Глава восьмая. — О х, боже мой! Несчастный ребёнок

— О х, боже мой! Несчастный ребёнок! — сказал дедушка, когда пришёл меня встречать.

Он протянул мне руку, и я, как малышка, в неё вцепилась. Говорить не хотелось, потому что боялась разрыдаться. Вокруг толклась целая куча ребят из нашей школы. Незачем им видеть, как я реву.

Держалась до тех пор, пока мы не подошли к дому дедушки, влезли в вонючий лифт и наконец оказались у дверей квартиры, вдыхая спасительный запах тостов, книг и шоколадных конфет с мятной начинкой.

Дедушка плюхнулся в мягкое кресло, а я уселась на колени к своему большому мягкому дедушке. Прижалась головой к его шерстяному свитеру и заревела.

— Ну ладно, детка, — сказал дедушка, — давай, поплачь вволю!

— От меня твой свитер промокнет! — рыдала я.

— Ничего! Его давно пора было выстирать, — ответил дедушка.

Пока я плакала, он качал меня на коленях. Когда наконец я поняла, что слёзы скоро иссякнут, дедушка достал свой белый платок и дал мне как следует высморкаться.

— Плачу, как маленькая! — воскликнула я.

— Чепуха! Слёзы никому не помешают. Я сам иногда не прочь всплакнуть, — заметил дедушка.

— Неужели ты плачешь, дедушка?! — не поверила я.

— Плачу.

— Никогда не видела!

— На людях, конечно, не плачу. В первый год, когда умерла твоя бабушка, я плакал каждую ночь, перед тем как заснуть.

— Ах, дедушка! — воскликнула я, крепко его обняв.

Я почти не помнила бабушку. Знала, что она была маленькая, с вьющимися седыми волосами и в изящных серебряных очках. Но это потому, что я видела фотографию, которая стояла у дедушки на телевизоре.

— Ты помнишь бабушку? — спросил он.

— Да, конечно, помню, — ответила я, потому что мне казалось невежливым ответить отрицательно.

Можно забыть какую‑нибудь старую тетушку, но не родную бабушку.

— Ты маленькая славная выдумщица, — сказал дедушка и потёрся носом о мою макушку. — Тебе было всего три года, когда она умерла.

— Нет, я её помню!

Я напряглась — ведь бабушка оставила мне коллекционную куклу, Мелиссу! И зачем только я отдала её Алисе?!

Я подумала и про другие куклы.

— Бабушка играла со мной в куклы. Она умела заставить Барби танцевать канкан на одной ножке.

— Правильно, — с воодушевлением сказал дедушка. — У неё было великолепное чувство юмора, у твоей бабушки. И она любила танцевать. Мы и познакомились на танцах. В настоящем бальном зале, хотя любили поплясать и под джазовую музыку. У нас был коронный номер — я крутил её у себя над головой. Все, бывало, аплодировали…

— Я тоже так умею. Мне Кэллум показывал.

— Тогда чего же мы ждём? Давай станцуем буги‑вуги, — предложил дедушка и щёлкнул пальцами.

Он снял меня с колен, поднялся на ноги, запел «Синие замшевые туфли» и начал смешно подскакивать в коричневых вельветовых тапках. Я тоже танцевала, размахивая руками. Дедушка схватил меня за руку и стал вращать. Потом попробовал покрутить у себя над головой, но не смог высоко подбросить, и мы оба свалились на пол.

— Прости, родная! Наверное, мои танцевальные возможности подошли к концу. Придётся тебе взять в партнёры нашего Кэллума.

— Он теперь с Айешей танцует.

— Ну да. Это серьёзно. Не думаю, что наш Джек любит танцевать.

— Тоже мне выдумал! Нет, моим партнёром всегда была Алиса. Только я её больше никогда не увижу.

— Нет, увидишь, родная! Можешь пригласить её к себе на каникулы.

— Ей мама не разрешит. Я ей не нравлюсь. Уверена, она и меня никогда не пригласит. И вообще, кто поедет в Шотландию? Билеты слишком дорогие!

— Ну, во всяком случае, такая возможность существует, — сказал дедушка.

Он поднялся на ноги и пошёл ставить чайник.

— Ты сможешь поехать. Например, мы все станем копить деньги, или выиграем в лотерею, или мало ли в чём ещё… А вот мне не сесть в поезд и не отправиться в рай, чтобы навестить твою бабушку. Правда, рано или поздно я туда попаду, но это дорога в один конец — нет шансов вернуться.

— Не надо, дедушка! — попросила я.

Не могу терпеть разговоров о смерти, даже в шутку.

— Ты никогда, никогда, никогда не умрёшь! Ты меня слышишь?

— Сделаю всё возможное, чтобы ещё покрутиться вокруг вас, родная. Ну, попьёшь со мной чайку? Если как следует покопаешься в холодильнике, найдёшь сюрприз.

Сегодня не было печенья в сахарной глазури. Дедушка — купил пирожные с кремом — безе с вишней, блестящий шоколадный эклер, ярко‑красное клубничное и большое бисквитное с кремом и вареньем! Я открыла коробку и посмотрела на них с благоговейным трепетом.

— Ах, ням‑ням!

— Ням‑ням скоро будет у тебя в желудке, — засмеялся дедушка. — Давай, Джем, угощайся! Только не говори маме, а то нам влетит. Знаю, нельзя этого делать, но подумал, что надо сегодня подбодрить мою любимую внучку.

— Не могу решить! Они мне все нравятся!

Не в силах выбрать, рука закружилась над безе, эклером, клубничным и бисквитным чудом.

— Возьми два! — предложил дедушка. — Только, пожалуйста, когда придёшь домой, съешь всё, что мама приготовит к чаю.

— Съем‑съем! Ах, дедушка, помоги мне! Какие два?

— Сейчас сообразим, — сказал дедушка, выбирая подходящий нож.

Он аккуратно разрезал эклер пополам. Потом клубничное, стараясь поделить ягоды поровну (по две с половиной). После этого наступил черёд бисквита. Больше всего хлопот оказалось с безе. Кремовая верхушка отвалилась, а пирожное рассыпалось.

— Кажется, у меня получился хороший собачий завтрак, — сказал дедушка. — Давай, ешь всё, милая.

Ну, я и съела целое безе с вишней, пол‑эклера, полкуска клубничного и полбисквита.

— Ах, дедушка! Это был самый замечательный сладкий пир на свете! — восхитилась я.

— Боже мой! У тебя, наверное, живот с целый танкер! Скорей оближи губы! Не хватало только, чтобы мама увидела крем!

— Да, совсем ни к чему, чтобы мама ещё больше на меня рассердилась! — вздохнув, сказала я.

Но когда за мной пришла мама, она, вопреки ожиданиям, не стала ворчать по поводу неправильного питания, а взяла меня за подбородок и внимательно посмотрела прямо в глаза.

— Ты плакала, Джемма?

— Нет, — твёрдо ответила я.

— Гм‑м… — не поверила мама.

По дороге к дому она наклонилась и обняла меня за плечи:

— Я знаю, ты сильно скучаешь по Алисе.

— Неужели? Кто бы мог подумать! — с сарказмом сказала я и вывернулась из‑под её руки.

— Послушайте, мадам, оставьте свой наглый тон! Вас ещё не простили за вчерашнее!

— Ну и пусть! Меня больше ничего не волнует!

Мама вздохнула:

— Понимаю, ты переживаешь. Ведь тётя Карен и моя подруга! Мне тоже её будет не хватать.

— Но не так, как мне Алисы.

— Да, конечно, — сказала мама. — Представляю, как много Алиса для тебя значит. По правде говоря, меня иногда беспокоило, что вы такие близкие подруги. Лучше бы ты завела целую компанию друзей!

— Не хочу никакой компании! Мне нужна Алиса!

— Ну, Алиса в Шотландии. Наверное, уже в новом доме…

— А я застряла здесь…

Мы ступили на нашу тропинку в саду.

— Знаю, сейчас тебе очень плохо, но поверь мне, Джемма, ты ещё найдёшь новых друзей! У тебя же есть другие приятели в школе? Я подумала, может, пригласишь кого‑нибудь на чай?

— Не хочу никого приглашать!

— А как насчёт того мальчика с ухмылкой? Помнишь, он съел почти весь бисквит со взбитыми сливками? И мороженое, и шоколадный торт, и все до одной сардельки?

— Вот ещё! Не желаю приглашать Печенюгу!

— Ну ладно, я просто пытаюсь помочь. Сейчас тебе грустно, но обещаю, через несколько недель ты забудешь про Алису.

Я уставилась на маму. Какой смысл её в чём‑нибудь убеждать? Точно мы жили на разных планетах. Она меня совсем не понимала!

Мама старалась быть доброй, хотя формально я всё ещё была наказана.

— Ты почти ничего вчера не ела! Сама виновата! Но всё равно, я решила — сегодня мы наверстаем упущенное. Приготовлю твои любимые спагетти по‑болонски!

— Ах! Ну… Спасибо, мама.

Я вспомнила, как ела их в последний раз. Сегодня не было настроения. К тому же голод отступил. Два с половиной пирожных занимали в желудке довольно много места.

— У меня есть ещё очень вкусный шоколадный пудинг, — сказала мама. — Ведь знаю, как ты любишь сладкое. Во время обеденного перерыва я сбегала за ним во французскую кондитерскую.

Я вздохнула:

— Дело в том, мама… Я ни капельки не голодна!

— Не притворяйся, Джемма! Что бы ни случилось, ты всегда хочешь есть, — вдруг нахмурилась она. — Дедушка тебя ничем не кормил?

— Нет, ничем, честное слово!

Надеялась, что к тому времени, когда будут готовы спагетти, я успею проголодаться. Даже пробежала несколько кругов по саду, чтобы нагулять аппетит. Ничего не помогало. Меня тошнило, и кружилась голова.

— Что ты делаешь, детка? — спросил папа, выходя в сад. — Видел в окно — ты бегаешь кругами. Помнишь нашу игру? Мы в неё играли, когда ты была маленькая. «Водим, водим хоровод, как плюшевые мишки…»

— Топ‑топ, ещё раз… Ну‑ка, пощекочем вас, — припомнила я, пощекотав себе подбородок. — Вообще‑то я не очень боюсь щекотки — только когда пятки. А вот Алиса не выносит.

— Помню‑помню. Она дрожала, когда я только притворялся, что хочу её пощекотать, — сказал папа.

Он обнял меня.

— Я тоже буду по ней скучать, Джемма. Она мне как вторая дочка, благослови её, Господи… Не скажу, что стану сильно переживать по поводу её родителей. По‑моему, они большие задавалы…

— Особенно мама.

Я задрала подбородок, пригладила волосы на воображаемой дорогой причёске и заговорила надменным голосом поп‑звезды:

— «Да, мы переезжаем в чудесный новый дом, потому что мой Боб получил великолепную работу. Купим потрясающе модную встроенную кухонную мебель… И плиту… Конфорка здесь — конфорка там, конфорка здесь — конфорка там, всюду одни конфорки… У каждого будет своя ванная с мощным душем, как Ниагарский водопад… А для нашей Алисы заведём несколько пони… И её шикарные друзья придут в гости и будут на них кататься, и у неё появится новая лучшая подруга…»

Папа перестал хихикать.

— Ты навсегда останешься её лучшей подругой, вот увидишь! — сказал он и взъерошил мне волосы.

Потом порылся в кармане и нашёл Йоркский шоколадный батончик.

— На, родная, съешь побыстрее и ничего не говори маме!

Мне было не по себе. Думала, от шоколада станет легче. В душе я сомневалась, что батончик поможет, но не хотелось расстраивать папу.

Сначала было вкусно — обычный восхитительный молочный шоколад. Потом он оказался каким‑то уж слишком шоколадным. Мне почудилось, что рот наполнился сладкой чёрной грязью, которую было трудно проглотить.

— Спасибо, папа. Было очень вкусно, — пробормотала я, крепко сжав зубы.

Вспомнила, как на прошлой Пасхе съела пять больших шоколадных яиц и двенадцать маленьких. Печенюга спорил, что мне не удастся проглотить их за один присест. А я настаивала. И ошиблась.

При мысли об этом в животе неприятно забулькало. Решила пойти домой. Может, станет легче, если ненадолго прилечь?

Кэллум как раз входил в дверь, зажав что‑то в кулаке. Возле кухни спрятал руку за спиной, чтобы мама не заметила. Печально ему кивнув, я поплелась к себе наверх. Меня мутило от запаха спагетти по‑болонски.

— Эй, Джем! Ну‑ка не убегай!

Прыжок — и брат меня догнал.

— Как самочувствие, сестрёнка?

— Не очень…

— Так я и думал! — воскликнул Кэллум. — Ну, это тебя развеселит.

Он протянул мне огромный рожок с мороженым, залитый клубничным сиропом, с двумя торчащими шоколадными палочками.

— Вот это да! — восхитилась я.

— Тс‑с! Только бы мама не услышала! Ты же знаешь, как она не любит, когда перебивают аппетит. Хотя не понимаю… Что она так нервничает? Ты ведь вечно голодная!

— Может быть, я сыта… — сказала я, держась рукой за живот. — Нельзя ли съесть мороженое попозже, Кэллум?

— Смотри, оно уже тает! Давай, Джем, ешь!

И я съела. Слизала клубничный сироп, проглотила мороженое и сгрызла хрустящие шоколадные палочки. Потом прикончила рожок. Кэллум всё время меня подбадривал:

— Молодец, сестрёнка!

Кое‑как доползла до своей комнаты и, держась за живот, легла на кровать.

По крайней мере, плохое самочувствие помогло мне отвлечься от грустных мыслей об Алисе. Я ооооочень по ней скучала.

Запах спагетти становился всё сильнее.

— Ты где, Джемма? — позвала мама. — Всё готово!

Медленно поднялась и села на кровати, потом глубоко вздохнула и поплелась вниз. Мама накрыла стол, как к приходу гостей, — вышитая скатерть, розовые тарелки… Над горячими спагетти в специальном синем блюде поднимался пар. На стеклянной тарелке для торта терпеливо ждал своей очереди шоколадный пудинг с кремом.

Вся семья была в сборе, даже Джек.

— Садись, родная, — пригласила мама. — Сначала тебе.

Она положила на тарелку слишком большую порцию спагетти. Я взглянула на мясной соус и макароны‑червячки.

Открыла рот… И вдруг мне стало по‑настоящему плохо. Бедные спагетти, шоколадный пудинг, розовые нарядные тарелки, вышитая скатерть… Несчастные мои коленки..