Спонтанность сознания. В.В Налимов

495 сл

Входя в мир философской мысли, мы со всей отчетливостью видим, что каждая серьезная философская концепция сопряжена се своим особым, только ей присущим языком. Отчетливо разными вырисовываются перед нами языки Канта, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Витгенштейна, Хайдегера. Серьезные, фи­лософски ориентированные разделы науки — квантовая механика, теория относительности — это также построения, обладающие своими собственны­ми языками. В квантовой механике возникло даже представление, правда, не всеми разделяемое, о существовании особой — квантовой логики. Разные религиозные системы оказываются порожденными разными языками. Раз­ные языки обладают разной выразительной силой. Но измерить вырази­тельную силу языка мы не умеем. И важнее, может быть, даже другое — одни языки навсегда остаются эзотерическими, другие становятся популяр­ными. Таким частично стал, скажем, и язык Гегеля, после того как на нем оказались написаны философские построения марксизма. И при всей нашей приверженности демократизму, кажется, все мы все же стремимся к непо­вторимой изысканности вновь создаваемого языка. Находя новый язык, мы находим новые возможности для того, чтобы сказать что-то новое о совсем старом, обсуждая извечные проблемы. Для нас таким новым языком оказал­ся язык вероятностных представлений.

Языки философий также, впрочем, как и всякие другие языки, непере­водимы. Непереводимыми взаимно оказались и языки христианства и буд­дизма, хотя обе религиозные системы, кажется, говорят об одном и том же. Не стыкуются между собой непосредственно квантовая механика и теория относительности. И философ прежде всего тот, кто владеет всей полифо­нией философских языков. Тот, кому открыт весь спектр звучания челове­ческой мысли. Критиковать другие философские системы — значит не при­нимать или не понимать языка, на котором они говорятся. На каждом язы­ке в конце концов, оказывается сказанным то, что на нем можно сказать. Каждый язык рано или поздно выговаривается и уходит в кладовые культу­ры. Иногда старое оживает. Оживает тогда, когда сказанное на старом языке обретает новое звучание на одном из новых языков. Так создается преемст­венность философской мысли. Мы все время то оглядываемся в прошлое, то забегаем вперед. Прошлое и будущее мысли всегда присутствует в нашем настоящем.

Каждый философский язык имеет свою базовую систему представлений и, соответственно, свою систему понятий и свою систему аргументации. Отсюда естественно следует, что границы каждой философской системы оп­ределяются границами ее языка, ее логики....

Философ — настоящий философ — всегда поэт. Он остается поэтом даже тогда, когда говорит о науке или заимствует что-то из науки, или даже опирается на науку. Философ свободно рисует паттерн бытия. Фило­соф — это мыслитель, свободный от парадигмы своего времени. И бессмыс­ленно упрекать его за то, что ему не удалось что-то осветить. Важно оценить нарисованный им паттерн сам по себе, исходя из присущей ему архитекто­ники. Картина бытия, нарисованная философом, всегда что-то оставляет в тени, что-то искажает перспективой изображения, заданной языком. Пат­терн может понравиться или не понравиться, или даже вызвать раздраже­ние, агрессию. Пусть нравится или не нравится, но, не стоит его аналитичес­ки рассекать — ведь тогда не останется ни того, что может нравиться, ни того, что может раздражать.

Время: 4.__2. ___ 3.__4..__5.__6.__

Date: 2015-09-17; view: 373; Нарушение авторских прав