Армейские традиции 3 page

Вдова — молоденькая, с каштановыми волосами, весьма привлекательная, — уставилась на английского офицера с глубоким подозрением, но стоило ему упомянуть, что он старый друг капитана Каррузерса, ее лицо тут же смягчилось.

— Воn^[18], — сказала она, распахивая дверь настежь. — Он очень нуждается в друзьях!

Он миновал два марша узкой лестницы, поднимаясь в мансардy, где обитал Каррузерс, и с каждым шагом чувствуя, как вокруг становится теплее. Сейчас это было даже приятно, но днем тут, должно быть, была страшная духота. Он постучался и радостно вздрогнул, услышав знакомый голос Каррузерса, приглашавший его войти.

Каррузерс сидел в одной рубашке за расшатанным столом и что-то писал. По одну сторону от него стояла чернильница, сделанная из тыквы, по другую — кувшин с пивом. Он взглянул на Грея, поначалу не узнал его; потом его лицо озарилось радостью, и он вскочил, едва не опрокинув и кувшин, и чернильницу.

— Джон!

Грей не успел протянуть руку, как очутился в объятиях, — и от души обнял старого приятеля. Он вдохнул запах волос Каррузерса, ощутил прикосновение его небритой щеки — и на него нахлынули воспоминания. Но, несмотря на радость встречи, он сразу почувствовал, как исхудал Каррузерс, нащупал кости, выпирающие сквозь одежду.

— Я уж думал, ты не приедешь! — повторил Каррузерс, наверное, раз в четвертый. Он наконец выпустил его и отступил назад, улыбаясь и вытирая глаза, которые невольно увлажнились.

— Ну что ж, скажи спасибо электрическому угрю! — усмехнулся Грей.

Каррузерс непонимающе воззрился на него.

— Кому?!

— О, это долгая история, потом расскажу. Ты сначала вот что скажи — что это за чертовщину ты пишешь, а, Чарли?

Радость, озарявшая заострившееся лицо Каррузерса, слегка потускнела, хотя и не исчезла вовсе.

— Ах, это... Ну, это тоже долгая история. Дай скажу Мартине, чтобы принесла еще пива.

Он указал Грею на единственный табурет, имеющийся в комнате, и вышел, прежде чем Грей успел возразить. Грей осторожно сел, опасаясь, как бы табурет под ним не развалился, но тот ничего, выдержал. Мансарда была обставлена весьма скудно: кроме табурета и стола, здесь были только узкая кровать, ночной горшок и древний умывальник с фаянсовым тазом и кувшином. Тут было очень чисто, но Грей почувствовал слабый тошнотворный запах. Он сразу определил, что пахнет от закупоренной бутылки, стоящей за умывальником.

Впрочем, он не нуждался в запахе лауданума, чтобы догадаться, что Каррузерс балуется опиумной настойкой: это и так было видно по его осунувшемуся лицу. Вернувшись к табурету, Грей мельком заглянул в бумаги, над которыми Каррузерс работал. Это, похоже, были заметки, которые он готовил к трибуналу: сверху лежал отчет об экспедиции, которую отряд под началом Каррузерса предпринял по приказу майора Джеральда Сайверли.

«Приказ предписывал нам отправиться в деревню под названием Больё, в десяти милях к востоку от Монморанси, разграбить и сжечь дома и разогнать весь домашний скот, который нам попадется. Мы выполнили приказ. Некоторые жители деревни пытались оказывать нам сопротивление, вооружась косами и иными хозяйственными орудиями. Двое из них были застрелены, прочие разбежались. Мы вернулись с двумя повозками, нагруженными мукою, сырами и мелкою домашнею утварью; пригнали также трех коров и двух добрых мулов».

Дальше Грей прочитать не успел — дверь отворилась.

Вошедший Каррузерс сел на кровать и кивнул на бумаги.

— Я решил, что лучше записать все заранее. А го вдруг я не доживу до этого трибунала.

Он говорил об этом как о чем-то само собой разумеющемся и, перехватив взгляд Грея, слабо улыбнулся.

Да не волнуйся ты так, Джон. Я всегда знал, что до седин мне не дотянуть. Это вот, — он помахал правой рукой, незавязанный манжет рубашки сполз, обнажив вторую кисть, не единственный мой недостаток.

Он постучал себя по груди левой рукой.

— Мне уже не один доктор говорил, что у меня какой-то серьезный порок сердца. Какой именно — этого никто сказать не может. Возможно, сердец у меня тоже два, — он улыбнулся Грею той внезапной обаятельной улыбкой, которую Джон так хорошо помнил, — возможно, только полсердца, возможно, еще что-то. Я и прежде время от времени терял сознание, но чем дальше, тем хуже. Иногда я чувствую, как оно перестает биться, только трепыхается в груди, и тогда у меня в глазах темнеет и становится трудно дышать. Пока что оно каждый раз начинает биться снова, но рано или поздно оно остановится навсегда.

Грей не сводил глаз с руки Чарли — крохотной ручки, прижатой к обычной, большой руке. Это выглядело так, как будто Чарли держит в ладони какой-то экзотический цветок. Вот обе руки медленно разжались. В этом одновременном движении была какая-то завораживающая красота.

— Ладно, — тихо сказал Грей. — Рассказывай, что там было.

За неподавление мятежа под суд отдавали редко: такое обвините трудно было доказать и потому выдвигали его нечасто, разве что наличествовали другие сопутствующие обстоятельства. И в данном случае они как раз наличествовали.

— Ты знаешь Сайверли? — начал Каррузерс, пристраивая бумаги к себе на колено.

— Нет, совсем не знаю. Я так понимаю, что он подонок. Но вот почему он подонок? — спросил Грей, кивнув на бумаги.

— Потому что мерзавец.

Каррузерс старательно выровнял стопку бумаги, не отводя от нее глаз.

— То, что ты успел прочесть, — это как раз не Сайверли. Это был приказ генерала Вольфа. Я не знаю точно, какую цель он преследует: то ли лишить крепость провизии в надежде заморить их голодом, то ли заставить Монкальма выслать войска, чтобы защитить местных жителей, дав возможность Вольфу их атаковать. Возможно, и то и другое. Однако он целенаправленно терроризирует поселения по обоим берегам реки. Так что нет, это мы сделали по приказу самого генерала...

Он слегка скривился и внезапно поднял взгляд на Грея.

— Джон, ты помнишь Шотландию?

— Сам же знаешь, что помню.

Те, кому довелось поучаствовать в усмирении шотландских горцев под началом герцога Камберлендского, не забудут этого никогда. Он повидал немало горских деревушек, с которыми было то же самое, что с Больё...

Каррузерс вздохнул.

— Ну да. Вот. Беда в том, что Сайверли повадился присваивать себе добычу, захваченную в разоренных деревнях, — под тем предлогом, чтобы продать ее и разделить деньги между солдатами поровну.

— Чего-о?

Это противоречило всем армейским традициям: как правило, каждому из солдат доставалась добыча, захваченная им лично.

— Он кем себя возомнил, адмиралом, что ли?

На флоте принято было как раз наоборот, делить деньги между командой но общеизвестной формуле. Но флот — это флот: команда корабля чаще всего действует как единое целое, в отличие от армейских частей, и, кроме того, на флоте были специальные адмиралтейские суды, которые занимались продажей захваченных кораблей.

Каррузерс расхохотался.

— У него брат — коммодор. Возможно, от него он этого и набрался! Как бы то ни было, — продолжал он, вновь посерьезнев, — денежек так никто и не увидел. Хуже того — он принялся задерживать солдатское жалованье. Платил все позже и позже, штрафовал за мелкие провинности, утверждал, будто деньги не подвезли, притом что несколько человек своими глазами видели, как сундучок выгружали из почтовой кареты. Это, конечно, плохо, но, по крайней мере, солдат по-прежнему кормили и одевали. Но тут он зашел чересчур далеко...

Сайверли принялся приворовывать у интенданта, отбирая большие партии припасов и продавая их частным образом.

— Я это подозревал, — объяснил Каррузерс, но у меня не было доказательств. Однако я принялся следить за ним, и он знал, что я за ним слежу, а потому на время поумерил свои аппетиты. Но перед винтовками он устоять не смог.

Им привезли дюжину новых винтовок, куда более совершенных, чем обычный армейский гладкоствольный мушкет по прозвищу «Браун Бесс». Винтовки были в армии большой редкостью.

— Я так думаю, что они нам достались по интендантскому недосмотру. Снайперов у нас не было, не было и особой нужды в винтовках. Потому, видимо, Сайверли и решил, что ему это сойдет с рук.

Но с рук ему это не сошло. Двое рядовых, разгружавших телегу, обнаружили особый ящик и, не устояв, заглянули внутрь, посмотреть, что там такое. Слухи о винтовках стремительно разнеслись по лагерю, но всеобщее радостное возбуждение продержалось недолго: вместо новеньких винтовок солдатам раздали изрядно подержанные мушкеты. Солдаты и без того начинали проявлять недовольство, но это стало последней каплей.

— А тут мы еще и бочку рома конфисковали в таверне в Леви, — со вздохом добавил Каррузерс. — Они пили всю ночь напролет — стоял январь, а январские ночи здесь чертовски длинные, — и к утру решили пойти искать винтовки. Винтовки они нашли — под полом в квартире Сайверли.

— А где же был сам Сайверли?

— У себя в квартире. Боюсь, с ним обошлись довольно дурно, — уголок рта у Каррузерса дернулся. — Однако он сумел сбежать, выпрыгнув в окно, и по колено в снегу добрел до соседнего гарнизона. До соседнего гарнизона было двадцать миль. Он напрочь отморозил себе два пальца на ногах, но все-таки выжил.

— Жаль.

— Да уж, жаль, — уголок рта дернулся снова.

— И что стало с мятежниками?

Каррузерс надул щеки, покачал головой.

— Большинство из них дезертировали. Двоих поймали и быстренько вздернули. Еще троих отловили позже, они теперь сидят в здешней тюрьме.

— А ты...

— Ну да, я. Я был заместителем Сайверли. Про мятеж я узнал слишком поздно — один из прапорщиков прибежал за мной, когда солдаты уже пошли к дому Сайверли, — но я успел прибежать до того, как все было кончено.

— Ну, в данных обстоятельствах ты мало что мог сделать, верно?

— Я и не пытался! — напрямик сказал Каррузерс.

— Понимаю, — сказал Грей.

— Понимаешь, да? — Каррузерс криво улыбнулся.

— Конечно. То есть Сайверли до сих пор в армии, все на той же должности? Ну да, конечно. Он, должно быть, был достаточно взбешен, чтобы выдвинуть против тебя это оригинальное обвинение, но тебе не хуже моего известно, что в нормальных обстоятельствах это дело, скорее всего, было бы закрыто, как только всплыли бы сопутствующие факты. Ты сам настоял на трибунале, верно? Чтобы предать огласке то, что тебе известно?

Учитывая состояние здоровья Каррузерса, мысль о том, что, если его осудят, ему грозит длительное тюремное заключение, не особо его тревожила.

Кривая улыбочка Чарли сделалась широкой и искренней.

— Я знал, что выбрал того, кого надо! — сказал Каррузерс.

— Чрезвычайно польщен, — сухо сказал Грей. — Но почему именно я?

Каррузерс отложил свои бумаги и теперь слегка раскачивался, сидя на кровати и обхватив руками колено.

— Почему именно ты, Джон?

Чарли уже не улыбался. Его серые глаза перехватили взгляд Грея.

— Ты понимаешь, чем мы занимаемся. Наше дело — сеять хаос, смерть и разрушения. Но ты никогда не забываешь, зачем мы этим занимаемся.

— Вот как? Быть может, ты будешь столь любезен, что сообщишь мне это? А то я всегда понять не мог — и зачем мы этим занимаемся?

В глазах Чарли блеснула улыбка, но ответил он серьезно:

— Кто-то должен поддерживать порядок, Джон. Солдаты сражаются под влиянием разных мотивов, и в большинстве из них нет ничего благородного. Но ты и твой брат...

Он прервался и тряхнул головой.

Грей заметил, что в его волосах много седых прядей, хотя он знал, что Каррузерс не старше его самого.

— Весь мир — это хаос, смерть и разрушения. Но такие люди, как ты — вы не согласны с этим мириться. И если на свете есть порядок, мир и покой — то это благодаря тебе, Джон. Тебе и таким, как ты.

Грей чувствовал, что надо бы что-то ответить, но он не знал, что на это сказать. Каррузерс встал, подошел к Грею, положил руку левую — ему на плечо, а правой легонько коснулся его лица.

— Как там в Писании говорится? — тихо сказал он. — «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», да? Я алчу, Джон, — прошептал он. — — А ты жаждешь. Ты не подведешь меня!

Пальчики крошечной руки Чарли скользили по его коже — это была и мольба, и ласка одновременно.

«Армейские традиции требуют, чтобы военный трибунал проходил под председательством старшего офицера, в присутствии других офицеров в том количестве, которое он сочтет необходимым для разбирательства дела. Как правило, их бывает четверо, может быть больше, но, как правило, не менее трех. Обвиняемый имеет право вызвать свидетелей в свою пользу, и судьи обязаны их выслушать, как и любых других лиц, которых пожелают, определив таким образом обстоятельства дела, и, приняв решение, выносят приговор».

Похоже, этот весьма невнятный текст был единственным существующим документом, определяющим процедуру военного суда. По крайней мере, это было единственное, что Хэл сумел для него добыть за короткое время, остававшееся до отъезда. Никаких официальных законов, регулирующих деятельность военных судов, не существовало, и законы страны, где проходил суд, в нем тоже не действовали. Короче, армия — сама себе закон. Впрочем, Грей всегда это подозревал.

Что ж, в таком случае руки у него развязаны. Он может добиваться того, чего хочет Чарли Каррузерс, как сочтет нужным. Все зависит исключительно от личного мнения и взглядов офицеров, которые войдут в состав суда. Значит, стоит выяснить, кто эти люди, и познакомиться с ними как можно быстрее...

Ну а пока что у него было еще одно мелкое поручение.

— Том, — сказал он, роясь в своем сундуке, — вы выяснили, где живет капитан Стаббс?

— Да, милорд. И, если вы прекратите мять свои рубашки, я вам все скажу.

Том, укоризненно взглянув на хозяина, ловко оттеснил его в сторону.

— Что вы тут, вообще, искали-то?

— Медальон с портретом моей кузины и ее ребенка.

Грей отступил назад, предоставив Тому склониться над раскрытым сундуком. Лакей принялся бережно расправлять пострадавшие рубашки, выравнивая все складочки. Сам сундук изрядно обуглился снаружи, но солдаты все же сумели его спасти, так что гардероб Грея остался цел, к великой радости Тома.

— Вот, милорд, — Том достал из сундучка маленький пакет и бережно вручил его Грею. — Мои наилучшие капитану Стаббсу. То-то уж он обрадуется, когда получит этот портретик! Малыш — просто вылитый он, вы не находите?

Найти место жительства Малькольма Стаббса удалось далеко не сразу, хотя Том объяснил дорогу весьма подробно. Дом — насколько это можно было назвать домом — находился в одном из самых бедных кварталов городка, на грязной улочке, обрывающейся у самой реки. Грей был изрядно удивлен: он знал Стаббса как весьма общительного человека и добросовестного офицера. Отчего же тот не поселился в гостинице или в хорошем частном доме, поближе к казармам?

К тому времени как он наконец нашел нужную улочку, его терзали смутные подозрения. Подозрения эти все усиливались по мере того, как он пробирался среди ветхих хижин и стаек чумазых ребятишек, щебечущих на нескольких языках одновременно. Завидев офицера, они увязывались за ним, радуясь развлечению и перебрасываясь непонятными замечаниями на своем птичьем наречии, но, стоило ему спросить о капитане Стаббсе, они умолкали и тупо пялились на него, сколько он ни тыкал для наглядности пальцем в свой мундир.

Он прошел всю улочку, угваздав сапоги глиной, навозом и толстым слоем листьев, которые дождем сыпались с гигантских деревьев, прежде чем нашел хоть одного человека, способного ответить на его вопрос. Это был древний индеец, который невозмутимо восседал на камне у воды, завернувшись в полосатое одеяло, какие британские торговцы продавали туземцам, и удил рыбу. Этот человек говорил на смеси трех или четырех языков, из которых Грей понимал только два, но для взаимопонимания этого хватило.

— Un, deux, trois^[19], назад, — сказал старик, указывая большим пальцем вверх по улочке, а потом дернув им вбок. Дальше последовало что-то на индейском наречии. Грей смутно понял, что речь шла о женщине, видимо, хозяйке дома, где квартировал Стаббс. Завершающее упоминание о «lе bon Capitaine»^[20] подтвердило это предположение, и Грей, поблагодарив этого господина по-английски и по-французски, направил свои стопы к третьему от реки дому. Любопытные ребятишки тянулись за ним, точно хвост за воздушным змеем.

На стук в дверь никто не отозвался. Тогда он обошел вокруг дома — ребятишки все так же тащились за ним — и обнаружил позади него небольшую хатку. Из серой каменной трубы валил дым.

День был чудный, небо над головой сапфировое, в воздухе витал терпкий аромат ранней осени. Дверь в хижину была приоткрыта, чтобы впустить внутрь свежий, прохладный воздух, но входить Грей не стал. Вместо этого он вытащил из-за пояса свой кинжал и постучал в дверь рукояткой. Увидев кинжал, зрители восторженно ахнули. Грей не без труда подавил порыв обернуться к ним и раскланяться.

Шагов за дверью он не услышал, но дверь внезапно распахнулась. За ней оказалась молодая индианка, чье лицо при виде его озарилось неподдельной радостью.

Грей удивленно вскинул брови — но радость исчезла в мгновение ока, и женщина привалилась к косяку, прижав к груди стиснутую в кулак руку.

— Batinse! — выдохнула она, явно в ужасе. — Qu’est-ce qui s’passe?^[21]

— Rien, — ответил он, встревоженный не меньше ее. — Ne t’inquiete pas, madame. Est-ce que Capitaine Stubbs habiici?^[22]

Ее глаза, и без того расширенные, закатились под лоб, и Грей подхватил ее под руку, опасаясь, что она упадет без чувств к его ногам. Старший из ребятишек, что таскались за ним, прошмыгнул мимо него, распахнул дверь настежь, Грей обхватил женщину за талию и отчасти повел, отчасти понес ее в дом.

Ребятня сочла это за приглашение и хлынула следом за ним, сочувственно шушукаясь. Грей доволок женщину до кровати и уложил ее. Девчушка, одетая в одни панталончики, подпоясанные веревкой, подошла поближе и что-то сказала женщине. Та ничего не ответила, однако девчушка развернулась и выскочила за дверь.

Грей колебался, не зная, что делать. Женщина дышала, однако была бледна, и ее веки слабо подрагивали.

— Voulez-vousun peu de l'eau?^[23] — осведомился он. Ведро с водой нашлось возле очага, однако Грей отвлекся. Рядом с очагом стояла индейская люлька с привязанным к ней спеленутым младенцем, который смотрел на Грея большими любопытными глазами.

Конечно, он и так уже догадался, в чем дело, однако все же опустился на колени рядом с малышом и осторожно помахал пальцем у него перед носом. Глазенки у младенца были большие и темные, как у его матери, а кожа — светлее, чем у нее. Но волосы у него были совсем не индейские. У индейцев волосы прямые, густые и черные. А волосенки малыша были темно-рыжие, как корица, и торчали нимбом таких же буйных кудряшек, как те, что старательно прилизывал и прятал под париком Малькольм Стаббс.

— Что с le Capitaine? — сурово осведомился голос у него за спиной. Грей развернулся и, обнаружив, что над ним возвышается довольно крупная дама, встал на ноги и поклонился.

— Ничего страшного, мадам, — заверил он ее. «По крайней мере, пока». — Я разыскивал капитана Стаббса просто затем, чтобы передать ему письмо.

— А-а!

Женщина выглядела как француженка, но явно приходи им. матерью либо теткой той, молоденькой. Она прекратила гневно хмуриться и вообще словно бы сдулась, перестав выглядеть такой грозной.

— Хорошо. D’un urgence^[24], это письмо?

Она пристально разглядывала Грея. Очевидно, другие британские офицеры не имели обыкновения навещать Стаббса у него дома. Вероятнее всего, официально Стаббс проживал по другому адресу, где он и занимался всеми полковыми делами. Неудивительно, что они решили, будто он явился сообщить, что Стаббс убит или ранен! «Пока что нет», — мрачно добавил Грей про себя.

— Нет, — ответил он, чувствуя тяжесть медальона, оттягивающего ему карман. — Важное, но не срочное.

И ушел. Никто из ребятишек за ним не последовал.

Обычно найти в лагере солдата или офицера не сложно, но Малькольм Стаббс как в воздухе растаял. В течение следующей недели Грей прочесал и штаб, и лагерь, и деревню, но никаких следов своего проштрафившегося зятя так и не обнаружил. А что самое странное — что искать пропавшего капитана никто и не думал. Сослуживцы Стаббса только растерянно пожимали плечами, а его непосредственный начальник, похоже, отправился вверх по реке проверять тамошние гарнизоны. Разочарованный Грей наконец ушел к реке, сел на берегу и принялся размышлять.

Возможных вариантов было два — нет, три. Первый — это ч то Стаббс, прослышав о приезде Грея, предположил, что Грей обнаружит то, что, собственно, он и обнаружил, запаниковал и сбежал.

Второй — это что он не поладил с кем-то в кабаке или в темном переулке, его убили, и теперь он тихо разлагается где-то в лесу, под ковром опавших листьев. И третий — это что его куда-то отправили с каким-то конфиденциальным поручением.

В первом Грей сильно сомневался: Стаббс был не тот человек, чтобы удариться в панику. Если бы Малькольм действительно прослышал о приезде Грея, первое, что он сделал бы, — это разыскал бы его сам, чтобы Грей не принялся шастать по поселку и не узнал именно того, что он узнал. Так что этот вариант Грей отмел сразу.

Второй он отмел тем более. Если бы Стаббса убили, будь то намеренно или случайно, сразу поднялась бы тревога. Армия обычно знает, где находятся ее солдаты, и, если их нет там, где им положено быть, немедленно принимает меры. То же самое касается и дезертирства.

Значит, гак. Если Стаббс исчез и никто его не ищет, отсюда вытекает, что туда, где он находится, его отправила армия. А поскольку, похоже, никто не знает, где он, следовательно, миссия у него секретная. Учитывая нынешнее местонахождение Вольфа и то, чем он сейчас одержим, это почти наверняка означает, что Малькольм Стаббс отправился вниз по реке, разведывать, каким образом можно атаковать Квебек. Грей вздохнул с облегчением. Да, его рассуждения выглядели логично. А это, в свою очередь, означает, что Стаббс, при условии, что он не попал в плен к французам, с него не сняли скальп индейцы и его не сожрал медведь, — со временем вернется. Так что ему, Грею, не остается ничего другого, как только ждать.

Он прислонился к дереву, глядя, как два рыбацких каноэ медленно движутся вниз по течению, огибая берег. Небо было затянуто облаками, кожу овевал легкий ветерок, очень приятный после летней жары. В пасмурную погоду хорошо рыба ловится — так учил его отцовский егерь. Интересно почему? Возможно, солнечные лучи ослепляют рыб и они прячутся в укромных местах в глубине, а когда свет тускнеет, поднимаются на поверхность?

Ему внезапно вспомнился электрический угорь. Садфилд рассказывал, что эта рыба водится в мутных водах Амазонки. Глазки у нее крошечные, и владелец угря утверждал, что он использует удивительную силу электричества не только для того, чтобы оглушать свою добычу, но и для того, чтобы каким-то образом находить ее.

Грей не знал, что заставило его поднять голову в этот самый миг, но он посмотрел на реку и обнаружил, что одно из каноэ выгребло на мелкую воду в нескольких футах от него. Индеец, управляющий каноэ, одарил его ослепительной улыбкой.

— Эй, англичанин! — окликнул он. — Не хочешь порыбачить со мной?

Грея как будто током тряхнуло. Он выпрямился. Индеец не сводил с него глаз. В памяти всплыло прикосновение его губ и языка, запах свежеразрезанной меди... Сердце отчаянно забилось. Отправиться на рыбалку с индейцем, которого он едва знает? Возможно, это ловушка... Так можно и без скальпа остаться, а то и что похуже... Но не только электрический угорь способен руководствоваться шестым чувством!

— Хочу! — ответил он. — Жди меня у пристани.

Две недели спустя он выпрыгнул из каноэ на пристань, похудевший, обгоревший на солнце, веселый. Его скальп по-прежнему был при нем. Он подумал, что Том Берд будет вне себя: он, конечно, предупредил его, что уезжает, но, разумеется, не сказал, когда вернется, поскольку и сам этого не знал. Бедняга Том, должно быть, уже вообразил, будто его взяли в рабство или сняли с него скальп, чтобы продать французам!

На самом деле они не спеша спускались вниз по течению, удили рыбу, когда им этого хотелось, останавливались на ночлег на песчаных отмелях или маленьких островках, жарили свой дневной улов и ужинали в тишине у костерка, под кронами дубов и ясеней. Время от времени навстречу попадались другие суда: не только каноэ, но и французские пакетботы и бриги, и два английских военных корабля, медленно идущих вверх по реке, расправив все паруса. Но далекие крики моряков казались ему тогда такими же чуждыми, как язык ирокезов.

И в первый же день, когда сгустились летние сумерки, Маноке, поев, вытер пальцы, поднялся, небрежно распустил свою набедренную повязку и уронил ее на песок. И с усмешкой принялся ждать, пока Грей лихорадочно выпутывался из рубашки и штанов.

Перед едой они искупались в реке, чтобы освежиться. Индеец смыл с себя сало, его кожа была чистой. Но от него все равно пахло зверем, его тело отдавало тревожащим привкусом дичи. Грей не знал, в чем дело — то ли в его расе, то ли в том, чем он питается.

— Скажи, каков я на вкус? — из любопытства спросил он.

Маноке, поглощенный своим занятием, ответил что-то вроде «как хрен», но это могло быть и выражением легкого отвращения, так что Грей счел за лучшее не расспрашивать дальше. К тому же, допустим даже, что он отдает бифштексами, сухарями или йоркширским пудингом, но откуда индейцу знать, каковы они на вкус? Да и так ли уж нужно ему это знать? Он решил, что не нужно, и остаток вечера они провели, не тратя времени на разговоры.

Ом почесал поясницу. Штаны слегка терли, к тому же он был искусан комарами и обгоревшая на солнце кожа облезала и зудела. Он попытался было одеваться, как туземцы, видя, что это действительно удобно, однако однажды сжег себе зад, провалявшись слишком долго на солнце, и вынужден был снова переодеться в штаны, не желая выслушивать все новых шуток насчет своей белой задницы.

Погруженный в такие приятные, но рассеянные мысли, он успел пройти половину городка, прежде чем заметил, что вокруг куда больше солдат, чем было прежде. На крутых немощеных улочках там и сям били барабаны, собирая людей по квартирам. Повсюду ощущался ритм военной, лагерной жизни. Грей и сам поневоле начал подлаживаться под барабанную дробь. Он выпрямился, расправил плечи, чувствуя, как армия внезапно выхватила его из солнечного блаженства последних дней.

Его взгляд сам собой обратился наверх. Над большой гостиницей, служившей главной штаб-квартирой, развевались флаги. Вольф вернулся.

Грей пришел к себе на квартиру, успокоил Тома, что с ним все в порядке, позволил распугать, расчесать, надушить себе волосы и заплести их в тугую косицу, и, натянув чистый мундир, который изрядно раздражал обожженную кожу, отправился представляться генералу, как того требовала вежливость. Ом шал Джеймса Вольфа в лицо: Вольф был его ровесником, сражался под Каллоденом, будучи одним из младших офицеров под командованием герцога Камберлендского во время шотландской кампании, по лично Грей с ним знаком не был. Однако был наслышан.

— Грей, не так ли? Брат герцога Пардлоу?

Вольф вытянул свой длинный нос в его сторону, как будто принюхивался. Точно пес, который изучает зад встреченной собаки Грей понадеялся, что от него не потребуется отвечать тем же, и вместо этого отвесил вежливый поклон.

— Мой брат просил засвидетельствовать вам свое почтение

Хотя, по правде говоря, отзывы брата были отнюдь не почтительными.

— Напыщенный осел, — говорил Хэл, излагая свои торопливые наставления перед отъездом. — Все делает напоказ, соображает плохо, в стратегии ничего не смыслит. Однако удачлив, как сам дьявол, надо отдать ему должное. Смотри, не давай ему втянуть тебя ни в какие дурацкие авантюры!

Вольф дружелюбно кивнул.

— А вы, значит, прибыли в качестве свидетеля, чтобы участвовать в трибунале... как его там — Чарльза Каррузерса?

— Да, сэр. Дата военного суда уже назначена?

— Понятия не имею. Что, назначена? — осведомился Вольф у своего адъютанта, высокого, тощего существа с глазками-бусинками.

— Нет, сэр. Однако теперь, когда его светлость прибыл, суд может состояться в любое время. Я сообщу об этом бригадиру Летбридж-Стюарту, он должен возглавить трибунал.

Вольф махнул рукой.

— Нет-нет, погодите! У бригадира будет достаточно других дел. Это потом...

Адъютант кивнул и сделал пометку в своих бумагах.

— Есть, сэр.

Вольф смотрел на Грея, точно мальчишка, которому не терпится поделиться секретом.

Скажите, подполковник, вы понимаете шотландских горцев?

Грей удивленно вскинул брови.

— Ну, насколько это вообще возможно — да, сэр, — вежливо ответил он. Вольф разразился громогласным хохотом.

— Вы славный малый!

Генерал склонил голову набок и оценивающе уставился на Грея.

— У меня около сотни этих созданий. Я как раз раздумывал, для чего бы они могли пригодиться. И, кажется, я нашел им применение. Как насчет небольшой авантюры?

Адъютант невольно улыбнулся, но поспешно стер улыбку с лица.

— Авантюры, сэр? — осторожно переспросил Грей.

— Дело довольно опасное, — небрежно продолжал Вольф. — Но это же горцы... Если они и пропадут, большой беды не будет. Вы ведь присоединитесь к нам?

«Не давай ему втянуть тебя ни в какие дурацкие авантюры!» Ну да, Хэл, спасибо большое. Объяснил бы еще, как можно отклонить подобное предложение офицера, который на данный момент официально является твоим начальником.

Date: 2015-09-17; view: 223; Нарушение авторских прав