ВВЕДЕНИЕ 3 page

§ 3. ОБРАЗОВАНИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА И ЕГО СОЦИАЛЬНЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ

В IX в. у восточных славян возникает классовое общество и появляется
государство. Этот новый этап жизни восточнославянского общества был
подготовлен всем ходом предшествующего развития. Естественно, что
начальный период образования государства у восточных славян отражен в
источниках недостаточно: ведь письменность распространяется уже после
создания государства, и летописные известия об этой поре содержат
отдаленные от событий по меньшей мере двумя веками исторические
припоминания, носящие часто черты легенды.
В XVIII — XIX вв. многие историки придерживались так называемой
норманнской теории, приписывающей норманнам — скандинавским викингам (на
Руси их называли варягами) создание Русского государства. Основанием для
этой теории послужил летописный рассказ о призвании на княжение в
Новгороде в 862 г. варяжских князей Рюрика, Синеуса и Трувора. Три
варианта этого рассказа (Лаврентьевский и Ипатьевский списки «Повести
временных лет и Новгородская первая летопись) сообщают, что первоначально
варяги брали дань с новгородцев, затем были изгнаны, однако между
племенами (по Новгородской летописи — между градами) начались
междоусобицы: «и воевати почаша сами на ся». После чего словени, кривичи,
чудь и меря (чудь и меря — угро-финские народности) обратились к варягам
со словами: «Земля наша велика и обильна, а наряда (т. е. порядка) в ней
нет. Да поидете княжить и володети нами». Варяги откликнулись на призыв «и
изъбрашася 3 братья с роды своими»: Рюрик, севший в Новгороде, Синеус — на
Белоозере и Трувор — в Изборске.
В этой легенде многое до сих пор неясно. Если вымышленность Синеуса и
Трувора признается большинством историков (в древнешведском языке слова
«сине хус трувор» означают «с домом и дружиной»), то историчность Рюрика,
хотя и не бесспорная, не отвергается рядом исследователей. Нет ничего
невероятного и в самом факте призвания иноземных князей: раннеклассовое
государство рождается всегда в острой и кровопролитной междоусобной борьбе
(«Въста род на род»), и одним из возможных путей прекращения взаимного
истребления может быть приглашение некой третьей, «нейтральной» по
отношению к враждующим сторонам силы. Вполне, впрочем, вероятна и другая
возможность: оформление насильственного захвата власти варягами в качестве
акта «добровольного» призвания. В любом же случае в летописном тексте речь
идет вовсе не о создании государства на Руси, а о появлении варяжской
династии в Новгородской земле.
И сторонники норманнской теории, и их оппоненты, авторы
дореволюционных исследований, исходили из возможности «научить»
государству, что, естественно, идеализировало и персонифицировало процесс
его создания. Подобный подход был решительно отвергнут в советской
исторической науке: возникновение государства рассматривалось как
следствие внутреннего развития общества, его разделения на классы и борьбы
между ними. При этом вопрос об этническом происхождении княжеской династии
отходил как бы на второй план, тем более что варяжская знать очень быстро
ассимилировалась местным населением, и на Руси внук (согласно летописной
генеалогии) Рюрика Святослав носил уже славянское имя. При таком взгляде
важно было другое: государственность — не предмет экспорта или импорта, а
закономерный результат многовекового исторического пути народа.
Источники свидетельствуют, что восточнославянское общество IX в.
находилось в стадии создания государственности. Летописец повествует о
племенных княжениях — ранних государственных образованиях, существовавших
у полян (где, согласно летописи, первым князем был легендарный основатель
Киева Кий), древлян, дреговичей, полочан. Известно сочинение безымянного
персидского автора X в. (но по своим сведениям восходящее к более ранней
поре), где называются три русских города: Куйаба (видимо, Киев), Слаба,
или Слава (как полагают, либо Новгород, либо Переяславль), и Уртаб, или
Артаб, который пока не удается достоверно отождествить. Это только
небольшая часть городов Руси раннего периода: недаром в Скандинавии Русь
называли «Гардарикой» — страной городов.
При этом нельзя сказать, что уровень развития варягов был выше, чем
славян. И те и другие находились примерно на одной стадии социального
развития — перехода от военной демократии к раннеклассовому обществу.
Синхронность развития позволяла варягам активно включиться в исторический
процесс в Восточной Европе. В выяснении реальной роли варягов много дают
археологические данные. Так, раскопки Гнездова близ Смоленска,
Тимиревского и Михайловского курганов под Ярославлем выявили большое число
скандинавских погребений с характерными «скандинавскими» предметами
местного производства. Иными словами, варяги жили среди местной дружинной
знати еще в IX в. и обращение к ним не было случайностью.
В последние годы в исторической литературе российские исследователи в
поиске новых концептуальных подходов куда меньше, чем прежде, обращаются к
проблемам классообразования и классовой борьбы. Прежние представления,
когда последней отдается решающая роль в создании государства, далеко не
всем кажутся бесспорными. Сам процесс классообразования вычленяется крайне
трудно и он несомненно лишен той прямолинейности, которая присутствовала в
советской литературе.
С другой стороны, уделяется большое внимание такой функции
государства, как его способность быть универсальным регулятором социальных
отношений. С разложением родового строя и возникновением более сложных
социальных структур — союза племен прежние средства разрешения и
регулирования отношений (прежде всего, институт кровной мести) оказались
недостаточными. Возникающее государство восполняло этот пробел, разрешая
социальные и иные противоречия на принципиально ином уровне и другими
средствами. При таком подходе государство оказывается
социально-политическим организмом, в существовании которого заинтересованы
различные слои общества. Более «естественной» выглядит роль норманнов, о
которой отчасти упомянуто выше: призвание варяжского князя в новгородское
Приильменье было связано со сложной этнической ситуацией в этом регионе,
где жили славяне, угро-финны, балты. Инородному этносу было легче
подняться над родовыми отношениями и выполнить задачу универсального
регулятора; местные племена охотнее мирились с верховенством чужеземцев,
чем с властью, принадлежащей представителям соседнего племени.
В отличие от «варварских» государств Западной Европы, которые в своем
становлении унаследовали многие государственные и правовые традиции
античности, Восточная Европа оказалась вне ее рамок. Этим, по-видимому,
можно объяснить сравнительно медленные темпы вызревания государственных
институтов, их архаичность и своеобразие. В частности, многие
исследователи связывают с правящей варяжской династией такую особенность
Древнерусского государства, как лиственичный порядок престолонаследия. Он,
в свою очередь, отражал взгляд на Древнерусское государство как на
коллективную родовую собственность князей-завоевателей. Этот момент
достаточно четко прослеживается в политической истории.
Родственник Рюрика князь Олег (сын Рюрика Игорь, согласно летописи,
был малолетним к моменту смерти отца) начал подчинение восточнославянских
племен за пределами Новгородской земли. В 882 г. (эта дата условна, как и
большинство летописных дат IX — X вв., ибо они не восходят к погодным
записям современника, а являются результатом хронологических выкладок
летописцев XI — XII вв.) он с дружиной отправился на юг и подошел к Киеву,
где княжили Аскольд и Дир. Согласно «Повести временных лет», они были
«мужами» Рюрика, освободившими землю полян от дани хазарам и захватившими
Киев. Существует гипотеза, основанная на позднейших летописных текстах,
что они были не варягами, а потомками Кия. Олег хитростью выманил их из
города, убил и захватил Киев, сделав его своей столицей. Согласно
летописи, он назвал Киев «мати градом руським». Как бы то ни было, в этой
истории достаточно отчетливо отражен факт противостояния к концу IX в.
двух центров формирующейся русской государственности — Новгорода и Киева.
Поскольку они находились на торговом пути «из варяг в греки», то объяснимо
стремление к объединению и контролю над этими территориями. При этом новая
династия пошла на смещение центра политической жизни с севера на юг,
сделав Киев своей столицей.
Обосновавшись в Киеве, Олег подчинил себе древлян, северян и
радимичей. Княжение Олега, прозванного «Вещим», согласно летописному
известию, продолжалось 33 года. По своему значению это правление было
рубежным: именно с этого момента можно говорить о существовании
Древнерусского государства, державы Рюриковичей.
Одна из летописей донесла до нас поэтическую легенду о смерти Олега,
пытавшегося обмануть предсказание волхвов и все же погибшего от змеи,
спрятавшейся в черепе его боевого коня. Как известно, эта легенда
вдохновила А. С. Пушкина на создание «Песни о вещем Олеге».
Наследник Олега Игорь продолжил его политику. Ему, впрочем, снова
пришлось воевать с древлянами — «иде Игорь на деревляны, и победив а (их),
и возложи на ня дань болши Олговы». В борьбе с древлянами он и погиб. В
945 г., взяв с древлян дань, он с небольшой дружиной (чтобы на долю
каждого досталось больше) вернулся за дополнительной данью. По летописному
преданию, древляне решили на совете, что если волк повадится в стадо, то
пока не убьют его, перетаскает всех овец. «Аще не убьем его, то вся ны
погубить». Игорь был убит, а древлянский князь Мал (несомненно,
славянский, а не варяжский князь) отправил к вдове Игоря Ольге послов,
предлагая ей выйти за него замуж. Речь шла, разумеется, о династическом
браке: взяв в жены вдову убитого врага, Мал тем самым распространял свою
власть и на Полянскую землю, и на всю Русь. Однако Ольга жестоко
расправилась с древлянскими послами и пошла войной на Древлянскую землю.
Ей удалось победить древлян, столица их Искоростень была сожжена, знать
истреблена, часть древлян обращена в рабство, на остальных наложена дань.
Сын Игоря и Ольги Святослав больше внимания уделял не внутренним, а
внешним делам. Князь-воин, сражавшийся со своей дружиной и в Поволжье, и в
Дунайской Болгарии, он был редким гостем в Киеве, в чем его даже упрекали
киевляне: «Ты, княже, чюжеи земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив»
(т. е. пренебрегаешь). Однако ему удалось подчинить своей власти еще одну
восточнославянскую племенную группу, находившуюся на самой далекой
северо-восточной периферии, — вятичей.
При жизни Святослав сделал своим наместником в Киеве старшего сына
Ярополка, а Древлянскую землю передал второму сыну — Олегу. Третьего —
Владимира призвали к себе новгородцы. Он считался ниже своих братьев как
сын рабыни (его матерью была ключница княгини Ольги Малуша, сестра
дружинника Добрыни), и тем не менее именно он одержал победу в
междоусобиях, начавшихся после гибели Святослава, и захватил Киев (980).
Оба же старших брата нашли смерть в борьбе за власть.
За время усобиц княжеская власть расшаталась, во всяком случае,
Владимиру пришлось дважды воевать с вятичами, а затем с их
соседями-радимичами.
Междоусобицы не прекратились и после смерти Владимира. Он был еще
жив, когда княживший в Новгороде его сын Ярослав отказался повиноваться
отцу. Владимир собрался в поход, но заболел и умер (1015). Несколько лет
продолжалась кровопролитная борьба за киевский престол. Соперники
опирались на иноземную помощь: Ярослав привлекал варяжских наемников,
Святополк — войска польского короля. Борьба завершилась победой Ярослава,
которому удалось сесть в Киеве (1019). Святополк бежал. Летопись обвинила
Святополка Окаянного в гибели своих младших братьев, Бориса и Глеба,
первых русских святых. Обращение к скандинавским источникам позволяет
поставить под сомнение эту версию по крайней мере в отношении Бориса (он
после опалы Святополка, в последние годы жизни Владимира был близок к отцу
и реально претендовал на престол), который, по-видимому, погиб от руки
варягов Ярослава. Но Ярослав взял верх, и летописная традиция складывалась
в угоду победителю.
Ярослав попытался подчинить себе владения брата Мстислава,
Тмутараканского князя. Но в 1024 г. в битве у Лиственя он потерпел
поражение и вынужден был вновь бежать в Новгород. Но Мстислав предложил
брату мир, по которому оставил за собой Левобережье Днепра и Тмутаракань.
Лишь после его смерти в 1036 г. Ярослав окончательно утверждается
единовластным правителем Древней Руси.
Важно подчеркнуть, что княжеские междоусобия кончались еще не
распадом единого Древнерусского государства, а лишь устранением
соперников. Тенденции к объединению преобладали. Это было связано с
централизованным характером сбора и распределения дани, когда верховная
власть «монополизировала» право «распределения благ». Знать пока не
стремилась обособиться и старалась упрочить свой статус на службе у
могущественного киевского князя.
Вопрос о социально-политическом строе Древнерусского государства
является достаточно спорным. Чтобы рассмотреть его, необходимо сначала
кратко остановиться на тех источниках, которыми мы располагаем для его
характеристики. Древнейшим сводом законов Руси является Русская Правда.
Под этим общим названием известны три памятника: Краткая Правда,
являющаяся древнейшей, Пространная, относящаяся ко второй половине XII в.,
и Сокращенная, основанная как на Пространной Правде, так и на некоторых не
дошедших до нас законодательных актах более раннего времени. В свою
очередь, Краткая Правда делится на Правду Ярослава (ок. 1016), Правду
Ярославичей (вторая половина XI в.) и дополнительные статьи. Естественно,
Краткая Правда — наиболее существенный источник для характеристики
социального строя Древнерусского государства, но и в более поздней
Пространной Правде записаны нормы права, которые хотя и были
кодифицированы лишь в XII в., но восходят к более раннему времени.
Отдельные юридические нормы содержатся и во включенных в текст летописи
договорах Олега (911) и Игоря (944) с Византией. В этих договорах
упоминается и «закон русский», который учитывался в делах, затрагивавших
споры византийцев и русских. Древнейшая дошедшая до нас летопись —
«Повесть временных лет» — также дает материал для изучения социального
строя, хотя основная часть ее сведений относится к политической истории.
Система наказаний в Русской Правде показывает, что в Древнерусском
государстве существовали еще пережитки родоплеменного строя. Правда
Ярослава допускает кровную месть, институт, типичный для эпохи, когда не
существует государства, берущего на себя функцию наказания за
преступления. Впрочем, в статье о кровной мести уже видна тенденция к ее
ограничению: законодатель точно определяет круг близких родственников,
имеющих право мстить: отец, сын, брат (в том числе двоюродный) и
племянник. Тем самым ставится предел бесконечной цепи убийств,
истребляющих целые семьи. Ограничение показывает пережиточный характер
кровной мести в первой половине XI в. В Правде Ярославичей кровная месть
уже запрещена, а взамен нее введен денежный штраф за убийство (вира),
который в зависимости от социального положения убитого дифференцировался в
широких пределах: от 80 до 5 гривен.
В источниках содержится немало упоминаний о древнерусской общине —
верви. Это была, видимо, уже не родовая община; она обладала определенной
территорией (так, вервь отвечает за убитого неизвестными человека,
найденного на ее земле). В ней выделились отдельные экономически
самостоятельные семьи: Русская Правда подробно разбирает случаи, когда
община помогает попавшему в беду своему члену и когда он должен платить
сам, «а людем не надобе». Отметим, что Русская Правда в основном
регламентировала отношения, возникающие при столкновении древнерусской
общины и княжеского (боярского) хозяйства. Иными словами, Русская Правда
достаточно односторонне позволяет судить об общине. Сама же вервь
продолжала жить по нормам обычного права и не испытывала, в отличие от
недавно возникшего феодального землевладения, потребности в кодификации.
Многие авторы полагали, что основным крестьянским населением страны
были не раз упоминающиеся в источниках смерды. Однако Русская Правда,
говоря об общинниках, постоянно употребляет термин «люди», а не «смерды».
За убийство людина полагался штраф в размере 40 гривен, за убийство же
смерда — всего 5. Смерд не имел права оставить свое имущество непрямым
наследникам — оно передавалось князю. Существует много гипотез о
социальной сущности смердов, но большинство исследователей признают,
во-первых, тесную связь смердов с князем, зависимость от него, во-вторых,
считают смердов ограниченной, хотя и довольно широкой, общественной
группой. Вероятно, смерды были несвободными или полусвободными княжескими
данниками, сидевшими на земле и несшими повинности в пользу князя.
Значительное место Русская Правда уделяет рабам. Они были известны
под разными названиями — челядь (единственное число — челядин), холопы
(женский род — роба). Термин «челядин» встречается уже в договоре Олега с
Византией: речь там идет о похищении или бегстве русского челядина («аше
украден будеть челядин рускы или ускочит»). Главным источником рабов был
плен. Когда, согласно «Повести временных лет», Святослав перечислял добро
(«благая»), идущее из Руси, то, наряду с мехами, медом и пушниной, он
называл и челядь. Уже в древнейшей части Русской Правды — Правде Ярослава
описана процедура судебного разбирательства по делу о краже челядина.
Исследователями по-разному решается вопрос о соотношении челядинной и
холопьей зависимости. Вероятно, «челядь» — термин более раннего периода,
который некоторое время сосуществовал с более новым термином — «холоп».
Русская Правда рисует тяжелое положение холопов, которые были
полностью бесправны. Холоп, ударивший свободного, если даже господин
уплатил за него штраф, мог быть при встрече убит обиженным, а в более
позднее время — жестоко наказан телесно. Холоп не имел права
свидетельствовать на суде. Беглого холопа, естественно, наказывал сам
господин, но тяжелые денежные штрафы накладывались на тех, кто поможет
беглому, указав путь или хотя бы накормив. За убийство своего холопа
господин не отвечал перед судом, а подвергался лишь церковному покаянию.
Особенно детально вопрос о холопстве излагается уже в Пространной
Правде, где мы находим фактически целый устав о холопах. В это время
(XII в.) уже известны два вида холопства: обельное (полное) и неполное.
Источником обельного холопства был не только плен. Многие сами продавали
себя в холопство. Холопом становился, если не заключал с господином
специального договора («ряда»), и тот, кто поступал в услужение на
должность тиуна (управляющего) или ключника. Терял свободу (если не было
особого «ряда») и человек, женившийся на рабе. Обельное холопство, единое
по своему юридическому статусу, было вместе с тем разнородным по своей
реальной социальной структуре. Разумеется, основную массу составляли
рядовые рабы, выполнявшие тяжелую работу на своего господина. За их
убийство полагался самый низкий штраф — 5 гривен. Однако уже Правда
Ярославичей знает княжеского сельского и ратайного (т. е. пашенного)
старосту, за убийство которого полагалось уплатить 12 гривен. 80 гривнами
(в 2 раза дороже, чем жизнь свободного человека) защищалась жизнь
княжеского тиуна (а тиуны были, как отмечалось выше, холопами). Купцы
использовали холопов для торговли, хотя несли полную материальную
ответственность за их операции. Холоп-тиун мог «по нужи» (т. е. по
необходимости) выступать и как свидетель в суде.
Большое внимание, уделяемое холопам, в двух основных законодательных
актах — Краткой и Пространной Правдах свидетельствует о важной роли рабов
в социальной структуре русского общества X — XII вв.
Наряду с обельными холопами, Пространная Правда знает закупов,
воспринимавшихся как неполные, необельные холопы. Это сравнительно поздняя
категория зависимых людей, возникшая только в XII в. Закуп — разорившийся
общинник, пошедший в долговую кабалу к князю или его дружиннику. Он
получал какую-то ссуду («купу») и за нее (вернее, за проценты с суммы
долга) должен был работать на господина — либо на его пашне («ролейные»
закупы), либо как слуга. Хозяин имел право подвергать закупа телесным
наказаниям, а попытка бегства наказывалась превращением в обельного
холопа. Вместе с тем закуп отличался от раба. Прежде всего он имел право
(хотя, вероятно, формальное) выкупиться на волю, вернув купу. Закон
специально оговаривал, что не считается бегством, если закуп отправится
открыто («явлено») на заработки («искать кун»), чтобы выплатить свой долг.
Но важнее другое обстоятельство: закуп продолжает вести свое, отдельное от
господина хозяйство. Закон предусматривает случай, когда закуп отвечает за
утрату господского инвентаря при работе на себя («орудья своя дея»). Закуп
несет материальную ответственность перед господином, следовательно, он
платежеспособен, его хозяйство — не собственность господина. Именно
поэтому положение закупа, лишенного личной свободы, но не отделенного от
средств производства, близко к статусу будущего крепостного крестьянина. К
сожалению, источники не дают ответа на вопрос, насколько были
распространены отношения закупничества, но большое число статей в
Пространной Правде, посвященных им, убеждает, что закупы — не редкое
явление на Руси XII в.
По Русской Правде нам известны еще некоторые категории зависимого
населения. В Краткой и Пространной Правдах по одному разу упоминается
рядович (или рядовник), жизнь которого защищена минимальным пятигривенным
штрафом. Вероятна его связь с «рядом» (договором). Возможно, рядовичами
были не пошедшие в холопство и заключившие «ряд» тиуны, ключники и мужья
рабынь, а также дети от браков свободных с рабынями. Судя по другим
источникам, рядовичи часто исполняли роль мелких административных агентов
своих господ.
Также по одному разу в Краткой и Пространной Правдах упоминается
изгой. Речь идет о человеке, лишившемся своего социального статуса. Так,
князьями-изгоями называли князей, не имевших собственного княжества. Изгои
Русской Правды, видимо, люди, порвавшие со своей общиной, а также,
возможно, холопы, отпущенные на волю.
Спорным остается вопрос о времени возникновения феодального
землевладения в Древней Руси. Некоторые авторы относят его появление к
IX — X вв., но большинство полагает, что в X в. существовали лишь
отдельные княжеские села, хозяйство в которых носило более скотоводческий
(быть может, даже коневодческий) характер, а уже во второй половине XI —
первой половине XII в. образуется феодальная вотчина. В IX — первой
половине XI в. князья собирали дань со свободных общинников. Сбор дани
осуществлялся во время полюдья, когда князь со своей дружиной приезжал в
определенный центр, где и получал дань с местного населения. Размер дани
первоначально был не фиксирован, что и привело к столкновению Игоря с
древлянами. По сообщению летописи, Ольга после этого установила точный
размер дани («уроки») и места ее сбора («погосты» или «повосты»).
Собранную дань князь делил между дружинниками.
Преобладание среди непосредственных производителей материальных благ
свободных общинников, значительная роль рабского труда и отсутствие
феодального землевладения послужили основаниями для выдвижения гипотезы о
том, что Древнерусское государство еще не было феодальным. Защищающий эту
точку зрения И. Я. Фроянов полагает, что в древнерусском обществе IX —
XI вв. существовало несколько социально-экономических укладов, ни один из
которых не был преобладающим. Дань, собираемую с местного населения, он
рассматривает не как особый вид феодальной ренты, а как военную
контрибуцию, наложенную на покоренные киевскими князьями племена. Однако
большинство исследователей считает Древнерусское государство
раннефеодальным.
Раннефеодальное общество не тождественно феодальному. В нем еще не
развились до зрелого состояния основные характерные черты феодальной
формации и существуют многие явления, присущие предшествующим формациям.
Речь идет не столько о преобладании в данный момент того или иного уклада,
сколько о тенденции развития, о том, какой из укладов развивается, а какие
постепенно сходят на нет. В Древнерусском государстве будущее принадлежало
именно феодальному укладу.
Безусловно, в дани были элементы и военной контрибуции и
общегосударственного налога. Но вместе с тем дань собиралась с
крестьянского населения, отдававшего князю и его дружинникам часть своего
продукта. Это сближает дань с феодальной рентой. Отсутствие же феодальных
вотчин могло компенсироваться распределением дани среди дружинников,
совокупного господствующего класса. На признании государства в лице князя
верховным собственником всей земли в стране основана выдвинутая
Л. В. Черепниным концепция «государственного феодализма», согласно которой
крестьянство Киевской Руси подвергалось эксплуатации феодальным
государством.
Политический строй Древнерусского государства сочетал в себе
институты новой феодальной формации и старой, первобытнообщинной. Во главе
государства стоял наследственный князь. Киевскому князю подчинялись
владетели других княжеств. По летописи нам известны немногие из них.
Однако договоры Олега и Игоря с Византией содержат упоминания о том, что
их было немало. Так, в договоре Олега говорится, что послы отправлены «от
Олга, великаго князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и
великих князь». По договору Игоря послы отправлены от Игоря и «от всякоя
княжья», причем названы послы от отдельных князей и княгинь.
Князь был законодателем, военным предводителем, верховным судьей,
адресатом дани. Функции князя точно определены в легенде о призвании
варягов: «володеть и судить по праву». Князя окружала дружина. Дружинники
жили на княжеском дворе, пировали вместе с князем, участвовали в походах,
делили дань и военную добычу. Отношения князя и дружинников были далеки от
отношений подданства. Князь советовался с дружиной по всем делам. Игорь,
получив от Византии предложение взять дань и отказаться от похода, «созва
дружину и нача думати». Дружина же Игоря посоветовала ему отправиться в
несчастный поход на древлян. Владимир «думал» с дружиной «о строи
земленем, и о ратех, и о уставе земленем», т. е. о делах государственных и
военных. Святослав, когда мать Ольга убеждала его принять христианство,
отказывался, ссылаясь на то, что над ним будет смеяться дружина.
Дружинники могли не только советовать князю, но и спорить с ним, требовать
от него большей щедрости. Летописец рассказывает, что дружинники Владимира
роптали на князя, что им приходится есть деревянными, а не серебряными
ложками. В ответ Владимир «повеле исковати» серебряные ложки, ибо
«сребромъ и златом не имам налести (т. е. не смогу найти) дружины, а
дружиною налезу злата и сребра».
Вместе с тем и князь был нужен дружине, но не только как реальный
военный предводитель, а и как некий символ государственности. Формальная
независимость воли князя, пускай даже еще несовершеннолетнего, проявилась
во время битвы киевской дружины с древлянами. Битву должен был начать
князь. Малолетний Святослав действительно «суну копьем... на деревляны»,
но его детских сил хватило лишь на то, чтобы оно пролетело между ушей коня
и ударилось ему в ноги. Однако знак к началу битвы был подан, главные
дружинники Свенельд и Асмуд возгласили: «Князь уже почал; потягнете,
дружина, по князе».
Наиболее уважаемые, старшие дружинники, составлявшие постоянный
совет, «думу», князя стали именоваться боярами. У некоторых из них могла
быть и своя дружина. Для обозначения младшей дружины применялись термины
«отроки», «чадь», «гриди». Если бояре выступали в роли воевод, то младшие
дружинники исполняли обязанности административных агентов: мечников
(судебных исполнителей), вирников (сборщиков штрафов) и т. д. Княжеская
дружина, оторвавшаяся от общины, делившая между собою дань, представляла
собой нарождавшийся класс феодалов.
Появление дружины как постоянной военной силы было шагом на пути
изживания характерного для периода родоплеменного строя всеобщего
вооружения народа. Однако незрелость феодальных отношений проявлялась, в
частности, в том, что народные ополчения продолжали играть важную роль.
Наряду с дружинниками «вои» постоянно упоминаются на страницах летописи.
Больше того, они порой более активно участвовали в военных действиях, чем
дружинники, которых князь берег. Так, во время столкновения Мстислава и
Ярослава Владимировичей Мстислав поставил в центре своих войск воев
северян, а на флангах дружину. После битвы он радовался тому, что вои
северяне погибли, а «дружина своя цела».
Княжеская власть была ограничена и элементами сохранявшегося
народного самоуправления. Народное собрание — вече — действовало активно в
IX — XI вв. и позднее. Народные старейшины — «старцы градские» —
участвовали в княжеской думе, и без их согласия было, видимо, трудно
принять то или иное важное решение. Летописи отразили падение роли вече в
политической жизни: его упоминание обычно связано с экстраординарными
ситуациями, когда ослабевшая княжеская администрация или нуждалась в
дополнительной опоре или утрачивала власть. Однако были и исключения:
сильные позиции сохранило народное собрание в Новгороде и ряде других
городов.
Анализ социально-политических структур позволяет говорить о трех
центрах притяжения, влиявших на общественное развитие: это прежде всего
княжеская власть, набиравшая силу дружина (боярство), народное вече. В
дальнейшем именно соотношение этих властных элементов станет определять
тот или иной тип государственности, который возобладает на территориях,
некогда входивших в состав державы Рюриковичей.

Date: 2015-09-18; view: 400; Нарушение авторских прав