже ремня, как раз напротив той части ее тела, что таяла, как масло на сковороде. Эти два органа предназначались один для другого, она — для него, он — для нее. Ка проявила себя в чистом виде, налетев, как ветер, и она покорно согнулась под ним, забыв про честь и обещания.

Она раскрыла рот, чтобы сказать ему об этом, и тут ее охватило странное, но удивительно сильное чувство: за ними наблюдают. Нелепо, такого просто быть не могло, но она знала, что наблюдают. Она отступила от Роланда, пошатнулась, но удержалась на ногах.

— Убирайся, старая сука, — выдохнула Сюзан. — Если ты шпионишь за нами, уж не знаю, как тебе это удается, убирайся немедленно!

На холме Коос Риа отпрянула от хрустального шара, изрыгая проклятия низким и скрипучим голосом, шипя словно змея. Она не знала, что сказала Сюзан, звуки магический кристалл не доносил, только изображение, но поняла, что девушка почувствовала ее присутствие. А как только это произошло, изображение пропало. Хрустальный шар еще раз блеснул розовым и потух, а потом никакие ее потуги не смогли его оживить.

— Ладно, пусть будет так. — Ведьма наконец сдалась. Она помнила эту наглую жеманную девицу (со своим молодым человеком она не жеманничала, не так ли?), которую загипнотизировала на крыльце, помнила, что приказала ей сделать, когда та потеряет девственность, и заулыбалась. К ней вновь вернулось хорошее настроение. Ибо, если ее лишит девственности этот бродяга, а не Харт Торин, его высокопревосходительство мэр Хэмбри, смеха будет еще больше, не так ли?

Риа сидела в своей вонючей хижине и мерзко хихикала.

Роланд, широко раскрыв глаза, смотрел на Сюзан, пока та рассказывала о визите к Риа (последние манипуляции, связанные с «доказательством чистоты», она опустила). Страсть его остывала, он снова смог обрести контроль над собой. Страсть эта, которой он дал волю, грозила не столько ему или его друзьям (в этом он, во всяком случае, старался убедить себя), а Сюзан. Ее положению в Хэмбри, ее чести.

— По-моему, у тебя разыгралось воображение, — изрек он, когда Сюзан выговорилась.

— А я думаю, что нет, — с нажимом ответила она.

— Или в тебе заговорила совесть. Она опустила глаза и не ответила. — Сюзан, я ни за что в жизни не причиню тебе вреда.

— И ты меня любишь? — Глаз она не поднимала.

— Да, люблю.

— Тогда больше не ласкай меня и не целуй… этой ночью. Я просто не выдержу.

Он молча кивнул и протянул руку. Она ее взяла, и они двинулись в том направлении, в котором и шли, когда неожиданно отвлеклись от дела.

Еще в десяти ярдах от первых деревьев они увидели блеск металла, несмотря на густую растительность. Слишком густую, подумала Сюзан. Такой густой она быть не может. Естественно, густоты добавили ветви, срубленные нижние ветви сосен, мимо которых они проходили. Их использовали, чтобы замаскировать большие серебристые цистерны, которые раньше стояли на площадке. Серебристые цистерны перетащили под деревья, судя по всему, с помощью волов… а затем закрыли ветвями. Но зачем?

Роланд пригляделся к зеленой изгороди, потом снял несколько ветвей. Образовался напоминающий дверь проход, и он предложил Сюзан войти.

— Будь повнимательнее, — предупредил он. — Я сомневаюсь, что они поставили ловушки или растяжки, но осторожность не повредит.

За зеленой изгородью цистерны стояли в ряд, как игрушечные солдатики на плацу, и Сюзан сразу поняла, почему потребовалась маскировка: их оснастили новыми колесами из дуба, высотой ей по грудь. Каждое по ободу аккуратно обили железной полосой. Колеса сделали совсем недавно, так же как и кованые ступицы. Сюзан знала, что во всем феоде только одному кузнецу под силу такая сложная работа — Брайану Хуки, к которому она ходила за новыми подковами для Фелиции. Брайану Хуки, который улыбался и хлопал ее по плечу, как близкого друга, когда она пришла с отцовской сумкой на плече. Брайану, одному из лучших друзей Пата Дельгадо.

Она вспомнила, как оглядывалась, и думала, что для Брайана настали хорошие времена. Разумеется, в этом она не ошиблась. Ему пришлось поработать. Хуки изготовил немало ступиц и ободов, за что ему кто-то заплатил. Возможно, Элдред Джонас. А скорее всего Кимба Раймер. Харт? Она не могла в это поверить. Харта в это лето занимали совсем другие проблемы.

За цистернами тянулась тропа. Роланд медленно пошел по ней, заложив руки за спину, как проповедник, читая непонятные слова, выведенные на серебристом металле: СИТГО, САНОКО, ЭККСОН, КОНОКО. Один раз остановился, прочитал:

— «Чистое топливо для лучшего завтра», — фыркнул: — Насчет лучшего они погорячились. Вот оно, это завтра.

— Роланд… я хочу сказать, Уилл… кому они нужны?

Он ответил не сразу, повернулся и зашагал назад. Четырнадцать цистерн стояли по одну сторону внезапно ожившей нефтяной трубы и, Сюзан догадалась, столько же по другую. По ходу Роланд постучал пальцами по одной цистерне. Ему ответил глухой звук. В цистерны залили ни на что не годную нефть с СИТГО.

— Как я понимаю, наполнили их достаточно давно, — наконец заговорил Роланд. — И я сомневаюсь, что Большие охотники за гробами проделали все это сами, но несомненно, они контролировали ход работ. Сначала установку новых колес взамен сгнивших резиновых, потом заливку. Они использовали волов, чтобы перекатить их сюда, к подножию холма, потому что им это удобно. Точно так же, как удобно пасти лишних лошадей на Спуске. Потом, когда появились мы, они замаскировали цистерны. На всякий случай. Мы, конечно, глупые дети, но вдруг озадачимся вопросом, а чего это на нефтяном поле стоят двадцать восемь доверху наполненных цистерн с новыми колесами. Поэтому они пришли и замаскировали цистерны.

— Джонас, Рейнолдс и Дипейп.

— Да.

— Но почему? — Она взяла Роланда за руку и повторила вопрос. — Кому они нужны?

— Фарсону, — ответил Роланд с тем спокойствием, которого не чувствовал. — Благодетелю. Или Доброму Человеку, как ни назови. Альянсу известно, что он нашел боевые машины. Они остались то-ли от Древних, то ли еще от кого-то. Однако Альянс их не боится, потому что они не работают. Стоят, как памятники. Некоторые думают, что Фарсон сошел с ума, если полагается на сломанную технику, но…

— Но, может, они и не сломаны. Может, им просто не хватает нефти. И, может, Фарсон это знает.

Роланд кивнул.

Она прикоснулась к одной из цистерн. Пальцы покрыла масляная пленка. Она потерла их друг о друга, понюхала, потом наклонилась, сорвала клок травы, чтобы вытереть руки.

— В наших машинах нефть не работает. Такие попытки предпринимались. Она их забивает.

Роланд вновь кивнул.

— Мой от… во Внутренних феодах об этом известно. На это там и рассчитывают. Но если Фарсон пошел на крайние средства… отправил сюда часть своих людей, чтобы они привезли цистерны, значит, или он знает, как разжижить нефть, или думает, что знает. Если он сможет навязать силам Альянса битву в таком месте, где быстрое отступление невозможно, и сумеет использовать боевые машины вроде тех, что передвигаются на гусеницах, он выиграет не просто сражение. Он уничтожит десять тысяч всадников и победит в войне.

— Но ваши отцы знают о?..

Роланд раздраженно мотнул головой. Как много известно их отцам — это один вопрос. Как они воспользуются имеющимися у них сведениями — другой. Какие силы движут ими… насущная необходимость, страх, фантастическая гордость, которая также передавалась от отца к сыну, из поколения в поколение, от самого Артура из Эльда — третий. Он мог высказать лишь свои предположения.

— Я думаю, они больше не могут тянуть с решающим ударом по Фарсону. Если протянут, Альянс может развалиться сам по себе. А вместе с ним погибнет и немалая часть Срединного мира.

— Но… — Она замолчала, прикусила губу, покачала головой. — Фарсон же должен это знать… понимать… — Она посмотрела на Роланда широко раскрытыми глазами. — Древние шли дорогой смерти. Все это знают.

Роланд из Гилеада вспомнил повара Хакса, болтающегося на веревке, и грачей, подбирающих хлебные крошки под ногами мертвеца. Хакс умер за Фарсона. А до того травил детей по поручению Фарсона.

— Джон Фарсон — это смерть, — мрачно ответил он.

Они вернулись в апельсиновую рощу. Влюбленным казалось, что прошли часы, хотя на самом деле по СИТГО они бродили чуть больше сорока пяти минут. Последняя луна лета, от которой осталась яркая четвертушка, продолжала сиять над их головами.

Она повела его к тому ряду, где привязала коня. Пилон покивал и тихонько заржал, приветствуя Роланда. Тот повернулся к Сюзан.

Кто сможет вспомнить радости и горести юных лет? Мы помним нашу первую любовь не более отчетливо, чем видения, которые посещают нас в горячечном бреду. Нет нужды говорить, что в ту ночь, под тающей луной, Роланд Дискейн и Сюзан Дельгадо изнемогали от желания. Но они изо всех сил боролись с собой, полагая, что им должно вести себя именно так, а не иначе.

Они сошлись вплотную, отпрянули, обменялись отчаянными взглядами, вновь сошлись, опять отпрянули, замерли. Она вспомнила произнесенные им слова о том, что он ради нее готов на все, но не разделит ее с другим мужчиной. Она не хотела, а может, не могла нарушить обещание, данное мэру Торину, и, похоже, Роланд не хотел (или не мог) нарушить это обещание за нее. В этом и заключался весь ужас: ка — все равно что ветер, ураган, но честь и обещания брали верх.

— Что же нам теперь делать? — спросила она пересохшими губами.

— Не знаю. Я должен подумать, подумать с друзьями. С теткой у тебя проблем не будет? Она не захочет знать, где и с кем ты была?

— Ты тревожишься из-за меня, Уилл, или из-за себя и своих планов?

Он не ответил, только посмотрел на нее. Мгновение спустя Сюзан отвела взгляд.

— Извини, я причинила тебе боль. Нет, приставать ко мне она не будет. Я часто езжу по ночам, хотя и не так далеко от дома.

— Но она не знает, как далеко ты сегодня заехала?

— Нет. В эти дни мы стараемся избегать друг друга. Мы сейчас что две пороховые бочки в одном доме. — Она протянула к нему руки. Перчатки еще раньше засунула за пояс, и ее холодные пальцы сомкнулись на его. — Такое расставание не из лучших.

— Не говори так, Сюзан.

— Говорю. Должна. Как бы все ни обернулось, я люблю тебя, Роланд.

Он обнял ее и поцеловал, а когда освободил ее губы, она наклонила его голову и прошептала в самое ухо:

— Если ты любишь меня, так люби. Заставь меня нарушить данное мною обещание.

Долго-долго у нее не билось сердце: он не отвечал, и она продолжала надеяться. Потом он качнул головой. Один раз, но решительно.

— Сюзан, я не могу.

— Для тебя честь выше любви ко мне? Да? Что ж, пусть так и будет.

— Она высвободилась из его объятий, заплакала, не пожелала заметить руки, которая легла на ее сапог, когда она запрыгнула в седло, — безмолвной просьбы не жечь мосты. Отвязала Пилона и толкнула его ногой в бок. Роланд окликнул ее чуть громче, но она бросила Пилона в галоп и умчалась до того, как спала поднявшаяся в ней волна белой ярости. Он не хотел брать ее после другого мужчины, а когда она давала обещание Торину, то понятия не имела о существовании Роланда. А если так, как он смел настаивать на том, что ответственность за потерю чести и последующий стыд должны лечь только на нее? Потом, лежа без сна в кровати. Сюзан осознала, что он ни на чем и не настаивал. И она еще не успела выехать из апельсиновой рощи, когда коснулась лица мокрой рукой и поняла, что он тоже плакал.

Роланд ехал по пустынной дороге, пытаясь взять под контроль бушующие в нем чувства. Он пытался заставить себя думать о том, как использовать новые сведения, добытые в СИТГО, но мысли его тут же переключались на Сюзан. Дурак ли он, если не взял то, что она сама предлагала? Не разделив то, что она хотела с ним разделить? Если ты любишь меня, так люби. Однако в глубине своего сердца, в той глубине, где особенно ясно звучал голос его отца, он знал, что поступил правильно. И дело тут было не в чести, что бы она там ни думала. Но пусть думает, если хочет. Пусть даже возненавидит его, а потом поймет, сколь велика грозящая им опасность.

Примерно в три часа ночи, уже собираясь повернуть к «Полосе К». Роланд услышал топот копыт, несущийся с запада. Не думая, автоматически, Роланд свернул с дороги и остановил Быстрого за небольшой рощицей. В тишине ночи звуки разносились далеко, так что прошло еще десять минут, прежде чем Роланд увидел всадника, несущегося к Хэмбри за два часа до рассвета. И он узнал этого всадника. Хотя луна давно зашла, ему не составило труда опознать Роя Дипейпа. Рассвет Большие охотники за гробами встретят вместе, подумал Роланд. Повернул Быстрого и поскакал к своим друзьям.

Date: 2015-09-18; view: 292; Нарушение авторских прав