Вдумчивый смех

Так как в обществе, основанном на капиталистических ценностях, политическая и социальная сатира почти обязана ставить их под сомнение, марксист, казалось бы, должен чувствовать себя на Вечнозеленом бульваре как дома. Но, судя по всему, это не так. В действительности, если признать, что в общественном сознании марксизм является синонимом коммунизма (и, очевидно, для их уподобления есть веские причины), то многие фанаты «Симпсонов» наверняка не обрадуются марксистам в Спрингфилде. Когда «Чесотка и Царапка» переходят на другой канал, Красти приходится вместо них представлять другой мультфильм с «самой знаменитой в Восточной Европе командой из кота и мыши – приветствуйте Рабочего и Паразита!» Это мрачный и наводящий скуку взгляд на эксплуатацию рабочего класса, под воздействием которого телестудия Красти быстро пустеет. В эпизоде Brother from the Same Planet [73] агитатор из спрингфилдской коммунистической партии обращается к толпе перед началом футбольного матча. К несчастью для немощного старого активиста, это был «день томатов», и толпа забросала его бесплатными помидорами. В эпизоде Homer the Great [115] дедушка Эйб Симпсон ищет в своем бумажнике доказательство того, что он является членом «братства камнетесов»:

Эйб: Ах, да. Сейчас [роется в бумажнике]… Я «лось», масон, коммунист… президент союза геев и лесбиянок, бес знает почему. Вот, нашел – камнетесы.

Судя по всему, коммунистическая партия одурачила и завербовала очередного запутавшегося старика, или, возможно, это следует понимать в том смысле, что коммунизм – старая и ветхая система, гибель которой радует всех, включая музыкантов из группы Spinal Tap:

Дерек: Не знаю, выиграл ли кто‑нибудь от гибели коммунизма больше, чем мы.

Нигель: Ну, может, люди, живущие в коммунистических странах?

Дерек: О, точно! Об этом я как‑то не подумал (The Otto Show [57]).

В то время как Карл Маркс, от которого одни проблемы, не является желанным гостем в Спрингфилде, Гручо Маркс был замечен в нескольких эпизодах, как лично (в толпе, окружавшей доктора Гибберта в эпизоде Воу‑Scoutz ʼn the Hood [89]), так и будучи перефразированным (причем из всех эпизодов – именно в Scenes from the Class Struggle in Springfield [142]). Мардж, в конце концов осознавшая, что попытки вступить в местный загородный клуб отдалили ее от семьи, отказывается от членства в клубе со словами, выдержанными в духе известного изречения Гручо. «Я бы не хотела вступать в клуб, который желает видеть меня такой», – заявляет Мардж. Эта аллюзия, конечно, оправдана, так как братья Маркс зарабатывали на жизнь разоблачением претенциозности и лицемерия высшего общества. Но эта парафраза поистине великолепна. В то время как Гручо саркастически отвергал объединения с достаточно низкими, позволявшими принять его стандартами, Мардж отказывается от членства в клубе, который допускает присутствия только «такой» Мардж – той, что потратила все свои сбережения на впечатляющее платье, парковала машину так, чтоб ее не заметили, и заставляла семью изменить свое привычное поведение и «просто быть хорошими». В этой роли Мардж чувствует себя некомфортно и отвергает идеологию, которая заставляет ее жертвовать своей индивидуальностью, своей истинной сущностью. Гручо, не чуравшийся подрывной деятельности, но, конечно, не являвшийся марксистом, вдохновляет Мардж на триумфальное отвержение клубного снобизма. И хотя подобным Карлу людям не место в городе, Мардж проявляет истинно марксистскую восприимчивость, когда утверждает свою свободу от репрессивной идеологии. Но финальный эпизод Scenes from the Class Struggle in Springfield [142] может несколько встревожить читателя‑марксиста. Хотя высший класс подвергается язвительной критике, в конце эпизода Симпсоны возвращаются в более привычную обстановку забегаловки «Красти‑бургер»:

Прыщавый паренек (вытирая шваброй пол): Эй, ребята, вы что, только что из театра?

Барт: Вроде того.

Мардж: Знаете, мы поняли, что здесь чувствуем себя уютнее.

Прыщавый паренек: Да вы с ума сошли! Это место – настоящая дыра!

Хотя семья мудро отвернулась от жестокосердых и неискренних членов клуба («надеюсь, она не восприняла мою попытку унизить ее слишком серьезно», – говорит одна из тамошних дам о Мардж), вызов, брошенный семьей Симпсонов обеспеченному и играющему в гольф классу, кажется слабым и безвредным. Слабость этого протеста была предсказана чуть раньше в эпизоде, когда Лиза приходит в ярость, увидев, как дочь Кента Брокмана ругает официанта, который принес ей бутерброд с копченой колбасой вместо морского ушка, но Лиза немедленно отвлекается на человека, едущего верхом на пони – ее любимом животном. Позже она уже сама едет на пони. «Мам, смотри, – кричит она, – я нашла более увлекательное занятие, чем жаловаться».

Если тирада Лизы против высокомерия и плохого обращения со служащими есть всего лишь «жалоба», а пони может заставить ее обо всем забыть, то как нам следует расценивать ее превосходную фразу в преддверии торжественного ужина в честь посвящения Симпсонов в члены клуба: «Я собираюсь спросить собравшихся, знают ли они фамилии своих слуг или имена дворецких?» Непонятно также, как относиться к ее замечанию о Ричи Риче или к любым другим контридеологическим заявлениям, сделанным за прошедшие годы. Конечно, Лиза всего лишь маленькая девочка, которая может легко отвлечься на любимое животное, поэтому, может быть, не стоит слишком строго судить ее за непостоянство. Но данный эпизод свидетельствует о непременном отпоре, которое дает шоу всему тому, что начинает слишком сильно напоминать левацкое мировоззрение, да и вообще любую политическую ангажированность. Складывается впечатление, будто авторы всячески стараются избежать того, что может быть расценено как твердая политическая или общественная позиция. То, что могло бы стать большим камнем в огород обеспеченного класса, оборачивается поражением класса, к которому принадлежит семья Симпсонов, а именно upper‑lower‑middle class [293], как называет его Гомер (The Springfield Connection [126]). Его представители не являются фабричными рабочими или шахтерами, но все же вынуждены заботиться о том, откуда брать деньги и как их правильно потратить. В конце эпизода Scenes from the Class Struggle in Springfield [142] все возвращается на круги своя за счет Симпсонов, которые вновь оказываются на своем месте, в «дыре», где научились чувствовать себя «уютно». В итоге так и непонятно, кто именно является объектом сатиры и что за лучший мир находится вне поля битвы между двумя классами. Учитывая отношение авторов к марксизму, можно предположить, что осмеивается само понятие классовой борьбы. В любом случае, несмотря на отдельные выпады (обычно со стороны Лизы) против разрушительных тенденций капитализма, способность чувствовать себя «уютно» в такой дыре, как «Красти‑бургер», объясняется той буржуазной идеологией, что присуща Мардж. Она весьма близко подошла к революционному моменту, но отступила на позиции вынужденного и бессловесного принятия вещей такими, каковы они есть.

Кажется, что в финальной сцене подрывной заряд начал иссякать, если только не предполагается, что мы должны посочувствовать Симпсонам. Сам Энгельс в часто цитируемом письме к молодому писателю замечает, что автор «не должен преподносить читателю на блюде будущее историческое разрешение описываемых им социальных проблем»[294]. Читатели (или, в данном случае, зрители) должны немного потрудиться сами. Но, кажется, авторы «Симпсонов» делают все возможное, чтобы мы не начали сочувствовать семье или кому‑либо страждущему или борющемуся. Из‑за их явного нежелания примыкать к одной из сторон, насмешкам в равной степени подвергаются слабые и сильные. В то время как Гручо открыто подбрасывал банановую кожуру под ноги богачам, надменным ученым, продажным политиканам, авторы «Симпсонов» разбрасывают их повсюду, поэтому иммигранты, женщины, старики, южане, гомосексуалисты, толстяки, отличники, политические активисты и представители любой маргинальной группы тоже рискуют оказаться под ударом не меньше промышленных магнатов. Кажется, никто не застрахован от критики и насмешки.

Взять, к примеру, портрет рабочего класса. Если отбросить в сторону замечание Лизы, можно было бы ожидать, что насмехавшиеся над богатыми гольфистами авторы встанут на сторону рабочих. В свете отвержения первой группы это кажется разумным предположением. Однако подобная симпатия или эмпатия не является сквозной для шоу в целом. В самом деле, манера изображения рабочих наводит на мысль, что для сценаристов и продюсеров сериала ниспровержение не предполагает ни протеста против несправедливых условий труда, ни борьбы за улучшение жизни рабочего класса. В эпизоде Last Exit to Springfield [76] члены профсоюза («Братство джазовых танцоров, кондитеров и специалистов атомной энергетики»), возглавляемого рабочими Ленни и Карлом (Ленин и Маркс?), не раздумывая, отказываются от «зубной страховки» ради бочонка пива для каждого собрания профсоюза. За этим следует забастовка, и хотя к концу эпизода профсоюз все‑таки достигает своих целей, это происходит лишь благодаря тупости мистера Бернса и президента профсоюза Гомера. В другой серии, также посвященной забастовке, учителя несут плакаты с надписями «Арбуз – это А, прибавка – это Б»[295]и «Дайте, дайте, дайте». Именно профессия характеризует и делает узнаваемыми многих персонажей, и трудно вспомнить хоть одного (кроме Фрэнка Граймса, продержавшегося недолго), кто не был бы растяпой, неудачником, подхалимом, неучем, некомпетентным, аморальным или нечистым на руку специалистом, преступником, а то и просто тупицей. Очевидным примером последнего является, конечно же, Гомер. В одном незабываемом эпизоде Гомер предотвращает взрыв на атомной электростанции Шелбивилля, нажав нужную кнопку наугад.

Такая ничем не связанная всеобъемлющая критика не позволяет определить, против чего именно направлена сатира «Симпсонов». Это как если бы Джонатан Свифт, обвинив англичан в мучениях ирландских бедняков, облил бы презрением самих ирландцев. Поскольку объект критики неопределен или всеобъемлющ, в некоторых эпизодах зрители, наверное, не улавливают суть. Когда католическая церковь оскорбилась пародиями в рекламных роликах, сопровождавших матч на Суперкубок, исполнительный продюсер шоу перед повторным показом изменил ключевую фразу в соответствующем фрагменте серии. Подобное давление наводит на мысль о корпоративном контроле даже над якобы подрывными шоу, но одновременно указывает на тот факт, что сатира, не имеющая четкого представления об идеале, легко переносит исправления. Шоу нападает на все, что угодно, пока это позволяют рекламодатели и зрители. В остальном же – никаких правил.

Без утверждения основных ценностей, без представления о том, как может выглядеть лучший мир, «Симпсоны» соединяют отдельные комические моменты, из которых в совокупности не вырисовывается сколько‑нибудь ясной, последовательной политической позиции, не говоря уже о позиции подрывной. В самом деле, поскольку подобные Scenes from the Class Struggle in Springfield [142] эпизоды заканчиваются реставрацией привычного социального порядка, когда загородный клуб остается на своем месте, а семья Мардж – в своей дыре, шоу подрывает собственную подрывную деятельность и скорее размножает, нежели низвергает те самые институты и общественные отношения, которые оно якобы атакует. Классовые антагонизмы, используемые в качестве повода сострить, укрепляются. Хотя сами по себе шутки могут быть исключительно смешными (неприличными, неожиданными, свежими), в сумме они складываются во взгляд, являющийся одновременно нигилистическим (мишенью выступает все, что угодно) и консервативным (традиционный общественный порядок сохраняется). Сатира рассыпается на отдельные шуточки, и мы возвращаемся туда, откуда вышли – в мир эксплуатации и борьбы. Акцент делается на самой шутке, порой даже одной фразе, на комическом сопоставлении, шокирующем трюизме, внезапно срывающемся с уст младенца. Но что‑либо серьезное, например последовательная политическая или социальная философия, игнорируется. Когда Гомер во время ссоры дочери с албанским учащимся, приехавшим по обмену, произносит одну из своих самых запоминающихся фраз:

Пожалуйста, дети, перестаньте драться. Может быть, Лиза права в том, что Америка – страна больших возможностей, и Адил тоже прав насчет шестеренок капитализма, смазанных кровью рабочих, –

мы не знаем, как на это реагировать[296]. Можем ли мы принимать всерьез хоть что‑то из сказанного Гомером, или это всего лишь очередная остроумная реплика, коих в шоу множество? Имеют ли догадки Гомера такой же вес, как некоторые другие его замечания?

– Ладно, папа, ты сделал много великих вещей, но ты очень стар, а старики бесполезны (Homer the Vigilante [92]).

– Лиза, если тебе не нравится работа, не нужно бастовать. Просто ходишь на работу каждый день и работаешь спустя рукава. Вот это по‑американски (The РТА Disbands [124]).

Большинство зрителей понимают, что мудрый, восприимчивый и диалектически мыслящий персонаж мог бы произнести первую сентенцию, но этот же персонаж не произнес бы две другие реплики. Свойственная Гомеру непоследовательность делает его просто рупором для озвучивания придуманных авторами строк. Каждая шутка смешна в своем узком контексте, но их совокупная ценность почти равна нулю как с позиции усовершенствования мира, так и позиции искусства, правдиво отражающего жизнь и поступки людей. Конечно, «Симпсоны» – это не реалистическая телевизионная программа, но когда персонаж ради произнесения удачной авторской остроты становится еще менее человечным и еще более расплывчатым, зритель никак не может быть с ним солидарен. В данном случае обоснована единственная претензия авторов на подрывную роль, а именно, происходит разрушение характеров. Выживает только шутка. Ничто не имеет особого значения. Дети должны быть бодрыми. Перефразируя Маркса, можно сказать, что все твердое плавится в насмешке.