Россия перед эпохою преобразования 7 page

Конюшенный приказ прежде ведал боярин конюший, первый боярин по чину и чести; в XVII веке это звание уничтожили. и стал ведать Конюшенный приказ ясельничий, да дворянин. да дьяки; в конюшенном ведомстве считалось больше 40000 лошадей.

Понятно, что не могло сидеть никакого боярина в Приказе тайных дел; этот приказ устроил себе царь Алексей Михайлович для переписки, о которой он не хотел, чтобы все знали, был тут дьяк да несколько подьячих; но в этом приказе ведались также дела, которые особенно занимали царя: ведалось гранатное дело и мастера этого дела, ведалась любимая царская потеха птицы, кречеты, ястребы. На корм этим хищникам шли голуби, для голубей был устроен особый двор, на котором было голубиных гнезд больше 100000. И эти невинные птицы также ведались в Приказе тайных дел, который по имени долго считали чем-то очень страшным, в котором думали видеть что-то вроде Тайной канцелярии.

Посольский приказ, который «ведал дела всех окрестных государств», долго не имел большой важности, потому что дела по сношениям с иностранными державами решались у государя наверху с боярами и думными людьми; для переговоров с иностранными послами назначались также из бояр и думных людей, следовательно, Посольский приказ был только канцелярией Боярской думы по иностранным сношениям, и в нем сидел думный дьяк. Только со времен Андрусовского перемирия иностранные сношения были поручены одному боярину, именно Ордину-Нащокину, который получил пышный титул «великих государственных посольских дел и государственной печати оберегателя», т. е. канцлера. Афанасий Лаврентьевич по своему западному взгляду имел высокое понятие о Посольском приказе, называл его оком России, в том значении, что иностранцы по нем судят о целом государстве и народе, и требовал от служащих в нем, от дьяков, соответственного этому значению поведения; требовал, чтоб дьяки не мешали кабацких дел с посольскими и были воздержнее в своих речах с иностранцами. Но как же им было исполнить первое требование, когда с Посольским приказом, под ведением посольского думного дьяка, был соединен приказ Новгородская четверть, в котором ведались города Великий Новгород, Псков, Нижний Новгород, Архангельск, Вологда и другие поморские и пограничные города, сбор с них всяких доходов, а с 1667 года с Посольским приказом был соединен не только приказ Малороссийский — это было прилично, но также приказы или чети (четверти) Владимирская и Галицкая.

Дела, подлежавшие ведению Поместного приказа, ясны из самого его названия. Служебными назначениями, военными и гражданскими, заведовал Разрядный приказ, потому что различия между обеими службами не было: те же самые лица назначались одинаково в ту и другую. Но так как впоследствии появились особые разряды войска, то для их ведения явились и приказы: Стрелецкий, Рейтарский, Пушкарский, Иноземный, ведавший иноземных служилых людей. Приказ Большой казны ведал гостей, гостиной и суконной сотен торговых людей, серебряного дела мастеров и многих городов торговых людей, также денежный двор. Большой приход собирал доходы в Москве и других городах с лавок, гостиных дворов, с погребов, с меры, таможенные пошлины. Счетный приказ ведал приход и расход всего Московского государства. Разбойный приказ ведал уголовные дела всего Московского государства. Для гражданского суда в делах служилого сословия два судных приказа — Московский и Владимирский. Приказы, ведавшие известные области, были: Приказ Казанского дворца, Сибирский приказ. Приказ княжества Смоленского, Новгородская четверть, Владимирская четверть, Устюжская четверть Костромская четверть, Галицкая четверть. Всех приказов было больше сорока. Доходу в них приходило со всего государстве 1300000, кроме Сибирской казны. Подле обширных приказов в которые стекались разнородные дела, видим приказ Панафидный, в котором ведомо было поминовение по усопших царях Аптекарский, в котором ведомы были аптека и медики иностранные — 30 человек и русские ученики их — человек с 20. Приход сбора стрелецкого хлеба — особый приказ; кроме Приказа каменных дел был еще особый Приказ каменных житниц.

Приказы были наполнены подьячими, которые делились на старых, середней статьи и молодых; разница в жалованьи была в ином приказе от 40 рублей до 2, в другом — от 65 до 4, в третьем — от 50 до 5, в ином — от 20 до 1. Некоторые подьячие получали поместный оклад по 350 и 250 четвертей. Кроме подья чих, получавших жалованье, верстаных, были еще служившие без жалованья, из одних доходов, неверстаные, которые разделялись на старых и молодых. Неверстаных в ином приказе было не мало — доказательство, что можно было быть сытыми и без государева жалованья, из одной писчей деньги: так, например, в Разрядном приказе было 74 подьячих верстаных и 33 неверстаных.

Бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки засели по приказам; но много еще остается служилых людей не так знатных. которым нет места в приказах, а покормиться надобно, бьют челом в воеводы покормиться, челобитная исполнена. Рад дворянин собираться в город на воеводство — и честь большая, и корм сытный. Радуется жена: ей тоже будут приносы; радуются дети и племянники: после батюшки и матушки, дядюшки и тетушки земский староста на праздниках зайдет и к ним с поклоном; радуется вся дворня — ключники, подклетные: будут сыты; прыгают малые ребята: и их не забудут; пуще прежнего от радости несет вздорные речи юродивый (блаженный), живущий во дворе: ему также будут подачи. Все поднимается, едет на верную добычу Вот вдали уже видна соборная церковь города.

Все русские города с первого взгляда были похожи друг на друга. В середине самый город, т. е. крепость, очень редко каменная, обыкновенно деревянная; в ином городе городовой мастер. голландец, сделал земляной вал. В городе соборная церковь, съезжая, или приказная, изба, где сидит воевода, судит и рядит. перед которой бьют на правеже неисправных плательщиков; губная изба для уголовных дел; казенный погреб или амбар, где хранилась пороховая и пушечная казна, тюрьма, одна или несколько, святительский двор, воеводский двор; осадные дворы соседних помещиков и вотчинников, в которые они переезжают во время неприятельского нашествия. За стеною посад, здесь большая площадь, где в торговые дни ставятся с хлебом и со всяким товаром. На площади земская изба, средоточие мирского управления, где сидят земские старосты с посадскими людьми, гостиный двор, таможня, кружечный двор, конская изба; далее идут дворы тяглых людей: «на дворе изба (теплое жилье), да баня с предбанником, да клеть с подклетом, да подпогребница», все это нехитрое строение стоит иногда три рубля. Зимою в избе тепло, но летом в иных городах бывало очень холодно. Наступит весна, проглянет несколько теплых дней, по городу и посаду уже ходят бирючи и кричат: «Заказано накрепко, чтобы изб и мылен никто не топил, вечером поздно с огнем никто не ходил и не сидел; а для хлебного печенья и где есть варить, поделайте печи в огородах и на полых местах в земле, подальше от хором, от ветру печи огородите и лубьями ущитите гораздо». По воеводскому приказу запечатают избу и баню, надобно жить в клети; завернут холода, а во многих местах они завертывали часто, люди трясутся от холода, иному и горячим согреться нельзя, печь в огороде развалилась, а новой скласть нельзя, нет ни одного каменщика и кирпичника, все выгнаны в Москву на работы городовые и царские. Ни щей сварить, ни хлеба испечь негде, и от той стужи и от хлебной нужи расходятся люди от своих домов, живут по волостям и деревням.

Среди дворов с нехитрым строением, избами, клетями виднеются церкви, вообще тоже нехитрого строенья, иные каменные, но больше деревянные; подле церквей дома священников и причта; прихожане выбирают священника, выберут и возьмут с него запись: «Призвали они меня, попа (такого-то), полюбовно и челобитную за руками (архиерею) о мне подали, и мне, попу, служить из церковного дохода мирского подания, да мне ж, попу, быть послушну к болям и к роженицам и ко всякой духовной потребе и в церковь божию; я за церковное место никаких денег не дал и церковного места не купил, и, служа мне в той церкви, строения церковного и всякой утвари своим не называть, и до церковных свеч и до огарков и до денежного церковного сбору дела нет, и того церковного места мне, попу, не продать и не заложить, и на свое имя не справить, и ни в какие крепости не укрепить, и по умертвии моем жене моей и детям и роду моему и племени до того церковного места дела нет, а церковников мне без мирского ведома одному не принимать и не отказывать; а буде я против сей записи в чем-нибудь не устою, и им, прихожанам, с докладу (архиерея) мне от церкви и от церковного места отказать». Подобные записи объясняются жалобами, что священники подбирали церковников под свою руку и церковную казну называли своею. При церквах же находились богадельни, или дома нищей братии. Около каждой церкви кладбище; в конце города убогий дом, где хоронили тела казненных смертию преступников, людей, умерших в государевой опале, также опившихся, самоубийц, утоплеников.

Воевода въезжает в город; старый воевода сдает ему крепостное строение, здания, оружие, запасы, деньги, бумаги. Новый воевода пересматривает все по описям, считает по приходным и расходным книгам, проверяет списки служилых, посадских и жилецких людей, их детей и братьи и племянников, которые в возрасте, соседей и захребетников. Воевода привез с собою длинный царский наказ, где исчислены все его обязанности, как он должен промышлять государевым делом, смотреть, чтоб все государево было цело, чтоб везде были сторожа; беречь накрепко, чтоб в городе и уезде не было разбоя, воровства, убийства, бою, грабежа, корчемства, распутства; кто объявится в этих преступлениях, того брать и по сыску наказывать. Воевода судит и во всех гражданских делах. Воевода смотрит, чтоб все доходы государевы доставлялись сполна с города, из уезда. Вторым лицом после воеводы был губной староста, ведавший дела уголовные: его выбирали всех чинов люди из дворян или детей боярских. Иногда, впрочем, губной староста без выборов назначался правительством. Но были лица, выбиравшиеся одними земскими людьми на мирскую службу. Главное между ними лицо — это земский городовой и всеуездный головной староста. Староста один для города и уезда, потому что уездные крестьяне связаны с посадскими людьми общими хозяйственными распоряжениями, сообща раскладывают подати, сообща кормят воеводу, который управляет городом и уездом вместе. Вследствие этой связи между посадскими людьми и уездными крестьянами последние посылали в земскую избу выборных людей к совету (волостных третчиков). Как только выберут земского старосту, подьячий пишет запись, и все избиратели прикладывают руки; в записи говорится: «Все посадские люди выбрали и излюбили в мирскую службу в головные старосты такого-то; ведать ему в мире всякие дела и в них радеть, а нам, мирским людям, его слушать; а не станем его слушать, и ему нас вольно и неволею к мирскому делу нудить, а ему миру никакой грубости не учинить, а что миру от его грубости учинится, и ему собою поднимать». Кроме головного старосты в некоторых городах ему в товарищи выбиралось еще несколько земских старост. Главным предметом совещаний земских старост с посадскими и советными от крестьян людьми в земской избе была раскладка податей, выбор окладчиков из лучших, средних и младших людей, «добрых и знающих людей, досужих, ведая чью от жития к богу душевную добродетель и правду, и которым бы такое окладное дело было в обычай». В земской же избе посадские люди выбирают целовальников к государеву делу. Воеводе запрещено вступаться в денежные сборы и в мирские дела, отнимать волю в мирском окладе и в иных делах, запрещено складывать данный оклад с посадских и уездных людей без сыску и приговору мирских людей; запрещено вмешиваться в выборы; воевода только берет выборы по выборных целовальниках за руками выборных людей и отцов их духовных и после не может выборного целовальника переменить или посадить в тюрьму без вины, для своей корысти. Но по вине может и переменить и посадить в тюрьму, потому что воевода обязан наблюдать, чтоб земские старосты, целовальники и денежные сборщики, мужики богатые и горланы мелких людей не обижали, лишних денег с мирских людей не сбирали. Второй предмет совещаний на сходках в земской избе — городовое хозяйство; так, здесь приговаривали разделить пахотную землю во всех городских трех полях на известное число лет впредь до мирского же раздела: при этом посадские люди приговаривали, что никто не смеет отдать своего участка постороннему человеку ни на один год, ни на одно лето; если же отдаст, то теряет свой участок, который отбирается в мир. Наконец, в земской избе толкуют обо всех нуждах посадских и уездных людей, обо всех случаях, о которых нужно довести до сведения или местного начальства, или дать знать в Москву: земский староста здесь впереди, он представитель посадских и уездных людей, он бьет челом «во всех посадских и уездных людей место».

Тяжела была мирская служба головному старосте, потому что мир составляли тяглые люди, а трудно было тянуть тягло в России XVII века. Тяглый человек был прикреплен к своему городу, потому что уйдет — платить перестанет, и мир должен будет за него поднимать. В Смутное время тяглецы разбежались, и при царе Михаиле правительство хлопотало о том, чтобы возвратить их на прежнее место жительства, ибо опустелые посады не могли ничего платить, а в казне не было денег. Уложение позволило ожившимся переселенцам не возвращаться на старые места; но, разумеется, никак не могло позволить снова переходить из города в город и избывать податей. Но если в посаде, в тягле было тяжело, то понятно, что много было охотников уйти: в 1658 году объявлена была смертная казнь за переход из посада в посад, также за женитьбу и выдачу замуж за посад без отпускной. «Бегут! — вопят мирские челобитные царю. — Дворы брошены, пусты, нам платить нельзя, помираем на правеже!» Правительство велит ловить, но где же было поймать беглеца в стране, в которой господствовали лес и степь? Постановление смертной казни за побег всего лучше показывает бессилие мер правительственных.

Бегут, бросают дворы — одна беда для мира. Но была еще другая. Приходят, селятся, строят дома, возникают целые слободы около посадов. Но это не тяглецы, не плательщики, это разорители, закладчики, заложились за архиереев и бояр, торгуют, промышляют, а тягла не тянут и податей не платят. Опять пошли мирские челобитные, сначала оставались без ответа, потому что сильным людям не хотелось терять закладчиков; и только после московского бунта, когда были поданы снова на соборе, Уложение постановило: «Архиерейские, боярские и всяких чинов людей слободы, устроенные в городах на посадских землях, взять в посад бесповоротно: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли. Вотчины и поместья, которые на посадах и около посадов, взять за государя и устроить к посадам податьми и службами, а вотчинникам и помещикам дать взамен из государевых сел. Кто посмеет закладываться за частных людей, тем кнут и ссылка в Сибирь, на Лену; кто примет закладчика, тому быть в великой опале; земли, где будут жить закладчики, брать на государя». Предвидели лазейку и постарались ее закрыть: «У кого в городах загородные дворы и огороды, тому держать на них только одного дворника, а станет держать много крестьян и бобылей — брать за государя в тягло». Бунт закладчиков не состоялся. Но правительство было бессильно вполне покончить борьбу за свои и мирские интересы с интересами частных людей; оно закладчику грозило кнутом и Сибирью, а принимавшему закладчика неопределенною великою опалою. В 1667 году правительство принуждено было высказаться более определенно, грозить отобранием поместий и вотчин тем, которые снова принимают к себе отписанных в тягло закладчиков и крестьян. Иногда городские тяглецы платились за свое торжество, что по их челобитью возвращали к ним их беглых собратий с земель богатых соседних вотчинников. Из города Луха беглые тяглецы принимались в селе Мыту, принадлежавшем князю Репнину. По Уложению их вывезли опять в Лух. Прикащик Репнинский в Мыту, Шибаев да из крестьян тамошних двое братьев Стреловых не упускали случая мстить на лушанах за это правительственное распоряжение. В Тихоновой пустыне на ярмарке сидело трое лушан за пряниками, мылом и ягодами; откуда ни возьмись Шибаев со своими крестьянами; пряники, мыло и ягоды полетели на землю, а продавцы едва успели убежать поздорову, потому что мытовские крестьяне гнались за ними с ножами. В другой раз Шибаев явился на ту же Тихоновскую ярмарку с большою вооруженною толпою, велел хватать луховских посадских людей и приводить к себе; те, заслышав приказ, побросали товары и бежать, но двоих покололи ножами, товары пропали. В третий раз, вовремя Тихоновской же ярмарки, когда все лушане были здесь и в городе оставались только старый да малый, Шибаев с семидесятью вооруженными крестьянами приезжает в Лух и прямо к съезжей избе, кричит, что убьет воеводу; от съезжей избы поехал на кабак, разбил здесь чуланы, требуя даром вина; потом стал ездить по посаду, крича: «Бейте, режьте посадских людей до смерти!» Женщины со страху бросались бежать в леса, беременные выкинули. Мимо села Мыта лушанин не смел проехать, а тут шла большая Нижегородская и Балахонская дорога, следовательно, Лух был заперт, жителям его некуда было ездить торговать.

Беда приходила иногда на городских тяглецов и от своей братьи, богатых торговых людей московских: при царе Михаиле гостиная сотня обратилась к правительству с просьбою о пополнении, и государь велел пополнить ее лучшими людьми из слобод. В начале царствования Алексея Михайловича, в 1647 году, гостиная сотня опять била челом, что в ней многие люди померли, а другие обеднели от государевых служб, служить стало некому, и государь велел пополнить гостиную сотню лучшими людьми из московских черных сотен и из городов. Но в 1648 году, воспользовавшись бунтом и уступчивостью правительства, земские люди из городов били челом, чтоб им отдать назад их братью, взятую в гостиную сотню, государь согласился, а гостиная сотня, как сама призналась, бить челом не посмела в то смутное время за боязнью. Но в следующем году, когда все утихло, страх прошел, гостиная сотня подала снова челобитную о прибавочных людях. По окладным спискам оказалось, что гостей было в это время только 13 человек, гостиной сотни лучших, средних и худых 158, тогда как до московского разоренья было 350 семей; в суконной сотне оказалось 116 человек. Из этого известия всего лучше можно видеть, какие следствия для торгового русского сословия имело смутное время, московское разоренье, после которого торговые люди в продолжение XVII века уже не могли поправиться. Вследствие войны с Польшею в Москве оказалось много пленных белорусов, мещан — имя, до сих пор неизвестное в Великой России; по Андрусовскому перемирию они получили свободу, но пожелали остаться в Москве. Сперва их роздали в тягло по черным сотням и слободам, но в 1671 году велено за Сретенскими воротами построить для них новую слободу, которая получила название Мещанской, и мещане взяты в ведомство Малороссийского приказа.

Трудно было выйти из посаду, из тягла на волю, в нетяглые люди. Быть может, оставалась возможность выхода в служилые люди, в которых также нуждалось правительство? Но еще в самом начале Московского государства надобность в тяглых людях, в плательщиках, была, как видно, так же велика, как и в служилых; еще тогда князья в своих договорах повторяют постоянно условие ведать тяглых людей сообща и в службу к себе не принимать. В XVII веке, после разоренья, нужда в тяглых людях не могла уменьшиться, и правительство не позволяет выхода из тяглых в служилые, велит набирать в последние вольных, охочих людей, а не тяглых. Если тяглый человек пойдет охотою в стрельцы, то велено возвращать его назад, в тягло, с двумя сыновьями, и только третий сын оставался в стрельцах. Исключение было сделано только для тех людей, которые пошли в козаки до смоленского похода, т. е. до начала польской воины при царе Алексее Михайловиче.

Если правительство не позволяло тяглецам вступать в военную службу, то тем менее могло позволить им выходить в подьячие; оно готово было позволить им кормиться пером, но с условием не выходить из тягла. В 1668 году двое посадских из Вологды били челом: «Мы оскудели от пожаров и от медной деньги, торговать, промышлять и кормиться стало нечем, а кормятся на Вологде в писчей избушке площадным письмом посадские оскудалые люди; вели, государь, нам кормиться площадным письмом с площадными подьячими вместе и выписные деньги с ними делить поровну, чтоб нам впредь твоих податей и служб не отбыть и вконец не погибнуть». Позволено, «если прежде оскудалые люди на площади писывали, а тягло тянуть с посадскими людьми». Эти площадные подьячие писали в своей писчей избушке всякие крепости и посторонние письма. Над площадными подьячими был староста, который должен был смотреть, чтоб всякие крепости и посторонние письма писали с его ведома, и работных людей помечали имена и вершили на площади, и по пометкам без записей задаточных денег торговые люди не давали, давали б в то время, как записи совершены и поданы будут в приказной палате (съезжей избе). Староста должен был смотреть за площадными подьячими, чтоб кто воровски не написал каких подставных заочных крепостей; также чтоб вместо записей торговым людям книг наемных с поруками не писали, чтоб в том пошлина не пропадала; на ослушников староста должен подавать докладные письма за руками в приказной палате, и тем людям от площади будет отказано. Назначались эти старосты таким образом: площадные подьячие подадут челобитную, что староста их устарел и чтоб великий государь пожаловал, велел быть у них старостою такому-то, и великий государь указывал быть такому-то старостою. В малых местах, в слободах, площадное письмо отдавалось на откуп одному какому-нибудь человеку.

Те самые крепостные отношения, которые существовали у нас до последнего времени относительно крестьян и дворовых людей, в старину существовали относительно посадских, или тяглых, людей, крепких своему городу: так, женится вольный человек на гяглой вдове и пойдет к ней в дом; женится вольный человек на посадской девице и пойдет к тестю в дом — тот и другой прикрепляются к городу в тяглые люди.

Служилый человек должен был служить, посадский тяглый платить на содержание, на жалованье ратным людям; такое первоначальное отношение между двумя частями народонаселения длилось века и условило основной взгляд их друг на друга: военный смотрел на посадского или на крестьянина как на человека, которого труд и сбережения этого труда имели непосредственное назначение кормить его, ратного человека. Седьмая глава Уложения о службе всяких ратных людей Московского государства начинается так: «С польским, и с литовским, и с немецким, иными окрестными государствы, у государя царя и в. князя Алексея Михайловича всея России вечный мир и докончание. А будет которыми мерами с которым государством у Московского государства война зачнется или в которое время изволит государь кому своему государеву недругу мстити недружбу и укажет послать на них своих государевых бояр и воевод, и с ними всяких чинов ратных людей, и для той службы велит государь своим государевым ратным людям всего Московского государства дати свое государево жалованье, и на то государево жалованье ратным людям деньги сбирати со всего Московского государства».

Через пять лет по издании этого постановления, в котором высказывался только извечный обычай, началась война и продолжалась до конца царствования Алексея Михайловича и перешла в царствование его преемника; пошли войны и с Польским, и с Немецким (Шведским) государствами, и с черкасами, и с татарами, и с турками, и с Разиным, и с соловецкими бунтовщиками. Легко понять положение тяглых людей.

Приехали в города выборные, бывшие в Москве на соборе, и привезли известие: решено быть войне. В Уложении уже определено, какое непосредственное следствие этого решения: сбор денег. Указ не замедлит прийти — сбирать пятую, или десятую, или двадцатую деньгу; идут тяглые люди и «по святой непорочной евангельской заповеди Христове» говорят правду, что каждому доведется заплатить от животов и промыслов. Утаить нельзя: товарищи торговые люди знают торговлю и промыслы каждого, скажут и положат, что доведется взять. С начала польской войны при царе Алексее собирали сперва двадцатую деньгу, потом десятую в продолжение нескольких лет, а в 1662 и 1663 годах собирали пятую деньгу. Кроме денег брали натурою на корм ратным людям муку ржаную, сухари, крупы, толокно; брали подводы под военные снаряды, брали с 60 дворов по лошади с проводником, телегою и со всею упряжью, со всеми путевыми припасами. Это были платежи чрезвычайные, на случай войны; постоянно тяглые люди платили: дани и оброки; деньги на выкуп пленных (с двора по 8 денег, с дворов служилых людей по 2 деньги); стрелецкие деньги; ямские деньги; деньги на корм воеводам; в подмогу подьячим, сторожам, палачам, тюремным и губным целовальникам; на строение воеводских дворов, губных изб и тюрем; в приказную избу на свечи, бумагу, чернила и дрова; прорубные деньги — за позволение зимою в прорубях воду черпать, платье мыть и скот поить. Тяглые люди обязаны были строить и чинить крепости в городах; обязаны были строить мосты. В 1658 году, когда война усилилась, начали искать повсюду средств, как бы увеличить доходы, как бы заставить платить тех, которые еще не платили. Пошли грамоты по городам: переписать бобылей, пешков и захребетников, которые служб никаких не служат, податей не платят, живут в белых. Поднялся вопль между бобылями, пошла челобитная: «Разве мы, сироты твои, безданны! С 1624 года каждый год платим в казну окладного оброка с дворов и с пустых мест по 2 рубля по 10 алтын; в смоленскую службу платили мы по 2 рубля с двора да платим по 8 алтын по 2 деньги с двора за хлебные запасы; да с тех же дворов платим по 6 алтын по 4 деньги с ворот; да по 8 денег с двора пленникам на выкуп, да за подводы даточным на год по рублю с двора: да в прошлых же годах платили мы с посадскими людьми в ряд с прожитков своих и животов десятую деньгу».

Для примера, сколько сходило в казну денег с города, возьмем средний по богатству город, именно Устюг Великий: с него в 1670 году «оброку и пошлин, за намесничь корм, за присуд, за пошлинных людей доход, с сох дани, за поминочные черные соболи, ямских и приметных денег, за городовое, засечное и ямчужное (селитряное) дело, за поплужную пошлину, соколья оброку, казначеевых, дьячьих и подьячьих пошлин, за праветчикову поворотную пошлину, с посаду, с 11 сох и с пол-полтрети сохи по окладу 321 рубль 13 алтын 5 денег. Да с лавок и амбаров, с лавочных и амбарных мест, с хлебных полков, с харчевых изб, кузниц, островков, нарей, прксад, полянок, дворовых пустых мест, с Пятницкого сельца, с новораспашных деревень за посопный хлеб оброку 81 рубль 12 алтын 5 денег. Таможенной пошлины 4910 рублей; с бани 44 рубля; с кружечных дворов 4530 рублей».

Часть этих доходов истрачивалась тут же на постоянные городские надобности или на какие-нибудь чрезвычайные издержки по приказу из Москвы. В иных городах доходов не ставало на городские нужды. Из Великого Новгорода прислали ведомость: «С Новгорода и новгородских пригородов, с посадов и уезду, данных и оброчных, таможенных и кабацких денег соберется по окладу 11318 рублей, а в расход в В. Новгороде жалованья денежного стрельцам, козакам и иным оброчникам и на неокладные всякие расходы придется дать 7656 рублей да хлебного жалованья стрельцам, козакам и всяким оброчникам по окладу 9526 четвертей ржи, 7224 четверти овса, 306 четвертей ячменя, а деньгами за хлеб против торговой меньшой цены придется дать 4705 рублев; всего на окладные и неокладные расходы и за хлеб придется дать 12362 рубля, кроме прибылых расходов». Надобно было урезать расходы: отняли жалованье у голов и сотников стрелецких и у городового прикащика (потому что все это помещики); у пятидесятников и десятников стрелецких убавлено жалованье; у подьячих убавлено жалованье и убавленное велено давать только тем, у которых нет поместий; пушкарям за денежное и хлебное жалованье велено ходить в съезжих избах в приставах, их же и в уезды посылать, а приставов уничтожить; казенным кузнецам и плотникам денежного и хлебного жалованья не давать, а как будет государево дело, и им тогда давать поденный корм, у сторожей съезжей избы и воротников отнято хлебное жалованье; но и за этою убавкою всех доходов в расход недостало на 1044 рубля. Со Пскова и псковских пригородов собиралось 13329 рублей, а жалованья должно было дать 15387 рублей, недоставало 2058 рублей. Вследствие этого донесения указ: новгородских и ладожских козаков за жалованье можно устроить землями, в Новгородском уезде порожних земель много; уменьшить жалованье подьячему в Ладоге наполовину и т. д.

Составлена смета, что доходов соберется («имеется собрати») столько-то; а если не соберется? Если некоторые посадские люди объявят, что не в состоянии заплатить? Тогда правеж; но иные крепки, перенесут удары и не заплатят; на этот случай у праветчиков наказ: «Если посадские люди на правежу начнут отстаиваться и денежных доходов платить не станут, у таких дворы их, лавки и имение отписать на великого государя».

Но не одни подати и чрезвычайные сборы тяжело лежали на посадских людях; у них были еще службы, которые, кроме того что отнимали время от промыслов, часто также обещали правеж в награду. Самая тяжкая по ответственности служба для посадских людей была служба в верных (присяжных) головах и верных целовальниках при продаже вина от казны. В 1652 году государь по совету с духовенством и думными людьми указал: «Во всех городах, где были прежде кабаки, быть по одному кружечному двору, продавать вино в ведра и кружки, чарку сделать в три чарки и продавать по одной чарке человеку, а больше чарки одному человеку не продавать; питухам на самом кружечном дворе и близ двора сидеть и пить не позволять, ярыжкам, бражникам и зершикам (игрокам в зернь) на кружечных дворах не быть. В Великий пост, Успенский, даже и по воскресеньям вина не продавать, в Рождественский и Петров посты не продавать по средам и пятницам. Духовенство белое и черное не пускать и вина им не продавать. В селах быть кружечным дворам только в больших. Быть кружечным дворам на вере, выбирать на них лучших людей за крестным целованьем». Какую выгоду получала казна от продажи вина, видно из того, что ведро вина в 1674 году казне стоило 20 алтын, а продавалось по рублю; по кружкам ведро вина на кружечном дворе стоило рубль 16 алтын 4 деньги, по чаркам — 2 рубля. Пиво в варенье стоило по семи денег ведро, а продавалось по два алтына ведро. Пуд меду покупали по рублю, выходило из пуда 7 ведер, каждое продавали по 6 алтын по 4 деньги. Винокуры иногда выписывались из Малороссии. Лучшим посадским людям позволялось курить у себя на дому вино в небольшом количестве, ведра по два, по случаю больших праздников и особенных семейных торжеств — свадьбы, родин, крестин, поминок; средним и младшим людям вина курить не позволялось, могли они к торжественным случаям сварить немного пива и меду, давши знать об этом на кружечном дворе, что называлось явкою, и заплатив явочные пошлины.