ВВЕДЕНИЕ 7 page

§ 7. КУЛЬТУРА РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ В XII — XIII вв.

Переход к феодальной раздробленности означал не только дальнейшее
развитие старых культурных центров (Киева и Новгорода), но и возникновение
новых. Это явление отчетливо проявилось в летописании. XII — XIII вв. —
время расцвета летописания местных феодальных центров. Старейший из них,
естественно, Новгород, где общерусские летописи велись еще в
предшествующую эпоху. Однако в XII — XIII вв. новгородское летописание
уделяет все больше внимания местным событиям. Нам известны и здешние
летописцы — священник Герман Воята (XII в.), пономарь Тимофей (XIII в.). В
XIII в. начинается и псковское летописание.
С начала XII в. возникает летописная традиция в Ростово-Суздальской
земле. Владимирский летописный свод 1177 г., задуманный еще при Андрее
Боголюбском и созданный при Всеволоде Большое Гнездо, ставил своей целью
показать ведущую роль Ростово-Суздальского края в Русской земле, а в самой
Ростово-Суздальской земле — роль Владимира в качестве столицы. В
Галицко-Волынской земле при князе Данииле Романовиче также возникает
княжеское летописание. Даниил, который «дерз и храбор» и в котором нет ни
единого порока, выступает как идеальный герой. Для Галицко-Волынской
летописи характерна особая яркость, красочность изложения, порой оно
превращается в связный рассказ, лишенный хронологической сетки.
При всем «местном патриотизме» летописцев отдельных земель их
объединяет глубокий интерес к общерусским событиям. Так, например,
наиболее подробный рассказ об убийстве Андрея Боголюбского сохранился в
южной, киевской летописи. Единство Русской земли не подвергается сомнению
ни одним из летописцев. «Свой» князь является для них лишь лучшим
выразителем интересов не только своего княжества, но и всей земли.
Это стремление к единению русских земель, к преодолению междоусобиц
особенно ярко проявилось в «Слове о полку Игореве», гениальном
произведении русской литературы, повествующем о неудачном походе
новгород-северского князя Игоря Святославича против половцев в 1185 г. В
неподчинении воле старейшего князя, князя киевского, в стремлении провести
поход силами только своей земли видит автор «Слова» причину неудачи Игоря,
несмотря на храбрость князей и их дружин. С горечью говорит он о княжеских
распрях, о том, что «рекоста брат брату: «се мое, а то мое же». И начяша
князи про малое «се великое» молвити, а сами на себе крамолу ковати».
Автор «Слова» — первоклассный художник, мастер поэтической метафоры и
ритмической прозы. Ярко проявились эти его качества, например, в описании
утра перед битвой: «Другаго дни велми рано кровавыя зори свет поведают;
черныя тучи с моря идут, хотя прикрыти 4 солнца, а в них трепещут синий
молнии. Быти грому великому!» Скорбь о павших русских воинах и
одновременно гордость их мужеством звучат в рассказе о поражении русских
дружин: «Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы; ту кровавого вина
не доста; ту пир докончаша храбрии русичи, сваты попоиша, а сами полегоша
за землю Русскую». К лучшим страницам лирической поэзии в отечественной
словесности можно отнести «плач» Ярославны, жены князя Игоря, по своему
мужу. Недаром «Слово о полку Игореве» служило и служит источником
вдохновения для многих поэтов и художников вплоть до наших дней.
Одно из самых талантливых произведений XII — XIII вв. — дошедшее до
нас в двух основных редакциях «Слово» и «Моление» Даниила Заточника.
Убежденный сторонник сильной княжеской власти, Даниил с юмором и сарказмом
пишет об окружающей его печальной действительности. Обедневший княжеский
слуга, возможно, дружинник, мелкий феодал, Даниил с грустью говорит о
всесилии богатства: «Богат муж возглаголет, то вси на него воскликнут».
Тяжело приходится попавшему в беду умному и талантливому человеку. Даниил,
правда, сам признает, что он «на рати не велми храбр», но зато «крепок в
замыслех». Пусть перед неудачником и открывается немало путей выхода из
его бед, но все они — бесчестны или унизительны. При княжеском дворе он
обречен ходить в лаптях («лыченице»), «черленый» же сапог ожидает его лишь
на боярском дворе. Но ведь это холопство. Нет надежды и на друзей: они
«отвергошася» его, потому что не может он ставить «пред ними трапезы,
многоразличными брашьны украшены». Что еще остается? «Аще бы умел
красти...», но и этот выход неприемлем для него, ибо «девка погубляет свою
красоту блуднею, а муж свою честь татбою». Не хочет Даниил и жениться «у
богатаго тестя»: ведь «зла жена и до смерти сушит». Не привлекает его и
монастырь, хотя там он жил бы припеваючи: ведь чернецы «возвращаются на
мирское житие», «обидят села», «ангелский имея на себе образ, а блудной
нрав». Нет, считает Даниил Заточник, лучше умереть в нищете, чем
«восприимши ангелский образ, богу солгати». Остается только одно —
«продолжен живот в нищете».
Высоки и чисто литературные достоинства произведения Даниила
Заточника. Он великолепный мастер рифмованной игры словами: «Кому
Переславль, а мне гореславль; кому Боголюбово, а мне горе лютое; кому
Белоозеро, а мне чернее смолы; кому Лачеозеро, а мне, на нем седя, плач
горький; кому Новгород, а мне и углы опали».
Новая тема вошла в русскую письменность с Батыевым нашествием.
Страшное бедствие, обрушившееся на Русскую землю, глубоко потрясло авторов
XIII в. Первый отклик на это нашествие — произведение, само название
которого уже звучит трагически: «Слово о погибели Русской земли». «Слово»
дошло до нас не полностью. Начинается оно с описания красоты, богатства,
величия, могущества страны до Батыева нашествия: «О светло светлая и
украсно украшена земля Руськая!» Этот торжественно-радостный мотив как бы
внезапно прерывается словами: «А в ты дни болезнь крестияном от великаго
Ярослава и до Володимера, и до нынешнего Ярослава и до брата его Юрья
князя володимерьскаго».
Также по свежим следам Батыева нашествия была создана «Повесть о
разорении Рязани Батыем», составная часть целого цикла повестей о
«чудотворной» иконе Николы Зарайского. Это произведение тоже окрашено в
трагические тона, но вместе с тем призывает к вооруженной борьбе против
захватчиков. Рязанский князь Федор Юрьевич приносит дары Батыю, но Батый,
проведав о красоте его жены Евпраксии, требует к себе и ее, на что следует
гордый ответ: «Аще нас приодолееши, то и женами нашими владете начнеши».
Князь Федор Юрьевич гибнет в битве, а его жена вместе с малолетним сыном
кончает жизнь самоубийством. Рязанские полки во главе с князем Юрием
Ингваревичем выступают на бой. Но «удальцы и резвецы резанские» погибают в
битве, сожжена Рязань, где «вси вкупе мертвы лежаше». И все же
сопротивление продолжается. В борьбу вступает рязанский боярин Евпатий
Коловрат со своей дружиной и нападает на «станы Батыевы». И Коловрат, и
почти все его воины гибнут в неравной схватке, поразив своим мужеством
даже врагов. Автор Повести не видел выхода из трагического положения:
слишком неравны были силы. Пафос Повести в призыве к пусть безнадежному,
но активному сопротивлению, к тому, чтобы «смертию живота купити»,
погибнуть, но не покориться захватчику.
Возможно, уже в XIII в. возникает мысль о том, что самопожертвование
может привести и к победе над врагом. Речь идет о «Повести о Меркурии
Смоленском», точная датировка которой еще не установлена. Предполагается,
что предание, легшее в ее основу, возникло близко к временам нашествия. В
повести рассказывается о юноше Меркурии, пошедшем на верную гибель, чтобы
отогнать Батыя от родного города. Меркурий убил множество врагов, в том
числе «исполина», предводителя вражеского войска, враги в страхе бегут, но
сын «исполина» отсекает Меркурию голову. Юноша умирает не сразу: с
отрубленной головой в руках он подходит к вратам спасенного им Смоленска и
только там падает бездыханным. Меркурий, вступая в бой, знал, что его
ждет: «явившаяся» ему богородица предсказала ему и победу, и смерть. Но он
все же решил спасти свой город ценой жизни.
Восстания против ордынского гнета, начало объединения сил Руси в
борьбе с Ордой уже в XIV в. привели к появлению новых произведений,
проникнутых духом не только героической жертвенности, но и победоносного
оптимизма.
В XII — XIII вв. на Руси было создано много выдающихся произведений
архитектуры. Особенно интересные постройки сохранились в Новгороде Великом
и в городах Владимиро-Суздальской земли.
Отличительными чертами новгородского архитектурного стиля были
монументальная строгость и простота форм, скупость в украшениях. Из
памятников начала XII в. выделяются прежде всего работы мастера Петра,
воздвигнувшего соборы в Антониеве и Юрьеве монастырях. Ему же
приписывается создание по заказу Мстислава Великого церкви Николы на
Ярославовом дворище, напротив детинца. Значительно менее монументальна, но
столь же строга последняя из княжеских церквей, построенных в Новгороде,
церковь Спаса на Нередице (1198), сравнительно скромный и изящный храм.
Церковь эта была уничтожена гитлеровцами во время Великой Отечественной
войны, однако полностью восстановлена, за исключением фресок, большая
часть которых безвозвратно утрачена. Благодаря работам Новгородской
археологической экспедиции нам стало известно имя одного из главных
мастеров, расписывавших храм Спаса на Нередице, — это был выходец из
Византии новгородский священник Олисей Петрович Гречин. Он расписал также
надвратную церковь Ризположения у Пречистенских ворот Новгородского
детинца.
В Новгороде XII — XIII вв. строились не только мощные монастырские и
княжеские церкви, но и уличные храмы, небольшие сооружения, возводившиеся
жителями той или иной новгородской улицы. Такова церковь Петра и Павла на
Синичьей горе (1185 — 1192), построенная жителями Лукиной улицы.
Нашествие Батыя не затронуло Новгород непосредственно, однако вывоз в
Орду ремесленников и сбор ордынской дани тяжело сказались на каменном
строительстве в Новгороде. После Батыева нашествия до конца XIII в. в
Новгороде строят только крепости и деревянные церкви. Ни один каменный
храм не был воздвигнут до 1292 г. (церковь Николы на Липне).
Иной характер, чем в Новгороде, носило каменное зодчество во
Владимиро-Суздальской земле. Прежде всего, оно отличалось по материалу.
Большинство новгородских храмов построено из кирпича, а во
Владимиро-Суздальской земле широко применяли местный белый
камень-известняк. Отсюда вытекает и любовь владимиро-суздальских зодчих к
каменной резьбе.
Древнейшие постройки Владимиро-Суздальской земли носят еще достаточно
суровый характер. Такова церковь Бориса и Глеба в селе Кидекше рядом с
Суздалем (1152), воздвигнутая при Юрии Долгоруком. Храм был дворцовой
церковью князя и поставлен на месте легендарной встречи «святых» князей
Бориса и Глеба при их роковой поездке в Киев. Это сравнительно небольшое,
но очень массивное сооружение, напоминающее скорее крепость, чем церковь.
Основные характерные черты владимиро-суздальского зодчества сложились
в постройках, относящихся ко времени княжения Андрея Боголюбского, когда
усиленно обстраивались Владимир, Боголюбово и т. д. Во Владимире были
воздвигнуты величественный Успенский собор, ведущие в город Золотые ворота
(дошедшие до наших дней в сильно перестроенном виде), в Боголюбове —
княжеский замок, а неподалеку от него — шедевр русской средневековой
архитектуры церковь Покрова на Нерли.
У всех этих сооружений есть некоторые общие, характерные черты. Так,
в них находят немало элементов господствовавшего в то время в Западной
Европе романского архитектурного стиля. Одной из причин, возможно, было
участие в строительстве приезжих зодчих. При огромном размахе
строительства своих, местных мастеров могло не хватать. Вместе с тем
Андрей Боголюбский, стремившийся к обособлению Владимира от Киева, не
хотел привлекать киевских мастеров. Поэтому в сооружении храмов и дворцов
принимали участие мастера, по словам летописца, «из всех земель», в том
числе из Германской империи, по преданию, присланные Фридрихом
Барбароссой. Возможно, в наличии романских черт отразились общие тенденции
развития европейского, в том числе и русского, искусства.
Для владимиро-суздальских сооружений времени Андрея Боголюбского
характерна четкость архитектурных форм и линий. Гладь стены членится
выступающими пилястрами; обязателен резной аркатурный пояс из небольших
рельефных арок — и на стенах, и на подкупольных барабанах. Часто
встречаются барельефы людей, животных и растений. Однако все эти резные
элементы занимают небольшую часть стены и резко выделяются на гладком
фоне. Потому храмы этого периода одновременно и торжественно-суровы и
нарядны.
В конце XII — начале XIII в. владимиро-суздальское зодчество,
сохраняя общие с предшествующим временем черты, становится значительно
пышнее, декоративнее. Типичный образец архитектуры нового периода —
Дмитриевский собор во Владимире (1194 — 1197), построенный при Всеволоде
Большое Гнездо. Вся верхняя половина собора, портал и подкупольный барабан
покрыты исключительно тонкой и невероятно затейливой резьбой. Эта резьба
носит во многом светский характер. Из 566 резных камней только 46
изображений связаны с христианской символикой. Здесь множество
фантастических и сказочных растений, птиц и зверей, сцены борьбы, охоты,
скульптурная иллюстрация к популярной в Древней Руси повести об Александре
Македонском, изображающая его вознесение на небо. Большое количество
львов, барсов, орлов, сказочных двуглавых зверей служит олицетворением
княжеской власти: со львами, барсами, орлами, порой даже с крокодилами
было принято сравнивать князей в древнерусской письменности. Прославлению
княжеской власти служат рельефы собора.
Эти традиции были развиты в построенном в Юрьеве-Польском при князе
Юрии Георгиевском соборе, посвященном его небесному патрону (1234).
Сложной и тонкой каменной резьбой, в которой причудливо сплелись
церковные, античные и русские народные мотивы (вроде кентавра в русском
кафтане), был покрыт уже весь собор — от подножия до кровли. Как и
Дмитриевский собор, Георгиевский воспевал могущество княжеской власти.
Своеобразные архитектурные школы сложились также в Полоцкой,
Галицко-Волынской, Чернигово-Северской и других землях.
Процесс интенсивного культурного подъема, развития местных культурных
центров был насильственно прерван Батыевым нашествием.

Глава IV

§ 1. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РУСИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIII — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV в.

После Батыева нашествия Русь стала страной вассальной по отношению к
Золотой Орде. Золотой Ордой на Руси называли улус Джучи. Это было мощное
государство, созданное монгольскими ханами. Оно охватывало огромную
территорию, включая земли волжских болгар, Половецкую степь, Крым,
Западную Сибирь, Приуралье, Хорезм. Столицей этого государства был Сарай,
или Сарай-Бату, основанный Батыем неподалеку от нынешней Астрахани.
Первым в Орду в 1243 г. был вынужден поехать оставшийся главным
владимиро-суздальским князем после гибели Юрия его брат Ярослав. По словам
летописи, Батый его «почти великою честию и мужи его» и назначил его
старшим из князей: «Буди ты старей всем князьям в русском языце».
Следом за владимирским князем потянулись и остальные. Таким образом,
политическая зависимость Руси выразилась в изменении положения князей.
Хотя древнерусские нормы наследования продолжали действовать, ордынская
власть поставила их под свой контроль. Князья должны были отныне ездить в
Орду и получать там ханские утверждения — ярлыки — на свои княжества. Хан
таким образом становился источником княжеской власти. Самым
привлекательным ярлыком был ярлык на великое княжение Владимирское,
дававший помимо номинального старшинства над князьями Северо-Восточной
Руси и ряд вполне ощутимых выгод, включая и Владимирский «домен».
Для ордынских властителей раздача ярлыков на княжение стала средством
политического давления на русских князей. С их помощью ханы перекраивали
политическую карту Северо-Восточной Руси, разжигали соперничество и
добивались ослабления наиболее опасных князей.
Поездка в Орду за ярлыком не всегда кончалась для русских князей
благополучно. Так, князь Михаил Всеволодович Черниговский, княживший в
Киеве во времена Батыева нашествия, был в Орде казнен, как сообщает его
житие, из-за отказа выполнить языческий обряд очищения: пройти между двумя
огнями. В Орду за ярлыком съездил и галицкий князь Даниил Романович.
Неудачной оказалась поездка Ярослава Всеволодовича в далекий Каракорум —
он был там отравлен (1246).
Главной формой зависимости от Орды был сбор дани, или, как ее
называли на Руси, «ордынский выход». Дань собирали с дома-хозяйства. Для
точной раскладки дани была проведена специальная перепись — «число».
Сборщиками дани были баскаки, приезжавшие на Русь в сопровождении
вооруженной охраны. «Великий баскак» имел резиденцию во Владимире, куда из
Киева фактически переместился политический центр страны. От дани было
освобождено духовенство. Татары, бывшие в это время еще язычниками,
отличались веротерпимостью. Кроме того, ордынские ханы отчетливо понимали
большую идеологическую роль духовенства и стремились привлечь его на свою
сторону.
Народные массы сопротивлялись ордынской политике угнетения. Сильные
волнения произошли в Новгородской земле. В 1257 г., когда там начали брать
дань, новгородцы отказались от ее уплаты. Однако Александр Невский,
который считал невозможным открытое столкновение с Ордой, жестоко
расправился с восставшими. Впрочем, новгородцы продолжали сопротивление.
Они отказывались «даваться в число», записываться при переписи. Их
негодование вызвало также то обстоятельство, что бояре «творяху... собе
легко, а меньшим зло». Положить меньших людей в число удалось только в
1259 г. Но в 1262 г. во многих городах Русской земли, в частности в
Ростове, в Суздале, в Ярославле, в Устюге Великом, во Владимире, прошли
народные восстания, многие сборщики дани — баскаки и купцы-мусульмане,
которым баскаки передавали сбор дани на откуп, были убиты. Напуганные
народным движением, ордынцы решили передать значительную часть сбора дани
удельным русским князьям. Таким образом, народное движение заставило Орду
пойти если не на полную отмену баскачества, то, по крайней мере, на его
ограничение.
Усилению ига способствовала политика многих представителей княжеской
верхушки. В наступивших после смерти Александра Невского в 1263 г. (он был
великим князем с 1252 г.) междоусобиях его сыновей и родственников главным
аргументом стал суд хана. Князья доносили друг на друга в Орду и
использовали ордынскую рать для взаимной борьбы. Так, в 1280 г., князь
Андрей Александрович «многи дары даде царю и великим князем ордынским, и
всех наполни богатством, и уговори и уласка всех, и изпроси себе княжение
великое Владимерское у царя под братом своим старейшим, великим князем
Дмитрием Александровичем» и с ордынской ратью пришел на Русь. Однако он
недолго держал княжение в своих руках, Дмитрию Александровичу удалось
вернуть себе первенство. Но в 1292 г. Андрей вместе с другими князьями
донес в Орду на Дмитрия Александровича, что он утаивает дань. Хан Тохта
отправил на Русь своего брата Дюденю. «Дюденева рать» вместе с князьями
«взяша Владимер, и церковь Володимерскую разграбиша, и сосуды священный
вся поимаша, и Суздаль, и Юрьев, и Переславль, Дмитров, Москву, Коломну,
Можаеск, Углече поле, всех градов взяша 14, и всю землю пусту сътвориша».
Таких сообщений встречается в летописях очень много.
К концу XIII — началу XIV в. на Руси сложилась новая политическая
система. Свершившимся фактом стал перенос столицы во Владимир.
Галицко-Волынская земля оказалась от него независимой, хотя тоже
подчинялась власти ханов. На западе возникло Великое княжество Литовское,
в орбиту влияния которого постепенно попадают западные и юго-западные
земли Руси. Пожалуй, только Черниговское и Смоленское княжества в какой-то
степени тяготеют к Владимирскому княжению. Фактически произошло
обособление Северо-Восточной Руси. Под властью великих князей
владимирских, помимо территории старого Владимиро-Суздальского княжества,
находились Рязанская земля и Новгород Великий.
Ордынское иго способствовало дальнейшему изменению характера
политического развития древнерусских княжеств. Большинство старых городов
Северо-Восточной Руси — Ростов, Суздаль, Владимир — пришли в упадок,
уступив свое политическое верховенство окраинным: Твери, Нижнему
Новгороду, Москве. Насильственно прерванный процесс развития княжеств
принял новые формы: на смену княжеским союзам, требовавшим добровольного
объединения под властью великого князя, пришла монархия, основанная на
огромной личной власти князя и служении одному ему феодалов-подданных. В
дальнейшем такая форма организации политической власти привела к
освобождению от ордынского ига, однако увеличение военного потенциала
оказалось связанным с усилением зависимости всех слоев населения от
власти.
Первое время после Батыева нашествия страна постепенно залечивала
раны, восстанавливалась экономика. Заселяются опустевшие села и деревни,
распахиваются поля, поднимаются из пепла города, возникают новые виды
ремесел. Конец XIII — начало XIV в. — время роста феодального
землевладения. Многочисленными селами владеют князья. Становится все
больше вотчин, как крупных, так и мелких. Основной путь развития вотчины в
это время — пожалование князем земли с крестьянами. Феодалы делились на
высший слой — бояр и на так называемых слуг вольных. И те и другие
обладали широкими иммунитетными правами, вероятно, судили население своих
сел по всем делам. Однако с конца XIV в. эти права начинает урезывать
усиливающаяся княжеская власть. Сначала в ведение князя переходит суд по
делам об убийстве («душегубстве»), а затем — и о разбое, а иногда и о
«татьбе» — кражах.
Наряду с боярами и слугами вольными существовали и мелкие
феодалы-землевладельцы — так называемые слуги под дворским (дворские — это
управляющие княжеским хозяйством в отдельных волостях, которым подчинялись
мелкие княжеские слуги). Они получали от князя небольшие участки земли за
службу. Из их землевладения впоследствии развилась поместная система.
Однако и вотчинная система (княжеские, боярские и монастырские села и
деревни), не говоря уже о еще не сформировавшейся поместной, были всего
лишь островками в море крестьянских общин. Даже во второй половине XV в. в
Северо-Восточной Руси преобладали еще земли так называемых черных
крестьян. Они платили дань и другие налоги непосредственно, а не через
своих феодалов и жили в селах, не принадлежавших отдельным феодалам. Их
общины именовались волостями, потому и самих крестьян часто называли
волостными.
Вопрос об их социальной природе до сих пор дискуссионен. Одни
исследователи говорят, что на Руси в XIV — XV вв. существовал
государственный феодализм, а черных крестьян считают феодально-зависимыми,
но не от частных собственников, а от феодального государства в целом. Дань
и другие налоги, которые платили князьям черные крестьяне, они
рассматривают как форму феодальной ренты. Другие исследователи полагают,
что черное крестьянство — это свободное население, не втянутое еще в
систему феодальной эксплуатации. Черные земли они считают полной
собственностью крестьянских общин, а дань рассматривают как обычное
налоговое обложение. Есть и третья точка зрения, согласно которой черные
крестьяне были как бы сособственниками черных земель вместе с
государством. Однако вне зависимости от того, в каких терминах современной
науки определяется положение черных крестьян, ясно, что жилось им легче,
чем частновладельческим.
Феодалы вели постоянное наступление на черные земли, пытались их, как
тогда говорили, «обоярить».
Уровень эксплуатации крестьянства в XIV — первой половине XV в. не
был еще высоким: при слабом развитии товарно-денежных отношений феодал
ограничивался получением лишь тех продуктов сельскохозяйственного
производства, которые он мог потребить. Поэтому натуральный оброк был
основным видом феодальной ренты. Отработочная рента существовала в виде
отдельных повинностей. Так, в конце XIV в. крестьяне Цареконстантиновского
монастыря близ Владимира должны были (по грамоте митрополита Киприана)
ремонтировать монастырские постройки, пахать монастырскую пашню, ловить
рыбу, варить пиво, молотить рожь, прясть лен и т. п. Работы на пашне
составляли специфическую обязанность именно монастырских крестьян
(монастыри не владели холопами), в вотчинах светских феодалов на
господской пашне работали холопы.
В ходе восстановления экономики росло городское население и
развивалось ремесло. Некоторые ремесленники работали уже не на заказ, а на
рынок. И все же население городов по-прежнему составляло ничтожную часть
жителей страны. Товарные связи были в основном случайными, обусловленными
либо источниками сырья (например, доставка соли от места добычи или
выплавка железа возле месторождений руды), либо перевозкой зерна из
урожайных районов в неурожайные.
Борьба крестьянства была направлена лишь против усиления эксплуатации
и ее наиболее жестких форм. Одним из видов протеста был уход крестьян на
новые места в поисках более приемлемых условий для жизни и труда. Страх
перед возможным уходом крестьян и запустением земли подчас удерживал
феодалов от чрезмерного увеличения повинностей. Междукняжеские соглашения
(впрочем, далеко не всегда выполнявшиеся) предусматривали нередко выдачу
ушедших в чужое княжение крестьян, запрет принимать крестьян в другом
княжестве. Из уставной грамоты митрополита Киприана (1391) известно о
сопротивлении крестьян попыткам усилить эксплуатацию. Крестьяне
апеллировали при этом к обычаю, «старине»: незыблемость «старины» была
одним из принципов средневекового правосознания, и даже ее изменения
обычно пытались маскировать восстановлением нарушенного обычая.
Крестьяне вели также борьбу против захвата феодалами в частную
собственность общинных земель, выступали с судебными исками, перепахивали
межи, не пускали боярских приказчиков.
Поскольку князья часто передавали возникающим монастырям в
собственность черные земли, то крестьяне нередко сопротивлялись созданию
новых монастырей. Многочисленные сведения такого рода встречаются в житиях
основателей монастырей.

§ 2. НАЧАЛО ОБЪЕДИНЕНИЯ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ

Проблема образования Русского государства принадлежит к ключевым в
исторической науке. Различные исторические направления и школы предлагали
свои подходы и конкретные пути решения этой важной темы. Уже
В. Н. Татищев, отталкиваясь от теории «естественного права» и
добровольного договора, рассматривал эту проблему в контексте
восстановления в Северо-Восточной Руси самодержавия. В том же,
свойственном для дворянских историков ключе рассматривал процесс
становления Русского государства и Н. М. Карамзин. Создание Русского
государства для него — результат деятельности отдельных князей и царей,
среди которых он особенно высоко ставил Ивана III — дальновидного и
осторожного политика. По Карамзину, восстановлением государственности Русь
обязана монархическому устройству, единственно способному одолеть
центробежные тенденции эпохи уделов. В этой связи он подчеркивал даже
благотворное влияние ордынского ига, облегчившего воссоздание монархии
уничтожением «древних гражданских прав» и политикой ханов. При таком
подходе вне внимания исследователей оставалась социально-экономическая
тематика, роль народных масс в создании Русского государства.
В середине XIX в. этими проблемами занялись историки буржуазного
направления. Предмет их пристального внимания — история государства.
Однако они уже не были удовлетворены известной прямолинейностью своих
предшественников, сводящих все к утверждению в Восточной Руси
единовластия. Русское государство рассматривается ими как определенный
итог этнического развития народа. Стержнем их построений стала теория
выделения государственного начала, которое пришло на место началу
вотчинному. В итоге исходной точкой отсчета создания государства для них
становилась не Древняя Русь, как это было в дворянской историографии, а
Русь Московская. Само же содержание процесса сводилось к борьбе различных
общественно-политических форм. Эта схема получила свое воплощение в трудах
С. М. Соловьева. Именно он придал ей научную целостность и историческую
аргументированность, обратился к истокам внутреннего, «органического
развития» российской государственности.
В. О. Ключевский и его последователи дополнили эту схему изучением
социально-экономических процессов, обратились к выяснению места
«общественных классов». Русское национальное государство выросло, по
мнению В. О. Ключевского, из «удельного порядка», из «вотчины» князей —
потомков Даниила Московского. При этом знаменитый историк подчеркивал
неразборчивость московских князей, действовавших как «беззастенчивые
хищники». Своекорыстный интерес московских правителей совпал с «народными
нуждами» формирующейся великорусской народности — ее стремлением к
освобождению и обретению своего независимого государства.
В современной литературе нередко встречаются работы, скептически
относящиеся к тому, что было достигнуто советской исторической наукой.
Действительно, жесткие методологические установки сильно ограничивали
творческие усилия исследователей, определяли тематику и подходы. Но было
бы несправедливо и в научном плане необоснованно перечеркивать ту огромную
исследовательскую работу, которую выполнили советские историки. В их
трудах получили подробное освещение вопросы социально-экономического
развития, феодального землевладения, что позволяет судить о предпосылках
образования государства и централизации, участия различных социальных
групп и слоев в образовании Русского государства, политической истории.
Понятно, что в новых условиях и при открывшихся новых подходах многое
предстоит переосмыслить. Расширяется круг представлений, развивается сама
историческая наука.
Политическое раздробление Руси достигло своего апогея на рубеже
XIII — XIV вв. Из Владимиро-Суздальского княжества выделилось к 70-м годам
XIII в. 14 княжеств, из которых наиболее значительными были Суздальское,
Городецкое (с Нижним Новгородом), Ростовское, Ярославское, Переяславское,
Тверское и Московское.
Дробление было характерно и для других территорий: так, Смоленская
земля распалась на еще более мелкие уделы: Можайское, Вяземское, Ржевское,
Фоминское и другие княжества. В Чернигово-Северской земле, в верховьях
Оки, было множество мелких княжеств: Козельское, Тарусское (из него
выделилось Оболенское), Трубчевское, Мосальское и т. п. Во многих
княжествах на протяжении XIV в. шло выделение новых уделов. Так, в
Тверском княжестве выделились Микулинский и Кашинский уделы, в
Московском — Серпуховской, Боровский и др., в Рязанском — Пронский.
На рубеже XIII — XIV вв. создалась особая политическая система
Великого княжения Владимирского. Великий князь Владимирский стоял во главе
феодальной иерархии. Он оставался в то же время главой своего собственного
княжества. Власть великого князя была во многом номинальной, но все же
давала немалые преимущества. Территория великокняжеского домена вокруг
Владимира включала богатые и плодородные земли, великокняжеские бояре
могли получать здесь выгодные наместничества. Великокняжеский стол
увеличивал престиж князя, давал ему возможность расширить или, по крайней
мере, укрепить границы своего княжества. Поэтому князья вели ожесточенную
борьбу за выдававшийся в Орде ярлык на владимирский стол. Основными
претендентами были в XIV в. тверские и московские князья, а затем и
суздальско-нижегородские. Остальные не могли претендовать на владимирский
стол, ибо были либо слишком слабы для борьбы, либо не принадлежали к
владимиро-суздальской княжеской династии (например, рязанские князья) и не
имели прав на великокняжеский престол.
Наиболее сильные княжества (Московское, Тверское,
Суздальско-Нижегородское, Рязанское) с XIV в. часто именуются великими, а
их князья вне зависимости от получения Владимира — великими князьями. Эти
великие князья стали главами своеобразных союзов князей в своих землях,
арбитрами в спорах между удельными князьями, сносились с Ордой и часто
собирали «ордынский выход» — дань. Они считались «братьями старейшими»
удельных князей (термины родства указывали лишь на место в феодальной
иерархии: дядя мог быть «братом молодшим» племянника).
Борьба за великокняжеский престол усиливалась по мере того, как рос
великокняжеский домен за счет выморочных княжеств, владетели которых не
оставили прямых наследников. Так, постепенно в его составе оказались
Костромское и Юрьевское княжества; формально в него входило и
Переяславское княжество, хотя, как будет показано ниже, оно фактически
подчинялось Москве.
В XIV в. наметились тенденции политического объединения земель. В
Северо-Восточной Руси развивалось крупное феодальное землевладение.
Вотчинникам-боярам было тесно в рамках небольших княжеств: ведь бояре не
имели права покупать земли за границами своего княжества. Феодальная
раздробленность не порвала давних экономических связей между землями, а в
дальнейшем возникали и новые. Это облегчало достижение единства.
Предпосылкой для ликвидации феодальной раздробленности была примерная
синхронность в развитии всех княжеств, а потому в основном одинаковым был
их уровень. Близки были правовые нормы, восходящие к Русской Правде.
Сохранялось и общерусское национальное самосознание.
Действие этих предпосылок, едва наметившихся тенденций
социально-экономического развития не смогло бы проявиться без участия
внешнего фактора: необходимости организовать отпор разбойничьим набегам
ханов Золотой Орды и свергнуть ее иго. Одного этого внешнего фактора
оказалось мало, чтобы объединить русские земли в XIII в. перед лицом
Батыева нашествия, но без него и в XIV — XV вв. слабые еще
социально-экономические предпосылки не смогли бы оказать своего действия.
Борьба за владимирский престол не была столкновением противников и
сторонников единства. В ней решалось лишь, какое княжество возглавит
объединительный процесс.
Из участников этой борьбы наименьшие шансы на успех были у
Суздальско-Нижегородского княжества. Расположенное на восточной окраине,
это княжество находилось слишком близко к Орде и потому часто становилось
жертвой набегов. Это и препятствовало концентрации здесь населения, и
толкало суздальско-нижегородских князей на соглашательство по отношению к
Орде.
Возможности же Московского и Тверского княжеств были приблизительно
равными. Их столицы стояли на перекрестках торговых путей. Территории были
хорошо защищены и с запада и с востока густыми лесами и другими
княжествами от вражеских нападений. Именно здесь, в Центре, складывалась
русская народность. Поэтому победа Москвы или Твери обусловливалась прежде
всего конкретной ситуацией, реальным соотношением сил. Забегая вперед
скажем, что превосходство Москвы было достигнуто благодаря политике
московских князей, неразборчивых в средствах и способах достижения своих
целей, особенно в первые десятилетия, и тому обстоятельству, что
возвысившееся Тверское княжество, не успев окрепнуть, оказалось под
ударами ордынских правителей.
Оба княжества возникли в XIII в.: Тверское в 1247 г. получил младший
брат Александра Невского Ярослав Ярославич, Московское — в 70-х гг.
XIII в. младший сын Александра Невского Даниил. Ярослав и Даниил стали
родоначальниками тверской и московской княжеских династий.
Московское княжество было одним из самых небольших, но Даниилу
Александровичу удалось его значительно расширить. В 1301 г. он отвоевал у
Рязани Коломну. Затем ему удалось фактически присоединить выморочное
Переяславское княжество. Тем самым в руки московских князей попала густо
населенная территория с развитым феодальным землевладением. Здесь было
много и крестьян, и феодалов, что увеличивало экономическую и военную мощь
княжества. Присоединение Коломны дало выход к низовьям Москвы-реки и к
Оке, а переяславские земли стали плацдармом для наступления на граничившее
с ним Ростовское княжество. Сын Даниила Юрий (1303 — 1325) отвоевал у
Смоленского княжества Можайск и вступил в борьбу за великое княжение.
Юрий Данилович заручился поддержкой хана Узбека, на сестре которого
Кончаке (Агафье) он был женат, обещал ему больше дани и получил ярлык на
великое княжение. Великокняжеский престол был тогда в руках тверского
князя Михаила Ярославича, который не подчинился приказу хана и начал войну
с Юрием. Юрий потерпел поражение, причем в плен попала княгиня Агафья. На
беду она скоро умерла в Твери. Юрий ловко обвинил Михаила Ярославича в
том, что он «уморил» ханскую сестру. Михаила вызвали в Орду и казнили.
Впрочем, ярлык на великое княжение достался не Юрию: в Орде стремились
натравливать друг на друга русских князей, не оставлять надолго
великокняжеский престол в руках одной княжеской ветви. Поэтому ярлык
получил сын казненного Михаила Ярославича Дмитрий Грозные Очи. Видно,
прозвище не было случайным: встретив в Орде виновника гибели своего отца,
Дмитрий не сдержался и убил Юрия Даниловича. Хан приказал его казнить. По
словам летописи, он был «гневен зело на всех князей тверских и называше их
крамольникы». Впрочем, ярлык остался у Твери: он был дан брату Дмитрия —
Александру Михайловичу.
Московским князем стал брат Юрия Иван Данилович Калита (1325 — 1340).
Его прозвище было, вероятно, связано с богатством и скопидомством князя:
калитой называли кошель для денег, который привязывали к поясу.
Иван Калита усиливал свое княжество при помощи Орды. В 1327 г. в
Твери вспыхнуло восстание против ордынцев. Оно было вызвано попыткой
восстановить на Руси систему баскачества. Хан Узбек прислал в Тверь в
качестве баскака Чолхана (на Руси его называли Щелканом), своего
родственника. Отряд Чолхана бесчинствовал в Твери. Восставшие истребили
ненавистного баскака и его воинство. Князь Александр Михайлович,
пытавшийся отговорить горожан от восстания, вынужден был примкнуть к ним.
Иван Калита взял на себя подавление народного движения. Вместе с ордынским
войском он пошел на Тверь. Вся земля была опустошена, города и села
сожжены, люди уведены в рабство. Князь Александр бежал во Псков, но
митрополит Феогност, союзник Калиты, проклял псковичей и отлучил их от
церкви. Александру Михайловичу пришлось бежать в Великое княжество
Литовское. Через несколько лет он все же вернулся на Русь, а затем вызван
в Орду и там казнен (1339).
В награду за подавление восстания Иван Калита получил ярлык на
великое княжение. Несмотря на поражение, тверское восстание имело огромное
значение: оно заставило Орду окончательно отказаться от системы
баскачества и перейти к откупу дани русскими князьями. Главным сборщиком
дани стал Иван Калита.
При Иване Калите Московское княжество стало самым сильным на Руси.
Великое княжение у него уже никто не решался оспаривать. Сбор дани давал
ему возможность, утаивая часть «выхода», значительно разбогатеть. Церковь
поддержала удачливого: митрополит Петр сделал Москву своим постоянным
местопребыванием. Калите удалось (вероятно, при помощи Орды) установить
власть над Угличем и отдаленными Галичем (Костромским) и Белоозером. Но и
земли, которые были формально самостоятельными, испытывали на себе тяжелую
руку московского князя. Так, сохранилось известие, что при Иване Калите от
ростовских князей «отъяся... и имение, и честь, и слава, и вся прочая, и
потягну к Москве», а «насилование много» воевод московского князя
заставили «не мало их от ростовец» отдавать насильно свои имения москвичам
и переселиться в пределы Московского княжества, где они пополнили ряды
слуг Ивана Даниловича. В нарушение норм тогдашнего права Калита покупал
села в других княжествах и нередко отдавал во владение своим людям. Так он
создавал свои опорные пункты в чужих землях. Усилил Иван влияние на жизнь
Великого Новгорода, князем которого он считался как великий князь
владимирский.
Укрепилось при Иване Калите и московское боярство. Оно богатело,
участвуя в сборе дани, получая выгодные наместничества, приобретая новые
вотчины на присоединенных территориях и в великокняжеском домене. Это
привлекало под власть Калиты феодалов из других княжеств.
Укрепляя Московское княжество, Иван Калита не ставил перед собой
больших государственных задач, он преследовал лишь корыстные цели
обогащения и укрепления личной власти. Он не только не помышлял об отпоре
захватчикам, но, напротив, был таким верным слугой Орды, что даже свое
завещание утвердил там. Однако усиление Московского княжества позволило
внуку Калиты Дмитрию вступить в открытую борьбу с Ордой.
Политику Ивана Калиты продолжали его сыновья — Симеон Иванович Гордый
(1340 — 1353) и Иван Иванович Красный (1353 — 1359). В их время уже начали
выделяться уделы внутри самого Московского княжества, но князьям «Калитина
рода» удавалось действовать единодушно. Единство действий великого и
удельных князей Симеон Гордый считал главным принципом московской
политики. Обращаясь в завещании к младшим братьям (князь пережил сыновей),
он наставляет их «жити заодин» и не слушать «лихих людей», которые будут
их ссорить («сваживати»), «чтобы не престала память родителей наших и
наша, и свеча бы не угасла».
Эта свеча чуть не погасла в конце 50-х — начале 60-х гг. XIV в. В
1359 г. умер 33-летний великий князь Иван Иванович, оставив 9-летнего
наследника Дмитрия. Ребенок еще ни разу не получал ярлыка на великое
княжение. Суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович
воспользовался малолетством Дмитрия, чтобы получить в Орде ярлык. Однако к
середине XIV в. в Москве сложился сплоченный кружок московского боярства,
твердо отстаивавший интересы московской династии. Превращаться из
великокняжеских бояр в обычных приближенные Дмитрия не хотели. Фактически
главой этого кружка был митрополит Алексей, умный и дальновидный
государственный деятель. Алексей был сыном черниговского боярина Федора
Бяконта, перешедшего на службу к Даниилу Александровичу. Он родился в
Москве, его крестным отцом был молодой княжич Иван Данилович. Крестник
Калиты направил всю свою энергию, чтобы добиться ярлыка для внука своего
крестного. А возможности его были велики: Алексей был своим человеком в
Орде. В 1362 г. усилия Алексея и московских бояр увенчались успехом:
12-летний Дмитрий получил ярлык.
Но борьба продолжалась. В Орде в это время разные ханы оспаривали
друг у друга престол. В этих условиях и ярлык переходил из рук в руки.
Вскоре его снова получил Дмитрий Константинович. Однако в 1366 г., он,
видя силу Москвы, отказался навсегда от великокняжеского престола и даже
выдал за Дмитрия Ивановича свою дочь.
Это был важный успех, но оставался главный соперник — тверской князь.
Однако прежде чем вступать с ним в открытую борьбу, Дмитрию надо было
укрепить могущество Москвы. В 1367 г. в невероятно короткий срок — меньше
чем за два года — было закончено строительство нового Московского Кремля —
из белого камня-известняка. Его строительство выделяло Москву из всех
остальных городов. Для возведения такой крепости требовалось огромное
богатство: тысячи саней должны были ежедневно возить камень из Мячкова (30
километров от Москвы) в Москву, сотни строителей должны были трудиться
ежедневно: ведь Кремль строили «безпрестани». Недаром новый Кремль резко
повысил престиж московского князя: к известию о строительстве летописец
отнес общую характеристику политики Дмитрия, который «всех князей русских
привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, а на тех нача
посегати».
Тверской князь пользовался поддержкой великого князя литовского
Ольгерда, который дважды осаждал Москву, но безрезультатно. В 1371 г.
тверской князь Михаил Александрович получил ярлык на великое княжение. Но
оказалось, что жители Владимира уже привыкли к власти московских князей и
не впустили Михаила. Не повиновался Орде и Дмитрий, заявив: «К ярлыку не
еду, а в землю на княжение на великое не пущаю». Михаил Александрович
побоялся скомпрометировать себя и отказался от войска Орды, чтобы сесть на
владимирский стол. Хан признал сложившееся положение, ярлык получил
Дмитрий. В 1375 г. началась московско-тверская война, после того как
тверской князь снова получил ярлык. Антитверская коалиция оказалась весьма
широкой. Выставили свои полки Ярославль, Ростов, Суздаль и другие
княжества. Поддержал Дмитрия и Новгород Великий, у которого были
пограничные счеты с Тверской землей, а потому новгородцы опасались
тверского князя на великокняжеском престоле. Союзником Дмитрия был также
один из удельных князей Тверской земли — кашинский. Михаил Александрович
после безуспешной обороны Твери капитулировал. В московско-тверском
договоре владимирский стол был признан «вотчиной» — наследственным
владением московских князей. Михаил Тверской считался теперь «братом
молодшим» Дмитрия и просто «братом» удельного князя Московской земли
Владимира Андреевича, владевшего Серпуховом и Боровском. Статус великого
князя тверского приравнивался, таким образом, к статусу московского
удельного князя.
События конца 50-х — начала 70-х гг. показали, что соотношение сил
изменилось и судьбы владимирского престола решаются теперь на Руси, а не в
Орде. Дмитрий собрал силы для открытого противоборства с поработителями.
Война с Тверью окончательно развязала ему руки. Недаром перед самым
началом войны с Тверью, в ноябре 1374 г., в Переяславле Залесском
состоялся съезд князей и бояр всей страны. Как предполагают, на нем и было
решено вступить в решительную борьбу с Ордой.
В самой Орде с конца 50-х годов продолжались усобицы — «замятия
великая». За 20 с небольшим лет на престоле сменилось больше 20 ханов. В
условиях ослабления ханской власти многие ордынские «царевичи» и мурзы на
свой страх и риск предпринимали многочисленные разбойничьи набеги на Русь.
Но вместе с тем Орде было теперь труднее вмешиваться в политическую жизнь
Руси. Однако в середине 70-х годов усобицы приостановились. Темник
(начальник тумена) Мамай захватил власть и стал фактическим правителем
Орды, ставя и свергая ханов по своему усмотрению. Мамай сумел отчасти
восстановить военное могущество Орды.
Итак, теперь сплотившаяся вокруг Москвы Русь и преодолевшая усобицы
Золотая Орда стояли друг перед другом. Столкновение было неизбежно.
Первое время стороны еще как бы прощупывали друг друга. В 1375 г.
войска Мамая совершили набеги на юго-восточную часть Нижегородского
княжества и на г. Новосиль в юго-западной части страны. В начале 1377 г.
совместная московско-нижегородская рать во главе с московским воеводой
Дмитрием Боброком Волынским напала на ордынский город Булгар (южнее
Казани). Ордынские войска потерпели поражение и уплатили большой выкуп. В
Булгаре были оставлены русские должностные лица. Впервые не Русь платила
дань Орде, а ордынские князья Руси.
Летом того же 1377 г. стало известно, что хан Араб-шах (на Руси его
называли Арапша) готовится напасть на Нижний Новгород. Ему навстречу вышло
объединенное русское войско (москвичи, нижегородцы, владимирцы, муромцы,
ярославцы и т. д.). Арапша где-то задержался, в войсках началось
разложение: князья, воеводы и воины беспечно охотились, пьянствовали,
оружие и доспехи держали в обозе. Однако вместо Арапши внезапно появились,
очевидно, войска самого Мамая и нанесли русскому войску у берегов реки
Пьяны жестокое поражение. «По истине за Пианою пиани», — невесело
каламбурит летописец. Враги двинулись дальше, без труда взяли оставшийся
без защиты Нижний Новгород, сожгли его и разграбили.
Тяжелое поражение не изменило решимости Дмитрия бороться с Ордой.
Когда на следующий год Мамай решил закрепить успех и отправил на Русь
большое войско мурзы Бегича, Дмитрий лично возглавил силы для отпора. На
реке Воже в Рязанской земле ордынская рать потерпела полное поражение:
ордынцы, бросив множество убитых и свои походные шатры, под покровом
темноты бежали.
Мамаю было необходимо взять реванш за Вожу. Иначе иго бы пало.
Поводом для похода стало требование увеличить дань.
В войска Мамая, по разным данным, входило от 100 до 250 тыс. человек:
не только ордынцы, но и рати из подчиненных Орде народов Поволжья и
Северного Кавказа и даже наемники из генуэзских колоний в Крыму.
Союзниками Мамая считались великий князь литовский Ягайло и рязанский
князь Олег Иванович. Они были ненадежными союзниками. Ягайло с опаской
относился к усилению Москвы: ведь под угрозой могли оказаться
западнорусские земли, вошедшие в состав Великого княжества Литовского. Но
и победа Мамая не сулила ему ничего хорошего. Для Ягайла выгодно было,
чтобы Москва и Орда взаимно обескровили друг друга. Вынужденно обещал
помогать Мамаю Олег Рязанский: ведь его княжество было как раз на пути из
Орды на Русь, на него всегда обрушивался первый, самый страшный удар
врага. Союз с Мамаем был лишь средством спасти княжество от погрома.
Однако именно Олег, этот «союзник» Мамая, первым сообщил Дмитрию о
приближении ордынского войска и о пути его движения.
Мамай шел на Русь «во мнозе силе», но и войско Дмитрия было необычно
большим. Известия о его составе противоречивы. Несомненно, что, кроме
воинов из великого княжества Владимирского и Московской земли, под
знаменами Дмитрия Ивановича были воины из Ростова, Ярославля, Мурома,
расположенных в верховьях Оки северских княжеств. Братья Ягайла — Андрей
Полоцкий (княжил в Пскове) и Дмитрий Трубецкой (княжил в Брянске),
вероятно вместе с дружинами из Полоцка и Трубчевска, вошли в состав войск
Дмитрия Ивановича. По некоторым данным, в битве участвовали на стороне
Руси воины из Литвы — «литовские паны». Не было ратей
суздальского-нижегородских князей, ослабленных поражением на Пьяне, не
прислал войск тверской князь, хотя один из удельных князей Тверской
земли — холмский, видимо, участвовал в битве. Недостаточно достоверны
встречающиеся в поздних источниках сведения об участии в ополчении
новгородцев. Но все же под стягами Дмитрия собрались воины из большей
части Руси. Войско включало не только дружинников-феодалов, но и народное
ополчение. По словам летописца, «от начала бо такова сила русская не
бывала».
В Коломне московские войска соединились с остальными дружинами и
двинулись навстречу Мамаю, к Дону. Дмитрий стремился вступить в
соприкосновение с Мамаем до того, как к нему подойдут союзники. Вероятно,
Ягайло и Олег Иванович не торопились и сами. Во всяком случае, в битве они
не участвовали.
7 сентября 1380 г. на берегу Дона состоялся военный совет. По
предложению Дмитрия, было решено переправиться на противоположный берег
Дона и там принять бой. Тогда в случае поражения путь к отступлению был бы
отрезан: ведь переправа в боевой обстановке почти невозможна. Таким
образом, русское войско было готово сражаться до последнего. В ночь с 7 на
8 сентября по быстро наведенным мостам полки переправились через Дон, на
Куликово поле возле впадения в Дон реки Непрядвы.
Противоречивость источников в изображении подробностей битвы привела
к спорам относительно конкретного ее хода. Нет единого мнения даже в том,
на каком — правом или левом — берегу Непрядвы разыгралось сражение.
Поэтому представить его себе можно лишь в общих чертах.
Обычное расположение русских войск на поле боя включало 6 полков;
авангард (передовой и сторожевой полки), центр (большой полк), фланги
(полки правой и левой руки) и засада (засадный полк). Используя утренний
туман и лесные заросли по краям поля, Дмитрий сумел укрыть засадный полк.
Сначала ордынцам удалось уничтожить передовой и сторожевой полки, затем
они направили свои удары на большой полк и полк левой руки. Тем самым
Мамай подставил незащищенный фланг под удар русскому засадному полку. Его
воины во главе с воеводой Дмитрием Боброком Волынским и Владимиром
Андреевичем Серпуховским внезапно появились из засады. Свежие войска
встретились с уже обескровленными и усталыми воинами Мамая. Это решило
исход сражения. Ордынцы не выстояли и бежали с поля боя. После этой битвы
московский князь Дмитрий был прозван Донским.
Куликовская битва, казалось, должна была покончить с ордынским игом.
Однако получилось иначе. Скомпрометированного тяжелым поражением Мамая
сверг с престола Тохтамыш, один из потомков Чингисхана, правивший в
Средней Азии. Мамай бежал в Крым и был там убит. Тохтамыш потребовал от
русских князей дани: он утверждал, что на Куликовом поле проиграла битву
не Золотая Орда, а узурпатор Мамай. В самом деле, темник Мамай, хотя и
породнившийся с Чингизами, не принадлежал к ханскому роду, следовательно,
незаконно захватил власть. Сопротивление ему с точки зрения средневекового
сознания было оправдано. Иное дело — Тохтамыш, законный наследник владык
Золотой Орды. Это обстоятельство внесло определенный раскол в среду
князей, к тому же недовольных возвышением Дмитрия Ивановича. Все эти
обстоятельства сильно затруднили организацию отпора Тохтамышу, который в
1382 г. двинулся походом на Русь. Суздальско-нижегородские князья,
опасаясь за свою судьбу, присоединились к нему. Дмитрий Донской отправился
собирать войска, но Тохтамыш дошел до Москвы раньше. Митрополит Киприан,
великая княгиня и многие бояре бежали. Оборону города взяли в свои руки
сами москвичи. К этому событию относятся первые сведения о применении на
Руси огнестрельного оружия — крепостных пушек («тюфяков»).
Будучи не в силах взять Москву, Тохтамыш прибег к обману.
Нижегородские князья убеждали жителей, что хан удовлетворится только
выражением покорности. Когда ворота города были открыты, враг подверг
столицу погрому и сжег ее. Были разграблены Владимир и города Московского
княжества. Для войны с Тохтамышем сил у Руси не было. «Оскуде бо вся
русская земля от Мамаева побоища за Доном», — писал летописец. Ордынское
иго было восстановлено.
Тем не менее Куликовская битва была событием огромного исторического
значения для судеб страны. Это была первая победа над главными силами
Орды, а не над отрядами отдельных полководцев. Тем самым народ восстановил
веру в свои силы, увидел, что победа над Ордой возможна.
Куликовская битва показала, что победы можно достичь, лишь объединив
все силы народа под общим руководством, и что может это сделать именно
Москва. До Куликовской битвы Москва была столицей самого крупного и
сильного княжества, князья которого несколько десятилетий подряд занимали
владимирский великокняжеский престол. Теперь Москва стала национальной
столицей. Окончательно решился в пользу Москвы давний спор о том, Москва
или Тверь возглавит политическое объединение страны.
Дмитрий Донской прожил недолгую жизнь. В 30 лет он совершил главное
дело своей жизни — выиграл битву на Куликовом поле. Через 9 лет, в
1389 г., он умер. Перед смертью он по обычаю составил завещание. Оно носит
не только хозяйственный (как у большинства его предшественников), но и
политический характер, отражает новую обстановку в стране, сложившуюся
после 1380 г. Дмитрий решительно передает старшему сыну владимирский
великокняжеский престол как свою «вотчину», ни словом не упоминая о
ханском ярлыке. Тем самым произошло слияние территории Владимирского и
Московского великих княжеств.
В завещании Дмитрий Донской предусматривал возможность падения
ордынского ига еще при жизни своих сыновей при условии, что «переменит бог
Орду», т. е. там снова начнутся смуты. Впрочем, Дмитрий Донской не считал,
что прекращение выплаты дани должно будет улучшить положение народных
масс: «который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть», —
писал он в духовной. Таким образом, измениться должен был лишь адресат
дани.
Наследником Дмитрия был его старший сын Василий. Вероятно, это имя
было дано не случайно. Ведь в московском княжеском доме до сих пор Василии
почти не встречались. В переводе с греческого это имя означает «царь».
Юрием, т. е. Георгием, победоносцем, назвал Дмитрий другого сына. Власть и
оружие, единство страны и вооруженная борьба против ордынского ига, — вот
завет Дмитрия своим сыновьям, выраженный в их именах.

Date: 2015-09-18; view: 388; Нарушение авторских прав