Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Весна 1535
Дорогая сестрица! Наша сестра и королева приказала мне известить тебя, что она снова в положении и что тебе надлежит вернуться и помочь ей. А муж твой с младенцем пусть остаются в Рочфорде. Ни на что другое она не согласна. Пенсию тебе возвратят, а летом разрешат навестить детей в Гевере. Такое послание мне приказано передать, и я тебе говорю – ты нам страшно нужна здесь, в Хэмптон‑Корте. Роды ожидаются осенью. Мы собираемся немного попутешествовать этим летом, но недалеко, она, сама понимаешь, ужасно боится потерять ребенка и нуждается в преданном друге. Я тоже. По правде говоря, нет на свете более одинокой женщины, чем она. Король хороводится с Мадж, у той по новому наряду на каждый день недели. Вчера был семейный совет, так на него ни меня, ни отца с матерью не пригласили. Зато позвали Шелтонов. Вообрази, что мы с Анной об этом думаем. Анна все еще королева, но она больше не фаворитка – ни у короля, ни у своего собственного семейства. Хочу тебя еще кое о чем предупредить. В городе нешуточные волнения. Пятеро знатных дворян отказались клясться на верность новой наследнице, так они все попали в Тауэр, а оттуда прямо на плаху. Ожидаются и другие казни. Генрих вошел во вкус неограниченной власти, его некому удерживать – нет ни кардинала Уолси, ни королевы, ни Томаса Мора. При дворе – полная распущенность, ты нас не узнаешь. Я впереди всех, меня уже от этого тошнит. Как в повозке без лошади, качусь с горы и не знаю, как выпрыгнуть живым. Я прошу тебя приехать, но тут не особенно хорошо. Но я – я умоляю тебя приехать. В качестве приманки обещаю тебе лето с детьми, если Анна будет хорошо себя чувствовать и сможет тебя отпустить. Георг
Я отнесла мужу письмо с тяжелой печатью Болейнов. Он во дворе, доит корову, прижавшись к ее теплому боку. Молоко так и прыскает струйками в подойник. – Хорошие новости? – поглядел на мое раскрасневшееся лицо. – Мне разрешили вернуться. Анна снова в положении, я ей там нужна. – А дети? – Смогу побыть с ними летом, если она отпустит. – Благодарение Богу, – вот и все, что он сказал, повернулся обратно к корове, на мгновенье закрыл глаза. Я и не знала, как он за нас переживает – за меня и за моих детей. – А как насчет твоего муженька? – минуту спустя спросил он. Я покачала головой: – Нет, тебя не простили. Но мне кажется, можешь просто поехать со мной. – Жалко надолго оставлять ферму. – Становишься деревенщиной, муженек? – Смеешься надо мной? – Он поднялся с низкой табуретки, похлопал корову по крупу. Я открыла ворота хлева, животное лениво вышло в поле, весенняя травка уже вовсю пробивалась – густая и зеленая. – Я поеду с тобой, что бы они там ни говорили, а когда придет лето, вернемся сюда. – После Гевера, – уточнила я. Он улыбнулся, теплая ладонь накрыла мою, лежащую на изгороди. – Конечно, после Гевера. А когда ей рожать? – Осенью. Но пока никто не знает. – Молись, чтобы ей доносить на этот раз. – Он помедлил, затем окунул половник в теплое молоко. – Попробуй. Я послушно взяла половник, отпила глоток пенистого парного молока. – Хорошо? – Да. – Отнести в маслобойню? – Да. Давай я отнесу. – Не хочу, чтобы ты уставала. – Да не устану я. – Мне приятна такая забота. – Я сам отнесу, – нежно ответил он. В маслобойне наша дочурка Анна – пусть тетушка будет довольна, малышку назвали в ее честь, спала на скамье, туго завернутая в пеленки. За мной послали королевскую барку – доставить в Хэмптон‑Корт. Уильям, младенец, кормилица и я, важные, в придворных одеждах, поднялись на борт в Ли. Лошади прибудут позднее. Торжественность мгновения слегка подпортил мой муж, который до последней минуты громко давал наставления мужу Меган, остающемуся на хозяйстве. – Уверена, он не забудет про стрижку овец, – терпеливо проговорила я, когда Уильям прекратил наконец свешиваться через перила и орать во всю глотку, как последний матрос. – Уж он наверняка заметит, когда шерсть слишком отрастет. – Прости, – хмыкнул муж. – Опозорил тебя навек? – Ну, поскольку ты теперь родственник самому королю, придется тебе поучиться хорошим манерам, а то ведешь себя как пьяный фермер в базарный день. – Нижайше прошу прощения, леди Стаффорд. – Ни малейшего раскаяния в голосе. – Клянусь, доберемся до Хэмптон‑Корта – буду вести себя идеально. Где прикажете мне спать, например? Думаете, чердак с сеном над конюшнями подойдет моей скромной особе? – Сдается мне, лучше снять небольшой дом в городке. Тогда я смогу приходить каждый день и проводить там время. – Лучше бы ты приходила туда каждую ночь, – сказал муж, особенно выделив последнее слово. – А не то придется отправиться во дворец и вытащить тебя оттуда. Ты моя жена, законная жена. Так и веди себя подобающим образом. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Бесполезно объяснять моему прямодушному муженьку, что в моем первом – придворном – браке я нечасто спала в мужниной постели и никто тому не удивлялся. – Какая разница, дорогая, – он как будто угадал мои мысли, – что ты делала в первом браке. Теперь ты замужем за мной, а мне нужно, чтобы моя жена была в моей постели. Я громко рассмеялась, прижалась к нему. – По мне, только там бы и оставалась, – пришлось признаться. – Где еще мне так хорошо? Королевская барка быстро, словно лошадь, скачущая галопом, скользит вверх по течению, гребцы ритмично, в такт барабанному бою, ударяют веслами о воду. Мы проплываем знакомые места, высокую белую башню, раскрытые как большая черная пасть ворота на реке у лондонского Тауэра. Густая тень моста – преддверье нескончаемых величественных дворцов и садов по берегам, шум, гам и сутолока главного речного пути большого города. Лодчонки, паромы, рыбачьи суденышки то и дело пересекают реку, тяжеловесный конный паром в Ламбете медлит, уступая нам дорогу. Уильям показывает мне серых речных цапель с неуклюжими гнездами на деревьях у самого берега. Над водой темной молнией проносится баклан, стремительно ныряет за добычей. Многие провожают глазами несущуюся по воде королевскую барку, но улыбок что‑то не видно. Я вспоминаю, как каталась по реке с королевой Екатериной, как мужчины сдергивали шапки, женщины приседали, дети посылали воздушные поцелуи. Им всем тогда казалось – король мудр и силен, королева – прекрасна и добра, все будет хорошо. Но Анна и болейновское честолюбие разбили единство страны, обнажили зияющую пустоту. Теперь подданные знают – король такой же, как и все, не лучше мэра маленького, ничтожного городка, которому только и нужно, что украшать свое гнездышко, а королева, его жена, – женщина, полная страстей, желаний, честолюбия, жадности. Может, Анна и Генрих считали – народ их простит. Нет, они ошиблись, народ никогда не прощает. Пусть Екатерина томится в заключении в холодных болотах Хантингдоншира, но о ней не забыли. Время идет, а крещения нового наследника престола не предвидится – значит, ее ссылке нет никакого оправдания. Я положила голову на такое надежное плечо мужа, задремала. Проснулась от плача нашей малютки, посмотрела – кормилица прижимает девочку к груди, сейчас будет кормить. Мои собственные, туго перетянутые груди заныли. Уильям обнял меня еще сильнее, поцеловал в макушку. – О ней хорошо заботятся. – Какой же у него ласковый голос. – Никто ее у тебя не отнимает. Я кивнула. Я могу приказать, чтобы ее принесли ко мне – днем и ночью. Она мое дитя – совсем не так, как те, другие. Не стоит объяснять мужу, как заныло мое сердце о тех двух, потерянных, когда я впервые взглянула в ее голубенькие глазки. Она не заменит их, один ее вид напоминает, что у меня трое детей. Этот тепленький сверточек в моих объятьях, а те двое где‑то там, в холодном мире. И я даже не знаю, где мой сыночек преклоняет голову на ночь. До пристани у Хэмптон‑Корта мы добрались уже в сумерках, прошли огромные чугунные ворота. Барабанщик сильнее забил в барабан, мы увидели, на пристани все готово, можно пристать. Пропели фанфары – в честь королевского штандарта, и мы сошли с барки. Теперь мы – я и Уильям – снова при дворе. Собственно говоря, Уильям, младенец и кормилица отправились по боковой дорожке в городок, предоставив мне идти во дворец одной. Перед расставанием муж легонько сжал мне руку. – Не бойся, – сказал с улыбкой. – Помни, это она в тебе нуждается. Смотри не продавайся задешево. Я кивнула, запахнула плащ, и вот я уже шагаю ко дворцу. Меня проводили, будто я тут в первый раз, в опочивальню королевы. Стража открыла дверь, неловкое молчание, взрыв женских голосов, все приветствуют меня. Каждая норовит обнять, дотронуться до плеча, шеи, рукава плаща, капюшона, сказать, что я хорошо выгляжу, материнство мне к лицу, деревенский воздух мне к лицу, а они так счастливы снова меня видеть. Каждая – мой лучший друг, близкая родня, спрашивают, где я хочу спать, любая готова разделить со мной спальню. Они так счастливы видеть меня снова, что остается только гадать – как они так долго без меня прожили, ни одна ни словечка не написала, ни одна за меня перед сестрой не вступилась. Я и впрямь замужем за Уильямом Стаффордом? У него и впрямь поместье и ферма? Только одно поместье? Только одно? Большое хотя бы? Нет? Вот странно‑то! А как дитя? Девочка или мальчик? Как ее зовут? А где теперь муж и младенец? При дворе? Нет? Как интересно! Я как могла отмахивалась от вопросов, пытаясь отыскать Георга. Его нет, король недавно отправился на прогулку с горсткой фаворитов – тех, кто умеет держаться в седле и после тяжелой попойки. Они еще не вернулись. Дамы уже переоделись к обеду и ждут мужчин. Анна у себя, одна. Я собрала всю свою храбрость, направилась к двери. Постучала, повернула ручку, вошла. Комната затенена, свет идет только из одного незанавешенного окна, серый свет майских сумерек. Чуть посверкивают огоньки в камине. Она склонила голову на молитвенной скамеечке. Я в суеверном ужасе, чуть не вскрикнув, замерла – королева Екатерина вот так преклоняла колени на скамеечке в надежде, что ждет ребенка, сына, который вернет ей мужа и отвратит его сердце от этих сестер Болейн. Но тут призрак королевы повернул голову – Анна, моя сестра, замученная, бледная, только глаза горят по‑прежнему, а под ними тяжелые тени. Как же мне ее жалко, я бросилась к ней, схватила в объятья, только и могла, что повторять: „Анна, Анна“. Она поднялась с колен, обняла меня, склонила тяжелую голову мне на плечо. Не сказала, как по мне тосковала, как ей одиноко здесь при дворе, когда на нее никто не обращает внимания. Ей ничего не надо объяснять. Поникшие плечи сами говорят – быть королевой Анне Болейн уже не в радость. Я ласково усадила ее в кресло, сама, не дожидаясь разрешения, села рядом. – Как ты себя чувствуешь? – В этом все дело, это самое главное. – Хорошо. – Нижняя губа чуть подрагивает, лицо побледневшее, в уголках губ незнакомые морщинки. В первый раз в жизни смотрю на нее и вижу – она так похожа на нашу матушку, теперь я знаю, как она будет выглядеть в старости. – Ничего не болит? – Нет. – Ты такая бледная. – Просто сил никаких, – призналась она. – Устала, мочи нет. – Какой месяц? – Четвертый. – Ясно, она ни о чем другом не думает, только дни считает. – Скоро будет полегче, – пообещала я. – Первые три всегда самые тяжелые. Я чуть не прибавила – „и последние три“, но так с Анной шутить нельзя, ей лишь раз удалось доносить младенца до конца. – Король дома? – интересуется она. – Сказали, ускакал на охоту. С ним Георг. Она кивнула. – А Мадж там, с придворными дамами? – Да. – А эта белолицая сеймуровская дрянь? – Да. – Не трудно догадаться по описанию, что она говорит о Джейн Сеймур. – Неплохо, – кивнула Анна. – Но вообще‑то я спокойна, когда рядом с ним ни той ни другой. – Тебе надо быть спокойной все время. Нечего испускать желчь, когда в животе ребеночек. Она глянула на меня и горько рассмеялась: – Да, да, спокойной. А твой муженек с тобой? – Не при дворе. Ты же запретила. – Все еще от него без ума? Или устала от него и его полей? – Я все еще его люблю. – Нет у меня настроения заглатывать ее приманку. Одна мысль об Уильяме навевает такой покой, что не хочется ни с кем ссориться, по крайней мере с такой бледной и умирающей от усталости королевой. Она горько улыбнулась: – Георг говорит, ты – единственная Болейн, которая что‑то понимает в жизни. Говорит, из нас троих ты оказалась мудрее всех. Богатой не станешь, но муж тебя любит, а в колыбельке – здоровый младенчик. Георг – его жена глядит так, будто убила бы его или живьем съела, не поймешь – то ли страсть, то ли ненависть, а Генрих бабочкой порхает – то ко мне, то от меня. И эти две девчонки с сачками на изготовку. Мне стало смешно, нелегко представить себе полноватого Генриха этакой весенней бабочкой. – С большими сачками, – только и сказала я. Анна вспыхнула, потом тоже расхохоталась, знакомым звонким смехом. – Боже правый, все бы отдала, только бы от них избавиться. – Я тут. Постараюсь их близко не подпускать. – Хорошо. И если дела пойдут наперекосяк, поможешь мне? – Конечно. Что бы ни случилось, мы с Георгом всегда тут. Шум с соседней комнате, столько раз слышанные раскаты смеха, неизменный тюдоровский рык. Анна даже не улыбнулась на радостный хохот мужа. – Теперь ему, конечно, подавай обед. Я ее остановила у дверей. Быстрый вопрос: – А он знает, что ты в положении? – Нет, только ты и Георг. – Она покачала головой. – Не осмеливаюсь ему сказать. Она открыла дверь, мы увидели, в этот самый момент Генрих надевает цепочку с медальоном на шейку покрасневшей от удовольствия Мадж Шелтон. Заметив жену, он было отступил, но все‑таки завершил свою задачу. – Подарочек на память, – объяснил он Анне. – Эта умница выиграла пари. Добрый вечер, женушка. – Добрый вечер, муж, – процедила сквозь зубы Анна. Он вдруг заметил меня. – Мария! – В голосе явное удовольствие. – Прекрасная леди Кэри снова к нам вернулась. Я опустилась в реверансе, посмотрела ему прямо в глаза: – Леди Стаффорд, если вы позволите, ваше величество. Я снова вышла замуж. Он кивнул, вспомнил, конечно, вспомнил, какие грома гремели у него над головой, когда жена требовала запретить мне появляться при дворе. Он по‑прежнему тепло улыбался, не отводил взгляда от моего лица. Я подумала – какая же ядовитая ведьма моя сестрица. Все эти запреты – ее рук дело, ее одной. Король и не думал на меня гневаться. Он бы меня сразу простил. Если бы я ей не понадобилась – беременность прятать, гнить бы мне на маленькой ферме до скончания дней. – Родили недавно? – спросил король. Он невольно перевел взгляд с меня на Анну, с той сестры, что рожает, на ту, что всегда порожняком. – Девочку, ваше величество. – Я возношу благодарность Господу, что не мальчик. – Счастливчик ваш Уильям. – Я ему непременно скажу. – Я нежно улыбаюсь. – Генрих рассмеялся, притянул меня к себе, оглядел свою свиту. – Он не приехал? – Его не пригласили… – начала я. Он сразу же понял, в чем дело, взглянул на жену: – Почему сэру Уильяму Стаффорду не было приказано прибыть ко двору вместе с женой? Анна даже не задумалась ни на секунду. – Конечно, ему было приказано. Я их обоих позвала, как только у моей дорогой сестры прошло положенное после родов время. Мне ничего не оставалось – только восхищаться этой беспардонной ложью. Придется притвориться, что Анна говорит чистую правду. Ну, хорошо, попытаюсь что‑нибудь на этом выгадать. – Как вашему величеству угодно. Он к нам присоединится завтра. Если вы не против, при мне будет и дочь. – Двор неподходящее место для младенцев, – фыркнула Анна. Генрих резко повернулся к жене: – Очень жаль. Неприятно слышать такие слова от собственной жены. Двор весьма подходящее место для младенцев, кому, как не вам, это должно быть известно. – Я только забочусь о здоровье малютки, милорд, – холодно отозвалась Анна. – Сдается мне, ей лучше бы воспитываться в деревне. – Пусть мать решает, что ребенку лучше, – величаво произнес Генрих. Я улыбнулась – мед, а не улыбка. Вот он – мой шанс. – Конечно, конечно, с вашего позволения отвезу ее летом в деревню, в Гевер. Пусть познакомится с моими детьми. – С моим сыном, – напомнила мне Анна. Я обольстительно улыбнулась королю. – Почему бы и нет, – сказал он. – Делайте, что вам угодно, леди Стаффорд. Он предложил мне руку, я опустилась в реверансе, а потом нежно взяла его под руку, взглянула на него, будто король все еще красавец‑мужчина, а не лысеющий толстяк, в которого он успел за эти годы превратиться. Нижняя челюсть потяжелела. Волосы на макушке поредели, висят тоненькими прядками. Полные, манящие поцелуем розовые губы искривились надутой гримаской. Блестящие когда‑то глаза скрыты тяжелыми веками и толстыми щеками. Выражение лица самодовольное и в то же время ужасно несчастное. Не мужчина, а капризный ребенок. Я сияла улыбкой, заглядывала королю в глаза, смеялась его шуточкам, до слез рассмешила его историями о том, как взбивала масло и отжимала сыр. Между тем мы вошли в парадную залу, он уселся на трон во главе стола, а я скромно заняла одно из мест, предназначенных для придворных дам. Обед длился долго, чревоугодие при дворе теперь в почете. Двадцать разных мясных блюд, дичь и домашний скот, птица, рыба, пятнадцать видов пудинга. Я видела, Генрих попробовал каждое блюдо, снова что‑то положил себе на тарелку. Анна сидит рядом – лицо холодно как лед. Ковыряется в тарелке, глаза посверкивают. Посматривает то в одну сторону, то в другую – откуда ожидать подвоха. Едва тарелки убраны, начинается празднество. Двор всерьез увлечен танцами. Даже в кругу танцующих, даже флиртуя со старыми друзьями, я все гляжу на небольшую дверь у камина. Вскоре после полуночи мои старания были вознаграждены, дверь отворилась, в залу проскользнул Уильям, мой муж, принялся отыскивать меня взглядом. Свечи почти догорели, в густой толпе танцующих его никто не заметил. Я извинилась, прервала танец, подошла к нему, он утащил меня в альков, за занавеску. – Любовь моя, – обнял меня крепко. – Кажется, вечность прошла. – Я тоже ужасно соскучилась. А как малышка? Устроились? – Когда я уходил, они с кормилицей сладко спали. Я их удобно устроил, и нам найдется спаленка, если удастся вытащить тебя отсюда. – У меня предложение получше, – весело перебила его я. – Король мне обрадовался, спросил о тебе. Ты приглашен завтра ко двору. Мы сможем быть здесь вместе. Он разрешил этим летом отвезти малышку Анну в Гевер. – Его Анна об этом попросила? Я отрицательно качнула головой. – Оказывается, Анну одну надо благодарить за ссылку. Она бы мне в жизни не позволила повидаться с детьми, если бы я не попросила короля напрямую. Он тихонько присвистнул. – Не забудь хорошенько поблагодарить добрую сестричку. – Что толку жаловаться – природу не переделаешь. – А как она? – Ужасно, – тихо‑тихо шепчу я. – Больна и грустна.
Date: 2015-09-17; view: 246; Нарушение авторских прав |