НЕКОТОРЫЕ БЕСЕДЫ С УМИРАЮЩИМИ 4 page

ПАЦИЕНТКА: Пятьдесят четыре, скоро будет пятьдесят пять.

ВРАЧ: Пятьдесят четыре. И вы болеете, то есть по крайней мере знаете об этом, с 1951 года?

ПАЦИЕНТКА: Верно.

ВРАЧ: Не могли бы вы рассказать нам, как это началось?

ПАЦИЕНТКА: Отчего ж. У нас была небольшая семейная вечеринка, собралась мужнина родня со всего города; это было в 1951 году. Я поднялась наверх, чтобы убрать комнату и принять ванну, и там я заметила у себя бугорок в верхней части груди. Я позвала свояченицу, чтобы посмотреть и посоветоваться, и она сказала, что это может быть серьезно, что следует записаться к врачу. Я так и сделала. Это было в пятницу, а к врачу на прием я попала во вторник, а уже в среду пошла в больницу, чтобы сделать рентгеновский снимок. Там мне сказали, что это злокачественная опухоль. На следующей же неделе мне сделали операцию и грудь удалили.

ВРАЧ: Как вы восприняли это? Сколько вам было лет тогда?

ПАЦИЕНТКА: Мне было за тридцать, да, почти сорок. Я не знаю, по-моему, все считали, что мне конец. Они никак не могли понять, почему я отношусь к этому так спокойно. Правда, меня это даже забавляло. Я сначала и слушать не хотела свояченицу, которая говорила, что это может быть злокачественная опухоль. Словом, отнеслась к этому легкомысленно. А больше всех переживал мой старший сын.

ВРАЧ: Какого он возраста?

ПАЦИЕНТКА: Ему тогда было семнадцать, даже еще не было семнадцати. И он остался дома до тех пор, пока мне не сделали операцию. Только после этого пошел на службу, а то боялся, что я слягу, буду прикована к постели или еще что-нибудь случится. А потом уехал на службу. Все остальное меня мало беспокоило. Единственное, что угнетало, было радиационное лечение после операции.

ВРАЧ: Какого возраста были другие ваши дети? Я так поняла, что у вас не один сын.

ПАЦИЕНТКА: Да, у меня есть другой сын, ему двадцать восемь.

ВРАЧ: Сейчас?

ПАЦИЕНТКА: Сейчас. А тогда он учился в седьмом классе.

ВРАЧ: У вас только двое сыновей?

ПАЦИЕНТКА: Да, двое сыновей.

ВРАЧ: Ваш сын действительно боялся, что вы можете умереть?

ПАЦИЕНТКА: Думаю, да.

ВРАЧ: И уехал.

ПАЦИЕНТКА: И уехал.

ВРАЧ: Как он воспринимал все это в дальнейшем?

ПАЦИЕНТКА: Знаете, я его даже поддразниваю иногда за «больницефобию». Он просто не может меня видеть на больничной койке. Он приходил туда один-единственный раз, когда мне делали переливание крови. Отец иногда просил его принести либо домой, либо мне в больницу что-нибудь такое, что ему, отцу, тяжело нести.

ВРАЧ: Как вам сказали, что у вас злокачественная опухоль?

ПАЦИЕНТКА: Напрямик.

ВРАЧ: Это хорошо или плохо, как вы считаете?

ПАЦИЕНТКА: Мне все равно. Не знаю, как другие, а хочу знать все сразу и иметь об этом свое представление. Я хочу знать раньше других. Иначе начинаешь каждого подозревать в том, что он что-то скрывает, особенно если он уделяет тебе повышенное внимание, начинается путаница... словом, вот так я это понимаю.

ВРАЧ: В любом случае это вызывает у вас подозрительность.

ПАЦИЕНТКА: В общем, да.

ВРАЧ: Итак, с 1951 по 1966 год вы лежали в больнице около двадцати раз.

ПАЦИЕНТКА: Да, кажется, так.

ВРАЧ: Как вы думаете, чему бы вы могли научить нас?

ПАЦИЕНТКА (смеется): Не знаю, мне самой многому нужно учиться.

ВРАЧ: Как вы чувствуете себя физически? Я вижу, на вас корсет; какие-то нарушения в позвоночнике?

ПАЦИЕНТКА: Да, это позвоночник. Мне сделали анкилоз между позвонками год назад, 15 июня, и сказали, чтобы я носила корсет постоянно. Сейчас у меня некоторые неприятности с правой ногой. Но в этой больнице хорошие врачи, думаю, они и с этим справятся. У меня немела нога. Я немного отвыкла ею пользоваться, и у меня словно иголки в ней сидели. Вчера прошло. Я уже могу двигать ногой свободно, чувствую, что она восстановится.

ВРАЧ: А как сейчас ваши злокачественные образования?

ПАЦИЕНТКА: Их не слышно. Мне сказали, что не следует беспокоиться, сейчас неактивный период.

ВРАЧ: Как давно длится этот неактивный период?

ПАЦИЕНТКА: Ну, я думаю, с момента удаления надпочечников. Конечно, я не очень-то много знаю. Но когда врачи говорят мне хорошие вещи, что ж, я не против.

ВРАЧ: Вам приятно их услышать.

ПАЦИЕНТКА: Каждый раз, выходя за дверь, я говорю мужу, что все, я здесь в последний раз, я больше сюда не приду. Последний раз, когда я вышла отсюда, 7 мая, он сам сказал эти слова, так что мне не пришлось их произносить. Но это длилось не долго. Я вернулась сюда 6 августа.

ВРАЧ: У вас на лице улыбка, но в глубине души скорбь и печаль...

ПАЦИЕНТКА: Да, иногда, пожалуй, так и есть.

ВРАЧ: Как вы воспринимаете все это — злокачественные опухоли, двадцать госпитализаций, обе груди удалены, надпочечники удалены...

ПАЦИЕНТКА: И анкилоз позвонков.

ВРАЧ: И анкилоз. Как вы это выдерживаете, откуда у вас берутся силы и что вы об этом думаете?

ПАЦИЕНТКА: Не знаю. Наверное, вера в Бога и врачи помогают мне.

ВРАЧ: Кто больше?

ПАЦИЕНТКА: Бог.

СВЯЩЕННИК: Мы с вами уже говорили раньше на эту тему; несмотря на то, что у вас есть вера, которая поддерживает вас, бывают периоды, когда вы чувствуете себя несчастной?

ПАЦИЕНТКА: Да, конечно.

СВЯЩЕННИК: Периодическая депрессия — это такая вещь, которой очень трудно избежать.

ПАЦИЕНТКА: Да. Пожалуй, я острее чувствую депрессию, когда какое-то время остаюсь в одиночестве. Я думаю о прошлом, и тут же я думаю о том, что нет никакого проку в том, чтобы лежать и думать об этом. Это все позади. Мне лучше бы подумать о будущем. Когда я впервые попала сюда и узнала, что у меня рак и меня будут оперировать... а у меня двое мальчишек дома... я молилась, чтобы меня спасли на то время, пока я их поставлю на ноги.

ВРАЧ: Теперь они выросли, и все в порядке, не так ли? (Пациентка плачет.)

ПАЦИЕНТКА: Извините меня. Это и все, что мне нужно, — хорошо поплакать.

ВРАЧ: Ничего. Я удивляюсь, вот вы говорили о том, что трудно избежать депрессии. А зачем ее нужно избегать?

СВЯЩЕННИК: Да, я употребил неудачное слово. Мы с г-жой Л. говорили о том, как обращаться с депрессией. Фактически речь не о том, чтобы ее избежать, а о том, что ее нужно встретить лицом к лицу и преодолеть.

ПАЦИЕНТКА: Иногда я не могу удержаться от плача. Простите меня...

ВРАЧ: Нет, что вы, я считаю, что это даже нужно.

ПАЦИЕНТКА: То есть вы...

ВРАЧ: Да, я считаю, что если вы будете пытаться избегать ее, то вам еще хуже будет, разве не так?

ПАЦИЕНТКА: Нет, я не согласна с этим. Я считаю, что после того, как дашь себе волю, становится только хуже. Это мое мнение. Потому что каждый, кто побывал в подобном состоянии так долго, как это мне выпало, должен быть благодарен судьбе за то, что было в прошлом. Очень многим людям и этого не досталось.

ВРАЧ: Вы бы попросили дополнительное время?

ПАЦИЕНТКА: Дополнительное время для одной вещи. Несколько месяцев назад я наблюдала это в собственной семье. И, должна сказать, мне очень повезло, что подобное не случилось со мной.

СВЯЩЕННИК: Вы имеете в виду то, что случилось с вашим свояком?

ПАЦИЕНТКА: Да.

СВЯЩЕННИК: Он умер здесь.

ПАЦИЕНТКА: Да, 5 мая.

ВРАЧ: Что же вы имели в виду?

ПАЦИЕНТКА: Он болел недолго. У него не было, как у меня, возможности продержаться дольше. Я не считаю, что он был стар. Его болезнь, если бы он позаботился о ней с самого начала... словом, это была грубая небрежность с его стороны. Как бы то ни было, все произошло очень быстро.

ВРАЧ: Сколько лет ему было?

ПАЦИЕНТКА: Шестьдесят три.

ВРАЧ: Чем он болел?

ПАЦИЕНТКА: У него был рак.

ВРАЧ: И что же, он не обращал на это внимания?

ПАЦИЕНТКА: Он ходил больной полгода, и все говорили ему, чтобы он пошел к врачу, пошел в больницу, словом, обратился за помощью. Он пренебрегал этим до тех пор, пока мог выдержать. Наконец ему пришлось прийти сюда и попросить о помощи. И он, и его жена были крайне возмущены тем, что его жизнь не могут спасти — ведь спасли же мою. Я уже сказала, он ждал до последнего, до тех пор, пока мог выдержать.

ВРАЧ: Можно ли сказать, что дополнительное время — это особое время?,0тличное от всякого другого времени?

ПАЦИЕНТКА: Нет, я не считаю, что оно чем-то отличается. Я так не считаю, я чувствую, что моя жизнь — такая же нормальная, как ц ваша или вот священника. Я не чувствую, что живу взаймы иди что должна за это время сделать что-то большее, чем другие. Я ощущаю мое время так же, как и вы свое.

ВРАЧ: У некоторых людей появляется чувство, что они живут более интенсивно.

ПАЦИЕНТКА: Нет.

ВРАЧ: Быть может, это не у всех одинаково, как вы думаете?

ПАЦИЕНТКА: Нет, нет, я так не думаю. Я знаю, что каждому из нас отпущено свое время и что мой час еще не пришел, вот и все.

ВРАЧ: А не пробовали ли вы хотя бы подумать о том, что за это время следовало бы как-то приготовиться к смерти?

ПАЦИЕНТКА: Нет. Я просто живу изо дня в день, как это было и раньше.

ВРАЧ: И вы никогда не думали, как это происходит и что это значит?

ПАЦИЕНТКА: Нет. Я никогда не думала об этом.

ВРАЧ: А вообще, люди должны об этом думать? Ведь каждому придется умирать.

ПАЦИЕНТКА: По правде сказать, мне никогда не приходилось задумываться о подготовке к смерти. Мне кажется, когда придет время, что-то внутри должно сказать об этом. Я еще не чувствую, что мое время пришло. Я думаю, у меня еще много времени.

ВРАЧ: Что ж, этого никто не знает.

ПАЦИЕНТКА: Не знает. Но я вот себе так думаю: я вырастила двух сыновей, а теперь собираюсь понянчить и внуков.

ВРАЧ: У вас есть внуки?

ПАЦИЕНТКА: Семеро!

ВРАЧ: Так вы теперь ждете, когда они подрастут.

ПАЦИЕНТКА: Я жду, когда они подрастут и появятся правнуки.

ВРАЧ: Когда вы находитесь в больнице, что вам больше всего помогает?

ПАЦИЕНТКА: О, если бы это было возможно, я проводила бы все время с врачами.

СВЯЩЕННИК: Кажется, у меня на этот вопрос есть еще один ответ: у вас всегда есть некая картина будущего, цель, которой вы хотите достигнуть. И вы утверждаете, что единственное, чего вам хочется, — это быть в состоянии уйти домой и свободно передвигаться.

ПАЦИЕНТКА: Это верно. Я хочу снова ходить. Я совершенно уверена, что буду себя чувствовать так же хорошо, как это было много лет назад. Это мое твердое намерение.

ВРАЧ: Как вы считаете, что помогло вам выстоять, не сдаться?

ПАЦИЕНТКА: Я прямо чувствую, что оставила дома единственного человека — моего мужа; и что он еще больший младенец, чем все младенцы вместе взятые. Он диабетик, и из-за этого почти потерял зрение. Мы живем на пенсию по инвалидности.

ВРАЧ: Что он может?

ПАЦИЕНТКА: Он может не много. Из-за плохого зрения он не видит световых сигналов на улице. Когда я была в больнице прошлый раз, он разговаривал с г-жой С., она сидела рядом с его койкой и спросила, видит ли он ее; он сказал, что видит, но расплывчато. Тогда-то я и поняла, что у него сильно ослабло зрение. Он видит самые крупные заголовки в газете, а чуть поменьше может читать только с увеличительным стеклом; следующие размеры он уже не видит.

ВРАЧ: Кто же из вас о ком заботится дома?

ПАЦИЕНТКА: Когда в октябре прошлого года я вышла из больницы, мы решили, что если я буду его глазами, то он будет моими ногами. Таков наш план.

ВРАЧ: Очень хороший план. И он удался?

ПАЦИЕНТКА: Да, он удался прекрасно. Он случайно делает беспорядок на столе, тогда я делаю то же самое умышленно, и он думает, что виной тому не его плохое зрение. Когда что-то с ним случается, споткнется или стукнется, я рассказываю ему, что со мной это тоже случается, а ведь у меня нормальное зрение; тогда он не так расстраивается.

СВЯЩЕННИК: А он, бывает, и расстраивается?

ПАЦИЕНТКА: Да, иногда это ему сильно досаждает.

ВРАЧ: Пробовал ли он использовать собаку-поводыря или специально обучаться движению по улицам? Или хотя бы обсуждались эти вопросы?

ПАЦИЕНТКА: У нас есть домработница от Армии Спасения, она сказала ему, что узнает, чем они могут нам помочь.

ВРАЧ: Товарищество слепых может оценить его потребности; там они обучают, если это необходимо, движению с тростью.

ПАЦИЕНТКА: Да, это было бы неплохо.

ВРАЧ: Получается так, что дома оба вы поддерживаете друг друга и каждый делает то, чего другой не может делать. Поэтому для вас, видимо, очень важно, как он обходится сам, когда вы в больнице.

ПАЦИЕНТКА: Да, меня это тревожит.

ВРАЧ: И все-таки, как он там?

ПАЦИЕНТКА: Вечером готовит ужин и помогают ему дети. Три раза в неделю приходит домработница, делает уборку, гладит белье. Стирает он сам. Я никогда не критикую его работу. Он делает много огрехов, но я говорю ему, что все выглядит хорошо, пусть и дальше так делает, и на нем остается много обязанностей по дому.

ВРАЧ: Вы это говорите ему ради его самочувствия.

ПАЦИЕНТКА: Да, я стараюсь так делать.

ВРАЧ: А как вы сами?

ПАЦИЕНТКА: Я стараюсь не жаловаться на свое самочувствие. Когда он спрашивает меня, как я себя чувствую, я всегда отвечаю, что прекрасно, до тех пор пока мне не становится так плохо, что я говорю ему: меня кладут в больницу. Вот в такой момент он только и узнает, что я болею.

ВРАЧ: Как, и он никогда не просил вас сделать это раньше?

ПАЦИЕНТКА: Нет, я все сама, потому что у меня есть подруга, которая убедила себя, что она серьезно больна, и перебралась в инвалидное кресло. С тех пор я поняла, что жаловаться раньше времени очень неразумно. Я считаю, что ее пример был для меня важным уроком. Она объездила всех врачей в городе, добиваясь от них согласия с тем, что у нее рассеянный склероз. Врачи же у нее так ничего и не нашли. Сегодня она совсем не встает с инвалидного кресла, она просто не может ходить. Я и сейчас не знаю, есть у нее эта болезнь или нет, но вот в таком состоянии она находится уже семнадцать лет.

ВРАЧ: Что ж, это другая крайность.

ПАЦИЕНТКА: Да, но хуже всего эти ее постоянные жалобы... А еще у меня есть одна невестка, так у нее очень чувствительные ногти на руках, а кроме того, ей очень трудно брить себе ноги и другие места... Терпеть не могу их бесконечное нытье, и я себе сказала, что буду жаловаться только тогда, когда совсем плохо станет.

ВРАЧ: У кого еще в вашем роду был такой характер? Ваши родители тоже были такими стойкими?

ПАЦИЕНТКА: Моя мать умерла в 49-м, и я всего два раза видела ее больной. В последний раз это была лейкемия, от нее она и умерла. Отца я помню плохо, но помню его именно больным во время эпидемии гриппа в 1918 году, он тоже тогда и умер, А больше я об отце почти ничего не знаю.

ВРАЧ: Получается, что жаловаться означает умирать; ведь оба они жаловались только перед смертью.

ПАЦИЕНТКА: Да, это верно, это так и есть.

ВРАЧ: Но мы видим и много других людей, которые говорят о своих болях и страданиях, но не умирают.

ПАЦИЕНТКА: Я это знаю. Эту мою невестку знает и священник...

СВЯЩЕННИК: В госпитализации г-жи Л. есть и другая сторона: ее очень уважают и любят другие пациенты. Она приносит утешение и комфорт другим.

ПАЦИЕНТКА: О, я не знаю...

СВЯЩЕННИК: И я иногда удивляюсь, неужели вам не хочется иметь кого-то, кому вы могли бы сами высказать свои чувства, кто утешал бы вас, а не только искал у вас утешения?

ПАЦИЕНТКА: Мне кажется, я не нуждаюсь в утешении. И тем более мне не нужна жалость, я не чувствую себя жалкой. Я чувствую себя так, будто нет ничего настолько плохого, чтобы нужно было жаловаться. Единственное, мне жаль моих несчастных врачей.

ВРАЧ: Как, вам их жаль? Вам не следует их жалеть хотя бы потому, что они не хотят вашей жалости!

ПАЦИЕНТКА: Я знаю, что они не хотят жалости, но когда я представлю себе, как они ходят по палатам и слышат и видят страдания и боли каждого пациента, я готова спорить, что на самом деле им хочется куда-нибудь сбежать. И всему персоналу тоже.

ВРАЧ: Иногда они так и делают.

ПАЦИЕНТКА: Так вот, я их за это не виню.

ВРАЧ: Вы говорили, что сотрудничаете с ними. Не бывает ли так, что вы утаиваете от них информацию, чтобы не перегружать их?

ПАЦИЕНТКА: Ну, нет. Мне кажется, я говорю им все, что на самом деле происходит, и это единственный способ позволить им работать. Как же они смогут кого-то лечить, если больной будет утаивать от них свои страдания?

ВРАЧ: У вас есть ощущение физического дискомфорта?

ПАЦИЕНТКА: Я чувствую себя прекрасно, но, конечно, мне бы хотелось делать все то, что мне хочется.

ВРАЧ: А что вам хочется?

ПАЦИЕНТКА: Встать и пойти прямо домой. И ходить сколько угодно.

ВРАЧ: А потом что?

ПАЦИЕНТКА: А потом... не знаю, что потом. Вероятно, легла бы отдохнуть (смеется). Но я действительно хорошо себя чувствую. Вот в настоящую минуту я не ощущаю нигде ни малейшей боли.

ВРАЧ: И такое состояние у вас со вчерашнего дня?

ПАЦИЕНТКА: Да, до вчерашнего дня у меня были эти покалывания, а теперь они прошли. Это не было так уж страшно, но все-таки меня немного беспокоило то, что последние недели две я не могла ходить по дому так свободно, как привыкла. Я заставляла себя ходить, хотя понимаю, что нужно было признаться себе в этом с самого начала, обратиться за помощью и быть внимательнее к себе, тогда не дошло бы до такой стадии, как теперь. Но я всегда думаю, что завтра станет лучше.

ВРАЧ: То есть вы предпочитаете ждать и надеяться, что все пройдет.

ПАЦИЕНТКА: Я жду и жду, пока не увижу, что лучше не становится. И тогда уже звоню.

ВРАЧ: Вы вынуждены принять это.

ПАЦИЕНТКА: Я вынуждена принять факты.

ВРАЧ: Как же вы представляете себе свои последние дни? Как вы будете их принимать?

ПАЦИЕНТКА: Я подожду, пока эти дни придут. Я надеюсь. Я вспоминаю, как я ухаживала за матерью, прежде чем ее забрали в больницу; я могу сказать, что она приняла это, когда оно пришло.

ВРАЧ: Она знала?

ПАЦИЕНТКА: Она не знала, что у нее лейкемия.

ВРАЧ: Не знала?

ПАЦИЕНТКА: Врачи велели мне не говорить ей.

ВРАЧ: Что вы об этом думаете? Какие у вас чувства по этому поводу?

ПАЦИЕНТКА: Я чувствую, что это было неправильно. Она-то врачу о себе все говорила. И мне кажется, что из-за своего неведения она мешала врачам работать. Она говорила им, что у нее боли в желчном пузыре, сама себя лечила от болезни желчного пузыря и принимала такие лекарства, которые в ее состоянии приносили только вред.

ВРАЧ: Как вы думаете, почему они не сказали ей?

ПАЦИЕНТКА: Да я и не знаю. Не понимаю. Я спрашивала врача, который сообщил мне о лейкемии, что случится, если она узнает, а он ответил только, что она не должна знать.

ВРАЧ: Сколько вам лет было тогда?

ПАЦИЕНТКА: Тогда я уже была замужем... Мне было около тридцати семи.

ВРАЧ: Но вы сделали так, как велел врач.

ПАЦИЕНТКА: Я сделала так, как велел врач.

ВРАЧ: И она умерла, фактически не зная, что происходит, по крайней мере, об этом не было разговора.

ПАЦИЕНТКА: Именно так.

ВРАЧ: В таком случае очень трудно судить о том, как она приняла это.

ПАЦИЕНТКА: Да, это верно.

ВРАЧ: А как лучше для пациента, по вашему мнению?

ПАЦИЕНТКА: О, я думаю, это очень индивидуально. Что касается меня, то мне легче, когда я знаю о себе правду.

ВРАЧ: Да. А ваш отец...

ПАЦИЕНТКА: Мой отец знал, что у него. У него была инфлуэнца. Я видела много пациентов, которые были серьезно больны, но не знали, что у них. Вот священник знает последнюю такую. Она знала, что у нее, но не знала, что умирает. Это была г-жа Дж. Она вела тяжелейшее сражение, она твердо намерена была вернуться домой вместе с мужем. Семья скрывала от нее ее критическое состояние, и она до конца ничего не подозревала. Может быть, для нее это и был лучший способ умереть, я не знаю. По-моему, все зависит от характера. Мне кажется, врачи должны уметь определять лучший способ для каждого конкретного пациента. Им легче оценить особенности того или иного больного.

ВРАЧ: Словом, они должны решать этот вопрос на индивидуальном уровне?

ПАЦИЕНТКА: Я считаю, да.

ВРАЧ: Все-таки нельзя обобщать. Нет, мы согласны с тем, что мы не умеем это делать. Чего же мы хотим добиться здесь? Мы хотим познакомиться с каждым пациентом и пытаемся понять, каким образом можно помочь человеку такого типа. Вот я думаю, что вы представляете собой бойцовский тип, вы будете сами делать все, что в ваших силах, до последнего дня.

ПАЦИЕНТКА: Да, я так и настроена.

ВРАЧ: И когда придет час встретить смерть, вы встретите ее лицом к лицу. Ваша вера очень помогает вам идти к этому с улыбкой.

ПАЦИЕНТКА: Я надеюсь, что так и будет.

ВРАЧ: К какому вероисповеданию вы принадлежите?

ПАЦИЕНТКА: Я лютеранка.

ВРАЧ: Что в вашей вере вам больше всего помогает?

ПАЦИЕНТКА: Не знаю. Я не могу это четко определить. Огромное облегчение мне приносит беседа со священником. Я даже звонила ему по телефону, чтобы поговорить с ним.

ВРАЧ: Когда у вас очень плохое настроение, чувство одиночества, никого нет рядом — что вы тогда делаете?

ПАЦИЕНТКА: Не знаю. По-моему, нужно делать все, что придет в голову.

ВРАЧ: Например?

ПАЦИЕНТКА: Например, последние несколько месяцев я включаю телевизор и смотрю викторину. Это позволяет забыть о своих проблемах. Это самый лучший способ. Потом смотрю что-нибудь еще или звоню своей невестке и расспрашиваю ее о младших.

ВРАЧ: По телефону?

ПАЦИЕНТКА: По телефону, не отрывая от домашних дел.

ВРАЧ: Что-нибудь готовите, какие-то поделки?

ПАЦИЕНТКА: Чем-нибудь занимаюсь, чтобы отвлечься от собственных мыслей. Время от времени я звоню священнику, просто чтобы получить небольшое моральное подкрепление. О своем состоянии я почти ни с кем не говорю. Когда я звоню, моя невестка обычно думает, что у меня хандра или я раздражена. Она даст мне поговорить с кем-нибудь из мальчишек или расскажет, что они вытворяют, вот и весь разговор.

ВРАЧ: Меня восхищает ваше мужество и то, что вы пришли на эту беседу. Знаете почему?

ПАЦИЕНТКА: Нет.

ВРАЧ: У нас все время бывают пациенты, мы каждую неделю приглашаем кого-нибудь из них на беседу; вы же, как я теперь убеждаюсь, таких бесед не любите, и все-таки вы согласились прийти, хотя и знали, что разговор будет именно на эти темы.

ПАЦИЕНТКА: Конечно, если я кому-то в чем-то могу помочь, я делаю это охотно. Можно сказать, насколько позволяет мне мое здоровье, мое физическое состояние. А я сейчас чувствую себя такой же здоровой, как и вы или наш священник. Мне не больно.

ВРАЧ: Я все-таки думаю, это замечательно, что г-жа Л. согласилась поговорить с нами. Это, в некотором смысле, серьезная услуга и помощь всем нам.

ПАЦИЕНТКА: Я надеюсь. Если я смогу быть еще чем-то полезна, я с удовольствием приду. Даже если я не смогу выписаться отсюда и работать как следует. Словом, вы меня всегда найдете. Быть может, мы с вами еще побеседуем. (Смеется.)

Г-жа Л. приняла наше предложение поделиться с нами своими тревогами, но у нее обнаружилось явное противоречие между полным признанием своей болезни и отрицанием ее. Лишь по окончании беседы мы начали немного понимать сущность этой двойственности. Она охотно идет на наш семинар, но не для того, чтобы поговорить о своей болезни и приближении смерти, а чтобы быть хоть чем-то полезной в ограниченных условиях госпитализации, когда у нее нет возможности нормально работать. «Пока я работаю, я живу» — таково ее убеждение. Она утешает других пациентов, но сама жестоко страдает оттого, что ей не на кого опереться. Она приглашает священника на конфиденциальную, почти тайную исповедь, но о своей депрессии и потребности в моральной поддержке упоминает в беседе лишь мимоходом, словно о чем-то случайном. Она заканчивает беседу словами: «Я чувствую себя такой же здоровой, как вы и священник», и это означает: «Я приоткрыла завесу, а теперь я опускаю ее».

В ходе беседы стало очевидно, что для нее жалобы равнозначны смерти. Ее родители никогда не жаловались и только перед смертью согласились с тем, что больны. Г-жа Л. должна работать и выполнять свои обязанности, если она хочет жить. Она становится глазами для своего слепнущего мужа и помогает ему отрицать постепенную утрату зрения. Когда он совершает какой-нибудь промах из-за плохого зрения, она тоже имитирует подобный промах, чтобы показать, что дело не в его глазах. Когда у нее депрессия, ей необходимо поговорить с кем-нибудь, но она не жалуется: «Кто жалуется, тот просидит в инвалидном кресле семнадцать лет!»

Понятно, что прогрессирующая болезнь со всеми сопутствующими ей страданиями — очень тяжелое испытание для пациента, который непоколебимо верит, что жалобы влекут за собой угасание и смерть.

Родные оказывали этой пациентке посильную помощь, давая ей возможность позвонить и поговорить «о чем-нибудь другом», посмотреть телевизор, чтобы отвлечься, позже ей поручали различные поделки, и это давало ей возможность почувствовать, что она «еще работает».

Когда подчеркиваются поучительные аспекты таких бесед, то пациенты, подобные г-же Л., позволяют себе поделиться собственной скорбью, не ощущая себя при этом беспомощными нытиками.

Date: 2015-09-18; view: 275; Нарушение авторских прав