Глава 1. Текст предоставлен автором http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6356365

Дмитрий Красько

Исчезнувший

Текст предоставлен автором http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6356365

Аннотация

У Мешковского пропадает друг и коллега по прозвищу Четыре Глаза. Сходил в ночной клуб «Колизей», повздорил с охранниками – и пропал. Встревоженный Мешковский начинает поиски, но «Колизей» внезапно сгорает. Дотла. Казалось бы, ниточка оборвалась, но тут Мешковского похищают бандиты и пытаются внушить ему, что это он со своим пропавшим другом устроил пожар в ночном клубе. И тому ничего не остается, как удрать по‑английски и постараться выяснить, что происходит, кому и зачем понадобилось вешать на таксистов заведомо неоплатный долг. Ну, и заодно попытаться разыскать друга.

Дмитрий Красько

Исчезнувший

Глава 1

На дворе царили зима, ночь и жуткий минус в смысле градуса. А я торчал в салоне «Волги», не имея даже призрачного шанса оказаться в ближайшие несколько часов в своей теплой постели. Причина банальна – нужда и бессердечное начальство требовали моего присутствия на ночных улицах. Цель – транспортировка пассажиров из пункта А в пункт В. Ну, или еще куда. По желанию.

Впрочем, в машине было тепло – ни двигатель, ни печку я не выключал, даже мысли такой не имел. Во‑первых, было жалко себя, который при таком поступке рисковал мгновенно, как мамонт, вымерзнуть. А во‑вторых, потому что при таких холодах вообще не рекомендовалось ничего выключать, ибо потом хрен заведешь.

Тихо мурлыкало радио. Ему было плевать, что за окном потрескивали недобрых минус сорок. А мне было плевать, что ему плевать. Я был занят важным делом – ожидал прибытия поезда на три сорок. Собственно, на сам поезд тоже было плевать – куда больше меня занимали люди, которых он собирался высадить в нашем городе. Потому что у этих людей будут только два варианта – либо остаться на вокзале, ожидая, пока начнут ходить автобусы и трамваи, либо нанимать такси. Топать пешком по заснеженным ночным улицам, да еще при минус сорока вряд ли кто из них захочет. На такое способен только Федор Конюхов, когда ему очередной спонсор подгонит очередную пару лаж да баночку консервированной фасоли. Только Федор, насколько я знал из выпусков новостей по радио, в данный момент героически топал к Южному полюсу и, кажется, одну лыжу уже сломал. Так что с этой стороны я был застрахован – из остальных пассажиров поезда на три сорок никто не отважится на подобный героизм, как пить дать. Значит, кому‑то из них понадобятся мои услуги.

Рядом, на стоянке такси, коротали время еще четверо таких же бедолаг, как я. Конечно, можно было собраться всем в одной машине на предмет скоротать время за игрой в дурака, однако ночь и дремотное состояние убивали всякое желание сделать это. К тому же среди них не было никого из нашего третьего таксопарка. В любое другое время можно было бы вылезти и поскандалить на предмет того, что они вперлись не на свое место, поскольку железнодорожный вокзал по негласной традиции считался нашей, третьего таксомоторного, вотчиной, но не сейчас. И дело не в холоде – хороший хипеш как раз таки неплохо разогревает. Просто при таком смешном количестве извозчиков клиентов хватит на всех. Да и потом – проводить время за карточными играми в незнакомой компании не в моих правилах. Не потому, что общение с незнакомцами оскорбляло мою патрицианскую сущность, просто общение общению – рознь. К примеру, играть с такими в карты, на мой взгляд – непростительная глупость. Как говаривал один знакомый шулер – нас, шулеров, так сразу не узнаешь. Мы крап не на лоб себе наносим, а на «рубашку». Собственно, это и стало главной причиной того, что я воздержался от соблазна скоротать время за партейкой‑другой. Прошу заметить – без особого труда воздержался. Карты – это вообще не моя стихия. Там думать надо.

Кроме радио, брутально оравшего, что оно забирает свой портвейн и покидает даму сердца, ничто не смущало мой слух. Вокзальный диктор молчал, тем самым прозрачно намекая, что сбоев в движении поездов не предвидится. Сей факт радовал – не хотелось бы зря проторчать под зданием железнодорожного вокзала черт знает сколько времени. Оно, конечно, с точки зрения архитектуры и исторической ценности очень красивое и все такое, только мне в рабочее время – а сейчас у меня, натурально, было рабочее время, ибо таксист – как правило, не до эстетических изысков.

Можно было, конечно, плюнуть на все и рвануть к какому‑нибудь ночному клубу. Аккурат в это время там заканчивалась программа, и народ начинал расползаться. Но я хорошо знал тамошнюю публику – пьяные деловые, приблатненные и авторитетные, да их хипешные то ли шлюхи, то ли жены. Нет уж, увольте. Сегодня меня такие клиенты не привлекали. У этой публики было только одно несомненное преимущество – она частенько расплачивалась либо с пьяной щедростью, либо с пьяной глупостью. Но этот плюс легко перекрывался огромным минусом – с тем же успехом они могли устроить разборки в моем такси, возможно – с моим же участием. А я по случаю ночи и холодов был, что поменявший кожу рак – конечности плохо слушались, голова туго соображала. Ну, и так далее – симптомы можно перечислять долго. До самого прибытия вожделенного поезда.

За пределами стоянки покрывались инеем еще с десяток машин – частники. Некоторые из них даже выбрались наружу и теперь активно практиковали прыжки в высоту – опять же, борясь с недетским морозом. Для чего им понадобилось демонстрировать свою прекрасную физическую форму, когда до прихода поезда оставалось еще минут сорок – только они сами и знали. Скорее всего, простое честолюбие и желание повыпендриваться друг перед другом.

Частники вообще проявляли куда большую активность, чем мы, таксеры в законе. Всеми силами старались вытащить у нас изо рта честный кусок хлеба, причем, чем больше, тем лучше. Но и с ними скандалить никто не собирался. Лет пять назад, когда они только начали плодиться, что грибы после дождя, кое‑кто из наших провел с ними пару бесед, но как‑то лениво, перекатывая бычок из одного угла рта в другой. Беседы были не сказать, чтобы агрессивными, и скорее преследовали своей целью объяснить, что на стоянке такси могут обретаться только машинки, помеченные черными шашечками в два ряда. Частники оказались людьми понятливыми, стали держаться от стоянок подальше, но исчезать, как класс, ясное дело, даже не подумали. Как‑никак, пришел махровый капитализм со сплошной конкуренцией, так что они были в своем праве. Честным же таксерам оставалось только терпеть. Без надежды, простите, перетерпеть. А раз такой надежды не существовало, то самое разумное из оставшегося было – плюнуть и растереть. Что большинство из нас и проделали. Я в том числе.

Долгое ожидание, гудение печки и теплота в салоне разморили меня. Я не заметил, как закрыл сперва один глаз, потом второй, а потом и вовсе задремал.

Ненадолго, впрочем. Даже сна никакого посмотреть не успел – по крыше отчаянно заколотили, и пришлось проснуться. Приоткрыв форточку, высунул голову наружу, мечтая обложить подонка матерными словами по самое «не хочу». Потому что доподлинно знал, что это не клиент – диктор тоже не торопился просыпаться, чтобы объявить о прибытии нужного состава. Предположить же появление случайного клиента в начале четвертого ночи в сорокаградусный мороз в районе железнодорожного вокзала мог либо неисправимый оптимист, либо неизлечимо больной человек. Я себя к таковым не причислял. А потому логически вывел, что гражданин, колотивший по крыше машины и нарушающий мой сон, прибыли никакой принести не может, а вот разбудить уже разбудил.

Но по другую сторону калитки стоял всего лишь Валерка Четыре Глаза – самый скромный и тихий парень в нашем третьем таксопарке.

Я удивился. Потому что скромным и тихим парням по определению не положено шарахаться в такое время по такому морозу, да еще и в таком виде. Фигура коллеги была крайне растрепанна и боса на голову. Окуляры, источник его прозвища, сбились на сторону, и каким образом он их не потерял – для меня осталось загадкой.

– Четыре Глаза, чтоб я так никогда не жил! – сердито удивился я. – Ты почему здесь в такое время? И в таком веселом виде? Мне завидно.

– Ых‑холодно, Мишок! – сообщил он.

Я понял намек. Я не такой тупой, каким отражаюсь в зеркале. Открыл запор на передней пассажирской двери, и Четыре Глаза, трусцой обежав машину, забрался в салон. И сразу принялся яростно натирать уши ладонями.

– Замерз? – посочувствовал я. – А потому что нехрен по такому минусу в одном неглиже носиться.

– В чем? – он мельком глянул на меня, не перестав теребить уши.

– В неглиже, – объяснил я. – Это состояние полной раздетости.

Четыре Глаза, вообще, был умный мужик и не мог не знать, что есть «неглиже», так что можно было не объяснять значение этого слова. Но, когда трешь уши с таким остервенением, сложно уловить, что тебе говорит собеседник. Он и не уловил. А я не удержался от подначки. Такой вот я нехороший человек. Даже в отношении своих друзей. Мало меня в детстве пороли. Хотя, казалось бы, куда больше? Все время жопа синяя была.

– Я в куртке, – подумав, сказал Четыре Глаза.

– Ага, – я не стал спорить. – Теперь еще и в машине. Это тебя не оправдывает. И вообще, я твою голову имел в виду. Дети у тебя уже есть, так что теперь она твой главный орган. А прогулки по сорокаградусному морозу без головного убора обычно менингитом заканчиваются. Я тебе как доктор доктору говорю. В общем, рассказывай свою страшную сказку.

Но Четыре Глаза молчал. Яростно продолжал теребить уши – и молчал. Не думаю, чтобы опять не услышал меня. Скорее – просто собирался с мыслями. Поэтому я не торопил. Закурил сигарету и ждал, пуская дым кольцами. И минуты через две он начал колоться.

– Я, Мишок, сегодня в «Колизее» отдыхал.

Сказано было таким тоном, что я слегка подрастерялся. Было непонятно, как следует реагировать на это признание. То ли хлопнуть коллегу по плечу и восхищенно заорать: «Браво, Валерка! Ну, ты, брат, даешь!». То ли презрительно сплюнуть в его сторону и обронить через губу нечто вроде следующего: «Да как ты мог, хуцпан позорный, в такое место зарулить? Ты же весь наш таксопарк позором покрыл!». Хотя – что может быть хорошего или плохого в том, что человек сходил в «Колизей»? Нормальный ночной клуб с полным набором радостей жизни – ресторан, бар, казино, бильярдная. Для простых работяг типа меня или Четырехглазого, конечно, дороговато, но раз в полгода и мы могли себе позволить такую роскошь. Правда, Четыре Глаза – человек до неприличия семейный, так что ему подобное удовольствие по всем законам логики должно перепадать реже. Но он ведь тоже человек, да?!

– С Любавой отдыхал? – уточнил я.

– Нет, – насупился он. – Я Любаву с пацанами на две недели к теще отправил.

– Ясно. Решил себе холостяцкую вечеринку устроить?

– Что‑то вроде того, – он еще больше насупился. Словно я уже начал вершить над ним товарищеский суд с непременным вынесением порицания за аморалку. А ведь я и в мыслях ничего подобного не держал, вполне понимая его со своей мужской колокольни. Очень впечатлительный молодой человек – Валерка Четыре Глаза. Наверное, даже пеленки во младенчестве пачкать стеснялся. Но ведь пачкал, да? Жизнь – она такая. – Что я – не могу, что ли, от семьи отдохнуть? Имею право.

– Конечно, – я поспешил успокоить его. – Безусловно. Я даже больше скажу – всенепременно. Ты только давай, ближе к телу, а то я до конца истории не доживу. Что с тобой там приключилось?

– Я, Мишок, никого не трогал, – зачем‑то сразу предупредил он. – Я не буянил даже. Я вообще трезвый был – всего сто граммов принять успел.

Ну да. Знаю я, как он умеет сто граммов принимать. Организм у него к переработке алкоголя не приспособлен, вот что. Ферментов нужных не вырабатывает. Так что порой ему и ста граммов за глаза хватает. Но то, что буйным при этом он никогда не бывал – факт. Не тот склад характера. Поэтому я на всякий случай кивнул, давая понять, что верю ему и он может продолжать.

– Я, Мишок, девицу там подклеил. Ну, высший класс – все при ней. А что – смотрю, сидит, скучает. Пригласил потанцевать. Потом еще раз. Потом в третий раз пригласил, а тут меня местная охрана схватила, в угол зажала и полную запазуху напихала. Ур‑роды! – он огорченно шмыгнул носом. – А главное, Мишок – они у меня бумажник забрали. А там деньги и документы. Куда я без документов? Меня ведь теперь никто и на линию не выпустит.

– Плохо, – посочувствовал я. – А что та шикса?

– А я откуда знаю? Пока это бычье меня буцкало, она куда‑то испарилась.

– Так может, она не при чем? Может, ты там между делом стулья ломал? Клиентам в тарелки плевал? А может, танец живота сбацать попытался, а людям техника исполнения не понравилась?

– Да говорю же – трезвый я был! Еще эти козлы мне все время приговаривали – не лезь, козел, в чужой огород, типа, девушка занята и все такое. Короче, Мишок, вломили мне однозначно за нее. Да хрен с ней! Вломили – и вломили. Что, в первый раз, что ли? А вот как мне без документов быть?

– Дело твое – труба, – сообщил я, хотя, подозреваю, он и сам догадывался об этом. – Надо ехать, твои документы вытаскивать.

– Вдвоем? – Четыре Глаза с тревогой посмотрел на меня. И я прекрасно понял его состояние. Он, в конце концов, не был идеальной машиной для убийства, а был простой книгочей и буквоед. Иными словами, если мы поедем за документами вдвоем, это будет равносильно тому, как если бы я поехал туда один. Хотя я тоже далеко не идеальная машина для убийства. Но у меня и в армии специализация серьезная была, да и после я не давал себе расслабиться. Вернее, это жизнь все время подсовывала мне какие‑нибудь забавные хипеши, держа в постоянном тонусе. Короче, исходя из этого, таки можно сказать, что по сравнению с Четырехглазым я таки был Идеальной Машиной. Ну, почти. Однако я себя с ним не сравнивал. Я свои шансы оценивал трезво – особенно когда был трезв. Поэтому сказал:

– Мне нравится ход твоих мыслей. Ты, пока сюда бежал, никого из наших не видел?

– Если бы видел, я бы пешком не бежал, – он грустно мотнул головой. – Только Рамс у «Колизея» торчал, но я к нему подходить не стал.

– Правильно, – кивнул я. – С ним на разборку ездить – только несварение желудка зарабатывать. Опять будет по‑грузински ругаться, а потом ему дадут по голове или в третий раз челюсть сломают. Придется ехать вдвоем.

Мне не очень улыбалась такая перспектива. Четыре Глаза, судя по всему, тоже был от нее не в восторге. И он предложил:

– Слушай, Мишок, это глупо. Может, поищем кого‑нибудь?

– Ты простудился, Четыре Глаза. Где мы сейчас кого‑нибудь найдем? Половина наших в такую погоду вообще по любовницам разъехалась. Лежат сейчас в теплых постельках, кости греют. А другая половина кофе лошадиными дозами хлещет в каких‑нибудь тошниловках, где их сам Макарец днем с огнем не найдет. А за остальными – что, по всему городу гоняться?

– Ы‑ых! – вздохнул Четыре Глаза. – И что делать?

Хороший вопрос. На него еще, помнится, Чернышевский пытался ответить. Помер, а ответа так и не нашел. Я помирать пока не собирался, тем более, что я был далеко не Чернышевский. Я был совсем даже Мешковский. Поэтому хлопнул ладошкой по баранке и повторил:

– Ехать вдвоем.

– Но это глупо, – Четырехглазый тоже не стал искать новых вариантов.

– Задолбал! – разозлился я. – Тогда живи без ксивы. Я тебя что – как девочку уламывать должен, натурально?

– Да ладно тебе, Мишок, – струсил он. – Вдвоем – так вдвоем.

И чего, спрашивается, ломался? Как будто это ему там придется с нехорошими шлимазлами терки тереть!

Езды от вокзала до «Колизея» по безлюдным улицам было всего ничего – минут пять неполных. Будь клуб подальше, и Четыре Глаза себе точно чего‑нибудь, да отморозил бы.

Я остановился напротив и осмотрел здание. Для определения нашлось только одно слово – типичное. Трехэтажное, в одних сплошных огромных окнах. Окна, правда, были задернуты плотными темными шторами, прятавшими свет и, возможно, слегка глушившими доносящийся изнутри грохот музыки и прочие шумы буйствующей публики (хотя в звукоизоляционных свойствах штор я сильно сомневался). Зато снаружи фасад был весь в светящихся гирляндах и весело подрагивал от происходящего внутри. С учетом того, что снег множил сияние, смотреть было не то, чтобы больно, но слепило изрядно.

На стоянке перед «Колизеем» все было забито машинами. Веселье близилось к финалу, но только близилось. Может, кто‑то уже и отправился по домам, но основная масса только привыкала к этой мысли. Так что выискивать на парковке свободное место с целью втиснуть туда такси я даже не стал – лишняя трата времени. Да и, случись что, ноги будет делать неудобственно. Пока преодолеешь все эти виражи‑повороты, тебя десять раз догонят и лобовуху выбьют. А может, чего и посерьезнее.

Поэтому я посмотрел на Четыре Глаза и сказал:

– Ну что, друг? Беги, вызывай своих обидчиков.

– Я?! – он округлил глаза.

– Нет, блин! Дедушку Мороза кликнем!

– Мишок, я того… Не по себе мне как‑то…

– Не по тебе ему, – проворчал я. – Как в хипеши влипать – так в самый раз, а тут застеснялся. Беги, потому что кроме тебя некому. Я там никого не знаю. Да и не пустят в таком виде.

Четыре Глаза осмотрел меня с ног до головы и вынужден был согласиться. А куда деваться, если одет я был и в самом деле не очень презентабельно – потертый, домашней вязки свитер, хоть и теплый, но с вытянувшимися до безобразия локтями, на ногах – кеды образца того года, когда наши в первый раз на Олимпиаде выступали. Они, кстати, казались единственной более‑менее приличной вещью в моем нынешнем гардеробе, однако даже их я эксплуатировал далеко не первый год. Короче, в таком виде я бы за своего в психлечебнице сошел, или на тусовке бомжей, но никак не в ночном клубе. И Четыре Глаза тяжело вздохнул.

– Да. Тебя туда не пустят. – Потом подумал и добавил: – Давай полтинник.

– Какие дела?! – Я вытаращился на него. – Что я еще могу для тебя сделать? Трусы на портянки порвать?

– Я портянок не ношу! – огрызнулся коллега. – А там вход платный.

В этом смысле он был прав, а потому я достал прямо из кормушки деньги и протянул ему:

– Держи. И не хипешуй там. Просто выведи их на улицу – разбираться здесь будем.

Он кивнул и выбрался из машины. Я проводил его взглядом – признаться, тяжеловатым – и занялся приготовлениями к разборкам. Что, впрочем, много времени не отняло – просто вынул из‑под сиденья монтировку и засунул ее в рукав свитера. Типа, замаскировал. После чего тоже покинул салон и попытался заценить обстановку.

Заценять было особенно нечего. По случаю предутреннего часа вокруг царили тишь да гладь. Все, как у Лондона – который не столица Англии, а Джек. Белое безмолвие (наглядное пособие). Только дискотека на третьем этаже «Колизея» глухо бухала, но это не в счет. Единственным, кроме меня, человеком во всем этом белом безмолвии оказался легко одетый парнишка лет двадцати с небольшим, торчавший у входа в клуб. Он курил сигарету, но зачем – ума не приложу. Спорю, что вкус к жизни у парня отморозился в тот самый момент, когда он поимел неосторожность покинуть здание. Поэтому теперь даже не пытался согреть себя прыжками да ужимками, решив, что без разницы, как замерзать – стоя или на лету. Просто стоял, нахохлившись, и изредка пускал струю дыма. Причем, клянусь, промежутки между выдохами с каждым разом становились все продолжительнее. Состояние паренька было мне близко и понятно – я и сам успел прийти к выводу, что не доживу до возвращения Четыре Глаза, околею к чертовой матери. Не понимал другого – какого рожна ему приспичило курить на улице? Тем более с одежде, сезону явно не соответствующей? Насколько мне было известно, никто не воспрещал делать дымить внутри здания. Видимо, работник клуба – может, администратор, а может, еще какой гардеробщик. Весь в заботах о здоровье клиентов.

Однако до возвращения Четырехглазого я таки дожил. Даже не смотря на то, что мой пострадавший коллега отсутствовал довольно долго. Куда дольше, чем могло потребоваться, чтобы войти внутрь и вызвать человека – или людей – на улицу.

Он появился в сопровождении чего‑то длинного и плохо гнущегося – то ли от холодов, то ли просто природа не доработала. Но это длинное было явно человеком, мужчиной во цвете лет, и выглядело достаточно крепким, чтобы я испытал определенные опасения. Успокаивало, что противник один.

Они пересекли дорогу и остановились напротив. Я отметил, что в облике Четырехглазого произошли определенные перемены. Во‑первых, он стал выглядеть куда менее растрепанным – видимо, успел привести себя в относительный порядок в комнате с двумя нулями, хотя я его об этом не просил. Но это можно было отнести к положительной части. Зато, во‑вторых, в дополнение к двум своим парам глаз умудрился приобрести где‑то внушительных размеров фингал, и это был уже изрядный минус. Я напрягся.

– Этот, что ли? – спросил несгибаемый крепыш, указывая на меня, но обращаясь к Четырехглазому. И остался без ответа, потому что коллега, проигнорировав вопрос начисто, заговорил со мной:

– Вот, Мишок. Это начальник охраны «Колизея». Он меня в первый раз не бил, а пять минут назад синяк поставил.

– А ты чего – деловой? – слегка даже осторожно спросил начальник, и его немигающий взгляд воткнулся теперь в меня. Но ему, невезучему, опять пришлось остаться без ответа. Потому что я тоже проигнорировал его, обратившись к Четырехглазому:

– А те шлимазлы, которые ксиву отобрали?

– Они меня к нему и направили.

И только теперь я почтил главу клубной охраны своим высочайшим вниманием. Осмотрел, брезгливо и надменно, и обронил с губы – как шубу с барского плеча:

– Ну и нахрена? Ну, понимаю – побили. Ксивы нахрена забирать?

– Ты кто такой? – мужчинке не очень понравился мой тон, и он выпятил грудь, стараясь казаться еще внушительнее. Так жабы на болоте делают, когда цаплю на испуг берут. Я сам видел. – Кто ты есть по жизни, чувак?

– Я так, – сказал я. – Я по жизни до ветру выскочил. Я тебе вопрос задал, недоразвитый. На пальцах повторить?

Может, и не стоило разговаривать с ним в таком тоне и такими словами. Может, нужно было нежно и ласково, как с девушкой. Но, во‑первых, вопрос не казался мне особо сложным – ну, вернуть документы, и все. А во‑вторых, я был недовыспавшийся, а потому хотел покончить со всей этой тягомотиной побыстрее. Если бы знал, что народ в «Колизее» работает нервный, может, и постарался действовать осторожнее. Но я не знал. А вышибала обиделся. Протянул к моей морде растопыренную ладошку и спросил:

– Ты чего – проблему наживаешь, придурок?

Я взял его за пальцы и выгнул их. А чего, в самом деле? Они так красиво болтались перед самым моим носом, что просто грех было не воспользоваться.

– Ксивы верни, – попросил я.

Он слегка подогнулся в коленях – оказалось, не совсем монолитный, – и разнервничался. Возможно, душила обида за то, что не успел вовремя убрать пальцы. А может, и то обстоятельство, что пришлось сгибаться – пусть даже слегка и только в коленках – сыграло свою роль. В отместку охранник попытался меня ударить. Сперва левой рукой. Но когда я посильнее выгнул его пальцы и удар ушел куда‑то в молоко, то лягнул ногой.

Попал, между прочим, в бедро. Стало больно. И даже обидно – понять, что на месте удара будет синяк, труда не составило. Вы можете начинать смеяться, но я совсем не любитель синяков по всему телу, хоть иногда и случается. Как абстракция они были, возможно и неплохи. Только я не любитель абстракционизма. А если брать более приземленные материи, то я даже не мазохист – не знаю, хорошо это или плохо. На мой взгляд – хорошо. И менять свои вкусы я не собирался. Осерчал, выронил из рукава монтировку и сунул ее охраннику между ног. Когда тот согнулся пополам, добавил сверху по голове. Не сильно – до легкого звездопада. Мне совсем не улыбалось, чтобы он потерял сознание. Я хотел с ним еще за жизнь пообщаться. Но сперва охлопал на предмет обыскать, извлек из кармана бумажник и открыл оный. Подарка для Четырехглазого там не было. Деньги, карточки и прочая дрянь. Даже паспорт и водительские права – но к Четырехглазому они не имели никакого отношения. Документы коллеги находились где‑то в другом месте. Это было хуже, но не смертельно.

– Твоей ксивы тут нет, Четыре Глаза, – огорчил я его, протягивая бумажник. – Только этого хуцпана бумаги. На, возьми. К восьми утра в таксопарк подтягивайся. Он туда твои документы доставит. Там и обменяетесь.

Четыре Глаза неуверенным жестом принял бумажник и на всякий случай поинтересовался:

– Что, вместе с деньгами, что ли?

– Они ведь твои бабки тоже не вернули? – спросил я. – Так что не парься. Если что – завтра утром посчитаетесь. Я постараюсь успеть, чтобы при этом присутствовать. И мой совет прихвати – не попадай ты больше в такие хипеши. У тебя получится. Ты же мирный человек, Четыре Глаза. Что на тебя нашло?

– Не знаю, – все многочисленные гляделки коллеги, и даже фингал под ними, выражали отчаяние. – Я ведь просто телку хотел снять. Кто же знал, что так получится?

– Вот и доснимался, – резюмировал я. И решил немного поморализаторствовать. А чего – другим можно, а мне нельзя? Это же не значит, что я готов подписаться под каждым сказанным словом. Просто понты понарезаю – для себя, ничего кроме. Ну, а если мои слова и на него повлияют – тоже неплохо. – Чистоту семейных отношений блюсть надо, это я тебе как эксперт говорю. Взялся за Любаву – вот и держись за нее. Она у тебя мягкая и теплая. И нечего от добра добра искать. Все, вали.

Моя речь в защиту семейных ценностей произвела впечатление. Теперь Четыре Глаза всем своим видом выражал раскаяние. Я готов был последние носки прозакладывать – в ближайшие полгода его налево не потянет. Неплохой результат для меня, как для психолога, мягко говоря, начинающего.

Но один нюанс, оказалось, до Четырехглазого так и не дошел.

– Как валить? – удивился он. – А ты?

– А мне еще с товарищем побеседовать надо, – я небрежно мотнул пальцем в сторону лежащего тела. – Вали, друг. Ты мне только мешать будешь. Отвлекать, с советами ненужными лезть. Ни к чему это.

– Ага, – Четыре Глаза попытался сделать вид, что все понял, хотя по тону было ясно – ни хрена он не понял. – А на чем валить?

– Найди Рамса. Сам же говорил, что он где‑то здесь ночует. Вот на нем и вали.

Кажется, наконец дошло. Во всяком случае, Четыре Глаза, на ходу засовывая трофейный бумажник в карман, таки отправился на поиски нашего коллеги, который мог бы доставить его домой. А я остался наедине с телом, до которого нужно было донести кое‑какие простые истины. Снова склонился над ним и попытался представить, что оно сейчас чувствует и какие мысли про меня думает. Понять противника, как по секрету шепнул мне однажды Александр Васильевич Суворов – это уже наполовину победить его. Хотя относительно Суворова могу ошибаться. Это мог быть и Александр Филиппович Македонский. Я в тот момент вельми пьян был, личность шептавшего запомнил не очень.

Между тем туловище, похоже, уже пришло в себя, и теперь вполне могло попытаться оспорить у меня право победителя. Могло, да не попыталось. Видимо, искрометный нрав монтировки заставил его проявить максимум выдержки и благоразумия. Усиливая эффект, я приподнял инструмент и слегка стукнул охранника по голове. Получилось неплохо. Он о своих ощущениях промолчал, а мне понравилось. И, продолжая для острастки держать железяку над головой противника, я начал держать речь:

– Вот ты – человек с определенным положением, а значит, не совсем безмозглый. Неужели не мог сообразить, что забирать у человека документы – жлобство? Человек без ксивы – это все равно, что, извини, курица без яйца в заднице. На работу устроиться невозможно. Первый встречный мент – его. Если уж решили гоп‑стопом заняться, могли бы тупо поделиться – себе деньги, ему – документы, и пусть себе валит, куда хочет. С вас за это, возможно, никто бы ничего не спросил. Кроме ответной драки. А вы что подумали? Раз очкарик – значит, можно делать все, что угодно? Так я тебе сообщаю – ни хрена подобного, – тело у моих ног скрипело зубами, причем, все громче и громче, поскольку положение, в котором оказалось, было для него непривычным и вызывало, мягко говоря, протест в прямой кишке. Но, поскольку возразить было нечего, словами ничего не говорило. Да и здоровье, наверное, пока не позволяло. – А вот теперь сам в его положении оказался. У тебя тоже все отмели. Полежи, подумай. Может, поймешь, что ты со своей братвой неправ был. А к восьми утра в третий таксопарк подгребай. Только ксивы моего корешка не забудь. Там и перетрем помельче, если будет желание. И это… Не обижайся на меня. Я, наверное, грубо себя вел, но сам понимаешь – война, инфляция…

В этот момент за моей спиной зашипели. Я подпрыгнул от неожиданности и, быстро обернувшись, сделал пару скачков назад.

Оказалось, очень вовремя. Потому что несанкционированное шипение издал кто‑то из троицы, совершающей нежданный рейд по моим тылам. Видимо, полудохлый мороженный курильщик, которого я опрометчиво пожалел по прибытии к «Колизею», приметил, что на подведомственной территории творится неладное, сбегал и настучал, кому нужно. Результатом такого стукачества стало появление у меня в тылу этих троих. Сам парнишка, между прочим, снова торчал перед дверью, теперь уже весьма активно истребляя новую сигарету. Разогрелся, падла, пока бегал.

Троица была в черных похоронных костюмах и белых рубашках. У каждого на груди – бэйджик с именем‑фамилией. Даже ослик Иа сразу сообразил бы, что это подручные поверженного мною туловища. Вышыбалы через две буквы «ы», потому что даже про «жи‑ши» никогда не слышали. Пришли, получается, спасать командира. Героические ребята. Только какие‑то неуклюжие.

– Смотри, что ты наделал! – сказал один из них, видя, что их засекли.

– А нечего было об меня спотыкаться! – возразил второй.

Я мысленно похвалил себя за наблюдательность. И впрямь, очень глупые ребята. Вместо того чтобы броситься на врага и начать пинать ногами, компенсируя потерю внезапности бурей и натиском, устроили промеж собой грызню. И я, ошалевший было от неожиданности, получил возможность собраться и оценить обстановку.

– Заткнитесь, вы, оба! – рявкнул третий из рейдеров. Он, как в сказке, оказался самым умным. И даже где‑то сердобольным – подошел к поверженному шефу, склонился над ним, потрогал за плечо и спросил: – Саша, ты в порядке?

– Ни хрена он не в порядке, – меня не спрашивали, но я не мог промолчать. – У него яйца всмятку, шишка на голове, а еще, наверное, легкое сотрясение мозга. Если есть чему трястись. Только я не хотел, честно. Я старался полегоньку.

– Ты тоже заткнись, – посоветовал третий, не поднимая головы. Но, поскольку Саша отвечать не торопился, все‑таки решил переключиться на меня. Поднял голову и даже взглядом одарил. Мне этот взгляд не понравился – таким мясник с бараньей тушей общается. Перед началом разделки. – Ну, ты и дятел! Ты вообще соображаешь, чем это тебе грозит?

– Не, – я покачал головой. – Я, пацаны, уже давно ни фига не соображаю. Холодно, ночь. Отморозил соображалку напрочь. Мне бы сейчас домой, в люлю – и баиньки. И чтобы да, так ведь нет – приходится здесь с вами, шлимазлами, разговоры разговаривать.

– Рубашкой деревянной тебе это грозит, – не услышав меня ни разу, закончил свою мысль самый умный. И, не меняя позы, махнул рукой: – Васек, разберись с дядей.

Васек – тот самый парень, о которого споткнулись – сделал шаг вперед, вынимая из‑под пиджака дубинку. Видимо, резиновую. Я напрягся. Парни, как‑никак, профессионалы. Их, наверное, на тренировках каждый день дрючат, как правильно дубинку и другие предметы по назначению применять. Но отступать было как‑то неинтересно. Я еще вполне сносно себя ощущал, в отличие от, скажем, главного клубного вышибалы, который только‑только начал демонстрировать некоторые признаки исцеления. Да и боевой пыл троицы настоятельно требовал выхода. Прыгни я сейчас в машину и попытайся скрыться в ночи – и от старушки «Волги» останутся только колеса, и те без резины. Раньше, чем моя нога опустится на педаль газа.

В общем, в воздухе отчетливо пахло дракой. Васек пока был один – его спутники, кажется, решили, что он достаточно подготовлен для карательной миссии. Они просто не знали меня, подлого.

Стоило их соратнику сделать еще шаг вперед и взмахнуть дубинкой, как я оказался на земле, а моя нога – у Васька в паху. Второй омлет за один час. С такими показателями, пожалуй, можно и о карьере повара задуматься.

Ваську мои спортивные достижения, однако, были по фигу. Его в данный момент интересовало только одно – как бы половчее и, по возможности, безболезненно, вытряхнуть свои яйца из своего же желудка. Задача была не так проста, как рисовалась с первого взгляда. Она заставила Васька сперва сложиться пополам, а потом растянуться на земле.

Пока он проделывал все эти телодвижения, пока его дружки недоуменно наблюдали за окончанием так и не начавшегося поединка, я оказался на ногах. И приметил, что такую же позицию пытается принять главный вышибала «Колизея». Мне его намерения совсем не понравились, – дополнительный противник, однако, – я быстро шагнул вперед и погрузил кулак в правую почку охранника. Тот принял исходное положение, а я оказался лицом к лицу с самым умным из трех спасателей. Парень шевельнул было рукой, но я помахал монтировкой перед его носом – мол, не стоит. И он не рискнул. Вместо этого вытянул лицо на совершенно лошадиный манер и промямлил:

– Да ты и правда дурак! Мы же тебя из‑под земли достанем!

– Сначала очередь займи, – посоветовал я. – А вообще, из‑под земли – это я не против. Когда закопают, отдельно сообщу.

С потерей Васька и, повторно, своего командира парни напрочь утратили боевой задор. Мне бы этим пользоваться на полную катушку, довершив разгром врага на его территории, да времени не было. Пора было сваливать. Потому что я не тщеславный, за безоговорочными капитуляциями не гоняюсь. И еще потому, что краем глаза приметил, что курильщика‑стукача опять не было на боевом посту. Видимо, он понял, что беспорядки продолжаются, и снова побежал ябедничать.

На прощанье мы смерили друг друга взглядами. Они – как два голодных удава, я – как не менее голодный кролик. Затем поднял руку с монтировкой в прощальном салюте и, не выпуская противника из поля зрения, на ощупь втиснулся за баранку.

Охранники остались стоять на месте – ну, чистые атланты, у которых внезапным порывом ветра фиговые листки сорвало. Такие же сконфуженные. А я покатил подальше от этого места – ну его на фиг, в самом деле. Приведет сейчас курильщик всю клубную братию, и хрен я от них монтировкой отмахаюсь. Тем более что, ученые горьким опытом, пацаны наверняка припрутся не с дубинками, а, скажем, с пистолетами. Которые у них, вполне вероятно, имеются.

Крутя баранку, я вовсю анализировал ситуацию, в которую вляпался по милости богатого на глаза коллеги. Допускаю, что анализ, в силу невыспанности и изрядной подмороженности мозга, получился не очень, но чем дольше я думал об эту тему, тем больше казалось, что ничего страшного, на самом деле, не произошло. Скорее, недоразумение, чем полноценный хипеш. Подъедут они утром в гараж, привезут документы Четырехглазого, получат взамен свои. Захотят побарагозить – ну что ж, милости просим. У нас там тоже побольше полутора сот рыл в пересменку собирается. Короче, разруливалась ситуация. Не как дважды два, но все же. Вот только при этом самом обмене обязательно нужно присутствовать и мне. Чтобы тактикой‑стратегией руководить, пятое‑десятое. Да и чисто по‑человечески интересно было, чем дело закончится.

И еще подумал, что я все‑таки изрядный балбес. В который раз ни с того, ни с сего ввязался в дурацкую историю, и в который раз вышел сухим из воды. С другой стороны – что ж мне было, бросать Четырехглазого в беде? Так непривыкший я. Когда у товарища проблемы, ему надо помогать. Я пошел и помог. Конечно, мне повезло, как без этого? И везение состояло из многих и многих долек. Как мандарин. Самая, конечно, крупная – это то, что и главный вышибала, и его подручные явились на разборки с голыми руками. Еще одна, не менее важная – что троица на самом интересном месте принялась спотыкаться друг о друга, и я узнал об их появлении гораздо раньше, чем они того хотели. Дык, как там у мудрых? Везет достойным, да?

Вел я себя, не спорю, наглее разумного. Можно было и повежливее. Особенно с первым, который главный. Возможно, не стоило практиковаться в отрабатывании азбуки Морзе монтировкой по его голове. Возможно даже, что не стоило бить его в почку, когда он пытался выпрямиться – к тому времени дядька успел вдоволь наобщаться и со мной, и с монтировкой, и пребывал не в самой лучшей форме. Но я не стал испытывать судьбу, разом лишив потенциального противника любой возможности принять участие в конфликте…

Теперь я держал путь туда, откуда был бесцеремонно выдернут сорок минут назад. Что сделано – то сделано. Не воротишь. Но, в общем и целом, я решил, что Четыре Глаза мне должен. И не одну бутылку. К тому же по его милости я лишился верного заработка, пропустив поезд. Клиентов, понятное дело, уже расхватали, даже не попытавшись дождаться меня.

Впрочем, сильно расстраиваться по этому поводу не стоило. Потому что через полчаса должен был подойти еще один состав – с противоположной стороны. Так что без своего пассажира я с вокзала не уеду.

Решив так, пристроил машину на стоянку и, откинувшись на сиденье, прикрыл глаза. Организм требовал отдыха, и мне подумалось, что ничего страшного не случится, если немного вздремну. Все равно привокзальный диктор разбудит.

Но организм сыграл со мной скверную шутку – я провалился в тяжелый черный сон. Так и не услышав ни этого объявления, ни следующих. А страждущие почему‑то постеснялись будить усталого таксера. Что ни говори, а народ у нас чуткий.