Догматизм и релятивизм. Истина и заблуждение

Философская теория истины различает несколько её взаимосвязанных характеристик: объективность и субъективность; абсолютность и относительность; конкретность.

Объективность истины выражается в нескольких ракурсах:

· сам предмет истины существует вне её самой; как правило, до, без и после человека; люди только мысленно реконструируют этот предмет в своём сознании, где именно и «живёт истина» (а не летает с воробьями на улице, как выразился для ясности один преподаватель);

· главное для истины — более или менее, но адекватно отражать свой предмет в образах человеческой психики или (и) знаках деятельности; истина, таким образом, представляет собой идеальную модель, интеллектуальную копию объекта;

· истина отражает не только сам по себе объект, но и возможности, потребности человека по взаимодействию с ним; в этом плане она располагается между человеком и миром; те стороны реальности, которые никак не подвластны людям, остаются за пределами их познания и, значит, его результата — истины.

Следовательно, истиной можно назвать до нужной субъекту степени объективизированное знание, способное участвовать в человеческой деятельности по сохранению и преобразованию действительности, включая самого человека.

Как волшебная синяя птица из сказки Мориса Метерлинка меняла окраску, попадая в клетку, так любая истина в чём-то видоизменяется при своей трансляции — переходе от человека к человеку, от коллектива к коллективу, от поколения к поколению, а общем — от одного субъекта познания к другому. Поэтому с убъективные стороны истины не менее существенны для ее понимания:

· способ формулирования истины, форма ее выражения всегда человечна, индивидуализирована; каждый участник познания (личность, малая группа, масса людей) адаптируют информацию “под себя”, в связи со своими собственными потребностями и целями;

· истина никогда и нигде не существует в «чистом виде», но всегда «в сплаве» со своими антиподами — заблуждениями разного типа и «белыми пятнами» незнания каких-то вопросов; причём заблуждение и незнание не просто помеха на пути к истине, но и катализаторы ее выработки;

· истины не существует для одного человека — спрятанное от людей открытие просто недействительно, как зарытый в землю клад сокровищ; знание должно быть рано или поздно подтверждено если не целым обществом, то неким коллективом людей, заинтересованных в этом знании; истина обречена менять своих обладателей, «конвертироваться» в «интеллектуальном капитале», умственном обиходе целого сообщества людей.

Итак, со своих субъективных, человечных сторон истина представляет собой продукт культурно-исторического развития человечества, информационный ресурс целого общества; такое знание, чьи параметры во многом определены, с одной стороны, биологией и экологией Человека разумного, а с другой — историей и социологией определенного социума.

Абсолютная истина понимается различно:

· некий идеал познания по тому или иному вопросу — исчерпывающий по точности и полноте ответ на него; познание всегда стремится к такому идеалу и в этом смысле ориентира, “приманки”, мечты он существует; но достигнуть такого предела изучения по мало-мальски серьёзной и масштабной проблеме, тем более окончательно, едва ли возможно;

· так называемые «вечные истин» — те положения, которые вряд ли будут пересмотрены с дальнейшим развитием науки и культуры; это прежде всего факты — эмпирические констатации нашего опыта (например: химическая структура воды H 2 O; Курск назван по речке Куру, на которой стоит его исторический центр; и т.п.), а также постулаты общих методов и теорий (вроде принципа Ле Шателье или наступления третьего тысячелетия 1 января 2001 года); без такого рода “вечных истин” познание немыслимо, но и ограничиться ими оно не может;

· те элементы в составе наличного знания, которые остаются постоянными временно — внутри определенной парадигмы науки (вроде классической физики или квантовой механики) и практики, пока они удовлетворяют задачам человеческой деятельности; с наступлением нового этапа в развитии культуры, после революции в стиле мышления, эти истины становятся архаичными пережитками (вроде счетов-абака в эпоху компьютеров) или даже заблуждениями (типа алхимии сегодня).

Грани относительной истины:

· неизбежная неполнота сегодняшнего знания; в процесс познания вовлекаются всё новые и новые стороны любой проблемы;

· приблизительность нашей информации по глубине её проникновения в сущность природных или социальных явлений;

· «информационный шум», потери при производстве и особенно трансляции знания в зависимости от особенностей разных субъектов познания.

Соотношение абсолютной и относительной истины в принципе достаточно просто: абсолютная истина постепенно и по сути вечно складывается из истин относительных, их бесконечной суммы.

Если истина по определённому вопросу может быть сегодня в принципе только одна, то отступления от неё многоразличны. Хотя в этой своей оппозиции к истинному знанию они едины, но путать их не стоит, нужно видеть их разницу.

Заблуждение — массовидное, коллективное представление, претендующее на роль истины, но по сути своей искажающее действительность. Главное отличие заблуждение — его стихийность, непреднамеренность; его поклонники искренне верят в него, как в истину. Так нацисты безоговорочно шли за фюрером, а большевики — за генеральным секретарем ЦК своей партии на любые дела (“Я — солдат партии”, бытовала среди них поговорка). Так медицина сталкивается с неожиданным побочным действием казалось бы апробированного лекарства. Как видно из первых попавшихся примеров, заблуждение заблуждению рознь.

Есть великие заблуждения — своего рода катастрофы интеллекта на долгом и трудном пути к истине; их можно сравнить с разведкой боем на войне — потери неизбежны, но помогают выиграть кампанию в целом (так, идея флогистона или теплорода заменяла химии теорию вплоть до обоснования атомо-корпускулярной концепции Р. Бойлем и А. Лавуазье).

Есть ужасные, преступные заблуждения, которым нет прощения и забвения — ведь именно из-за них погибли множества ни в чём не повинных людей. Таков социализм вообще и марксизм в особенности, который уже через несколько десятилетий после своего обнародования привел к революционному террору таких размеров, каких не знала история человечества. Жертвами идей национал-социализма и коммунизма стали десятки миллионов людей, в том числе миллионы наших соотечественников.

Есть терпимые заблуждения, которые скорее помогают людям жить, чем мешают. До некоторой степени их примером является религия и вообще вера в какие-то идеалы. Более уверенно заблуждением такого — приятного рода можно назвать чувство любви — оно почти всегда предполагает идеализацию своего предмета, включает в себя элементы обмана и самообмана. Вот уж где бывает “обмануть меня не трудно / Я сам обманываться рад... “ (А.С. Пушкин).

Ошибка — личная неосведомлённость в том, что вообще-то хорошо известно. Это, к примеру, когда вместо нужного препарата провизор по невнимательности, халатности выдает вредный данному пациенту. Ошибочно незнание истины тем лицом, который по роду своей деятельности, уровню образования должен был её знать и применять на практике. Хотя, как говорится, не ошибается только тот, кто ничего не делает, но по своим последствиям бывают опять-таки простительные ошибки, поправимые промахи, а бывают преступные с моральной и даже юридической точек зрения отступления от истины.

Обман — преднамеренное введение кого-то в заблуждение, активный умысел на то, чтобы подменить в чьих-то глазах истину заблуждением. К примеру, после взрыва на Чернобыльской АЭС власти СССР и Украины, радея о собственном престиже, быстро эвакуировали своих детей и прочих родственников из самых опасных зон радиации, но обманули население, занизив опасность для его здоровья от этой катастрофы. Так же поступило командование НАТО, стремясь скрыть заболевания лейкемией среди своих военнослужащих, вызванные применением с их стороны экологически опасного оружия на войнах в Ираке и Югославии.

От обмана с корыстной целью надо отличать благую ложь, “во спасение”, как формулирует христианство. Не всякая истина полезна всем. Часто лучше не сказать всей правды, которая может оказаться непереносимой для души человека, стоит пойти даже на заведомую неправду, если она поддержит человека в трудную минуту. Сообщая посторонним чужие тайны с корыстной целью или из мести, люди становятся доносчиками. Таких презирали всегда и везде. Чтобы сберечь такую тайну, стоит пойти на невинный и даже спасительный для ближних обман.

Характерным образцом “лжи во спасение” служит врачебная тайна. Имея по роду своей деятельности доступ к такой информации, которую пациент как правило не желал бы разглашать публично, врачи и другие медицинские работники обязаны своей профессиональной клятвой Гиппократа держать такие сведения по истории болезни в секрете от посторонних. Границы врачебной тайны определяются с одной стороны, интересами самого пациента, его волей, но с другой стороны — интересами общества по обеспечению коллективной безопасности (в случае, если медицина сталкивается с криминальными сторонами жизни или опасными для других людей заболеваниями данного пациента). Такой информацией врач обязан (и законом, и профессиональной моралью) поделиться с правоохранительными и прочими компетентными органами.

На Западе врачи чаще всего сообщают пациенту истинный диагноз, каким бы страшным для него он не был: надеются задействовать защитные силы его организма, резервы психики. В нашей стране неутешительный диагноз чаще умалчивают от пациента, сообщая его только родственникам и то не всем. Как видно, эти подходы отражают разницу восточно-православного и западно-протестантского менталитетов. По-русски можно спросить: “Вам плохо?” (допустим, сбитого машиной пешехода). По-английски так спросить практически нельзя. Калькой служит обращение: “You are right” или “You o’key” (американизм) – “Вам хорошо? Вы в порядке?” (даже к явно покалеченным или умирающим людям). Максимум сочувствия или неинформированности (не видел, что именно произошло) англичанин выразит фразой: “Are You in trouble?” (“Вы в беде?”). Резать “правду-матку” или лгать во спасение — каждый из нас всякий раз обречен решать сам исходя из ситуации и своего разумения. И. Кант на сей счёт советовал: вас никто не обязывает говорить неправду, но и всю правду, какую знаете, вы вправе не сообщать.

Ведь тайна бывает не только врачебная, но и другая, не менее важная — государственная, производственная, семейная, личная. По мудрым словам Талейрана, язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. Надо учиться хранить хотя бы часть доверенных тебе секретов, даже если очень хочется о них с кем-то посплетничать. С другой же стороны, излишней замкнутостью отличаются как тиранические, диктаторские режимы, так и скрытные, завистливые люди. Смешно засекречивать в принципе общеизвестные вещи. Так, в СССР вплоть до 1990-х гг. все карты местности печатались с умышленными искажениями, чтобы ими не могли воспользоваться “шпионы”.

Полуправда в этой связи — сознательное расчленение, сортировка информации на открытую и закрытую от непосвящённых в нее людей. Она бывает формой вежливости, проявлением тактичности или симпатии, а бывает способом задурить голову, сбить с толку, т.е. в конечном счете обмануть, унизить кого-то.

Дезинформация — разновидность активного обмана со стратегическими, так сказать, целями; в более или менее массовых масштабах. Когда ложь выдают за истину (иногда наоборот истину за ложь — см. рассказ Э. По “Украденное письмо”) в чьих-то особых интересах (государства, партии, фирмы и т.п. носителя информации). Дезинформируют противника на войне, в разведывательной деятельности, спорте и прочих состязаниях.

Образцом многих перечисленных форм неистины может служить недобросовестная реклама товаров и услуг. В большинстве случаев реклама лекарственных средств содержит в себе те или иные логические ошибки. Например: “Лучшее средство от болезней — противокашлевая микстура “Доктор Пом”. Вторая часть этого рекламного слогана логически противоречит первой (часть выдается за целое). Или же такое смелое утверждение: “40 % диагнозов в нашей стране ставят ошибочно” (налицо неопределенность условий для логического вывода: сколько вообще ставится диагнозов, каких — прижизненных, посмертных; сколько уточнено по ходу лечения).

Истина и правда не совсем одно и то же. Понятие правды в русском языке (для прочих языков трудно подобрать ему кальку) отражает прежде всего человеческое, общественное измерения информации. Несколько огрубляя, можно сказать, что правда связана с тем, кому истина полезна, а кому вредна. Поэтому целая истина науки или профессиональной практики “разбивается на осколки” разных правд, когда речь заходит о проблемах личных, общественных, политических. Т.е. истина по какому-то вопросу может быть одна-единственная, а вот правд относительно него же — несколько, множество. Эти разные правды выкристаллизовываются при столкновении противоположных интересов, непримиримых амбиций разных личностей, коллективов, социальных слоев, поколений, целых народов. Правдой достойна называться жизненно важная, глубоко личностная, выстраданная, интимная информация. Возьмем двух главных героев фильма Н.С. Михалкова “Утомлённые солнцем” – красного командира, победителя в Гражданской войне и белого офицера, эмигранта. У каждого из них своя правда, цена которой – сама жизнь этих людей. Договориться, вытерпеть друг друга (точнее, враг врага) они не могут по определению их жизненных позиций.

Большинство вариантов отступления от истины связаны с нарушением такого ее качества, какова конкретность тех знаний, которыми мы пользуемся. Конкретность истины состоит в том, что соответствующие ей высказывания обязаны:

— придерживаться определённых условий, границ своей применимости (скажем, вода кипит при 100 градусах Цельсия только на определённой высоте над уровнем моря и при нейтральном химическом составе); перейдя за грань необходимых условий, можно любую истину довести до абсурда;

— меняться вместе с изменением обстоятельств; истина — это всегда процесс, а не просто результат познания; ей противопоказано душевное спокойствие, за обладание истиной человеку приходится бороться, прежде всего с самим собой; но нередко и отстаивать её перед другими людьми, с ней не согласными;

— соотноситься с контекстом применения знаний, т.е. обстоятельствами личной и общественной жизни людей, законами и правилами их совместного существования; иначе говоря — истина в идеале не должна вредить людям, особенно непоправимо.

Вера не должна отождествляться нами с религией. Она занимает гораздо более широкие позиции в жизни людей. Мы верим не только Богу, но и близким себе людям, учителю, книге, воспитанным в нас принципам и ценностям. Вера представляет собой знание, которое лично мы не проверяли. Мы доверяем чьему-то авторитету по какому-то поводу и тем самым экономим время и силы для того, чтобы в другом вопросе разобраться самим. “Верую, чтобы понимать” — сказал Аврелий Августин, один из отцов христианской церкви. Таким образом, без элементов веры познание вообще невозможно. В тех вопросах, где научная или практическая проверка невозможны, а знание требуется нам для жизни, мы обречены на веру (в религии, морали, искусстве). “Верую, ибо абсурдно” — заключил другой средневековый богослов, Тертуллиан. Тут вера представляет опыт целых поколений, традиции культуры.

Однако переполнение познания верой вредит ему. Догматизм противопоказан науке и профессии. “Понимаю, чтобы верить” — призывал французский мыслитель Пьер Абеляр (XII в.). Творческий скептицизм настоящего исследователя заставляет его не принимать на веру ничего, чего он лично не проверил со всей тщательностью. Иначе фиктивное знание как своего рода интеллектуальный вирус заразит науку и практику, обрекая их на ошибки и заблуждения.

Толерантность (лат. “toleratia” — терпение) — важнейшее качество воспитанного, интеллигентного человека. Надо культивировать в себе терпимость к чужим мнениям, снисходительность ко вкусам других людей. Они не обязаны во всем нам потакать, целиком с нами соглашаться. Оставляйте своим собеседникам, сотрудникам право на суждения, отличные от ваших собственных. Иначе мы погрязнем в лишних, бесплодных конфликтах и ничего путного от жизни не дождёмся.

В масштабах общества, государства данное качество называется плюрализмом (лат. “pluralia” — многое) — свободой разных мнений, высказываний; равными возможностями для различных по типу субъектов деятельности (форм собственности, церквей, жанров искусства, школ в науке и т.п.). Нельзя наказывать за мысли, даже за слова, какими бы чудовищными они не казались нам лично. Если, конечно, эти слова не оскорбляют чьего-то достоинства и не подстрекают на преступления, что в цивилизованном, демократическом обществе определяет суд. По решению беспристрастного суда могут, а в определённых ситуациях даже должны быть запрещаемы определённые формы идеологии и соответствующие партии, организации. Так после второй мировой войны в большинстве стран запретили нацизм и фашизм, а в некоторых также социализм и коммунизм — ведь они призывают к насилию, уничтожению какой-то части сограждан по расовому или классовому признаку. Но открытое и длительное подавление свободы слова и мысли неизбежно ведет к репрессиям против инакомыслящих и даже “подозрительных” (т.е. потенциально способных на инакомыслие, которых начинают отлавливать и казнить по ходу любой революции).

Конечно, есть принципиально спорные моменты согласования разных интересов в обществе. Например, одни политики требуют легализовать гомосексуальные ориентации, а другие — установить за них уголовную ответственность.