Расследование великой сказки

В 2007 году в истории литературы случилась сенсация: татарские активисты обратились в республиканскую прокуратуру, решительно требуя запретить… сказку П. Ершова «Конек‑Горбунок». Скажете – курьез? А вот местные активисты действовали на полном серьезе. Но что же они сумели усмотреть в сказке? Оказывается, подтекст и даже экстремистские высказывания: автор употребил в тексте слово «татарин» как некое народное ругательство. Пришлось Министерству юстиции, а за ним и деятелям культуры вступиться за бедного Горбунка. Ну нет там никаких подтекстов – сказка проста как дважды два.

А может, мы просто не ждем подвоха от сказки, написанной молодым небогатым учителем из Тобольска? В год опубликования «Конька‑Горбунка» (1834) Петру Петровичу (а вернее, Пете Ершову, тогда студенту Петербургского университета) и было‑то всего 19 лет. Сей юный гений родился в 1815 году. Ну что было бы с него взять?

Ну а если мы вдруг узнаем, что Петя Ершов был другом нашего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина и даже его личным переписчиком стихотворений, что тогда? Не Пушкин ли подбил юного Ершова на написание сказки? А может, он даже подсказал юноше парочку саркастических сравнений, политических аллюзий, коими оказался богат текст? Правда, сначала никто ничего крамольного не заметил. А может, просто не обратил внимания? Ведь сказка‑то написана обычным студентом. Но вот некоторое время спустя на «Конька‑Горбунка» взглянула цензура. Обомлела и ахнула. И запретила сказочку‑то.

Только вот неужели одно лишь приятельство с Пушкиным дало цензорам возможность считать студиозуса Ершова мастером подвоха, тем более с политическим подтекстом? Нет ли тут чего иного? Да и как вообще‑то Ершов, писавший довольно тяжеловесно, смог создать столь виртуозно легкий текст «Конька»?! Вот прочтите лучшее из его других стихотворных строк, в которых он стремится передать возвышенность собственных чувств и стремлений:

Воздвигнуть падшие народы,

Гранитну летопись прочесть

И в славу витязей свободы

Колосс подоблачный вознесть!

Неужто эту архаику сочинил тот же блистательный ум, который выдал виртуозные в своей простоте строки сказочной народной речи?! Впрочем, эти строки написаны уже не в Петербурге, а в Тобольске. И потому литературоведы считают, что, вернувшись в провинциальный город и учительствуя, Ершов просто лишился литературной среды и растерял свои силы. Но ведь он уехал в Тобольск в возрасте чуть больше 20 лет – тогда, когда сил на новые творения хоть отбавляй. И почему же, прожив после написания «Горбунка» еще 35 лет, Ершов не переложил на стихи ни одной сказки? Сколько вопросов – и ни одного ответа…

Н. Маджи. Портрет Петра Павловича Ершова. 1850‑е

Начнем распутывать загадочную нить. Лето 1833 года – знакомство Ершова с Пушкиным. Литератор и профессор Петербургского университета Плетнев ходатайствовал за своего протеже – 18‑летнего студента Петю Ершова. У того скоропостижно умер отец, и платить за учебу стало некому. Следовало сыскать заработок. Но особых умений у студиозуса не было, разве что хороший почерк. На просьбу Плетнева никто не откликнулся – лишних средств ни у кого нет. А вот весельчак Пушкин, хоть и сам обремененный женой, детьми и долгами, отозвался: «У меня почерк заковыристый. Издатели и наборщики плохо понимают. Дам твоему Пете свои стихи переписать».

Так Ершов оказался в доме Пушкина. Выглядел студиозус не ахти – круглолиц, толстоват, близорук и сильно робок.

Но общительный Пушкин сумел расположить его к себе, и осмелевший Петя показал гению пару своих стихов. Пушкину они показались негодными, но огорчать юношу он не стал, указал только на пару ошибок. Зато стал чаще беседовать со студентом, пытаясь понять, чем тот живет. Оказалось, юноша стремится к славе, любит деньги и ради того, чтобы поправить свое нищее положение, готов на многое. Но хуже всего, выяснилось, что студент не очень‑то и умен. Когда Пушкин заметил: «Вам и нельзя не любить Сибири. Во‑первых, это ваша родина, во‑вторых, это страна умных людей», бедняга Ершов не понял, о каких таких «умных» толкует поэт. Впоследствии и сам Ершов, не стесняясь, написал: «Мне показалось, что он смеется. Потом уж только понял, что он о декабристах напоминает». Вот такая простота ума…

Но вдруг происходит нечто невероятное: Пушкин начинает расхваливать друзьям поэтическую сказку, сочиненную Ершовым. Как же так? Была‑то всего пара корявых стихов, и вдруг – вмиг! – явилась как по волшебству огромная сказка, практически гениальная! И сам Пушкин носится с ней как с писаной торбой, и издатель Сенковский (не читая!) ставит ее сразу в номер и тут же начинает готовить к отдельному книжному изданию. И это при том, что в апрельском номере журнала печатается лишь первая часть, вторая же только ожидается. Выходит, наш тугодум Ершов строчит как пулеметчик, и все верят, что он напишет продолжение. Но ведь он до этого вообще ничего не написал!

Еще до публикации Плетнев прочел первую часть сказки студентам. Те пришли в восторг, умоляя Петра: «Прочти хоть пару строк из второй части!» Петя заалел, как вареный рак, ничего вразумительного сказать не смог и ретировался из аудитории. Впрочем, когда сказка вышла, ему пришлось преодолеть робость, ведь его зазывали в лучшие салоны Петербурга. Требовали читать «Конька» и проставлять автографы. И что бы вы думали? Петр читал, ошибаясь, а вот от автографов наотрез отказался. Не подписал ни одной вышедшей книги. Особо влюбленные в текст просили хоть какой‑то черновик, но и тут ничего не выходило. Не было у Ершова черновиков. Ни одного! Неужто он писал набело?! Тогда он действительно натуральный гений!

Впрочем, существовал один текст сказки. Переписанный аккуратным каллиграфическим почерком самого Ершова, но безжалостно выправленный быстрыми росчерками… Пушкина. О чем это говорит? Одни литературоведы считают: Пушкин, не жалея сил, поправил текст новичка, довел стихи до ума. Но другие считают иначе: это Ершов, как полагается переписчику, переписал текст Пушкина, ну а потом Александр Сергеевич поправил текст еще раз. Это был его текст – пушкинский!

Впрочем, у поэта всегда есть неоспоримая улика – гонорар. Был он за журнальный вариант огромным – 600 рублей. Впрочем, издатель Сенковский проговорился, что назначил его из‑за уважения к… Пушкину. Вот странности! С чего бы это, уважая Пушкина, платить столь огромные деньги ни разу не печатавшемуся до того Ершову?! Или деньги предназначались не ему? Показательно, но гонорар действительно получил Пушкин. Однако известно, что он все‑таки отдал его Ершову. То‑то студент небось обрадовался…

Но вот гонорара за книгу Ершову не полагалось. А почему?! В те времена издатели были куда честнее нынешних. Не заплатить автору Сенковский не мог. Или все‑таки заплатил? Проговорился же, что отдал деньги «по договоренности». Кому? Ответ может быть только один – настоящему автору, то есть Пушкину.

Показательно и дальнейшее развитие событий. Как только начало готовиться новое издание книги, профессор Плетнев, ранее ратовавший за обучение Ершова, вдруг находит ему место учителя в тобольской гимназии, убеждая, что это – уважение в городе и верный заработок. И Ершов безропотно уезжает. Почему?! Ведь после такой сказки его и в Петербурге ждет слава. Да и заработать, сочинив новую сказку или другую поэму, он всегда может. Или нет?..

Жизнь Ершова в Тобольске не заладится. Конечно, и туда дойдет слава о «Коньке‑Горбунке». Городские барышни поначалу придут в восторг от столичного поэта, а тот будет записывать в их альбомы свои стихи. Но никогда ни одного отрывка из «Конька‑Горбунка». Да и вообще к славе Ершов начнет относиться странно, говаривая: «Что там сказка… Я вот пьесу «Кузнец Базим» сочинил. Прекрасную во всех отношениях!» Пьесу поставят в гимназическом театре. Но бедные зрители, ее увидевшие, станут избегать драматурга. Говорить хулу неприлично, а правду – невозможно. Как сказать автору гениального «Конька‑Горбунка», что его герои изъясняются весьма коряво?!

Словом, прожив в Тобольске всю жизнь (а он умер в 1869 году), Ершов ничего подобного «Горбунку» не напишет. Зато сожжет и черновик (тот самый – с правками Пушкина), и свои петербургские дневники. Правда, все уничтожить не сможет. Строки бессмертной сказки обнаружатся потом в черновиках… Пушкина.

И все же Ершов попытается доказать, что он – поэт лучше, и для издания 1856 года перепишет треть «Горбунка». Увы! Сказка станет хуже, потеряет свою гениальную энергетику. Поняв это, издатели вернутся к первоначальному тексту без ведома Ершова. Тот начнет скандалить. Но его словно не услышат. Ну а еще живой к тому времени профессор Плетнев даже напишет ему вразумительное послание на тему: «Ежели всякий возьмется уродовать гениальное…» Ну и слова у профессора! Или он точно знает, что пишет не автору, а тому самому – «всякому»?

На сегодняшний день часть литературоведов (например, пушкинист Александр Лацис или писатель Кир Булычев) твердо уверены: автор «Конька‑Горбунка» – Пушкин. Там и слог его сказок, и разговорно‑народный стиль, и умение вкладывать сложную иронию, язвительную сатиру в подчеркнуто простое изложение. Но почему же он отдал сказку другому человеку, почему сам хлопотал о ее публикации под чужим именем?!

Отгадки этих загадок есть. Все пушкинские произведения к тому времени тщательно цензурировались. И поэт отчетливо понимал: новую сатирическую сказку ему не опубликовать. Ведь там и глупый царь‑тиран, и негодяи‑воры придворные, и кит, который проглотил невинные корабли и которому не будет прощения, пока он эти корабли не выпустит на свободу (прозрачный намек на то, что не будет царю прощения, пока он не даст свободу заключенным декабристам). Будь под сказкой подпись Пушкина, крамолу заметили бы сразу. Ну а подпись никому не известного Ершова гарантировала издание – кто ж станет внимательно читать студенческий опус? Да и деньги Пушкину были нужны. Ведь пока цензура запрещает его стихи, он сидит без гонораров. Конечно, средства за журнальную публикацию пришлось отдать Ершову, но ведь книжные издания принесли бы еще большие плоды. Вот только здесь Александр Сергеевич ошибся. После издания первой книги цензура все же разглядела крамолу и запретила сказку. Может, поэтому все, втянутые в эту историю с псевдонимом, и не раскрыли потом ее тайну. Боялись навредить друг другу с крамольной книгой. Так и осталась тайна до сих пор.

Впрочем, и намеки на ее открытие остались. Например, друг Пушкина по лицею Соболевский рассказал в мемуарах о таком эпизоде. Осенью 1834 года Соболевский помогал поэту приводить в порядок обширную библиотеку. Пушкин решил поставить книги не по алфавиту, как тогда было принято, а по тематике: биографии, книги по искусству, словари и т. д. «Конька‑Горбунка» Соболевский решил поставить к сказкам, но Пушкин, улыбаясь, переставил книгу. Куда? Можно узнать из каталога Соболевского. «Конек‑Горбунок» оказался под № 741 – на полке с книгами (№ с 739 по 741), написанными… под псевдонимами. А уж Пушкин‑то знал, что делал.