Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Тема 13. Является ли научная рациональность синонимом методологии науки.
Европейская цивилизация — рациональная цивилизация. Различные модели рациональности. — Неклассический и постнеклассический образ рациональности. — Безбрежность «новой» рациональности. — «Открытая» и «закрытая» рациональность. — Чем ограничена рациональность?— Рациональность е структуре сознания. — Функции рациональности. За европейской цивилизацией изначально закрепилось значение рациональной цивилизации. Ей присущ дух разумного и рассудочного подхода к действительности, практическо-прагматического нахождения способов решения проблем. Разум, рассудок, логос (понятый и как слово, и как закономерность) — вот видимые невооруженным глазом составляющие рациональности. Но разум может оказаться «не чистым» (в отличие от «чистого» разума). Рассудок может подсказывать то, что не будет рациональным по большому счету, а логос-слово вдруг станет воспевать Бога, чувства и любовь. И куда же улетучится, испарится рациональность? Где она? Есть чувства, Бог, любовь, а рациональности как и не бывало. Рациональность оказывается запредельным, трансцендентным понятием. И если в мире есть зло, то насколько рационален божественный проект создания лучшего из миров? Получается, что рациональность легче опровергнуть, нежели обосновать, и вера в имманентную миру рациональность обладает всеми достоинствами и недостатками собственно веры. «Верую, ибо абсурдно»... Ведь не случайно русский философ Иван Одоевский утверждал, что хотя рационализм нас подвел к вратам Истины, но не ему будет суждено их открыть. Но если пропустить все шаги, связанные с поиском самодостаточного обоснования рациональности, и начать (что весьма распространено) с элементарного представления о ней, тогда с рациональностью в первую очередь следует связать образ мыслей и действий, обладающий априорной (и откуда только такой берется?) разумностью, целесообразностью, ясностью, отчетливостью. Рационалист хочет видеть мир законосообразным, и он представляется таковым. А когда по прикидкам современной науки оказывается, что пасущаяся на лугу корова — это в первую очередь бешедая пляска электронов, обладающих парадоксальными эффектами взаимодействий на микроуровне, и лишь потом корова, в каких же судорогах бьется рациональность обывателя! Таким образом, рациональность — это Острейшая проблема менталитета и мировосприятия, не теряющая свою остроту тема для многочисленных споров и дискуссий. Современные ученые, размышляя о специфике развития науки, подчеркивают, что она прежде всего отличается своей рациональностью, представляет собой развертывание рационального способа освоения мира. Можно встретить и более громкие суждения типа: наука шаг за шагом создает когнитивно-методологическую систему рациональности. При этом объем понятия рациональности, оставаясь не вполне выясненным, заставляет задавать очередной вопрос: а как это следует понимать? В поисках ответа достаточно эффективными оказывались определения, которые претендовали на раскрытие сложных научных проблем с точки зрения здравого смысла. С этих позиций рациональность — это прежде всего определенный способ вписывания человека в мир. Человек может соотноситься с миром посредством любви к природе, к Богу, к жизни. Рациональность — это такое вписывание в мир, которое опосредовано предварительной работой в мыслительном, идеальном плане и связано с пользой, надежностью, целесообразностью и общезначимостью. Следовательно, если вы рационалист, то вы предваряете все свои действия их апробацией в мыслительном, идеальном плане. Вы сначала трансформируете реальную ситуацию в идеальный объект, производите различного рода эксперименты и прикидки и лишь затем, получив удовлетворительную схему деятельности, действуете. Однако это в идеале. Вряд ли самый жесткий рационалист насилует себя такой непосильной мыслительной работой. Едва ли он всегда выступает как честный аналитик, препарирующий ситуацию до мельчайших ее деталей. И как быть с тем, что рационалист должен владеть всем необходимым арсеналом такой мыслительной препарации, грамотно и осознанно им пользоваться. Он должен уметь быть рационалистом. Бесспорно, что рациональность предстает как наиболее адекватное средство проникновения на теоретический уровень исследования, где за шелухой явлений, видимости и кажимости исследователь пытается распознать сущность, основу, причину и закономерность данного феномена. Рациональность — это своеобразный код проникновения в теоретический мир, где мышление находит идентичные способы распознавания скрытых связей и взаимодействий. Но как провести грань, как отличить уровень научной работы с теоретическими идеальными объектами от неудержимого фантазирования и разгулявшегося воображения. Последние вряд ли могут быть отнесены по ведомству рациональных. Интуиция, воображение, фантазия всегда считались внерациональными способами постижения мира. Получается, что рациональным может быть не любое мысленное конструирование идеальных объектов, не любое создание идеальных миров, но лишь то, которые отвечает каким-то параметрам, критериям, требованиям. Из тезиса И. Канта о том, что законы чистого разума имеют абсолютную общезначимость, следует, что всякое вообразимое существо, пусть это будет даже ангел, если оно претендует на рациональность, должно подчиняться одним и тем же законам мышления. Тогда рациональность, как и утверждают словари и справочники, означает способность мыслить и действовать на основе разумных норм, а в широком смысле — соответствие деятельности разумным правилам. Красивое утверждение, что клавиатура, организованная категориями и формами интуиции, способна к созданию не одного-единственного мотива, а многочисленных мелодий и разнообразных вариаций, совершенно справедливо. Но оно образно свидетельствует о многочисленных трансформациях рациональности (будет много мелодий разных стилей) даже в рамках ее понимания как абсолютной общезначимости. И в этом случае исходная и удобная модель понимания рациональности как общезначимости оказывается всего лишь рабочей гипотезой. Различные модели рациональности. Современные методологи, фиксируя различные типы рациональности: закрытую, открытую, универсальную, специальную, мягкую, сверхрациональность и пр., а также особенности социальной и коммуникативной, институциональной рациональности1, склонились к принятию полисемантизма, многозначности понятия «рациональность». Ее смысл может быть сведен: 1) к сферам природной упорядоченности, отраженной в разуме; 2) способам концептуально-дискурсивного понимания мира; 3) совокупности норм и методов научного исследования и деятельности. Именно последнее, как очевидно, и приводит к возможности отождествления рациональности и методологии науки. И здесь рассуждения достаточно просты. По мнению Н. Моисеева, «реальность (точнее — восприятие человеком окружающего, которое его сознание воспринимает как данность) порождала рациональные схемы. Они, в свою очередь, рождали методы, формировали методологию. Последняя становилась инструментом, позволявшим рисовать картину мира — Вселенной (универсум) — рациональным образом»2. В. Швырев в статье «Рациональность в современной культуре» фиксирует «концептуальный кризис в интерпретации понятия «рациональность», который обнаруживается в современных дискуссиях по этой проблеме и связан с конкретной исторической формой рациональности, а именно с тем классическим представлением о рациональности, которое восходит к эпохе Нового времени и Просвещения. Современный кризис рациональности — это, конечно, кризис классического представления о рациональности», — отмечает автор^. Он обусловлен потерей ясных и четких идейнд-кониептуальных ориентиров, которыми характеризовалось классическое сознание вообще. Сквозь призму классической рациональности мир представал как законосообразный, структурно-организованный, упорядоченный, саморазвивающийся. В современной философий науки научная рациональность рассматривается как высший и наиболее аутентичный требованиям законосообразности тип сознания и мышления, образец для всех сфер духовной культуры. Рациональность отождествляется с целесообразностью. Рациональный способ вписывания человека в мир опосредован работой в идеальном плане. Рациональность ответственна за специальные процедуры трансформации реальных объектов в идеальные, существующие только в мысли. Говоря об открытии рациональности, имеют в виду способность мышления работать с идеальными объектами, способность слова отражать мир разумно-понятийно. В этом смысле открытие рациональности приписывают античности. Но если деятельность по конструированию идеальных объектов может уходить в бескрайние полеты фантазии, то научная рациональность, т.е. мысленное конструирование идеальных объектов, которое признает наука, ограничивает данную свободу мысли. Ей нужны знания, пригодные для практического использования, а следовательно, она признает лишь те идеальные объекты и процедуры, которые непосредственно или опосредованно, актуально либо потенциально сопряжены с практической значимостью для жизнедеятельности людей. С одной стороны, научную рациональность связывают с историей развития науки и естествознания, с совершенствованием систем познания и с методологией. В этом отождествлении рациональность словно «покрывается» логико-методологическими стандартами. С другой стороны, рациональность оказывается синонимичной разумности, истинности. И здесь на первый план выдвигаются проблемы выяснения критериев, оснований и обоснований истинного знания, совершенствования языка познания. По мнению Б.С. Грязнова, рациональная система научного знания должна быть, во-первых, гомогенной, во-вторых, замкнутой и, наконец, в-третьих, представлять собой причинно-следственную структуру4. Рациональность также понимается как присущее субъекту универсальное средство организации деятельности. По М. Веберу, рациональность — это точный расчет адекватных средств для данной цели. По Л. Витгенштейну — наилучшая адаптированнрсть к обстоятельствам. По Ст. Тулми-ну — логическая обоснованность правил деятельности5. Канадский философ У. Дрей рациональным называет всякое объяснение, которое стремится установить связь между убеждениями, мотивами и поступками человека6. А. Никифоров обращает внимание на то, что рациональность можно рассматривать трояко: как соответствие «законам разума», как «целесообразность» и как цель науки7. В первом случае ядром понятия рациональности станут законы логики. Когда методологи размышляют о рациональности, то они имеют в виду прежде всего научную или логико-методологическую рациональность. Но когда рациональность сводится к совокупности правил, то исторический науковедческий анализ начинает нашептывать о тех многочисленных коллизиях, когда то или иное методологическое правило нарушалось, а учёный при этом имел реальные научные приращения. Таким образом, единого универсального понимания рациональности отыскать невозможно. Эту идею подчеркивают методологи, отмечая, что существуют различные модели рациональности, а следовательно, различные модели методологии: 1) индуктивистская (Карнап,Хессе); 2) дедуктивистская (Гемпель, Поппер); 3) эволюционистская; 4) сетчатая (Лаудан); 5) реалистическая (Ньютон-Смит). Можно добавить также и парадигмальную модель, и модель, основанную на принятии принципа критического рационализма, и модель, упирающуюся, как в свое ядро, в научно-исследовательскую программу, и модель тематического анализа науки. Все названные модели предполагают, что те или иные их представители осуществляют рациональную реконструкцию реальной истории науки, подгоняя ее под уже принятый алгоритм, и получают тем самым единую линию развития науки. Подобную ситуацию Лакатос иллюстрирует следующем образом: «Так, внутренняя история для'индуктивизма состоит в признанных открытий несомненных фактов и-так называемых индуктивных обобщений. Внутренняя история для конвенциализма складывается из фактуальных открытий создания классифицирующих систем и их замены более простыми системами. Внутренняя история для фальсификационизма характеризуется обилием смелых предположений, теоретических улучшений, имеющих всегда большее содержание, чем их предшественники, и прежде всего — наличием триумфальных негативных решающих экспериментов. И наконец, методология исследовательских программ говорит о длительном теоретическом и эмпирическом соперничестве главных исследовательских программ, прогрессивных и регрессивных сдвигах проблем и постепенно выявляющейся победе одной программы над другой»8. Если признать, что наука развивается сразу несколькими способами и одна модель накладывается на другую, а не становится за ней в очередь и тем более не вытесняет свою соперницу, тогда мы либо вновь упремся в тупиковый вопрос: как возможно развитие науки, либо, махнув рукой, согласимся с выводом П. Фейерабенда — «Anything goes»! («Допустимо все!»). Как видим, связь научной рациональности и реальной истории развития науки не так уж и проста. В истоках эвристичности, столь необходимой для открытия нового, рационального меньше, чем внерациональ-ного, нерационального и иррационального. Рационализм так и не нашел адекватного объяснения акту творчества. Глубинные слои человеческого Я не чувствуют себя подчиненными разуму, в их клокочущей стихии бессознательного слиты и чувства, и инстинкты, и эмоции. Неклассический и постнсклассический образ научной рациональности. Неклассическая научная рациональность «берется» учитывать соотношение природы объекта со средствами и методами исследования. Уже не исключение всех помех со стороны сопутствующих факторов и средств познания, а уточнение их роли и влияния становится важным условием в деле достижения истины. Всем формам рационального сознания присущ пафос максимального внимания к реальности. Если с точки зрения классической картины мира предметность рациональности— это прежде всего предметность объекта, данного субъекту в виде завершенной, ставшей действительности, то предметность неклассической рациональности — пластическое, динамическое отношение человека к реальности, в которой имеет место его активность. В первом случае мы имеем предметность Бытия, во втором — Становления. Пост неклассический образ рациональности показывает, что понятие рациональности шире понятия рациональности науки, так как включает в себя не только логико-методологические стандарты, но еще и анализ целерациональных действий и поведения человека. В самой философии науки возникшая идея плюрализма растворяет рациональность в технологиях частных парадигм. И, как выразилась П. Гай-денко, на месте одного разума возникло много типов рациональности9. По мнению В. Поруса, постнеклассический этап развития рациональности характеризуется соотнесенностью знания не только со средствами познания, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности10. Новый постнеклассический тип рациональности включает в себя новые ориентации: нелинейность, необратимость, неравновесность, хао-сомность и другие свойства реальности, которые до сих пор неуверенно признавались в качестве равноправных членов концептуального анализа. Эти методологические ориентации могут быть названы и новыми императивами века. Безбрежность новой рациональности. Отказ от монологизма и признание множества конкурирующих подходов, подтверждающих полифундаментализм, инверсионность, принципиальную открытость систем, ветвящуюся графику их описания, сопровождается опровержением принципов редукционизма, элементаризма, линейности. Все это делает современную научную рациональность безбрежной и ветвящейся, как крона мощного дерева. В новый, расширенный объем понятия «рациональность» включена интуиция, неопределенность, эвристика и другие, нетрадиционные для классического рационализма, прагматические характеристики, например польза, удобство, эффективность. В новой рациональности расширяется объектная сфера за счет включений в нее систем типа: «искусственный интеллект», «виртуальная реальность», «киборг отношений», которые сами являются порождениями научно-технического прогресса. Такое радикальное расширение объектной сферы, на взгляд В. Поруса, идет параллельно с его радикальным «очеловечиванием». И человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как систе-мообразующий принцип. Это говорит о том, что мышление человека с его целями, ценностными орйентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта. Поэтому пост-неклассическое понимание рациональности подразумевает единство субъективности и объективности. Сюда же проникает и социокультурное содержание. Категории субъекта и объекта образуют систему, элементы которой приобретают смысл только во взаимной зависимости друг от друга и от системы в целом. В этой системе можно увидеть и провозглашаемый еще с древности идеал духовного единства человека и мира. «При неклассическом понимании предмета рациональности (как осознания специфики пребывания субъекта в открытых проблемных ситуациях, как необходимости саморазвития субъекта во взаимодействии с внешним миром и иными сознаниями)... свобода оказывается осознанной необходимостью, но не необходимостью объектной детерминации, а необходимостью творческого акта раскрытия новых горизонтов мироотно- шения, прорыва в новые слои Бытия», — подчеркивает исследователь данной проблемы В. Швырев". В прежней парадигме прогноз внутреннего и внешнего состава события основывался на допущении о «замкнутых» системах. Обстоятельства, фиксирующие принципиально «незамкнутые» ситуации, в которых подсчет альтернатив затруднен в силу их бесконечного множества, из виду упускались. Этот широко распространенный прием логической рационализации, направленный на погашение неопределенности, вступал в конфликт с реалиями бытия. Мир состоит из совершенно открытых, незамкнутых систем! В любом из событий имеется совокупность более мелких его компонентов, часть которых готовит одни результаты, а другая предполагает иные. В «незамкнутых» системах невозможен линейный пересчет всех составляющих целостного события, которые дробятся, изменяются и порождаются в самом процессе взаимодействий. Это служит основанием для появления побочных продуктов, неожиданных, непредсказуемых эффектов. Расхождение целей и результатов — довольно частый, повсеместно встречающийся процесс. Конечный результат гетерономен, в нем сопрягаются по меньшей мере три напластования: содержание первоначально поставленной цели, побочный продукт взаимодействий и непреднамеренные последствия целесообразной деятельности. Они свидетельствуют о многомерных проявлениях природной и социальной стохастики. Признание мнргофакторной детерминации, нелинейной тактики соотнесения альтернатив — визитка новой, сугубо рациональной стратегии научного поиска. Современный ученый должен быть готов к фиксации и анализу результатов, рожденных вне и помимо его сознательного целеполагания, в том числе и к тому, что последние могут оказаться гораздо богаче, чем исходная цель. Незапланированное целеполаганием, непреднамеренным образом вторгшееся в результат бытие раскрывает мир незаинтересовано универсально. Вычлененный в качестве предмета изучения фрагмент бытия на самом деле не является изолированной абстракцией. Сетью взаимодействий, токами разнонаправленных тенденций и сил он связан с бесконечной динамикой мира. Главные и побочные, центральные и периферийные, магистральные и тупиковые направления развития, имея свои ниши, сосуществуют в постоянном неравновесном взаимодействии. Возможны ситуации, когда развивающееся явление не несет в себе в готовом виде формы будущих состояний, а получает их извне как побочный продукт взаимодействий, происходящих за рамками самого явления или по крайней мере на периферии данных рамок. И если ранее наука могла позволить себе отсекать подобные боковые ветви, казавшиеся несущественными, то сейчас это непозволительная роскошь. Оказывается, вообще непросто определить, что значит «не важно» или «неинтересно» в науке, а следовательно, весьма трудно очертить грань рационального и уж совсем невозможно существовать в условиях «строгой рациональности». Возникая на периферии связей и отношений, на фоне перекрещивания многообразных цепей причинения в сети всеобщего взаимодействия (в том числе и под влиянием факторов, которые не- значительным образом проявили себя в прошлом), побочные случайные продукты и события могут выступить в качестве источника новообразования и быть даже более существенными, чем первоначально поставленная цель. Они свидетельствуют о неистребимом стремлении бытия к осуществлению всех своих потенций. Здесь происходит своеобразное уравнивание Возможностей, когда все, что имеет место быть, заявляет о себе и требует признанного существования. Новые реалии убеждают в произошедшем изменении парадигмы философии науки, задают новый способ видения универсума и входят весомыми составляющими в современную постнеклассическую картину мира. «Открытая» и «закрытая» рациональность. В рассуждениях о рациональности всегда содержались предположения о различиях в ее степени. Одно суждение или действие оказывается рациональным в большей степени, другое в меньшей. Указание же на степень всегда предполагало соответствие реального и должного — того, как что-то делается или мыслится, тому, как это должно делаться или мыслиться. Однако при таком подходе мы оказывались в порочном кругу тавтологии. Мыслящий разум руководит тем, что мыслится и делается, и он же задает нормы, стандарты и правила того, как должно мыслиться и делаться. Так почему же нечто более рационально, а нечто менее? От чего это зависит? Получается, что, если бы рациональность зависела только от разума, а разум бы правил миром, она не сталкивалась бы со своим иным, что ею не является. Отсюда возникает необходимость вывести рациональность за пределы разума и связать с чем-то внешним (например, с извечной закономерностью и упорядоченностью природы), объявив рациональным все то, что отвечает идеям упорядоченности и закономерности. Но когда заявят о себе статистические закономерности, которые выпустят на широкую арену современной науки вероятность, случайность и хаос как апериодическое, лишенное регулярности движение и развитие, тогда рациональности как упорядоченности вновь придется сбрасывать свой классический покров. Рациональности также приписывается некая изначальная активность, понимаемая так, что действительное мышление во многом способно инициировать ту или иную деятельность, представить ее как необходимую, нужную для преобразований. Однако рационализм обвиняют и в бессилии, имея в виду воцарение в современном обществе абсурда, инстинктов насилия и агрессии, создание новых, противных разуму видов оружия. Жажда власти и жажда потребительства оказывается сильнее разума. Ключевой идеей структурности рациональности является замечание о том, что усиление рациональности означает ее максимальное приближение к классическому идеалу и эталону рационального, понимаемого как торжество разума. Остается только выяснить, насколько универсален рационализм и нет ли у него более сильного конкурента-партнера. На помощь вновь придется призвать вспомогательные разъяснения. Первое из них резонно указывает на «открытый» и «закрытый» типы рациональности. Достаточно эвристичная идея открытой рациональности отражает очевидный факт постоянного совершенствования аппарата анализа, спосо- бов объяснения и обоснования, сам процесс бесконечного поиска истины. Но наиболее часто и наглядно идея рациональности как рефлексивного контроля и объективирующего моделирования реализуется в режиме «закрытой рациональности» на основе заданных целеориентиров. Поэтому нередко рациональность сводят к успешной целесообразной или целенаправленной деятельности. Исследователи критически относятся к типу «закрытой» рациональности. Именно абсолютизация и догматизация оснований, функционирующих в режиме «закрытой» рациональности частных парадигм, как уже отмечалось выше, лишают в современном сознании идею рациональности ее духовного измерения, ценностно-мировоззренческой перспективы, связанной с установкой на гармонизацию отношений человека и мира. Однако то, что представляется рациональным в «закрытой» рациональности, перестает быть таковым в контексте «открытой». Например, решение производственных проблем не всегда рационально в контексте экологических. Или, как подчеркивает А. Никифоров, деятельность, иррациональная с позиции науки, может быть вполне рациональной с других точек зрения, к примеру, с точки зрения получения ученой степени. Вообще говоря, для науки всякая деятельность', не направленная на получение истины, будет нерациональной1'. Кроме того, «открытая» рациональность не может быть обеспечена той степенью технологического методологиз-ма, который возможен в ситуациях «закрытой» рациональности. Чем ограничена рациональность? Конечно же, рациональность и рационализация ограничены «непрозначностью бытия», не дающего возможности реализовать идеальные планы деятельности, вырабатываемые рациональным сознанием. Это можно считать онтологическим ограничением рациональности. Рациональность ограничена также и реальной конечностью конкретно-исторического субъекта познания, теми формами познавательной деятельности, которые сложились и имеются в его распоряжении. Таково гносеологическое основание ограниченности рациональности. Рациональность ограничена наличием в человеческой природе таких стихий, как чувства, эмоции, духовность, — это антропософское ограничение рациональности. Она ограничена также присутствием в человеке фактора телесных и физиологических потребностей — биологическое ограничение рациональности. Исследователи отмечают, что не нужно сбрасывать со счета то, что рациональность может быть ограничена агрессивностью аутестического самоутверждения. Замечание вполне резонное, если мы рассматриваем рациональность не как очищенный от всех налетов субъективности искусственный препарат, а в контексте новой парадигмы мышления, в которой субъект есть одновременно и наблюдатель и активатор в одном лице. В силу сказанного можно смело присоединиться к выводам типа: «Современное «зрелое» рациональное сознание должно включать в себя моменты метарациональности, фиксирующей пределы рационализации как самого сознания, так и действительности...»'-'. Сами критерии отличения рационального от нерационального сегодня, в век признания энергоинформационных взаимодействий, допускают не столько принятие жестких норм и стандартов, сколько наличие специфической установки и типа ментальной деятельности. Когда рациональность связывают с сознательным управлением собственным поведением, то в этом случае речь идет о широком понимании рациональности в контексте человеческой деятельности и коммуникативных процессов. Оно предусматривает два обязательных условия: рефлексивный самоконтроль и учет требований рациональности. Реалии дня сегодняшнего заставляют признать, что рациональность не есть следование одной и только одной норме. Во-первых, рациональность предполагает альтернативное поведение, возможность выбора различных способов действия. Во-вторых, рациональность как опорный момент осознанного поиска позиции, адекватной действительности, не осуществляется в чистом виде, она охватывает лишь какие-то стороны человеческого мироотношения, переплетаясь с внерациональными его формами. В-третьих,,в современных условиях с новой силой заявляет о себе иррационализм (от лат. irrationalis — неразумный), который указанием на значимость интуиции, инстинкта, веры, чувств, природных задатков пытается лишить рациональность при-' оритетных позиций, дискредитировать рационалистическую шкалу оценок. Рациональность в структуре сознания. В контексте классической философии рациональность понимают как высшую способность сознания, а рациональное мышление, связанное с понятийным и логическим аппаратом, возводится на вершину всех структурных характеристик сознания. В этом случае рациональность оказывается в ином понятийном гнезде и соседствует с сознанием, познанием, знанием, претендуя на то, чтобы считаться их атрибутом — всеобщим и неотъемлемым качеством. Проблема рациональности структуры сознания встала в последнее время в связи с интенсивным проникновением системно-структурного метода в различные области знания. И хотя в XX в. модно определять сознание как нечто «непосредственно схватывающее», понимающее, «знающее самое себя и свою основу», тот же XX в. распространил системно-структурный анализ на языкознание, культурологию, этнографию, социологию. Захватил он и такую сложную исследовательскую область, как человеческое сознание, предельно его рационализировав. Как известно, любая структура предполагает наличие элементов, их взаимодействия, соподчинение и иерархию. Структура (от лат. — строение, расположение, порядок) выражает совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе при различных внешних и внутренних изменениях. Применение системно-структурного метода к анализу сознания для выявления подлинного статуса рациональности и изучения его структуры вовсе не означает, что сознание трактуется как устройство, состоящее из «кирпичей и цемента». Эмпирически сознание предстает как непрерывно меняющаяся совокупность чувственных и умственных образов. Однако сознание — это особого рода динамическая целостность, где в постоянном потоке проносящихся психических впечатлений, ментальных образов, мыслей, идей и интересов адсорбируется и сохраняется нечто устойчивое и инвариантное, что позволяет говорить об общем строе сознания как личности, так и группы, этноса, поколения, общества. Признаками сознания считается разумная мотивированность, предвидение личных и социальных последствий действий, способность к самоконтролю; все эти признаки с равным успехом могут быть отнесены и к рациональности. Однако сознание характеризуется еще и интенциональностью (направленностью на предмет), обращенностью к рефлексии и самонаблюдению, эмпатией, связанной с мгновенным принятием того или иного феномена, концентрацией и различными уровнями ясности. Сознание может быть как максимально концентрированным, так и резко рассеянным. Можно говорить о ясном, темном и сумеречном сознании. Когда исследователи14 приступают к изучению структуры сознания, они всегда сталкиваются с парадоксальной ситуацией. Сознание как чувственно-сверхчувственный объект отчетливо обнаруживает себя, но тем не менее ускользает от непосредственного анализа. С одной стороны, сознание не мыслимо вне своего материального субстрата — головного мозга — и материи, отражение которой является содержанием сознания. С другой стороны, сознание не сводимо ни к самому субстрату — головному мозгу, ни к материи. Даже самый искусный анатом, проследив нерв до мозжечка, не может приблизиться к первоначалу, дающему чувства и мысль. Существует как минимум два подхода, объясняющие природу сознания. Первый связан с именем французского философа-рационалиста Рене Декарта, который предлагал понимать сознание как замкнутый внутренний мир человека, который содержит в себе ощущения, восприятия, память, эмоции, волю, мысли, суждения, язык, а также образы вещей. Названные элементы составляют структуру сознания. Главной формой деятельности сознания признается логический строй мышления. Декартово «cogito ergo sum» (я мыслю, следовательно, существую) подчиняет сознанию все проявления человека вплоть до его существования. Опираясь на этот подход, наука предлагает поход «внутрь» сознания, т.е. исследование механизмов мозга. Однако нейрофизиологи сомневаются в возможностях получения полной информации о сознании на основе изучения структур и деятельности мозга. Возникает огромное количество проблем, связанных с общественной природой сознания, его конкретно-историческим и творческим характером. Второй подход, согласно которому сущность сознания следует искать не в нем самом, а во внешнем мире, в общественной практике, развит царксовой традицией. В нем предполагается, что образы сознания рождаются в процессе деятельности, в результате воздействия на человека окружающей реальности. Мышление и сознание тем совершеннее, чем шире круг вещей, с которыми человек вступает в контакт, чем активнее сам субъект. Выводы данного подхода: «бытие определяет сознание», «сознание — субъективный образ объективного мира», «сознание — отражение бытия», «сознание — коллективно полученное знание» — подтверждают зависимость сознания от внешнего бытия, общественную природу сознания. С этих позиций сознание предстает не как личностное и индивидуальное свойство, не как загадка и тайна, а как универсальная и формируемая характеристика всего человеческого рода. Феномен сознания интерпретируется как рационально постижимый и рационально детерминированный. Ибо по способу своего бытия сознание есть свойство мозга, нервные процессы головного мозга служат материальными носителями сознания. По содержанию сознание представляет собой отражение объективной реальности, информацию о внешнем мире и о себе, предварительное мысленное построение действий и предвидение их результатов. По способу своего возникновения сознание является продуктом развития биологической и социальной форм движения материи; общественно-предметная деятельность человека есть условие исторического становления сознания. По функциональному назначению сознание — фактор управления поведением и деятельностью человека, обобщенное, оценочно-целенаправленное отражение и конструктивно-творческое преобразование действительности, условие становления форм логического мышления. Перспективы философско-научного проникновения в суть феномена сознания помимо объединения двух имеющихся подходов (проекции к сфере материальной объективации и к субстрату головного мозга) требуют учета энерго-информационных взаимодействий и потенциала расширенного сознания. Наличный массив философской литературы в большинстве своем фиксирует в качестве проблемного поля изучения структуры сознания диалектическое,напряжение между «Я» и «не-Я». В качестве последнего («не-Я») выступает бытие, внешняя действительность объективной реальности, собственное тело, собственное «Я», другое «Я» — «Ты». Обычно принято начинать характеристику структуры сознания со стороны «Я». В качестве основных элементов сознания выделяют: ощущение, восприятие, представление, память, эмоции, волю, рациональное мышление. Но ни один названный компонент не может быть значим сам по себе. Он приобретает роль необходимого структурного элемента сознания лишь в реально функционирующем сознании. Ощущения, оторванные от последующих форм сознания, теряют свой познавательный смысл. Изоляция ощущений от мышления, воли от чувств неправомерна. Уже Гегель считал несправедливым утверждение, что ум и воля совершенно независимы друг от друга и что ум может действовать, не желая, а воля может обходиться без ума. Сознание — это такая динамичная система, где всякий психический акт соотнесен и взаимосвязан как с другими актами, так и с внешним, внеположенным бытием. Анализ структуры сознания принято начинать с характеристики ощущения как наиболее элементарного, далее неразложимого и не имеющего структуры познавательного явления. «Самым первым и самым первоначальным является ощущение, а в нем неизбежно качество». Ощущение — это тот мостик, который связывает человека и окружающую его действительность. Доступ и последующая обработка информации определяется пороговым уровнем ощущений. «Иначе чем через ощущение, мы ни о каких формах вещества, ни о каких формах движения ничего узнать не можем» (Ленин). Ощущение есть отражение отдельных свойств предметов объективного мира во время их непосредственного воздействия на органы чувств. Информационно-пропускная способность органов чувств человека распределена так: самый большой объем информации связан со зрением, затем идет осязание, слух, вкус, обоняние. Целостный образ, отражающий непосредственное воздействие на органы чувств единичных предметов, называется восприятием. Восприятие — это структурный образ, состоящий из комплекса ощущений. В понимании природы восприятия большое место отводится двигательным процессам, подстраивающим работу перцептивной системы к характеристикам объекта. Имеется в виду движение руки, ощупывающей предмет, движение глаз, прослеживающих видимый контур, напряжение мышц гортани, воспроизводящей слышимый звук. Другой характеристикой восприятия является интенция — направленность на какую-либо ситуацию, что обеспечивает возможность субъективных трансформаций образа с целью приведения его к виду, годному для принятия решений. Когда процесс непосредственного воздействия на органы чувств прекращается, образ предмета не исчезает бесследно, он хранится в памяти— структурном компоненте сознания, связанном с механизмами запечатления, сохранения, воспроизведения и переработки поступающей в мозг информации. При отсутствии или потере памяти ни о какой рациональной ориентации не может быть и речи. Различают многие виды памяти: моторную, эмоциональную, образную, словеснологическую, а также долговременную и кратковременную. Многие наблюдения говорят об отсутствии жесткой связи между повторением и долговременной памятью. Последняя во многом зависит от мотивационной сферы человека. В результате сохранения памятью внешних воздействий возникают представления, т.е. образы тех предметов, которые когда-то воздействовали на органы чувств человека, а потом восстановились по сохранившимся в мозгу следам при отсутствии этих предметов, а также образы, созданные усилиями продуктивного воображения. Представления существуют в двух формах: в виде воспоминаний и в образах воображения. Если восприятия относят только к настоящему, то представления — и к прошлому, и к будущему. Представления отличаются от восприятия меньшей степенью ясности и отчетливости. Высшей формой сознания является мышление, своеобразный вожатый по лабиринту бытия. Мышление связано с целенаправленным, обобщенным и опосредованным отражением человеком действительности. Мышление — это организованный поисковый процесс. Он отличается от хаотической игры ассоциаций и предполагает движение по логике предмета. На вопрос: «Можно ли жить без мышления?» — Локк отвечал положительно, утверждая, что есть люди, которые большую часть жизни проводят без мышления. Раскрытие рациональной мыслью глубинных, сущностных связей неизбежно выводит за пределы чувственной достоверности, поэтому при характеристике деятельности мышления прибегают к его понятийной форме. Мышление может быть рефлектирующим и нерефлектирующим. Рефлексия (от лат. — «обращение назад»), рефлектировать — зна- чит устремлять свои помыслы на понимание самого себя и на то, как другие знают и понимают. Можно сказать, что рефлексирующий стремится достичь логического содержания, обладающего статусом всеобщности и необходимости. Рефлексия появляется тогда, когда субъект пытается развернуть любую мысль в форме понятия, т.е. освоить ее категориально. Открытие функциональной асимметрии мозга показало, что информационные процессы в двух полушариях головного мозга протекают по-разному. На первых порах разница между функциями полушарий упрощенно трактовалась как соответствующая двум типам мышления: «лево-полушарного», ответственного за логику, и «правополушарного» — за художественную образность. В настоящее время очевидно, что разница состоит в другом. И левое, и правое полушарие способны воспринимать и перерабатывать информацию, представленную как в словесно-знаковой, так и в образной форме. Основное различие сводится к тому, что левопо-лушарное мышление так организует любой материал, что создает однозначный контекст. Правополушарное мышление формирует контекст многозначный, который не считывается всеми участниками коммуникации одинаково и не поддается исчерпывающей интерпретации. Таким образом, различие между правополушарным и левополушарным мышлением— это различие между двумя стратегиями переработки информации, противоположными способами организации контекстуальных связей ее элементов15. Однако, даже когда человек рефлектирует, он всегда чувствует и переживает, ведь без человеческих эмоций не может состояться никакое человеческое взаимодействие. Самое первичное, примитивное отношение человека к миру фиксируется эмоцией удовольствия или неудовольствия. Заметим также, что нарушение сознания начинается с расстройства в первую очередь именно эмоциональной сферы, потом нарушается строй мышления, затем самосознание — и далее идет процесс глубинного всеобщего распада сознания. Эмоции органично включены в структуру сознания. Рациональность же всегда понималась как нечто на-дэмоциональное. Эмоции носят глубоко личностный характер. Сильные эмоции могут вызвать даже психосоматические симптомы — головную боль, заикание, мышечную боль, язвы, кожные болезни. Объект, который воспринимается как смертельный, может дать даже такую реакцию, как рвота. Все это подчеркивает огромную роль эмоций в структуре сознания. При рассмотрении функционирования сознания выделяют когнитивные пласты, связанные с познавательным отношением к миру и стремлением к истине, а также ментальные состояния. Последние суть переживания, тяготеющие к оценочным регулятивам: вера, надежда, любовь, радость, огорчение и пр. Вся жизнедеятельность человека проникнута сложной тканью человеческих переживаний. Известный отечественный психолог С.Л. Рубинштейн подчеркивал, что сознание есть единство знания о действительности и переживания отношения к этой действительности. Именно это и обеспечивает единство когнитивного и ментального начал в сознании и показывает бедность рациональности, трактуемой как жесткая подчиненность норме и целесообразности. Функции рациональности. Рациональность базируется, во-первых, на отражательной функции сознания. Функция (от лат. «совершение, исполнение») предполагает обобщенное, целенаправленное (создание образов, предвосхищающих практические действия), оценочное (избирательная ориентация на выработанные обществом и принятые субъектом ценности) отражение действительности. Нейрофизиологическая основа феномена целенаправленности получила объяснение в 1923 г. в учении Ухтомского о доминанте. Доминанта (от лат. «господствующий») понимается как временно господствующая рефлекторная система, придающая поведению определенную направленность. Как довлеющий очаг возбуждения, доминанта суммирует и накапливает идущие в нервную систему импульсы и одновременно подавляет активность других центров. Этим объясняется активный и целенаправленный характер рационального поведения. Рациональность как деятельность по конструированию мыслительных образов, схем деятельности, включает в себя преобразовательную функцию сознания. Ее следует рассматривать не только как внепо-ложенную, т.е. выходящую во внешнее бытие, но и как обращенную на себя, как самопреобразование. Однако сознание отличается многообразием степеней модальности, в нем имеет место и стихийно-спонтанный, предполагающий интуитивное смыслообразвание элемент. Рациональность же связана с целесообразным созиданием нового содержания, преднамеренно-нормативными ориентациями, предполагающими строй мыслей и установок, соответствующих принятым эталонам и ценностям, навязываемыми извне целями. Ориентационная функция рациональности включает в себя регулирование — принятие решений в едином строю норм жизнедеятельности, а также самоконтроль, связанный с синхронизацией внутренних и внешних оценочных критериев. Самоконтроль предполагает анализ мотивов собственного поведения, выбор наиболее адаптивно эффективного способа достижения поставленных целей. В целом рациональность предстает как один из необходимых и существенных адаптационных механизмов сознания, решающих великую задачу фильтрации многофункциональных взаимодействий окружающего мира. Рационализм обеспечил свои приоритеты, наладив вербально-по-нятийную систему трансляции культуры. Вся институциональная система образования строится с учетом требований и ограничений рациональности. Результаты рационального знания зафиксированы в соответствующих материальных носителях (книги, учебники, дискеты, магнитные ленты); они хранятся в человеческой памяти и транслируются из поколения в поколение, являясь в условиях современной цивилизационной парадигмы официально принятыми и общеобязательными. ЛИТЕРА ТУРА 1 Рациональность на перепутье: В 2 кн. М., 1999. 2 МоисеевН. Современный рационализм. М., 1995. С. 41. 3 Швырев В. С. Рациональность в современной культуре // Общественные науки и современность. 1997. № 1. С. 105--106. 4 См.: Грязное Б. С. Логика. Рациональность. Творчество. М., 1982. С. 208. 5 См.: Современная западная философия. Словарь. М., 1989. С. 210. 6 Философия и методология истории. М., 1977. С. 37. 7 См.: Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998. 8 Лакатос И. История науки в ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 230. 9 Гайденко П.П. Проблема рациональности на исходе XX века // Вопросы философии. 1991. №6. С. 106. 10 Порус В.Н. Эпистемология: некоторые тенденции // Вопросы философии. 1997. №2. 11 Швырев B.C. Указ. соч. С. 114. 12 См.: Никифоров АЛ. Указ. соч. С. 249-250. пШвыревВ.С. Указ.соч. С. ПО. 14 Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. М., 1972. 15 Диалектика познания. Л., 1983. С. 89. Date: 2015-09-17; view: 307; Нарушение авторских прав |