Исторические судьбы идей Огюста Конта: трансформация позитивизма в русской социологии XIX-XX веков

И.А. Голосенко

Всякий, кто основательно исследовал историю социологии, сталкивался с фактами, свидетельствующими о влиянии одной страны на другую. Изучение «чужих» идей в новом национальном контексте интересно со многих точек зрения. Прежде всего это дает возможность глубже проникнуть в сущность заимствованных теорий, оценить их в более широких межнациональных рамках. Далее. Такой материал помогает уяснить стимулы имманентного развития отечественной социологии: идейную перекличку, подражания, полемику с зарубежными специалистами, споры вокруг разных интерпретаций их взглядов, т.е. то, что Г. Тард называл «поединком идей». Это в свою очередь позволяет определить степень зрелости, развитости науки в стране, ее готовность и умение подключиться к достижениям мировой научной мысли [1]. И наконец, последнее: возникшие на другой национальной почве, заимствованные идеи в период их усвоения, проверки и массового внедрения особенно наглядно оттеняют социальную заданность, соответствие запросам времени.

Распространение идей О. Конта, Г. Спенсера, Л. Уорда, Э. Дюркгейма и других западных социологов в научных кругах России связано с целым комплексом факторов: каналами и масштабами коммуникации (публикации переводов работ в журналах, обсуждение их в прессе и на заседаниях научных обществ, личная переписка русских ученых с социологами разных стран); взаимодействием западных и отечественных традиций и установок и т.д. Исследование печати, многочисленных архивных документов, проливающих свет на проникновение взглядов зарубежных социологов в Россию конца XIX ‑ начала XX веков, ‑ важная историко-социологическая задача.

Рассмотрим некоторые из перечисленных связей на примере распространения идей О. Конта. Чем обусловлен выбор этого автора? Прежде всего тем, что он общепризнанный родоначальник позитивизма и многое в истории мировой буржуазной социологии XIX в. так или иначе перекликается с его именем.

Глубокое влияние Конт оказал на развитие русской немарксистской социологии. Свое отношение к этому ученому выразили представители практически всех ее направлений, поэтому литература о нем обширна Надо отметить, что в научных кругах России всегда внимательно следили за деятельностью зарубежных социологов, оперативно переводили и комментировали их сочинения. Если сопоставить число рецензий, статей, монографий, посвященных наиболее известным западным социологам тех лет, с количеством работ, переведенных на русский язык, то соот­ношение между этими показателями будет следующим- Конт ‑ 43/5, Cпенсер ‑ 36/38, Уорд ‑ 19/5, Тард ‑ 36/16, Зиммель ‑ 22/21 Дюркгейм ‑ 30/9[1].

Как видим, Конт занимает первое место по количеству откликов и одно из последних ‑ по числу переводов. Оба обстоятельства могут быть объяснены только при учете теоретико-методологического содержания его наследия и определенных социальных координат ‑ цензурных репрессий, отношения властей и т.п. Попытаемся более подробно рассмотреть эти зависимости, их хронологические рамки, внутреннюю логику.

Анализ отечественной литературы «на темы Конта» позволяет выделить два (хотя и несколько условных) периода. Первый начинается с середины 60-х годов XIX в. и продолжается почти 30 лет.

До 60-х годов, вспоминал позднее Н. Карев, «знакомство с Контом в России носило незначительный и поверхностный характер» [2, с.3], однако, когда в 1865 г. в печати появились обстоятельные обзоры Д. Писарева, Э. Ватсона, В. Лесевича и др., ситуация резко изменилась. Наступившее время во многом отличалось от предыдущих лет: набирал силу процесс становления новой классовой структуры пореформенного общества, что было тесно связано с кризисом традиционных идеологических систем, бурным развитием гуманитарных и естественных наук, напряженными философскими исканиями. В течение 70-х годов в среде русской интеллигенции значительно увеличилось число приверженцев позитивизма в социологии, было опубликовано множество популярных работ на темы «Что такое позитивизм», «Искусство, философия и религия с точки зрения позитивизма», «Собственность на землю», «Эмансипация женщин в свете позитивизма», в которых идеи Конта изложены применительно к конкретным условиям русской действительности. Неудивительно поэтому, что интерес к позитивизму и Конту быстро распространился в широких кругах читающей публики.

Взгляды Конта трактовались русскими социологами в этот период несколько романтически. Он воспринимался как апостол новой науки и основанных на ней реформ, как враг рутинерства, догматизма и теологии. Вот почему русские идеологи мелкобуржуазного толка видели в нем опору в борьбе против официальной «народности», остатков крепостничества и православного провиденциализма [3, с.10]. Встревоженные этим обстоятельством власти уже в конце 60-х годов запретили выдачу книг Конта из государственных библиотек.

Идеи Конта об исторической неизбежности замены власти военного общества промышленным, церковных сословий учеными, монархий республиками напоминали столпам русского самодержавия утопический социализм и вызывали откровенную вражду и неприязнь. Все попытки издать «Курс позитивной философии» на русском языке в 1866, 1867 и 1886 гг. натолкнулись на категорический цензурный запрет, гласивший: социологический позитивизм Конта «разрушает господствующие верования и поэтому ложно трактует природу общества», служит лишь «целям пропаганды материализма» [4]. И не случайно, первый специальный курс лекций по социологии Конта был прочитан в 1877 г. не в университетских аудиториях, а в доме известного киевского профессора И.В. Лучицкого. Несмотря на административно-полицейские неприятности, обсуждение этой серии лекций было доведено до конца.

Каково же теоретико-методологическое толкование Конта русскими социологами? Его последователи во всем мире разделились на три группы: первую, просуществовавшую недолго, составили правоверные ученики-контисты, вторая, близкая к ним группа считала, что истинный позитивизм отличает только «Курс позитивной философии», а последняя, самая обширная, трактовала все работы Конта по-разному, эксплуатируя одни постулаты и отвергая другие, внося в социологию новые приемы и принципы. Основная масса русских социологов входила в состав третьей группы.

Фрагментарность и диффузность влияния Конта обусловлена в первую очередь глубокими внутренними противоречиями всей его системы, в которой была предпринята попытка соединить воедино явно альтернативные установки: идею исторического «прогресса» Кондорсе и Тюрго; идею «порядка» реакционных писателей эпохи реставрации Де Местра и Де Бональда; а также идею «позитивной» реконструкции человечества Сен-Симона. Кроме того, трактовка наследия Конта русской социологией была связана с тем, что последняя в указанное время переживала фазу бурного становления [5, с.14-15].

Противоречия и неувязки системы Конта не только облегчали ее постоянную ревизию, но и способствовали сохранению влияния в разных, иногда острополемизирующих направлениях, например органицизме и субъективной школе, т.е. обеспечивали долгую «научную традицию Конта» (Н. Кареев) в русской социологии. Не стоит гадать, понравилось бы Конту подобное отношение к его идеям. Сам он часто повторял: «Во всех науках, в частности в обществоведении, метод еще важнее конструкции». Конечно, методы и результаты научной деятельности неразрывны, но суть этой мысли понятна. И тут следует заметить: признание идей Конта в разных национальных социологиях XIX в. есть лишнее доказательство того, что ему удалось (хотя и противоречиво) синтезировать ряд главных тенденций социальной философии предшествующего столетия и предложить несколько собственных плодотворных идей. Среди последних влияние на русскую науку оказали: разграничение законов развития и функционирования; поиск факторов, определяющих не только историческое изменение, но и интеграцию, стабильность социальных систем; признание методологического единства естественнонаучного и социального знания и трактовка в данной связи социологии как «естествознания общества».

Вот почему все «пионеры» русской социологии, выступавшие на этом поприще в конце 60-х ‑ начале 70-х годов (В. Лесевич, А. Стронин, Е. Де-Роберти, П. Лавров, Н. Михайловский, С. Южаков, П. Лилиенфельд, Л. Оболенский) в той или иной форме пытались выяснить степень духовного родства с позитивизмом. Иными словами, каждый, кто для квалификации своих знаний использовал термин «социология», не забывал о том, что они сформировались под влиянием Конта. Разные направления (географический детерминизм, организм, субъективная школа и др.) читали его на свой лад, стараясь отбросить то, что казалось лишним, т.е. в теоретическом самооправдании преобладал избирательный подход (серьезной исторической критики Конта еще нет). Не входя в детальное изложение этих перекличек и односторонних заимствований, ограничимся перечислением некоторых принципов, постулатов и элементов концепций Конта, реализуемых в русской социологии рассматриваемого периода: принцип «среды» (Л. Мечников), принцип целостности и статики (А. Стронин, П. Лилиенфельд), разделение труда (Н. Михайловский, С. Южаков), классификация наук (Н. Михайловский, И. Андреевский, Е. Чижов), учение о социальной патологии (Л. Оболенский), онтологический и методологический аспекты деления общества на «статику» и «динамику» (М. Филиппов, Н. Рожков, Н. Кареев, М. Ковалевский, Н. Михайловский), сравнительно-исторический метод (М. Ковалевский, Н. Кареев). Помимо этих аспектов исследовались биография и духовная эволюция Конта, суть методологической программы его социологии, законы «трех стадий», их логическая взаимосвязь и фактическая обоснованность и т.д.

Следует отметить одно важное обстоятельство, зафиксированное и самой русской печатью: не только упомянутые элементы системы Конта, но и то, что он высказывал мимоходом, зачастую метафорично, подвергалось проверке, доводилось до неких теоретико-методологических пределов, иногда до тупика [6].

Вот, вероятно, почему нет более или менее однозначной оценки наследия Конта представителями разных направлений философской, социологической и публицистической мысли. В истории социологии мы не найдем другой такой же парадоксальной фигуры, о взглядах которой ее последователи, равно как и противники, одновременно говорили бы взаимоисключающее. Например, приверженец П. Лавров и философские противники А. Козлов, Вл. Соловьев, Б. Чичерин считали его материалистом, в то время как сторонник М. Ковалевский и противник Н. Чернышевский называли идеалистом.

Подобный разнобой мнений не должен, однако, умалить положительной роли Конта в развитии общественной науки той поры. Так, весьма существенно влияние его идей на исследовательскую практику смежных с социологией гуманитарных наук, в частности истории [7]. Становление знаменитой русской «исторической школы нового времени», научные достижения которой, как известно, были высоко оценены классиками марксизма, происходило с явным учетом «заветов Конта» о необходимости целостного анализа общественной жизни, поиска корреляций между экономическими, политическими, религиозными и другими системами общественных отношений в ходе их исторической эволюции. Каждая стадия социокультурного развития (теологическая, метафизическая и позитивная) имела, по Конту, специфическое материально-хозяйственное обоснование, преобладающий тип социальных институтов и соответствующий им вариант массовых и индивидуальных чувствований, мотивов, устремлений. Вместо знаменитых фраз, анекдотов, описаний деяний «великих личностей», принятых в традиционной историографии, русские историки-позитивисты (Кареев, Лучицкий, Ковалевский и др.) стали искать за идеями и личностями действия масс и социальных групп, функционирование и эволюцию учреждений ‑ хозяйственных, политических, административных и т.п. Этот путь исследования оказался весьма плодотворным.

Второй период осмысления идей Конта (конец XIX ‑ начало XX в.) отличается от предыдущего. Прежде всего прекратились полицейско-цензурные преследования. Было разрешено издание его работ, хотя и далеко не всех. В 1898 г. в виде приложения к переводу книги ученика Конта Ж. Риголажа опубликована часть вступительных лекций «Курса позитивной философии». В течение следующих двух лет вышла новая часть; правда вместо задуманных всех шести томов выпущено только два первых ‑ по философии математики, астрономии и физики[2]. В 1910-1913 гг. Н. Ковалевский издал ряд работ Конта и о нем [8]. В этот пе­риод политические акценты в восприятии Конта явно переместились. Все чаще подчеркивался консервативный характер его идеологии и затушевывались нигилистические настроения в отношении метафизики и теологии. И не случайно такой умеренный журнал, как «Вопросы философии и психологии», объявил о конкурсе научных работ с премиями имени Вл. Соловьева и... О. Конта.

Русская социология, достигшая к тому времени известной зрелости, перешла к академической канонизации Конта, общая тональность которой приблизительно такова: в одних случаях для измерения можно пользоваться метром, в других ‑ только единицами веса; Конт предложил нам лишь первую меру, и, хотя этого явно недостаточно, важность ее неоспорима [9].

Новый тип критики строился теперь с учетом как предыстории идей Конта, так и уроков всей мировой социологии в течение нескольких десятилетий после его смерти. В. Хвостов, А. Лаппо-Данилевский, М. Ковалевский, К. Тахтарев и др. стремились дать целостный анализ контовской системы, в отличие от первого периода, когда идейные противники основное внимание уделяли его философским концепциям, а сторонники — социологическим взглядам. Самые серьезные работы нового периода, не потерявшие информационного значения до сих пор, принадлежат неокантианцу Лаппо-Данилевскому и последовательному позитивисту Ковалевскому. Рассмотрим их более подробно.

Обстоятельный очерк Лаппо-Данилевского, высоко оцененный представителями различных направлений русской социологии, открывается обзором сочинений, посвященных изложению или критике идей Конта. Существенным пробелом этой библиографии автор считает, что в ней не вскрыта «история возникновения» позитивизма и не выяснено, насколько методологически обоснованно Конт применил свою гносеологию к «построению социологии», без чего любая критика или похвала в адрес последнего неизбежно страдают односторонностью [10, с.396-397]. Для решения этих задач Лаппо-Данилевский подробно и доказательно рассматривает разные формы идейной зависимости философских, психологических и социологических воззрений Конта от французских энциклопедистов и английских эмпириков XVIII в. Особенно интересным получился тот раздел очерка, где разбирается непосредственно социология Конта, в которой выделены четыре теоретико-методологических принципа: «среды», «единообразия человеческой природы», «консенсуса» и «эволюции» ‑ и оцениваются их гносеологические возможности с точки зрения неокантианской методологии. Лейтмотив анализа ‑ выяснение глубинных противоречий Конта. Надо сказать, что об этом писали и раньше. Так, Соловьев, Чичерин, Лавров, Михайловский и др. обращали внимание на странное соединение материализма и идеализма, объективных методов и «долженствования», отмечали расхождения между ранними и поздними работами Конта, абстрактное, внеисторическое толкование предмета социологии и ее междисциплинарных связей с биологией, историей и психологией. Но если предыдущая критика стремилась либо сгладить эти противоречия, либо лишь догматически констатировать, не объясняя их генезиса, то Лаппо-Данилевский пытается найти исторические и гносеологические корни данного явления. Таковыми он считает некритическое преклонение Конта перед материализмом Просвещения и нигилизм в отношении к немецкой классической философии, прежде всего к Канту. Главный методологический просчет Конта, по мысли автора, в том, что тот не пытался создать теорию соотношения своих четырех принципов, сведя все богатство связей между ними лишь к связям «консенсуса» (порядка) и «эволюции», природа которых при подобной однородной редукции только затемнялась, оставаясь непонятной без введения еще одного принципа ‑ «социального взаимодействия». Вот почему в статике Конт смог лишь бегло наметить некоторые проблемы, а эволюцию трактовал неоднозначно, прибегая к разным толкованиям (телеологическому, механистическому и т.п.). Второй просчет Конта ‑ натурализм и механицизм его построений ‑ «напрасно пытаясь построить биологическую психологию, он, конечно, не мог дать и социальной физики» [10, с.488-490].

Исследование Ковалевского сделано в другом ключе. Как и Лаппо-Данилевский, он опирается на обширнейшую литературу о Конте, постоянно цитируя работы его последователей — Л. Леви-Брюля, Г. Грубера, Ж. Дюма и др. Но при этом основной источник обобщений не столько сами сочинения Конта, сколько переписка последнего с учени­ками и друзьями (некоторых из них Ковалевский знал лично). Этот вторичный материал не только удачно дополняет приводимые тексты Конта, абстрактные выводы которых иллюстрируются фактами из политической жизни Европы тех лет, но и показывает, как Конт корректировал ряд положений под влиянием критики со стороны своих корреспондентов. Из переписки мы узнаем, что Конт познакомился с трудами Гегеля и Канта в 1824 г., когда основная схема его построений уже сложилась, и что он весьма высоко оценил последнего. Однако дальнейшее, более углубленное знакомство с немецкой философией было им прервано по совету эмпирика Д. Милля [11, с.142]. Примечательно, что вывод Лаппо-Данилевского о пагубности односторонней связи принципов «консенсуса» и «эволюции» вследствие неразработанности теории их взаимодействия с другими принципами, фактически повторяет и Ковалевский, но приходит к этому другим путем ‑ через анализ политических симпатий и антипатий Конта, особенностей личной судьбы ученого и эпохи, в которую он жил. Признавая относительность и шаткость некоторых взглядов Конта, очевидных на фоне последующих достижений общественных наук, Ковалевский тем не менее считал его подлинным «творцом научной социологии» и полагал, что «поднимаемые ныне вопросы и предлагаемые решения в зародыше или уже в более или менее развернутом виде могут быть найдены еще у Конта» [11, с.204]. Эту мысль Ковалевский неоднократно повторял в своих социологических обзорах и всячески пропагандировал. И действительно, целый ряд центральных положений теорий Л. Уорда, Ф. Тенниса, Э. Дюркгейма был откровенно заимствован у Конта, причем обсуждение взглядов этих авторов в русской печати неизбежно выводило на Конта и вновь привлекало внимание к нему. Подобный интерес ‑ также одна из особенностей второго периода осмысления наследия Конта в России. Для русской социологии той поры характерна сильная ретроспективная ориентация, формирование отечественной истории самой социологической науки.

В заключение сделаем несколько выводов. 1) Совершенно очевидно, что сочинения Конта не были «прочитанной и забытой» книгой, они обогатили русскую социологию, способствовали росту ее национальной самостоятельности и теоретико-методологической обоснованности. Не случайна в этой связи обратная зависимость ‑ влияние многих русских позитивистов (особенно Ковалевского, Де-Роберти и др.) на западную, в частности французскую, социологическую науку. 2) Идеологические и теоретико-методологические противоречия системы Конта в силу исторической специфики русских условий (ретроградность властей, нарастающее революционное движение и быстро наступившая зрелость социологической мысли) стали выявляться, пожалуй, еще быстрее и острее, чем на его родине, в Англии. 3) Восприятие идей Конта в России прошло несколько стадий: от простых заимствований и совершенно безосновательных поверхностных оценок типа «крайний исторический оптимизм» (П. Ткачев), «теоретический скептицизм» (Вл. Соловьев), «эмпиризм» (М. Карийский), «абстрактный догматизм» (Б. Чичерин) до сложного анализа в логико-гносеологическом и социальном контекстах (А. Лаппо-Данилевский, М. Ковалевский, П. Сорокин, Н. Тимашев, Г. Гурвич).

Литература

1. Ковалевский М.М. Соперничество немецкого, французского и английского влияний на русскую интеллигенцию с середины прошлого столетия. ‑ Вестник Европы, 1916, №1, с.217-218; Кареев Н.И. Основные направления социологии и ее современное состояние. ‑ В кн.: Введение в изучение социальных наук. СПб., 1903, с.29.

2. Кареев Н. И. Основы русской социологии. ‑ Отдел рукописей ГБЛ, ф.119, п.38, ед. хр.17.

3. В.К. (Кигн В.Л.) Позитивизм в русской литературе. ‑ Русское богатство, 1889, №3.

4. ЦГИА СССР, ф.776, оп.3, ед. хр.301, с.1-6; ед. хр.702, с.22-23; оп.20, ед. хр.827, с.93-95.

5. Кареев Н.И. О. Конт как основатель социологии. ‑ В кн.: Памяти Белинского. СПб., 1899.

6. Лавров П. Задачи позитивизма и их решение. ‑ Современное обозрение, 1868, №5;

7. Смоликовский С. Учение О. Конта об обществе. Варшава, 1881; его же: Изложение начал позитивной философии и социологии Конта. Варшава, 1886; Филиппов М.М. Социологические идеи Огюста Конта. ‑ Век, 1883, № 1-2, 4; Л.С. Огюст Конт. ‑ Русская мысль, 1894, №2.

8. Герье В. О. Конт и его значение в исторической науке. ‑ Вопросы философии и психологии, 1898, кн.42-45; Бутенко В.А. Наука новой истории в России. Историографический обзор. ‑ Анналы. Журнал всеобщей истории, 1922, №2.

9. Риголаж Ж. Социология Конта. СПб., 1898; О. Конт. Курс положительной философии. СПб., 1900, т.1, 2; О. Конт. Дух позитивной философии. СПб., 1910 О. Конт. Курс позитивной философии. Серия: Родоначальники позитивизма. Вып.4-5. СПб., 1912-1913.

10. Кареев Н.И. Введение в изучение социологии. СПб., 1897; Филиппов М.М. Конт и его метод. ‑ Научное обозрение, 1898, №3.

11. Лаппо-Данилевский А.С. Основные принципы социологической доктрины О. Конта. ‑ В кн.: Проблема идеализма. М., 1902.

12. Ковалевский М.М. Социология. СПб., 1910, т.1, гл.VI.

[1] Нами не учитывались работы, в которых идеи названных социологов использовались и оценивались лишь мимоходом и частично, а также те отклики русских специалистов, которые появлялись за границей, например очерк Е. Де-Роберти «Конт и Спенсер».

[2] В переводе и комментариях этих томов приняла участие большая группа крупных русских ученых — естественников, обществоведов и философов ‑ А. Лаппо-Данилевский, К. Тимирязев, Д. Менделеев, И. Гревс, Н. Лосский, Н. Кареев и др.