О двух великих грешниках

Господу Богу помолимся,

Древнюю быль возвестим,

Мне в Соловках ее сказывал

Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,

Был Кудеяр-атаман,

Много разбойники пролили

Крови честных христиан,

Много богатства награбили,

Жили в дремучем лесу,

Вождь Кудеяр из-под Киева

Вывез девицу-красу.

Днем с полюбовницей тешился,

Ночью набеги творил,

Вдруг у разбойника лютого

Совесть Господь пробудил.

Сон отлетел; опротивели

Пьянство, убийство, грабеж,

Тени убитых являются,

Целая рать – не сочтешь!

Долго боролся, противился

Господу зверь-человек,

Голову снес полюбовнице

И есаула засек.

Совесть злодея осилила,

Шайку свою распустил,

Роздал на церкви имущество,

Нож под ракитой зарыл.

И прегрешенья отмаливать

К гробу Господню идет,

Странствует, молится, кается,

Легче ему не стает.

Старцем, в одежде монашеской,

Грешник вернулся домой,

Жил под навесом старейшего

Дуба, в трущобе лесной.

Денно и нощно Всевышнего

Молит: грехи отпусти!

Тело предай истязанию,

Дай только душу спасти!

Сжалился Бог и к спасению

Схимнику путь указал:

Старцу в молитвенном бдении

Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла

Выбрал ты дуб вековой,

Тем же ножом, что разбойничал,

Срежь его, той же рукой!

Будет работа великая,

Будет награда эа труд,

Только что рухнется дерево —

Цепи греха упадут».

Смерил отшельник страшилище:

Дуб – три обхвата кругом!

Стал на работу с молитвою,

Режет булатным ножом,

Режет упругое дерево,

Господу славу поет,

Годы идут – подвигается

Медленно дело вперед.

Что с великаном поделает

Хилый, больной человек?

Нужны тут силы железные,

Нужен не старческий век!

В сердце сомнение крадется,

Режет и слышит слова:

«Эй, старина, что ты делаешь?»

Перекрестился сперва,

Глянул – и пана Глуховского

Видит на борзом коне,

Пана богатого, знатного,

Первого в той стороне.

Много жестокого, страшного

Старец о пане слыхал

И в поучение грешнику

Тайну свою рассказал.

Пан усмехнулся: «Спасения

Я уж не чаю давно,

В мире я чту только женщину,

Золото, честь и вино.

Жить надо, старче, по-моему:

Сколько холопов гублю,

Мучу, пытаю и вешаю,

А поглядел бы, как сплю!»

Чудо с отшельником сталося:

Бешеный гнев ощутил,

Бросился к пану Глуховскому,

Нож ему в сердце вонзил!

Только что пан окровавленный

Пал головой на седло,

Рухнуло древо громадное,

Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося

С инока бремя грехов!..

Слава Творцу вездесущему

Днесь и во веки веков.

Иона кончил; крестится;

Народ молчит. Вдруг прасола

Сердитым криком прорвало:

– Эй вы, тетери сонные!

Па-ром, живей, па-ром!

«Парома не докличешься

До солнца! перевозчики

И днем-то трусу празднуют [102],

Паром у них худой,

Пожди! Про Кудеяра-то…»

– Паром! пар-ром! пар-ром! —

Ушел, с телегой возится,

Корова к ней привязана —

Он пнул ее ногой;

В ней курочки курлыкают,

Сказал им: – Дуры! цыц! —

Теленок в ней мотается —

Досталось и теленочку

По звездочке на лбу.

Нажег коня саврасого

Кнутом – и к Волге двинулся.

Плыл месяц над дорогою.

Такая тень потешная

Бежала рядом с прасолом

По лунной полосе!

«Отдумал, стало, драться-то?

А спорить – видит – не о чем, —

Заметил Влас. – Ой, Господи!

Велик дворянский грех!»

– Велик, а все не быть ему

Против греха крестьянского, —

Опять Игнатий Прохоров

Не вытерпел – сказал.

Клим плюнул: «Эк, приспичило!

Кто с чем, а нашей галочке

Родные галченяточки

Всего милей… Ну, сказывай,

Что за великий грех?»