Клуб историков Петербурга

Недавно я увлекся изучением русских мистических сект. Приложив немало усилий, я постиг множество глубинных тайн учения Людей Христовых (в просторечии – Хлыстов), и всех течений, происшедших от них. То есть – скопцов, дырмоляев, бегунов, плясунов, трясунов, летунов. Но все время, пока я подобно стреле вонзался в глубину прошедших веков, меня не оставляла горячая надежда найти какое-нибудь огненное учение и в нашем дне, рядом с нами. При проявлении этого желания, мне виделись закоулки глухой сибирской тайги или болотные топи под Архангельском. Может, там что-нибудь и в самом деле есть, но разве для того люди забирались в глухие и суровые места, чтобы их мог отыскать любой праздный любопытник, которому просто наскучили однообразные городские диковинки? Поэтому отыскать их практически невозможно, как нельзя и найти в центрах цивилизации людей, хоть что-то знающих о них. Иными словами, осталось только вздохнуть от ощущения полной бесплодности собственной мечты, и, скрепя сердце, постараться навсегда с ней расстаться…

- Знаешь, мне тут рассказали про одного очень интересного человека. Хочешь познакомиться с ним? – спрашивал у меня друг при очередной встрече.

- Это по какой части интересного?

- Именно по твоей! Я же прекрасно знаю о твоих увлечениях, ты же сам недавно давал мне читать «Хлыстовщину и скопчество»! Так он как раз является вдохновителем чего-то подобного!

- Мистической секты?!

- Познакомишься с ним, сам поймешь. Ведь ты в этом вопросе гораздо лучше меня понимаешь!

Я задумался. Сейчас на Руси разнообразных сект и секточек – хоть пруд пруди, но почти все они содержат в себе пережеванные и выплюнутые учения послесредневековой Европы. Ничего нового, кроме извращенных современной техникой средств для привлечения адептов, найти у них, к сожалению, невозможно. И что характерно, ни одна из них не процветает, ибо золотое время наибольшей русской легковерности минуло около десятилетия тому назад. Одним словом, никакого доверия полученная информация у меня не вызвала, и просто для окончательной расстановки точек над «i» я уточнил:

- И где он пребывает, этот твой Учитель?

- У нас, в Питере.

От этой фразы я скорчился, как от большого куска лимона, съеденного после стакана коньяка. Какой здесь, среди автомобильных рек и рекламных джунглей может быть мистицизм? Шутит он, что ли? Тут могут быть лишь очередные поделки вроде «а ля буддизм» или «а ля индуизм», полностью лишенные своих корней, и сохранившие от своих «материнских» традиций лишь название да терминологию. Возможно, приобщение к ним дает кому-то хорошо унавоженную почву для культивирования чувства собственной «продвинутости», то есть, для самой обыкновенной гордыни, но меня на такой мякине провести не удастся.

- Не понимаю я тебя, - с огорчением в голосе сказал я другу, - Вроде одним и тем же интересуемся, одни и те же книжки читаем. Разве ты не помнишь, что последним мистическим сектантом, побывавшим в этом промозглом городе, был Кондратий Селиванов, но его пребывание здесь ничем хорошим не закончилось. Правда, Петербургская публика потом немножечко поиграла в сектантство, но этим все и закончилось!

Теперь уже корчить кислую рожу пришлось моему другу. Он глубоко вздохнул, и уже без всяких надежд на какой-нибудь ответный интерес произнес:

- И все-таки познакомься с ним. Много времени это у тебя не займет, задашь несколько вопросов – и все, сразу все станет ясно. Ты что думаешь, я не знаю, с кем иметь дело? К тому же, секта эта воинствующая, может хоть это тебя заинтересует?

- В каком смысле – воинствующая? – сразу оживился я.

- То-то и оно, что в самом прямом! – почувствовав мой интерес, оживился собеседник.

- И как же их течение называется? – поинтересовался я.

- Клуб историков Петербурга? Каково?!

- Да, это уже заслуживает интерес. Ведь если бы они были абсолютно пустым местом, то непременно бы именовались вроде «Церкви сознания Пятого Аватары»!

После этого в моей записной книжке появилось краткое имя «Танкист». Почему тот человек назвал себя так милитаризовано? Какое он имеет (или имел) отношение к танкам и танковым войскам? Все-таки такой странный псевдоним скорее свойственен для дембеля, или уж для молодого разгильдяя, чем для умудренного опытом Учителя. Ответ на этот вопрос можно было получить, лишь набрав указанный номер, но до этого действия у меня все время не доходили руки. То земные дела мучили, то лень было, но главным образом я не мог сообразить мысленную схему разговора с этим неизвестным и непонятным человеком. Ведь для начала надо было хотя бы обдумать, какие же вопросы ему задавать. Об истории Петербурга? Но при чем тогда мистические секты?! О мистических сектах? Тогда при чем здесь история Петербурга и танковые войска? Или его псевдоним происходит не от танка – боевой машины, а от английского «tank», то есть – цистерна? Может, он подобно известному эллинскому аскету – язычнику, обрек себя на пребывание в бочке? Но при чем тогда английский, ведь он же – русский человек, а за звучностью и модой люди такого типа, как известно, никогда не гнались?! Одним словом, нагромождение совершенно несвязанных понятий, вроде «сектант – танкист – Петербург» очень сильно меня смутило.

В один из холодных ноябрьских дней, когда по мировым пространствам уже вовсю летает и воет стужа, но на ветках березок еще дрожат единичные осиротелые листки осеннего золота, меня охватила сильная тоска. Уж больно злобно и сурово нагрянула зима, уж больно быстро небесная золотая дымка сменилась белой безмолвной жутью. Чтобы как-нибудь расправиться с этой печалью, я решил найти для себя что-нибудь интересное. Тут я и вспомнил про Танкиста. Почему бы ни позвонить, обухом по голове через телефон он меня все равно не ударит?!

Трубку взял человек с хриплым голосом, по которому ему можно было дать лет пятьдесят. Разговор вышел на удивление коротким, мы только договорились о встрече завтра, в полдень.

Когда слабенькое солнышко тщетно тужилось продавить хотя бы один бледный лучик сквозь непреклонную плотность облаков, я стоял возле здания, адрес которого был указан мне вчера. На первом этаже, где, собственно, и должна была произойти встреча, не было ничего, кроме комиссионного магазина автозапчастей. «Хоть бы книжки здесь продавались, а то железяки какие-то. Они-то здесь причем?» – с удивлением поразмыслил я, и вошел в дверь, из-за которой интенсивно несло машинным маслом.

Мне навстречу вышел культурного вида человек лет пятидесяти. Аккуратно причесанные черные с проседью волосы, светлая бородка клинышком, маленькие очечки. Своим внешним видом он никак не походил на продавца, менеджера, хозяина, или иного представителя той публики, которая по логике вещей должна обитать в подобном заведении. Его появление здесь было столь же странным, как выход человека в промасленном комбинезоне на чиновничью трибуну.

- Танкист, - коротко представился он.

Мы прошли с ним в одну из комнатушек магазина, и принялись беседовать об… истории Петербурга. В разговоре, кстати сказать, мы сразу перешли на «ты», ведь если на «ты» обращаются к самому Господу, то, как тогда следует обращаться к другому человеку?!

- Петербург существует уже более трехсот лет, - закатив глаза к потолку мечтательно молвил Танкист, - За эти годы менялась власть, менялись архитектурные стили. С середины 19 века, после появления водопровода и канализации, город из одно- двухэтажного превратился в многоэтажный. Вокруг старого центра, сооруженного в подчеркнуто западном стиле, появилось множество неославянских домов Александровской эпохи. Менялось все, неизменной оставалась цепь пророчеств о скорой гибели этого города. Гигантскими буквами врезалось в сознание многих Питерских жителей фраза «Петербургу быть пусту»! А сколько литературы об этом написано, сколько историй придумано! Начиная с известной легенды про разговор русалки с дьяконом Троицкой церкви, и заканчивая бульварным рассказом про невероятное для этих краев землетрясение, которое приведет к взрыву на Сосновоборской АЭС! Да что мне тебе об этом говорить, если ты сам всего два года назад написал произведение на эту же тему! Только забыл, как оно называется…

«Интересно, как он смог его прочитать, если оно кроме «Прозы ру» нигде не опубликовано? Ведь не так уж много людей читают произведения, помещенные на эту страницу, и почему он решил прочитать мой рассказ еще до знакомства со мной? Что, ему и в самом деле очень нравится мое творчество, или он просто коллекционирует все произведения, посвященные гибели Петербурга?

Вместо ответа на этот вопрос он протянул мне лишенный надписи толстый том в черном переплете, явно самиздатовского выпуска.

- Вот сюда я собрал все байки на эту тему. И те, которые где-то слышал, и те, которые кем-нибудь придуманы и записаны. Что интересно, все авторы (если, конечно, можно установить чье-то авторство) – сплошь жители Петербурга, и, как правило, очень любят свой город. Но, как это не странно, именно они и желают ему смерти, хотя очень маловероятно, что сами при этом уцелеют. Правда, удивительно?

Я живо представил себе картину гибели огромного современного города. Да, шансов действительно никаких. Кто не погибнет сразу, тот будет задавлен и растерзан обезумевшей толпой, которая моментально ошалеет от своей беспомощности. Центр Питера – самая настоящая мышеловка, для гигантских народных толп он станет прекрасной мясорубкой, приводимой в действие этими самыми толпами. Множество рек и каналов в сотни раз ограничат пути возможного спасения, запирая бурлящие человеческие реки в котловину центра…

- Как видишь, даже в отношении к Петербургу его коренных обитателей, везде видна двойственность и неопределенность. Мы любим родной город до желания его уничтожить, а это все равно, что любить женщину до мысли про ее удушение!

Я задумался. Действительно, в речи Танкиста было что-то очень правильное, он смог уловить нечто, о чем каждый из обитателей Питера хоть раз, да задумывался, но никак не мог вразумительно ответить сам себе на свой же вопрос. Когда очень много людей стремятся найти разгадку на одну и ту же загадку, она обязательно появляется на свет Божий, но ее носителем становится кто-либо из людей. Наверное, я сейчас и встретился с одним из таких носителей!

- Как видишь, сама собой напрашивается мысль о том, что с Петербургом что-то не так. Попробуй-ка представить себе его отсутствие, будто его нет, и никогда не было!

- Но зачем?

- Ведь ты хочешь меня понять, так ведь? Но главное, ты жаждешь понять самого себя, я это чувствую. При этом твоя тяга к самопознанию каким-то, даже не важно каким, образом связана с интересом к родному городу. Но как ты сможешь в чем-нибудь разобраться, если не пропустишь это через свое сердце?!

«А ведь верно!» - подумал я, и поспешил распрощаться со своим новым знакомым. Требовалось обдумать и раскусить все услышанное наедине с самим собой.

Я вышел на пронзительную улицу и затерялся в море домов. Кругом пестрели модерновые завитушки и цветочки, неоклассические колонны и портики, узкие неославянские окна и острые крыши. Особенно выделялись суровые здания эпохи сталинского ампира, очень похожие на строгих учителей среди ватаги озорующих подростков.

На одном из старинных домов я заметил аккуратненькую башенку, и борясь с остро отточенным страхом высоты, совершил бросок в небеса, благо чердачный люк в этом доме оказался гостеприимно распахнут.

Короткий предночной сумрак со всех сторон расцвечивали многочисленные букашки огоньков, а крыши улыбались мне то пронзительным блеском, а то и застарелой ржавчиной. Я напряг фантазию и постарался мысленно «стереть» открывшуюся мне широкую картину. После некоторых усилий это удалось, и я увидел вокруг себя древние болота, окутанные облаками холодного пара. Между ними плакало унылое прибрежное редколесье и, подобно слезам, блестели речушки с топкими, вязкими берегами. Повсюду шумели камыш да осока, добавляя этим местам дополнительную порцию глубокой неприкаянности.

Да, на таком фоне смертельно, просто жутко не хватает символа присутствия человека, то есть города. Сколько раз за свою жизнь я видел дикую природу, которую очень люблю, и никогда не желал уродования ее человеком, но здесь – совсем наоборот! Ведь город нужен этому месту, как муж жене, как маме папа! Так какой же город больше всего подошел бы к этим местам?

Я постарался мысленно нарисовать под собой купола соборов Владимира и древние расписные терема. Нет, не то, ведь они созданы для холмов, чтобы с их высоты смотреть вдаль, а здесь местность ровная, как стол, далеко не глянешь!

Вспомнил я и про готические стрелы, и про восточные минареты, но все это было бы здесь совсем уж нелепо. Нет, невозможно представить себе тот город, который должен был здесь возникнуть, но так никогда и не возник!

Дома я долго разглядывал схему города, размышляя над тем, что же должно здесь быть, но так ничего и не разглядел, только пролил на себя чашку горячего, как адская смола, кофе.

Пришлось снова идти к Танкисту, и искать у него ответ на терзающий меня вопрос.

- Его ты сам знаешь, он в тебе, - сказал Танкист, - Извне его получить невозможно. Я только могу тебе подсказать, как лучше обнаружить его в самом себе.

После этих слов он сделал многозначную паузу, взглянул в потолок, и продолжил без всякого назидательного тона:

- Представь себе, что видимый город – это твоя душа. Он же действительно вмещает в себя твою душу, так почему бы тебе этого не представить? Каждый домик может означать частицу тебя, ведь серый дом-коробка – это все простое и обыденное, что живет в тебе, витиеватые кружевные строения – вычурные, необычные части твоей сущности. Но особенно важны старые, ветхие, полуразрушенные дома, ведь в них содержится все глубинное и непознанное, что есть в тебе. Это все необыкновенно просто, и чтобы понять и представить, надо всего-навсего раз в жизни задуматься об этом!

И стал я задумываться. Моя душа росла и ширилась до тех пор, пока не уперлась в естественную свою оболочку – дугу Невы. Вскоре я уже не мог со всей уверенностью сказать, в каком месте Питера я в данный момент времени нахожусь, ибо все невское пространство по каплям просочилось внутрь меня. На житейском плане это, правда, отразилось кучей замечаний по поводу моих опозданий на работу и в прочие места, где флюид времени пересекается с миражом денег. Кстати, и сама расхожая фраза «время – деньги» с некоторых пор стала вызывать у меня раскидистые взрывы внутреннего хохота.

Потом я ощутил, будто переселился в другое тело, которым стала дуга невской воды. Какая-то часть моей сущности стремительно рвалась за пределы этого свода, но что-то ее удерживало стальной хваткой, и возникало такое чувство, будто я бьюсь головой в древний каменный свод, покрытый многими слоями свечной копоти. Эту часть своей души я прозвал копьем, и шишки, причиняемые многочисленными невидимыми ее ударами, я почувствовал почти на физическом уровне. Непонятное это было явление, загадочное, и чтобы его понять, потребовалось пройтись по берегу Невы, то есть – по краю собственной оболочки.

В тот ветреный день я брел под ручку со своей женой (бедная, она так ничего и не знала!). Мы прошли по невской дуге, начиная от Смольного, и по ходу течения речных волн дошли до самой верхушки этой дуги, где по моим ощущениям и должна была находиться точка, через которую возможен бросок за пределы ограниченного Невой пространства, то есть – за пределы самого себя. Терзаемый предчувствиями, я плотно сжал ладонь жены, и из-за поворота увидел это.

На той стороне реки высились черные, мрачные корпуса, в каменной коробке которых обреченно плакала лишенная крестов церковь. Как это напоминало плененную душу, запертую в суровую темницу! Наконец-то я ощутил ту тяжелую, массивную каменную пробку, которая не пускала меня наружу!

- Что ты так туда уставился? – тихо спросила жена, и придя в себя я отметил, что ненавистное здание, на которое я столь долго и напряженно смотрел, есть ни что иное, как знаменитая тюрьма под странным названием «Кресты».

- Чего же странного? Название пошло оттого, что по легенде на том месте стоял крест, воздвигнутый Андреем Первозванным! – заставил меня вздрогнуть неожиданный голос, - Этот крест указывал путь в Рай, а люди на его месте сотворили крохотный искусственный ад. Но этот ад, сотворенный человеческой гордыней, возомнившей себя в праве терзать чужие души вместо того, чтобы отправить их на Суд Божий, запер и наше Бытие, устранив из него связь с Небесной Благодатью.

Разумеется, я оглянулся. Передо мной стоял Танкист в длинном сером пальто и грязной вязанной шапке. Одним словом, вид у него был достаточно безумен.

- Это кто? – с ужасом прошептала жена, дергая меня за рукав. А Танкист продолжал:

- Но есть сказания еще и о более древних временах, о наших арктических предках, которые покинули свою заснувшую под ледяным панцирем Родину. И переходя через Неву, они ощутили окончательность своего расставания, потому и назвали реку Нева, то есть – небытие. Но горела в них надежда на возвращение обратно, на родные просторы, и потому они верили, что когда-нибудь чудесным образом преодолеют эту речку в обратном, северном направлении. Согласитесь, это страшно похоже на библейское сказание про Небесный Иерусалим, только место, куда он придет здесь указано очень точно!

- Кто это?! Кто?! – уже с паническим страхом шептала притихшая жена.

- Именно поэтому в этих местах люди и боялись строить город, ведь очень тяжело сказать, что в процессе такого созидания можно ненароком разрушить. Странно ведь, что в устьях всех крупных рек всегда есть (или были) города, а в устье Невы нет даже никаких намеков! Одним словом, соорудить такой город мог лишь насквозь плотский Петруша! А его потомки окончательно заперли Великий Путь, соорудив на нем этого монстра. Впрочем, я бы мог ничего этого не говорить, ты и сам это почувствовал. Просто внешние знания совсем не вредят, если они следуют за внутренним опытом…

- Пошли, пошли скорее домой! – ныла жена, и я решил на этот раз ей повиноваться. Мы нырнули в липкую паутину глухих Питерских улочек, а Танкист долго улыбался нам вслед. По дороге я излагал супруге ту концепцию, которой сам проникся до кончиков собственных волос.

- Бред какой-то! – постоянно подытоживала она. Я сносил эти замечания молча, без всяких комментариев. Однако в конце своего рассказа заметил:

- Ты считаешь все сказанное бредом только потому, что ничего из услышанного не смогла открыть ключом своего сердца. Ведь наглухо закрытый шкаф, от которого ключ давно утерян, тоже очень сильно смахивает на бред или на галлюцинацию!

После этого жена очень сильно задумалась, с каждым днем – все больше и больше. Вскоре я уже заметил легкие морщинки на ее нежном лбу и понял, что нас терзает одно и то же. Поэтому нисколько не удивился, когда она сама предложила мне проведать Танкиста.

Он встретил нас с огромной улыбкой, прямо-таки до ушей. Ни слова не говоря, он повел нас в глубины своего магазина, за массивную стальную дверь. Там располагалось лишенное окон помещение, в центре которого высилась непонятная машина с цепкими гусеницами. Она представляла собой старый советский бульдозер, со всех сторон зашитый в стальные листы. Возле сооружения копошились два промасленных по уши паренька, которые представились Анатолием и Сергеем. Около стены высилась пирамида из массивных броневых плит, которая своей тяжестью как будто будила сознание, возвращая его из глубокого сна.

- Эта машина скромно трудилась на советских стройках, отдавая свою мощь темным земным глубинам, - незаметно начал пояснять Танкист чуть охрипшим голосом, - Потом для той жизни она умерла, но теперь ее ждет вторая, новая жизнь. Огнем наших душ мы переплавим ее в Воина, которому суждено прорвать запертые ворота и даровать нам Свободу!

В эту секунду я ощутил странное, необычное единство душ всех, кто собрался в этом невзрачном помещении, похожем на пещеру. Может, у нас и в самом деле одна на всех душа?! С этого момента я стал понимать своих единомышленников и единоверцев с полуслова, и одновременно понял, почему моего Учителя зовут Танкист.

- Ты хочешь придать нашей воле плотное, выражение, пробивающее такие же плотные предметы внешнего мира? – спросил я.

- Что внутри, то и снаружи, что наверху – то и внизу, - прохрипел он.

Я моментально включился в работу, ощущая внешнее дело проявлением пылающего в моем нутре жара и непосредственным его продолжением. Быстро и без всяких трудностей я освоил ремесло сварщика, ведь оно так поразительно совпадало с моим внутренним состоянием! Уже через три дня я весело варил броневые плиты. При этом я живо чувствовал, как огонь прямо-таки прорывается сквозь пальцы, заставляя железо кипеть и плавиться. Мое внутреннее копье неотвратимо приобретало черты странного танка – бульдозера.

Работали мы день и ночь, не покладая рук, при этом мы даже и не сговаривались друг с другом. Просто само собой так получалось, без внешних уговоров и инструкций. Все действия были пропитаны радостью, и над работой витала стремительная веселая песня.

Очень помогала жена, ведь она была созерцателем, на глазах которого происходила эта чудесная перековка орала в меч. Ее наличие требовалось так же, как и глоток воды для пересохшей глотки (она, кстати, так же поила нас и водой).

Иногда мне казалось, что с каждым днем все больше и больше разгорается некий великий костер. Слабое шипенье и потрескивание сучьев породило крошечные язычки – детеныши пламени, которые неожиданно выросли и обратились настоящей огненной лавиной. Вскоре все было готово, и в недрах нашего творения зарокотала великая, ни с чем не сравнимая мощь.

Мы сразу почувствовали наступление Дня. Просто внутри каждого из нас что-то сработало, говоря, что День уже наступил. Мы как по команде забрались в недра нашего детища, и издав вселенский грохот, оно двинулось в свой единственный земной путь.

Говорят, что танк не пригоден для городских боев. Это верно, но лишь в том случае, если находящиеся в городе бойцы ждут именно танков и всячески готовятся к встречи с ними. В нашем же случае никто не ожидал нашего появления, тем более, что и танк наш был не совсем танком, а некой никем не виданной машиной. Поэтому стальные реки городских улиц как будто сами расступались под нашим напором, а многочисленные прохожие просто останавливались, раскрывая рты так, будто изображали львов из известного циркового номера. Их примеру следовали и государственные людишки, за всю свою жизнь не получившие ни одной инструкции на такой вот нелепый случай. Разминувшись со струями автомобильных потоков, мы постепенно пронзили город до самого его основания, то есть – до реки. Внизу блеснула вода, и наша громадина взобралась на длинный мост, переезжая по нему на ту сторону.

- Все! Подъезжаем! – весело крикнул Танкист, на секунду отвернувшись от своих рычагов. В эту секунду мне неожиданно вспомнилось детство, когда я жил с дедом и бабушкой на даче в окрестностях города, и однажды совхозный тракторист прокатил меня на своем тракторе. С тех пор побывать еще раз внутри машины такого рода мне так и не довелось.

Блестящая водяная чешуя осталась за спиной, позади. Перед нами выросли огромные, тяжелые каменные ворота, намертво преграждающие дальнейший путь. Такие строились на совесть, их, пожалуй, не разбить даже и тремя прямыми попаданиями атомных бомб!

Танкист подмигнул нам и непонятно откуда извлек гладкоствольное охотничье ружье. Сделал это он столь быстро, что я даже не успел сообразить о всей несуразности сочетания такого смешного оружия с многовековой тяжестью цели.

Раздался хлопок выстрела, и ворота разлетелись на мельчайшие фрагменты, обратились в пыль, раскрыв безбрежное золотое сияние, таящееся позади них …

Этот рассказ я написал от своего имени, тщательно вообразив себя на месте его главного героя. Но меня – настоящего там не было, и поэтому мне никогда не понять чувств того, кто действительно присутствовал в грохочущем чреве бронированного бульдозера. А я просто был там по каким-то житейским делам, вроде того, что шел устраиваться сторожем в магазин мобильных телефонов, расположенный на другой стороне улицы от мрачного каменного строения. Кстати, именно из-за его соседнего присутствия, я и не стал работать в этом магазине, уж больно оно мрачные мысли навевает и настроение портит.

Так вот, выйдя из этого магазинчика и напряженно оценивая свое желание и нежелание трудиться в нем, я застыл на краю улочки. Как-то неожиданно для меня из-за поворота показалось стальное чудо-юдо, которое зачем-то подъехало к высоченной каменной стене, торчащей напротив. Потом раздался хлопок, очень похожий на выстрел, непонятная машина внезапно развернулась, и поехала прямо на небо, захватывая траками своих гусениц пронзительную синеву.

Впрочем, неуверен, что именно так все и было, ведь произошло это очень быстро, а я наблюдал лишь краешком глаза. Основное же мое внимание было поглощено находящейся в моих руках газетой «Вакансия», в которой я искал более для меня подходящие места работы.