Корень рода

– Я тебе на всю жизнь обязан. Ты сына Игтонгку спас… я это никогда не позабуду, – говорил Чумбоке Дядюшка Дохсо. – Можешь у меня попросить все, что захочешь, – ничего не пожалею.

– Отдай за меня Одаку!

– А‑на‑на| – подпрыгнул Дохсо и взглянул с удивлением на дочь, как бы только сейчас– что‑то сообразив.

По дороге в Кондон Чумбока все обдумал.

– Мы с тобой совсем не одного рода, – сказал он.

– Как так?

– Конечно! Она мне не сестра… Это глупости.

– А‑на‑на! – с досадой воскликнул старик, и видно было, что таким сватовством Чумбо сильно огорчил его. Дядюшка Дохсо повесил голову.

Проворно поднявшись, Чумбока принес из лодки хо с ханшином.

– Э‑э, парень, да ты, оказывается, богатый, – заметил старик. – Я давно не пил араки. Наверно, уж целый год. Можно будет тебя послушать…

А у Чумбоки в лодке был целый ящик ханшина и мешочки с овсом, пшеном и кукурузой. Он действительно разбогател.

Дядюшка выпил.

– Парень, того, чего ты просишь, сделать нельзя, – сказал он. – Шибко большой грех.

Чумбока снова стал доказывать Дохсо, что он не брат Одаке.

– Ну, давай считаться дедушками… Я тебе докажу, что мы не брат с сестрой… Уже был случай, когда один Бельды… Ичинга Бельды женился на девушке своего рода.

– А ну, давай считаться! – согласился дядюшка Дохсо, подумав, что, может быть, дейст‑вительно произошла ошибка и у молодых найдутся доказательства, что они не родственники: Тогда, пожалуй, можно поженить Одаку и Чумбоку. Будет такой умный зять. – Ну, давай считаться.

– Моего отца Ла род пришел с Нюмана. Там его корень. А твой дедушка был Нана, тунгус, по‑нашему понимал плохо…

– Э‑э нет! Это все равно! Оба Самары! Тьфу ты! Чуть не ввел меня в грех!

– Ну как же! Давай снова!

– Давай…

– Мой отец – Ла, а ее – Дохсо, у тебя отец – Чудинга, а мой – дедушка Иренгену. Его отец – Пояна, а твой дедушка – Тяп‑Тяка, а отец Тяп‑Тяка самый Нана и есть. Народ разный, значит.

– Нет, все равно Самар! – упрямствовал Дохсо.

Чумбока плюнул с досады и снова пошел за водкой. Он принес еще одну бутылку, а старухе отдал пшено и овес.

Вскоре собрались все Самары, стали пить водку. Сварилась каша.

– Вот парень сватается, – говорил Дохсо, – хочет увезти Одаку.

– Конечно, надо отдать ему девку! – соглашались голодные старики, усаживаясь вокруг котла и принимаясь за кашу.

– Ну, давай еще считаться, – сказал Дохсо.

Он все более склонялся к тому, чтобы отдать дочь за Чумбоку, но желал слышать ясные доказательства.

– Мой отец – Ла, а ее – Дохсо…

– Кто Дохсо? – испуганно встрепенулся дядя.

– Кто? Ты! – с сердцем прикрикнул Чумбо.

– А‑а! – пьяно согласился старик.

– Твой отец – Чудинга, а наш дедушка – Иренгену…

Чумбока опять перечислил всех родственников, но старик снова заупрямился.

– Кто Иренгену? – выкатил Дохсо безумные глаза.

Чумбо обозлился и ударил дядюшку по затылку.

– Ты зачем дерешься?

– Убью тебя! – не в силах сдержать гнев, крикнул Чумбо. – Отдай Одаку или худо будет!

– Давай подарки, – отозвался Дохсо.

Чумбока сходил к лодке и принес старику и старухе по халату.

– Хороший подарок! Красивый! – обступили старуху гольдки.

– А вот как ты жить будешь? – не глядя на халаты, спросил дядюшка Дохсо. – Тебя маньчжуры убить могут… Хорошо бы, парень, с твоим нравом пойти в хунхузы. Нам будешь добычу привозить. Прежде у вас в деревне самым храбрым был твой брат Удога, но теперь он женился и обабился. Ты стал самым храбрым. Ты дерешься хорошо. Иди в хунхузы, тогда я тебе отдам Одаку. Я бы и без этого отдал, да закон боюсь. А если хунхуз будешь, то ничего, можешь закон не признавать. Будешь богатый. Родители жены любят, когда зять богатый… Иди в хунхузы.

Чумбо совсем не хотел стать разбойником. Он сказал, что не желает грабить и обижать людей, а будет жить честно.

– А‑а! Жаль! – разочарованно молвил старик. Сам Дохсо мирно и честно прожил жизнь и никого не грабил. – Мне хотя бы на старости лет пожить как следует… Если бы ты, парень, был не дурак, то подобрал бы себе товарищей и пошел бы за добычей. Тебя все боялись бы. Ты бы грабил и таскал мне… Хунхузу и закон можно нарушить – на сестре жениться… Все равно хунхуз закон не признаёт.

– Я тебе все честно добуду, отдай только Одаку, – просил Чумбо. Нарушения закона не будет. У нас с братом ружье есть. Могу тебе подарить. Русское ружье!

– У‑у! Честно никогда ни черта не достанешь. Все уйдет. А ружья мне не надо, я его боюсь.

Под растянутую сетку, около которой сидели Самары, подлез седой, такой же черноногий, как Дохсо, дед Ичинга.

– Конечно, отдай ему девку. Человек подвиг делал. Пусть берет. Он умнее нас и сам все знает.

Дохсо почесал под косой. Дед Ичинга был один из самых старых Самаров. Его стоило послушать.

Другие старики вступились за Чумбо. Игтонгка стал ругать отца и грозился избить, если не отдаст сестру. Дядюшка наконец уступил.

– Вот твой жених, – сказал он дочери.

Дед Ичинга играл на железной подковке с языком. Одака выпила и разрумянилась. Чумбока топтался перед ней под дедово гуденье.

– Ладно! Присылай сватов! – воскликнул дядюшка. – Отдадим за тебя…

Одака рассказывала, что Чумбока собирается построить новый дом на устье Горюна.

Дядюшка задумался.

– Да, ты хорошее место выбрал, если на устье Горюна хочешь дом построить. Две реки сходятся, и народу много ездит. Почти каждый день пройдет лодка.

Все стали хвалить Чумбоку и говорили Дохсо, что у него хороший будет зять. Старик готов был почувствовать себя счастливым, как вдруг какая‑то непри ятная мысль овладела им.

– Что ты, дядя? – ласково спросил Чумбо.

– Я всегда помню, что Игтонгка убежал, – печально ответил Дохсо, теперь маньчжуры где увидят меня – убьют. Я всегда должен их бояться.

– Не бойся! – сказал Чумбо. – Я твой зять и всегда могу тебя защитить. Я же не боялся выстрелить в шамана. Я и их не побоюсь.

Он уже рассказывал про испытание Бичинги.

– Мы давно знаем, что Бичинга злодей и обманщик, – бормотал Ичинга.

Черноглазые большеголовые ребятишки жались к матерям, когда речь зашла про шамана. Особенно ругал его Кога, тот самый долговязый, остроголовый старик с бородой в три длинных седых волоска, который жил то в Бохоторе, то в Кондоне и который дал Чумбоке оморочку после его бегства от маньчжуров.

Между тем в стойбище пришла лодка. Приехали люди в рыжих шляпах.

– Кто это? – спросил Чумбо.

– Это лоча! – спокойно ответил Иренгену. – Наши знакомые. Не бойся их. Они на озере красное серебро моют… К нам ездят…

– Фомка приехал! – поднялся дядюшка Дохсо.

Гостей было двое. Из них сухой, русобородый и с длинным носом русский. Тунгус Афоня тоже называл себя русским. Не раз еще в былые годы Фомке приходил с купцом из‑за хребтов. Приносил топоры, а иногда и самодельные русские ружья. Проезжая по стойбищам, якуты и русские «пробовали пески» – брали пробы на золото.

На этот раз русские приехали в деревню за табаком. Они знали, что у гольдов водится славный табак.

Все кондонцы перебрались с песков к гостям, в тальники. Самары стали обсуждать, сколько дней пришлось бы потратить, если поехать на Амур купить табаку.

Золото было, а табаку не было. Фомка и его друг Афоня решили не пожалеть рубах, шапок и шляп, променять их на табак гилякам, не знавшим цены золоту.

– На Мангму за табаком ехать быстро можно, – говорил Кога, подсаживаясь к Фомке.

– Только не проедешь! – воскликнул Дохсо.

Фомка спросил, что же за беда.

Дядюшка Дохсо рассказал про набеги маньчжуров, про бегство Игтонгки и про притесне‑ние грабителей.

Фомка покачал головой.

– Мы дадим табаку, маленько‑то дадим, – сказал Чумбо.

Среди выигрышей у него был табак. Парень принес и отдал русским две связки.

– Боитесь каких‑то бродяг, – сказал Афоня, принимая подарок. Собрались бы да погнали их.

– А ты нам поможешь? – спросил Кога.

– Что, у вас самих силы, что ли, нет? Ружья есть…

Чумбо вспомнил, что когда‑то такой же совет давал Алешка его отцу Ла. Чумбо хорошо помнил Алексея, как всегда помнят в тайге человека, который хотя бы раз проходил мимо. Алексей помог поймать лысого зверька, живущего чужой добычей, и сравнивал его с пришлыми грабителями. А главное – он сменил за юколу хорошее ружье, которое бьет метко.

– Напасть да всех побить, – как бы между прочим сказал, попыхивая трубкой, Афоня, занятый вырезыванием колка для весла.

– У‑у! Как нападешь?

– Как нападешь? Подъехали на лодках и прямо набежали. Посечь их всех.

– А кто торговать будет?

– Мы торговать будем! – живо ответил Афоня.

Чумбо оглядел зеленую тихую реку, а за ней рыжие камни с вековыми кедрами по уступам и на вершинах… На этой стороне берег, истоптанный поколениями Самаров дочерна.

«Тут корень рода Самаров! – думал Чумбо. – Вон какой амбар старый сгнил, повалился в лес, как пьяный! Кусты на его бревнах выросли – это еще дедушка, самый первый Самар Нана строил! В лесу в железных рубашках его кости валяются. От этого Нана пошли Нанэй – наш народ, люди, все мы. Во‑он за рекой скалы, как жеребцы скачут по склонам сопки… Они у нас так и называются – скалы Жеребцы. На этом месте, когда Нана пришел, рыба в воде шелестела, как листья сухого дуба шелестят. Ему поэтому место понравилось. Зачем сюда чужих пускаем? А? Про каждый камень, про каждую речушку у Самаров сказка есть. А теперь сюда разбойники приходят. Дедушка наш род сюда привел не затем, чтобы тут нас грабили! Вон какие кедры стоят! Таких нигде нет!»

За табак Фомка подарил Чумбоке свою выцветшую шляпу.

– Вот шляпа! Теперь тебя не узнает никто! – сказал Дохсо, когда Чумбока надел на себя подарок.

– Чумбока, надень русскую рубаху!

– Теперь ты можешь в гьяссу ехать, тебя даже Сибун не узнает! Совсем ты другой человек стал.

– Приезжай ко мне в гости в низовья, – приглашал Фомка молодого гольда.

Афоня возил добытое золото якутским купцам, за хребты. Скоро он отправится в город лоча.

* * *

Поздно вечером табор засыпал. Чумбока и Одака сидели у костра. Дядюшка Дохсо где‑то в стороне, в потемках, бранился со старухой.

…Вспоминаю тебя, сестричка,

Ханина‑ранина,

тихо и ласково, с восторженным повизгиванием, напевал Чумбо,

Когда рыбку бью в реке,

Ха‑а‑нин‑на‑ран‑ни‑на!

Хотел бы я, чтобы

Сердечко твое,

Ханина‑ранина,

Трепетало как рыбка на остроге…

И, любуясь милой, Чумбо, поджав ноги, сидя, подпрыгивал в такт песне.