ЕКАТЕРИНА. Норфолк-Хаус, Ламбет, ноябрь 1539 года

Норфолк-Хаус, Ламбет, ноябрь 1539 года

— Ты моя жена.

— Ты мой муж.

Темно, ничего не видно, но и на ощупь понятно — он улыбается.

— Я подарю тебе кольцо, ты сможешь носить его на цепочке, под одеждой.

— А я подарю тебе бархатную шапочку, шитую жемчугом.

Он смеется.

— Бога ради, тише! Не мешайте спать, — сердится кто-то в другом углу спальни.

Может, это Джоанна Булмер? Эти самые поцелуи предназначались ей, а достались мне — моим губам, глазам, ушам, шее, каждой частичке тела. Она потеряла возлюбленного, а я нашла.

— Может, пойти поцеловать ее на ночь?

— Ш-ш-ш, — закрываю ему рот поцелуем.

Нас разморило после любовных игр, просты ни сбились, одежда запуталась в клубок, запах его пота, его волос, его тела обволакивает меня. Фрэнсис Дирэм теперь мой, что я говорила?

— Известно ли тебе, что, если мы обещали перед лицом Господа любить друг друга и я дал тебе кольцо, наш союз нерушим, словно венчание в церкви? — Он так серьезно спрашивает.

Я почти сплю. Он гладит мне живот, я крепче прижимаюсь к нему, и снова накатывает желание.

— Да! — Конечно, я имею в виду новые ласки.

Кажется, он не так понял, уж его-то не обвинишь в легкомыслии.

— Ты согласна? Мы поженимся тайно и никогда не расстанемся? А когда мне улыбнется удача, открыто объявим себя мужем и женой?

— Да, да… — Я легонько постанываю от удовольствия и уже не думаю ни о чем, кроме прикосновений его умелых пальцев. — О да!

Утром он успел схватить одежду и удрать раньше, чем бабушкина камеристка торжественно явилась отпирать нашу спальню. Сбежал за минуту до того, как ее тяжелые шаги раздались на лестнице; а вот Эдуард Уолдгрейв замешкался, пришлось ему закатиться под кровать Мэри в надежде, что свисающая до пола простыня его скроет.

— Что за веселье с утра? — подозрительно осведомляется миссис Франкс, пока мы давимся смешками. — Утром смех — днем слезы.

— Это языческое суеверие, — замечает Мэри Ласелль, известная ханжа. — Спросите свою совесть, девушки, есть тут над чем смеяться?

Приняв унылый вид, мы плетемся в часовню на мессу. Фрэнсис уже там — на коленях, прекрасен, как ангел. От одного его взгляда у меня аж сердце переворачивается — какое счастье, мы любим друг друга!

Служба кончается. Все торопятся на завтрак, только я медлю, делаю вид, что завязываю шнурок на ботинке. Он снова опускается на колени, будто погружен в молитву. Священник неторопливо задувает свечи, собирает вещи, ковыляет по проходу. Наконец-то мы одни! Фрэнсис подходит ближе, протягивает руку. Потрясающий, торжественный момент, как в пьесе. Хорошо бы посмотреть на нас со стороны. Увидеть свое серьезное лицо.

— Екатерина, выйдешь за меня?

Какая же я взрослая! Держу в руках собственную судьбу. Ни бабушка, ни отец не устраивали эту свадьбу. Никто обо мне не позаботился, все про меня забыли, заперли в этом доме, как в клетке. Я сама нашла себе мужа, сама выбрала свой путь. Кузина Мария Болейн тоже вышла замуж тайно, ее избранник никому не нравился, а болейновское наследство досталось ей.

— Да, выйду.

Вот другая кузина, королева Анна, нацелилась на жениха самого высокого полета во всем королевстве, и никто не верил, что у нее получится.

— Да, — отвечаю я твердо.

Правда, я не совсем понимаю, что он имеет в виду. Ну, буду носить его кольцо на цепочке, смогу похвастаться перед подружками, ну, дадим друг другу слово. Он ведет меня по проходу к алтарю. Я растеряна, удивлена, нет у меня особой охоты молиться. Если не поторопимся, опоздаем к завтраку, а я так люблю теплый хлеб, прямо из печи. Вдруг соображаю — это же помолвка. Жалко, что не надела нарядное платье, но теперь уже поздно.

— Я, Фрэнсис Дирэм, беру тебя, Екатерину Говард, в законные жены. — Голос звучит решительно.

Улыбаюсь. Эх, если бы я только надела чепец получше, счастью моему не было бы предела.

— Теперь твоя очередь, — напоминает он.

— Я, Екатерина Говард, беру тебя, Фрэнсиса Дирэма, в законные мужья, — говорю я покорно.

Наклоняется, целует меня. У меня подгибаются колени, вот бы целоваться с ним вечно! Может, спрятаться на бабушкиной скамье — там перегородки высокие — и еще кое-что себе позволить. Вдруг он отстраняется.

— Ты хоть понимаешь — теперь мы женаты?

— Это и есть свадьба?

— Конечно.

— Но мне всего четырнадцать!

— Какая разница, ты дала слово перед лицом Господа.

Он торжественно извлекает из кармана кошелек.

— Тут сто фунтов, даю тебе на хранение. После Нового года поеду в Ирландию, а вернусь — открыто объявлю тебя своей невестой.

Кошелек увесистый, он скопил для нас целое состояние. Прямо дух захватывает!

— Сберечь эти деньги?

— Да, как положено доброй женушке.

До чего приятно! Я трясу кошелек, монеты позвякивают. Можно спрятать деньги в пустую шкатулку.

— Я буду очень хорошей женой, ты даже удивишься.

— Да-да. Ты понимаешь, это законная свадьба перед лицом Господа. Мы теперь муж и жена.

— Конечно! А когда ты разбогатеешь, мы сможем пожениться по-настоящему — с новым роскошным платьем и всем таким прочим.

Фрэнсис хмурится.

— Ты понимаешь, что я говорю? Ты еще молода, Екатерина, но, пожалуйста, постарайся понять. Мы женаты, мы связаны навсегда. Мы не сможем жениться еще раз. Дело сделано. Тайная свадьба в глазах Господа так же законна, как если бы мы подписали договор. Перед Богом и людьми по законам Англии мы женаты. Если спросят — ты моя жена, законная жена. Понимаешь?

— Конечно понимаю, — подтверждаю я поспешно. Не хочется казаться дурочкой. — Я только имела в виду, что хочу новое платье, когда придет пора всем рассказать.

Он смеется. Разве я сказала что-нибудь смешное? Обнимает, целует в шею, прячет лицо у меня на груди.

— Получишь голубое шелковое платье, миссис Дирэм, — обещает Фрэнсис.

Зажмуриваю глаза от удовольствия.

— Хочу зеленое, это цвет Тюдоров. Королю больше нравятся зеленые платья.