Глава 3 Правда о ворах настоящих

Я знала, что говорила. И деревенских защищала тоже не зря. Вернее, я их даже не защищала – чего невиновных-то защищать? – раз и так ясно, что они ни при чём.

Дело в том, что именно я, Варя Тобольцева, знала преступников. Да, я их знала в лицо. Вот!

Это были соседи. Наши соседи со стороны «курятников» – именно они промышляли воровством с участков.

Всё-таки хоть чем-то полезным ознаменовались мои ранние-преранние подъёмы – я одна владела информацией.

Если рано – так, как я, – подняться, махинации воришек можно проследить. Надо только осторожно стоять возле нашего забора и смотреть в большую щель, которая образовалась между разошедшимися досками. Выходит бледным утречком из своего чахлого дачного домишки Парасолиха (так прозывается соседка – жирная, но шустрая, как электровеник, тётка), берет пластмассовое ведёрко блёклого такого, маскировочного цвета, одевается сама эдак неброско, командует «Вперёд!» своему Парасолу (по фамилии они Парасоловы, – значит, муж её, Парасолихи, и будет Парасол), и тихонечко так пробираются они на чей-нибудь участочек.

То есть не на абы чей – а на такой, где выросло что-нибудь необыкновенно урожайное и качественное: клубника, черешня, вишни, огурчики… И ещё, конечно же, хозяев этого самого участка не должно быть дома. А для этого Парасолиха с Парасолом весь вечер туда-сюда вдоль и поперёк дачного посёлка мотаются, очень ненавязчиво заглядывают за заборы, высматривают, выведывают. Тоненьким дружелюбным голосочком Парасолиха выспрашивает у наивных дачников: «А когда ж вы домой, в город, поедете? А когда же вернётесь?» И быстренько тут же то на погодку, то на международное положение сворачивает. Люди рассказывают про свои урожаи, выдают секреты, кто когда уедет и вернётся, – так что Парасолам и карты в руки.

Наступает утро. Кого надо, они уже выследили, нужные объекты наметили. Умело и осторожно Парасолиха со своим Парасолом забираются на оставшийся без хозяев участок, под покровом утреннего тумана обрывают, что им надо, – и вот товар для продажи на придорожном рынке готов! Лучшее они, конечно, оставляют себе, любименьким.

А иногда и в самый полдень, когда стоит звенящая жара и нестерпимо палит солнце, загоняя всех в дома или под навесы и заклеивая сладкой дрёмой и ленью глаза, Парасольчики аккуратно повторяют свои дерзкие вылазки.

Они ещё ни разу не попались!

На них никто на думает!

Только я – я одна о них знаю!

Разумеется, мне никто не верит. Особенно не верит бабка моя. Потому что никому, кроме неё, я о своих наблюдениях так и не рассказала. Ей вот сдуру ляпнула. И теперь жалею. Бабенции моей даже доказывать бесполезно. Не верит, что они воры, – и вот хоть ты на молекулы разложись! Хотя она поднимается ещё раньше меня. Я поэтому вот и думаю: неужели ей ни разу не удалось увидеть их сборы в поход? Ведь не обязательно даже в щёлочку заглядывать – нужно только пройти вдоль нашего забора дальше. Он там перестаёт быть сплошным, тесовым, обычный штакетник начинается, а через него всё хорошо видно. Неужели она не замечала, как крадутся они вдоль забора, стараясь не попасться ей на глаза? Мне-то они попадаются.

Правда, я прячусь ещё похлеще их. И, бывает, слежу за Парасолами до самого их объекта. Может, моя бабка их покрывает? Может, она с ними «в доле»? Вряд ли. Вторую такую принципиальную бабку ещё поискать. Она воровать не станет. Предпочитает деньги горбом зарабатывать. Своим и моим.

Но ничего. Я докажу. Я выведу их на чистую воду! И пусть моя месть сейчас пока такая слабенькая и дохленькая. Я обязательно придумаю что-то грандиозное, феерическое и, главное, заслуженно-справедливое. Чтобы Парасоловы поняли – их воровская лавочка закрывается навсегда! А пока же я так, по мелочи, их донимаю: в прошлом году, например, с дрожжами гениально дельце провернула. Мне понравилась их весёлая беготня (весело, правда, было только мне).

Да и в позапрошлом году я тоже ничего, хорошую взбучку-нахлобучку им устроила – когда, проследив за Парасолищами до участка, на котором уродились роскошные вишни и хозяева которого приезжали только на выходные, я заперла воришек, защёлкнув на калитке навесной замок. Они думали, что самые умные – к замку ключик подобрали, но сам замок, открыв его, для конспирации повесили на воротах: типа, всё как и было, всё закрыто, шито-крыто! Ох, они и прыгали, когда, набрав по ведру вишен, собрались выйти! Высокая калитка-то не поддавалась! Замочком она снаружи-то оказалась закрыта! Так и пришлось им, взбрыкивая задницами и подсаживая друг друга, корячиться и забираться на забор. Уже на дороге, спрыгивая, Парасолиха угодила ногой в ведро – и вишни, роскошные чёрные вишни, рассыпались по пыльной дороге!

Какой подзатыльник влепила она за это своему Парасолу! Как резво он ползал, подбирал из пыли вишни! Каким галопом неслись они до своего дома! Я следила за парочкой воровских пенсионеров, перебегая от куста к кусту. И ка-ак свистнула неожиданно на повороте – Парасол тут же из своего ведра от испуга вишнями сыпанул. Полведра, наверное, просыпал. Ну как же, подумали оба, наверное: заметили! догоняют! конец бизнесу!

Шпарили они к своей даче широкими скачками – спортсмены такому мастерству позавидовали бы. И больше недели не выходили на промысел. Потом всё же жадность победила. Выползли. И никто их не искал, санкций не предъявлял… Бизнес у них был хороший, цветущий-растущий такой бизнес. Молодые пенсионеры Парасоловы не бедствовали. На рынке их видели регулярно, называли энтузиастами и тружениками – причём особенно те, у кого с участков они и таскали.

За это лето я уже несколько раз слышала, как вместе с другими дачниками Парасолы негодовали на то, что в посёлке процветает беспардонное воровство с участков, как ругали молодёжь – и поселковую, и деревенскую, которая, конечно же, и таскала выращенное непосильным трудом, для чего и собиралась в группы тёмными ночами… Слушать этот бред было обидно. Но и доказать обратное не было возможности.

А хотелось. Очень хотелось. Потому что справедливость должна торжествовать. И теперь вот, значит, дело вот-вот дойдёт до драки. В результате которой нашим, конечно, наваляют так, что мало не покажется. А деревенские, которых подозревают ни за что, справедливо обидятся. А потому тех, кто возвёл на них напраслину, будут бить особенно тщательно.

Стоп! Деревенские… Им же тоже надо сказать, что о них думают у нас в посёлке. Вернее, не то чтобы просто сказать, а спросить, как там всё обстоит на самом деле. Они это по дачам шныряют или не они? Может, кто-то работает параллельно Парасоловым? Выяснить, всё обязательно надо выяснить!

И я, проигнорировав уборку на участке, помчалась обратно в Листвяны. На мосту уже никого не было. Я даже испугалась – битва или уже началась, или вот-вот начнётся.

Но всё было тихо. А наши перебазировались на пляжик. Я помахала им с моста. Те, кто меня разглядел, махнули мне в ответ. И я наладилась к деревенским.

Страшный, который первым попался мне по дороге, услышав мои вопросы, обиделся. Он как раз и общался с тем парнем, который недавно появился в деревне и на которого наши тут же подумали, что он вор. Так что за эти обвинения Страшный сам готов был накатить кому-нибудь в лоб. Но я попросила никому ничего не накатывать.

– Делать нашим больше нечего! У нас у самих этого добра на огородах растёт – хоть обожрись! – гневно заявил Страшный. И плюнул так далеко, что плевок мелкодисперсно растворился в воздухе.

– Я понимаю… – кивнула я.

Но Страшный решил, что я ему не верю. И обиделся ещё сильнее.

– Да я пойду сейчас всех наших найду, блин! – зло сказал он. – Я со всеми поговорю. И если ваши за базар отвечают, то…

«А наши и сами не знают, отвечают они за этот самый базар или нет!» – подумала я.

Тем временем Страшный поддёрнул широченные штаны, доставшиеся ему явно с чужого, если так можно выразиться, плеча, крякнул и быстро покатил свою тележку по дороге.

– Ты на огороде? – спросил у меня напоследок. – Мы к тебе придём.

А на огороде по-прежнему была моя неутомимая бабуля. Она вскапывала грядку под свежую петрушку, которую снова собралась сеять – очень уж зелень хорошо на рынке продавалась, а предыдущую партию она уже всю сорвала.

Эх, зря я ей про Парасоловых опять пластинку завела! Бабка бросила лопату и принялась на меня орать.

– Кто – «воры»? – вопила она, надвигаясь. – Соседи наши? А ты видела? Видела, я тебя спрашиваю?

– Видела!

– Где?

– Следила! Специально!

– А поймала?

– Не поймала… – Да, тут бабка, как я и думала, права.

– Не поймала… А ты знаешь, Варька, что, по русской поговорке, кто не пойман, тот и не вор? Так что пойди докажи! – Бабка наконец остановилась и упёрла руки в бока. – А ещё лучше, не связывайся.

– Но они же…

– А мало ли, что они? Ты же не милиционер. Так что и не лезь не в своё дело. Поняла?

Я не хотела ничего ей отвечать. Сама она не милиционер. А Парасолы подлые. Из-за них ведь такое начнётся… А людей, у кого они жратву таскают, разве не жалко?

– Не жалко тебе людей, да, баб? Они выращивают-выращивают, а эти хмыри у них бац – и обрывают всё. Нагло!

– А ты что против этого сделаешь?

– Выведу на чистую воду!

– Кого, Парасоловых?

– Да!

– Тоже мне, народный мститель, – фыркнула бабка. – Они давно кончились, мстители. В кино только и остались.

– Надо всем про них рассказать! – Мне было ужасно обидно, что бабка почему-то упирается и вредничает.

– Ага, рассказать… В общем, Варька, так… Узнаю, что ты ходишь и болтаешь о том, чего доказать не можешь, выдеру как сидорову козу. Это, как обычно, будет больно. Понятно?

Ответить надо было обязательно. Бабка не шутила.

– Да, – покорно кивнула я.

А рука у моей бабушки тяжёлая. Очень тяжёлая. Особенно, если в ней какое-нибудь орудие наказания зажато. И характер у бабушки твёрдый. Так что обещала – сделает.

Я повернулась и пошла прочь. Пусть сама тут колбасится, со своей петрушкой…

Но вдруг она и правда с Парасоловыми в доле? Покрывает. Молчит. Бездействует…

Ведь ведёт же бабка битву за урожай, соревнуется по объёму продаж со своими рыночными товарками? Вот, чтобы она смогла обогнать конкурентов, Парасолы с ней, допустим, и делятся…

Нет, не может быть! Не может быть, нет. Да и нелогично как-то.

Но и невиновность бабки тоже надо ещё доказать. Подтвердить её надо. Значит, придётся следить. За всей этой хитрой братией.

Я отправилась домой разрабатывать план операции. Но на краю деревни меня окружили местные ребята во главе со Страшным. И стали возмущённо доказывать – не виноватые они, и всё тут. А кто, типа, в это не верит – тем они нюх начистят без малейшего промедления. Теперь их пришлось успокаивать и отговаривать от разборок. Да что ж такое – я прямо как голубь мира сегодня какой-то!

Красавчик Русланчик… Надо же, за всеми этими волнениями я как-то и забыла про него. А тут вот он – попался. Их семейство вышло на прогулку и медленно плелось по неширокой поселковой улице. Гранд-дама, в смысле Русланчикова мама, шла под ручку с какой-то неизвестной мне тёткой, скорее всего подружайкой своей, припылившей к ней в гости, а Русланчик катил коляску с братцем.

– Здрась-сь-сьте… – обогнав эту композицию, вежливо поздоровалась я.

– Добрый день, – сдержанно кивнула Русланова маман.

Подруга повторила за ней. Русланчик тут же оживился и весело крикнул:

– Привет!

Только младенец Тимошенька никак не прореагировал. Он сидел себе в прогулочной коляске, никого не донимал воплями, а только абстрактно улыбался. Чувствовалось, что в данный момент ему всё фиолетово.

Устремляясь вперёд, я не удержалась и обернулась. Ого! Русланчик смотрел мне вслед. Что, пупсик, скучно с тётками? Не радует брательник? Не берут на Весёлую дачу? Или, может, не пускают?

Вся в ехидных мыслях о мальчике-дачнике я отвлеклась от своей главной цели. А надо было продумать план слежки за Парасоловыми. Эх, жалко, помощника надежного у меня нет! Отдыхала в прошлом году здесь девчонка хорошая, Анютка, на неё положиться можно было – кремень-человек. В это лето её только в июне на пару недель привезли – и всё. Увезли в Москву. А хорошо с ней было дружить…

Другим нашим я подробностей своей операции доверить не могла. Так что приходилось действовать одной.

Я взяла бинокль и полезла на дерево. Отсюда, с высокой густой лиственницы, которую лет тридцать назад посадил мой дедушка, видно всё очень хорошо. Полпосёлка точно можно рассмотреть – особенно то, что деревьями не скрыто. Тут, на лиственнице, среди веток, у меня наблюдательный пункт. Я даже площадочку из досок соорудила – лежи себе, смотри. На три стороны мне всё видно, а меня нет.

У Парасоловых на участке тишина. Но замок на двери не висит. Может, в домик забились? Отдыхают от трудов? Подождём.

А что в окрестностях?

Так, наша Машка Кафтанова куда-то попылила. С сумкой. В магазин – ежу понятно. Посмотрим… Так и есть! К нему наладилась. А вот и Борюсик выруливает! Тоже мне – жених. Я знаю Борюсикову тайну: в этом году он вдруг красотой озадачился. Собственной, конечно же. Ходит вокруг посёлка, выискивает траву чистотел, а потом забивается ото всех подальше, в укромный, заросший малинником угол своего дачного участка, вытаскивает из кармана зеркальце – и, глядя в него, начинает аккуратненько прижигать наливные прыщи соком чистотела! Сок жёлтый, похож немножко на йод, так что следы Борькиных манипуляций остаются видны. Поэтому весь этот день он никому из ребят не показывается: и напрасно Кафтанова бродит мимо его дома и бросает призывные взгляды на окна. Борюсик лечится, чтобы предстать перед той же Кафтановой гладколицым принцем.

Прыщей и правда с каждым разом на его физиономии становится всё меньше. Уже не кажется, что по ней прокатился туда-сюда глумливый бульдозер.

Но Машке Кафтановой, похоже, Борян и с прыщами нравится. Хотя сама же сначала над ним смеялась, когда я его Бульдозей называла. А потом вдруг смеяться перестала. И, вроде того, даже обиделась на меня из-за него. Хотя чего на правду обижаться, не понимаю…

Так, ладно, эти поцеловались, отскочили друг от друга и потрюхали по дороге. Конечно, как им не отскочить – навстречу очередное отдыхающее семейство с коляской выкатилось. Боятся Кафтанова с Борюсиком огласки. Примем к сведению.

Ну-ка, вернёмся к нашим Парасолам. Тишина. Без изменений. А вот на берегу речки, возле «тарзанки», какой-то оживлённый тусняк. Неужели снова драку обсуждают? А что же это тогда Борян не там? Из-за Машки своей? Только какая ж драка без Боряна…

Ну-ка, а что там деревенские? Не движется ли на нас из-за моста их дикая дивизия? Или сейчас всё-таки наша на них рванёт?

– Варя! Варька, зараза, разударь тебя пралик! Ты где?

Да что ж это такое-то?! Бабка орёт. И когда она успела с огорода припылить? Вот ведь женщина на батарейках. Ну, понеслось: «Ты почему не убралась – грязь кругом – бумаги, – мусор – ты хочешь, чтобы люди от нас съехали – за что они деньги платят – совсем ни черта не делает – где ты, зараза такая?»

Пришлось слезать. И убирать участок идти. Правда, что-то наши отдыхающие невероятно замусорились.

Я долго наводила чистоту на стороне Мурзиковых. А когда, уволакивая от них чёрный пластиковый пакет отходов, оказалась на широком газоне Русланчиковых, снова столкнулась с их старшим мальчиком. С самим Русланчиком то есть.

– Привет! – опять жизнерадостно поздоровался он, старательно показывая, что здороваться с прислугой для него – одно удовольствие!

– Так здоровались же… – буркнула я.

– Точно…

Руслан зачем-то пытался завязать со мной разговор. Хотя я бы на его месте с девчонкой, у которой на физиономии в данный момент такой недовольный кисляк, общаться не стала. А он надо же какой терпеливый! Я прямо зауважала его.

Ненадолго.

Потому что идти надо было. С мусором.

Помочь Русланчик не предложил. Да и мешок мой был лёгкий. Просто неромантичный такой мешок. С отходами дачной жизнедеятельности. Такой неинтересно помогать нести.

И я так бы и ушла, если бы в этот момент Тимофейка, что дрыгал ногами возле своей коляски, не пнул со всей дури белый футбольный мяч. Тот пролетел в нашу сторону, ударил меня по затылку и отскочил в кусты.

– Руслан, верни ему мяч! – скомандовала мама с качающегося дивана.

– Ага! – с готовностью откликнулся Руслан и помчался за мячом.

Тимофеюшка счастливо завизжал. Говорить он особо не умел и не стремился, не радующие разнообразием громкие обезьяньи вопли заменяли ему русский язык. Но фиг с ним, с этим Тимофеюшкой.

Потому что Руслан, точным ударом откатив мяч брату, подскочил ко мне, протянул руку к моему затылку и, заглянув мне в лицо, поинтересовался:

– Больно?

Он явно переживал, что мне больно! Надо же! Это оказалось так приятно (в смысле не то, что больно – ничего мне не больно, конечно), что он состоянием моего здоровья озаботился, и поэтому я…

Всего лишь подхватила мешок и помчалась прочь!

– Нет, не больно! – ещё кричала я на ходу, но удалялась очень быстро.

Ведь и его мать, и моя бабка с разных сторон всё это наблюдали. Ой, бабка сейчас мне даст! Приближаясь к ней, я даже вжала голову в плечи. Ну, по уху она точно сейчас засандалит…

Стоп. А, собственно, за что? За то, что человек обо мне заботу проявил? А что я, неживая природа, что ли, меня уж и пожалеть нельзя? Мало ли, что с дачниками разговаривать и совать к ним свой нос нельзя (это родители с бабкой меня так настропаляли). А если бы это просто на улице случилось, что, незнакомый человек тоже не мог бы поинтересоваться, как я поживаю, мячом футбольным ударенная?

Я выпрямилась и гордо прошла мимо бабки.

И ничего. НИЧЕГО она мне не сделала! И даже весь вечер ничего особенного не сказала. Только вздохнула демонстративно пару раз. Так она делает, когда хочет показать, что меня жалеет. Но сейчас-то за что?

Date: 2015-09-17; view: 280; Нарушение авторских прав