Модель глобального города

Полемика относительно обоснованности и природы самого конструкта поставила множество концептуальных, методологических и эмпирических вопросов. Некоторые участники полемики основываются на искаженной и даже абсолютно неверной концепции модели глобального города, тогда как другие, с моей точки зрения, критикуют справедливо и даже конструктивно в том смысле, что они прибавляют к исследовательской литературе по проблеме ряд задач или актуальную эмпирическую и теоретическую составляющую.

1) Глобализация и гомогенизация. Одна группа критиков концепции фокусирует внимание на вопросах, касающихся связи глобализации с гомогенизацией, которую первая, как предполагается, вызывает. Первый вариант этой критики — утверждение, что в модели глобального города глобализация рассматривается как сила, приходящая извне и гомогенизирующая города. Критика подобного рода изначально ошибочна, поскольку именно модель глобального города является аналитической стратегией, призванной исправить общую посылку экономических подходов к глобализации, в которых глобальным является то, что пересекает границы, подобно международной торговле и инвестициям.

Глобальный город представляет собой стратегическое пространство, в котором глобальные процессы происходят на территории государства, а глобальная динамика преодолевает государственные институциональные меры. В этом смысле модель отвергает представление о том, что глобальная экономика и национальная экономика являются взаимоисключающими. Основная задача модели заключается в том, чтобы представить экономическую глобализацию не просто как потоки капитала, но и как работу по координированию, управлению и обслуживанию этих потоков, а также как работу по обслуживанию разнообразной деятельности фирм и рынков, функционирующих более чем в одной стране. Это также означает, что глобализация не является чем-то экзогенным. Отчасти она исходит изнутри национальных корпоративных структур и элит, динамики, рассматриваемой мной в качестве начала процесса денационализации. Существуют места, где глобальные процессы действительно переживаются как вторжение извне, но глобальный город — это именно то место, где глобальные процессы могут активизироваться изнутри страны при участии определенных национальных сил. Глобальный город предлагает эндогенный ключ к динамике и условиям существования глобальной экономики.

Методологически это означает, что глобализацию также можно изучать при помощи обстоятельных социологических и антропологических исследований процессов, протекающих в городах. Для меня это означает необходимость пройти от самого верха до самого низа в стремлении охватить все разнообразие технологических процессов, работы культуры, инфраструктуры и т.д., как частичной возможности глобального контроля, сконцентрированной в городах, возможности, которая является одной из особенностей глобальной экономической системы.

Более того, я раскладываю «глобальную экономику» на множество высокоспециализированных международных сфер, соответствующих определенным отраслям, точнее, тем составляющим отраслей, которые функционируют в международном масштабе: разнообразные финансовые подотрасли, бухгалтерские, юридические, рекламные, строительные, инженерные, архитектурные, телекоммуникационные услуги и др. Несмотря на то, что в некоторых случаях они могут в значительной степени пересекаться, у каждой из них своя определенная география сетей, особенно в финансовых и связанных с ними отраслях.

Этот также означает, что эти сети могут проходить через определенную совокупность глобальных городов. Глобальный оборот золота будет отличаться от оборота нефти, а оборот фьючерсных рынков может отличаться от основных сетей валютной торговли. Некоторые города, участвующие в этом процессе, могут обладать высокоспециализированными функциями глобальных городов и располагаться в специализированных сетях, соединяющих их с глобальными городами, хотя сами они не обязательно должны быть глобальными городами. Куала-Лумпур — важный фьючерсный рынок, а Сингапур — крупный центр валютной торговли, что придает этим городам определенные функции глобального города, а также включает их в различные глобальные специализированные цепи. Ведущие глобальные города стремятся заполучить как можно боллее широкий диапазон этих специализированных цепей, проходящих через них, но даже эти города не связаны со всеми специализированными составляющими глобальной экономики. Даже ведущие глобальные города стремятся к высокой специализации в обслуживании определенного набора глобальных рынков и глобальных фирм.

Вышеупомянутые обстоятельства свидетельствуют о том, что единого глобального города не существует. В этом заключается их принципиальное отличие от столиц ранних империй и некоторых мировых городов в предшествующие эпохи. Глобальный город — это функция международной сети стратегических площадок. В моем представлении нет никакого фиксированного числа глобальных городов, поскольку оно зависит от стран, отказывающихся от регулирования своей экономики, приватизирующих государственный сектор (чтобы можно было что-то предложить международным инвесторам), и степени, в которой национальные и иностранные фирмы и рынки превращают конкретный город (обычно считающийся деловым центром) в основную точку приложения своих усилий. В начале 1990-х гг. мы наблюдали рост числа стран добровольно или под давлением признавших новые правила игры, а следовательно, и быстрое расширение сети городов, которые либо были глобальными городами, либо обладали функциями глобальных городов — несколько туманное различие, которое можно использовать в моем исследовании. Сеть глобального города — это операциональная опора другого туманного понятия: глобальной экономики.

Обычно критики заявляют, что модель глобального города постулирует конвергенцию и гомогенизацию этих городов. Развитие функции глобального города в различных городах по всему миру действительно служит признаком определенной конвергенции. Но это высокоспециализированный, институционально дифференцированный процесс. Этот процесс серьезно отличается от той гомогенизации/конвергенции, которую мы наблюдаем на потребительских рынках и в глобальной индустрии развлечений.

Существует разделение функций между крупными глобальными городами, которое не является результатом конкуренции, как утверждалось ранее и утверждается сейчас. Конечно, она имела место в финансовых секторах. Но это не разделение труда a-ля Рикардо с идеалом взаимоисключающих специализаций. То была модель относительного национального превосходства. Это — модель преодолевающих границы систем, каждая из которых в случае необходимости может находиться в самых разных государствах.

Методологически этим подчеркивается отличие изучения совокупности городов от классического сравнительного и глобального подходов. Проблема сравнимости в последнем подходе не означает полной стандартизации. Скорее, это отслеживание данной системы или динамики (например, финансового рынка) и ее различных воплощений (действия, институциональные установки, приспособление к национальным законам и правилам и т.д.) в различных странах. Несмотря на некоторое наложение, в нем содержится определенное отличие аналитических категорий, методов исследования и интерпретационных норм от классических сравнительных методов.

Кроме того, критика понятия гомогенизации основывается на неверном понимании типа конвергенции, предписываемого моделью. Зачастую в содержание этого понятия вкладывают то, что, согласно модели глобального города, различные глобальные города во всем мире станут похожими, в частности, они будут походить на Нью-Йорк. Здесь я согласилась бы с критикой: с какой стати Париж или Токио должны быть похожими на Нью-Йорк? Их институциональная, политическая, культурная история, инерция сложившейся среды, несходство роли, которую играет государство в каждом из этих городов, приведут к дивергенции — у этих городов своя собственная богатая история. Но не это является точкой конвергенции в модели глобального города: это развитие и частичное привнесение множества специализированных функций и прямое и косвенное воздействие, которое может оказываться на большой город.

2) Второй комплекс проблем проистекает из существования нескольких схожих концепций. Наиболее значимой является концепция «мирового города» как в ее прежнем значении, так и в более современном, сформулированном Джоном Фридманом и Гоцом. Различие между классической концепцией мирового города и моделью глобального города — это один из уровней всеобщности и исторического своеобразия. Модель мирового города носит своеобразный вневременной характер, тогда как модель глобального города характеризует определенный социопространственный исторический этап. Ключевой дифференцирующий элемент между формулировкой Фридмана и Гоца и моей заключается в том, что я делаю акцент на «производительности» глобальной экономической системы. Это не просто вопрос глобальной координации, но вопрос производства возможностей глобального контроля.

Фокусирование внимания в первую очередь на работе, а не на командных функциях, на действительном производственном процессе в сфере финансов и услуг, на глобальных рынках приводит в результате к смешению материальных возможностей, лежащих в основе глобализации, и всей инфраструктуры труда, которая обычно не считается частью корпоративного сектора экономики. В результате такого анализа выясняется, что экономическая конфигурация в значительной степени отличается от той, которую предлагает концепция информационной экономики. Мы охватываем материальные условия, производственные площадки и пространственную ограниченность, которые также являются элементами глобализации и информационной экономики.

Пространственность глобального города — основная теоретическая и методологическая проблема. Теоретически она включает в себя представление Харви о неподвижности капитала как условии гипермобильности. Для меня ключевая проблема заключалась в том, чтобы ввести в наши представления о глобализации тот факт, что капитал, даже если он дематериализован, не просто гипермобилен, или что торговые и информационные потоки — это не просто потоки. Более того, пространственность также указывает на включенность в то, что сконструировано как «национальное», в национальную экономику и национальную территорию. Это приводит к анализу политических проблем и построению теорий о роли государства в глобальной экономике, которые не принимались в расчет в традиционных оценках глобальной экономики. Элемент пространственности глобального города заключается в том, что он является функцией сети — обстоятельство, особенно очевидное в определенных секторах. Можно сказать, что я не согласна с противопоставлением пространства потоков и места. Глобальный город — это место, но в своем функционировании он зачастую проявляет себя в качестве особой, высокоспециализированной сети. Наконец, из четырех различных типов пространственных коррелятов пространства центрированности именно трансграничные сети глобальных городов наилучшим образом отражают то, что глобальные города — это функции сетей.

Третья концепция — концепция глобального города-региона. Как категории анализа, обе эти концепции имеют общие суждения в отношении экономической глобализации, но в том, что каждая из них описывает, пересекаются лишь отчасти. Фокусирование внимания на регионе вводит множество различных переменных. Я нахожу эту концепцию чрезвычайно полезной именно из-за этих различных переменных.

Для разграничения конструкта глобального города и города вообще применяются различные критерии. У каждого города есть своя материальность, политичность, социальность, своя родословная. Развитие функций глобального города, эндогенный характер динамики и обусловленность экономической глобализации пространством города является стратегическим, но не всеобъемлющим событием. Важное методологическое следствие заключается в том, что на самом деле можно изучать функции глобального города, не изучая для этого весь город целиком.

Наконец, существует различие между международными городами, вроде Флоренции или Венеции, и глобальными городами. Я полностью согласна с этим различением и нахожу его полезным. Оно способствует укреплению доводов в пользу аналитической концепции глобального города.

3) Концепция глобального города-региона придает совершенно новое измерение вопросам территории и глобализации. Здесь я ограничусь рассмотрением различий между этими двумя концепциями. Первое различие касается проблемы градации. Масштаб территории региона более пригоден для наблюдения за срезом экономической деятельности страны, чем масштаб города. Он применим, например, в качестве основной переменной производственной и базовой инфраструктуры. Это, в свою очередь, приводит к более благосклонному отношению к глобализации. Концепция глобального города значительно больше внимания уделяет стратегическим составляющим глобальной экономики, а следовательно, и вопросам власти. Во-вторых, концепция глобального города акцентирует внимание на сетевой экономике из-за характера отраслей, к ней относящихся (финансовые и специализированные службы). И, в-третьих, она особо заостряет внимание на экономической и пространственной поляризации из-за непропорциональной концентрации высоких и низких заработных плат в городе по сравнению с тем, что имело бы место в случае с регионом.

Можно сказать, что концепция глобального города более обращена к проблемам власти и неравенства. Концепция глобального города-региона концентрируется на проблемах и особенностях основных моделей урбанизации, большего охвата экономической основы, среднего сектора домохозяйств и фирм, а следовательно, также и на распределении экономических выгод от глобализации. Можно сказать, что в этом отношении концепция глобального города-региона позволяет нам увидеть возможности более сбалансированного роста, более широкого распространения выгод, связанных с динамикой глобализации.

Обе концепции сталкиваются с проблемой границ по крайней мере дважды: границы масштаба территории как таковой и границы распространения глобализации в организационной структуре отраслей, институциональных систем, мест и т.д. В случае с глобальным городом я выбрала аналитическую стратегию, которая скорее делает акцент на основной динамике, нежели на городской единице как контейнере, требующем территориального ограничения. Выделение основной динамики и ее пространственного характера (в обычном и цифровом пространстве) не решает окончательно проблему границ, но принимает во внимание довольно очевидный компромисс между выделением ядра или центрального момента этой динамики и ее институциональным и пространственным распространением.

Второе отличие — намного более сильный акцент на конкуренции и конкурентоспособности, чем в конструкте глобального города-региона. В моем понимании скорее сама природа ведущих отраслей в глобальных городах усиливает значение международных сетей и специализированного разделения функций между городами в разных странах и/или регионах, чем международная конкуренция per se. В том, что касается глобальных финансовых и ведущих специализированных услуг, оказываемых глобальным фирмам и рынкам — правовых, бухгалтерских, аудиторских, телекоммуникационных, несомненно, мы имеем дело с международной системой, проникшей в ряд городов, во всевозможные сферы различных стран. Это de facto глобальная система.

Отрасли, которые способны доминировать в глобальных городах-регионах, с другой стороны, менее приспособлены к объединению в сеть. Например, в случае крупных промышленных комплексов связь с государством усиливается, и зачастую усиление ориентации на потребительские рынки выдвигает на первый план проблему качества, цен и возможности замещения. Следовательно, конкуренция и конкурентоспособность, скорее всего, будут значительно более заметны. Более того, когда существует значительное офшорное производство и в этом смысле международное разделение труда, как, например, в автомобильной промышленности, эта интернационализация будет приобретать форму производственной цепочки данной фирмы. Постольку поскольку большинство фирм по-прежнему имеют центральные головные структуры, связанные с определенным регионом и страной, проблема конкуренции, по всей вероятности, будет заметной и, что очень важно, локализованной — например, США против японских автомобилестроителей.

Наконец, проблема конкурентоспособности региона глубоко укоренена в его инфраструктуре. В определенной степени она также является важнейшей переменной в случае глобального города, но это, наверное, значительно более специализированный тип инфраструктуры. Региональный масштаб выдвигает на первый план проблемы общественного транспорта, строительства дорог и других сходных аспектов, которые в известной степени не касаются глобального города. И вновь это показывает, до какой степени сосредоточение внимания на регионе предполагает более благосклонную оценку конкурентоспособности в глобальной экономике. Напротив, сосредоточение внимания на глобальном городе выдвинет на первый план растущее неравенство между высоко востребованными и сильно пострадавшими секторами и пространствами города, а следовательно, и вопросы власти и неравенства. Сосредоточение внимания на региональной инфраструктуре в большей степени будет связано с разбором потребностей среднего класса.

Третье различие, связанное с предыдущим, заключается в том, что сосредоточение внимания на сетевой международной динамике в глобальных городах позволяет нам с легкостью зафиксировать растущую интенсивность таких трансакций в других областях — политической, культурной, социальной, криминальной. Теперь у нас есть свидетельства увеличения международных трансакций между сообществами иммигрантов и сообществами коренных жителей и усиления интенсивности использования этих сетей после их создания, включая экономическую деятельность, которая до настоящего времени была маловероятной. У нас также есть свидетельства увеличения международных культурных сетей (рост международных рынков искусства и международного класса кураторов), международных неформальных политических сетей активистов-экологов, борцов за права человека и т. д. Они в значительной степени являются международными межгородскими сетями. То же самое можно сказать и о новых международных криминальных сетях. В региональном масштабе нелегко распознать существование таких сетей между различными регионами. Более вероятно, что переход от одного определенного сообщества в регионе к другому особому сообществу в другом регионе нейтрализует значение региона как такового.

4) Возможно, стоит выделить подход, хотя это все же другой случай дифференцирования, согласно которому недопустимо использовать понятие глобального города для описания такого города, как Лондон, поскольку в более ранние эпохи он был куда более международным, чем сегодня. В своем наиболее крайнем проявлении эта критика отвергает своеобразие концепции, доказывая либо то, что глобального города не существует, либо то, что в ней нет ничего нового, поскольку Лондон и Нью-Йорк давным-давно были международными центрами, или, если хотите, сегодня они стали менее международными, чем были в прошлом.

Наиболее показательным является случай Лондона. Действительно, можно считать, что в 1990-х гг. он имеет значительно меньшее глобальное влияние, чем в эпоху Британской империи. Отвечая на такую критику, следует подчеркнуть, что в предшествующий период национальное государство боролось за превосходство, а международные экономические потоки имели место в рамках системы межгосударственных отношений. Именно в этом контексте следует рассматривать возникновение глобальных городов. Я не утверждаю, что это наиболее яркий случай развития международных сетей между городами. Моя мысль, скорее, заключается в том, что возникновение глобальной экономической системы, пришедшей на смену национальному или межгосударственному управлению экономикой, необходимо четко определить как теоретически, так и эмпирически, и нельзя рассматривать как простое повторение прежних форм. Сеть глобального города — одна из основных особенностей организационной архитектуры на данном этапе.