Глава 6. Было еще темно, а когорта уже готовилась выступить в поход

Было еще темно, а когорта уже готовилась выступить в поход. Две большие жаровни, установленные по обе стороны ворот, освещали голову колонны, однако их колеблющийся свет выхватывал из мрака только передовые шеренги Первой центурии. Всех остальных скрывал влажный предрассветный сумрак. Катон, стоявший у ворот вместе с другими центурионами, слышал доносившиеся из темноты приглушенные голоса да порой постукивание и звяканье оружия и снаряжения почти пятисот бойцов, готовых отправиться на битву. На площадке перед воротами выстроился приданный когорте конный отряд под началом декуриона: легковооруженные всадники предназначались не столько для сражения, сколько для разведки и курьерской службы. Спешенные кавалеристы держали в поводу своих коней, которые порой всхрапывали, подергивали ушами и переступали копытами. Со стороны лагеря доносились приглушенные звуки пробуждения: легионеры чертыхались, прокашливались, постанывали, разминая затекшие во сне тела.

– Ну, ребята, осталось недолго, – возгласил центурион Максимий, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего его гигантская тень протянулась к ближайшей линии палаток.

– Смотри, какой он бодрый, – тихонько заметил Макрон.

Катон зевнул.

– Мне бы так.

– Не выспался?

– Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.

– Со счетами? Накануне битвы? – вмешался, уловив его фразу, удивленный центурион Феликс. – Ты что, с ума сошел?

Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:

– Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?

– Точно. Он у меня оптионом был.

– И что, он всегда был таким?

– Ну а как же. Катон – он у нас аккуратист, никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать – до битвы ли, когда у тебя башка цифирью забита. Нет ничего хуже, чем погибнуть, не завершив отчетность: он подцепил эту веру у дворцовых чиновников. Душа будет маяться неприкаянной, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.

– Неужели? – глаза центуриона Антония расширились.

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

Макрон обернулся к нему с ужасом на лице.

– Неужели бросил свою писанину незавершенной? Беда!

Катон вздохнул:

– Да не слушай ты его, Антоний. Это он дразнится – чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.

Антоний воззрился на Макрона сузившимися от ярости глазами.

– Идиот долбаный…

– Правда? А не ты ли в эту ахинею поверил, а? Так кто из нас, спрашивается, идиот?

– А что, ты бывал во дворце? – спросил Феликс, повернувшись к Катону. – В императорском дворце?

Катон кивнул.

– Слушай, что это ты никогда не рассказывал?

– Да рассказывать‑то особо нечего. Я там родился и вырос, во дворце этом. Мой отец, вольноотпущенник, служил при дворе. Это он организовывал большую часть знаменитых увеселений Тиберия и Калигулы. Матери я никогда не видел: она умерла вскоре после родов. А после смерти отца меня направили на службу в легионы. С тех пор я здесь.

– Должно быть, несладко тебе пришлось после дворца‑то?

– Не без того, – признал Катон. – С непривычки было тяжеловато. Но я вот что скажу: жизнь во дворце ничуть не безопаснее, чем здесь, в легионах.

– Забавно, – промолвил Феликс и кивнул в сторону Максимия. – Он говорит то же самое.

– Правда? – пробормотал Катон. – Как раз преторианцы‑то всегда были в выигрышном положении: не припоминаю, чтобы на них обрушивались гонения, если не считать Сеяна с его приспешниками.

– А ты что, был там тогда?

Глаза Феликса вспыхнули.

– Это и правда было так страшно, как рассказывают?

– Хуже – о таком не знаешь, как и рассказать.

При воспоминании о событиях, связанных с падением Сеяна, лицо Катона помрачнело.

– Людей убивали сотнями… сотнями, даже малых детей… Некоторые играли со мной, когда посещали дворец. Преторианцы хватали их и закалывали. Для большинства из них такой вид сражения наиболее привычен.

Мрачный тон друга заставил Макрона нахмуриться.

– Давай судить по справедливости, – промолвил он, указывая кивком в сторону командира когорты. – Его ведь тогда там не было, верно?

– Не было. Во всяком случае, я не видел.

– А под Камулодунумом преторианцы сражались бок о бок с нами и неплохо себя показали. А бой был кровавый.

– Да. Ты прав. Это я погорячился, нельзя так обобщать.

– Слушай, – тихо произнес Туллий, – а ведь Максимий вполне мог знать твоего отца. Спроси его как‑нибудь, улучив минутку. У вас может найтись что‑то общее.

Катон пожал плечами. Он сильно сомневался в том, что у него может быть хоть что‑то общее с Максимием. Пренебрежительное отношение командира когорты к молодому центуриону стало для него очевидным после нескольких дней службы. Но еще обиднее было то, что и остальные центурионы когорты, кроме, конечно, Макрона, могли разделять это отношение.

Из редеющей тьмы раздалась команда «смирно», и Катон узнал голос Фигула. Послышался похожий на отдаленный гром топот подбитых железными гвоздями сапог. Максимий отошел от жаровни и присоединился к своим командирам.

– Это, должно быть, легат. Становись!

Он выступил на два шага вперед и вытянулся в струнку. Остальные центурионы, стоявшие в шеренге позади него, подровнялись и выпрямились, расправив плечи, подняв подбородки, вытянув руки по швам. Все замерло: только лошади продолжали фыркать и переступать копытами. Топот сапог стал громче, и спустя несколько мгновений у ворот в багровом свете жаровен появился сопровождаемый группой приближенных сам легат Веспасиан. Остановившись, он ответил на приветствие центурионов.

– Судя по виду, Максимий, твои ребята так и рвутся в бой.

– Так точно, командир. Ждут не дождутся, когда можно будет вступить в драку.

– Рад это слышать.

Веспасиан подступил ближе к командиру когорты и понизил голос.

– Приказ ты получил и понимаешь, какая важная роль отведена тебе в нынешнем деле.

– Так точно, командир.

– Напоследок – вопросы есть?

– Никак нет, командир.

– Молодец!

Веспасиан протянул руку, и они сжали друг другу запястья.

– Последнее сражение. К концу дня все должно закончиться. Да пребудут с тобой боги, центурион.

– И с тобой, командир.

Веспасиан улыбнулся и повернулся лицом к востоку, где над горизонтом уже начинала заниматься заря.

– Ну, время выступать. А вечером я непременно разопью с тобой и твоими ребятами кувшинчик вина.

Легат отступил назад и повел свою свиту к деревянной лестнице, что вела на надвратную площадку.

Максимий повернулся к центурионам:

– По подразделениям разойдись! Быть готовыми к маршу.

Отсалютовав командиру, Катон и Макрон рысцой припустили вдоль молчаливой колонны легионеров к своим центуриям. Катон отметил, как сверкали полированные накладки на щитах: чехлы для защиты от влаги Максимий приказал оставить в палатках, чтобы не нести на марше лишнего веса.

«Лишь бы только дождя не было», – подумал Катон, вспомнив, каким страшно тяжелым становится промокший насквозь щит.

Добежав до строя Третьей центурии, Макрон остановился, кивнув своему младшему другу, продолжившему свой путь в хвост колонны, где под штандартом Шестой центурии его дожидался оптион Фигул. Длинное древко украшал лишь один знак отличия, не считая, конечно, квадратной подвески с номером подразделения. Диск с профилем императора Клавдия. Этот наградной знак был пожалован всем центуриям армии Плавта после прошлогоднего разгрома Каратака под Камулодунумом. Катон незаметно улыбнулся. Прошлогодний разгром, надо же. И вот по прошествии года они опять собираются разгромить Каратака. Конечно же, окончательно. Правда, ему казалось, что, какой бы победой ни увенчалось сегодняшнее сражение, о своем заклятом недруге Каратаке римские легионы еще услышат. Год, проведенный на этом варварском острове, прежде всего научил его одному – бритты слишком глупы, чтобы осознать значение поражения. Каждое войско, которое они высылали против римлян, терпело поражение, но они не извлекали из кровавой бойни никакого урока и упрямо продолжали сопротивляться, несмотря на понесенные потери. Катону очень хотелось, чтобы нынешний разгром и вправду сломил их упорство: ради спасения их же самих и их детей.

– Шестая центурия, подготовиться к маршу!

Из темноты донеслись негромкие звуки: солдаты подняли стоявшие на земле щиты, вскинули на плечи метательные копья. Несколько мгновений, и все снова стихло.

Со стороны головы колонны до слуха Катона донесся приказ открыть ворота: протестующе заскрипели выдвигаемые из скоб запорные брусья, тяжелые бревенчатые створы распахнулись вовнутрь, и в чреве освещенной надвратной башни открылся черный зев. Максимий проревел приказ, и когорта пришла в движение: четко, центурия за центурией, с неуклонным соблюдением установленной дистанции между подразделениями. Наконец прозвучал приказ Антония, адресованный Пятой центурии. Катон дождался, когда ее последняя шеренга шагнула вперед, мысленно сосчитал до пяти и наконец воскликнул:

– Шестая центурия, шагом марш!

Во главе подразделения шествовал он сам; Фигул рядом, поотстав на шаг. За ними знаменосец нес штандарт, а за штандартом маршировала колонна из восьмидесяти бойцов – первый в жизни отряд под его самостоятельным командованием. Ни одного хворого, недужного. Катон оглянулся через плечо и переполнился гордостью. Это ведь его воины, его центурия. Взгляд скользил по выступающим из сумрака лицам бойцов первой шеренги, и Катон чувствовал, что не может быть в жизни ничего лучше, чем служить центурионом Шестой центурии Третьей когорты Второго легиона Августа.

Когда когорта вступила под надвратную башню, легат выхватил из ножен меч и, воздев его к небу, возгласил:

– За победу! За победу! С нами Марс!

– Мечи наголо! – проревел Максимий, маршировавший во главе колонны. Лязгнула сталь, сверкнули смертоносные отточенные клинки, и войска подхватили клич легата, восхваляя бога войны.

Славословия звучали до тех пор, пока лагерные валы, оставшиеся далеко позади уходившей когорты, не превратились в туманный контур, обрисовывающийся в занимающемся утреннем свете.

Оглянувшись последний раз через плечо, Катон устремил взгляд вдоль дороги, по которой Максимий вел своих бойцов на битву, решащую судьбу Каратака и его воинства раз и навсегда.

Date: 2015-09-05; view: 240; Нарушение авторских прав