Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 19. В коридорах Уайтхолла [18]было прохладно и тихо





В коридорах Уайтхолла [18]было прохладно и тихо. Великолепно вышколенный молодой человек провел меня в кабинет, почтительно открыв передо мной дверь из черного дерева. Кабинет был пуст.

– Полковник Беккет скоро будет, сэр. Он ненадолго вышел проконсультироваться с одним из своих коллег и попросил меня извиниться перед вами, если вы придете до его возвращения, и предложить вам что‑нибудь выпить. Сигареты вот здесь, сэр.

– Спасибо, – улыбнулся я. – А можно попросить у вас кофе?

– Разумеется. Сейчас я кого‑нибудь пошлю, минутку.

Он вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Мне было непривычно и забавно снова слышать в свой адрес обращение «сэр», в особенности от элегантного чиновника едва ли моложе меня. Усмехнувшись, я уселся в кожаное кресло напротив стола Беккета, скрестил ноги в прекрасно сшитых брюках и приготовился ждать.

Я не торопился. Был вторник, одиннадцать утра, делать мне было совершенно нечего – оставалось только купить заводной поезд для Джерри и заказать обратный билет в Австралию.

В кабинет Беккета не проникал даже малейший шум. Большая квадратная комната с высоким потолком была выкрашена в приятный бледно‑зеленоватый цвет. Наверное, обстановка кабинета менялась в зависимости от служебного положения его владельца, но человеку со стороны трудно было решить, в какой степени его должны поразить большой ковер без ворса, явно не казенный абажур настольной лампы или кожаные, обитые медными гвоздями стулья. Чтобы разбираться в таких тонкостях, надо принадлежать к этому миру, быть своим.

Интересно, в чем состоит работа полковника Беккета? На меня он произвел впечатление человека, удалившегося от дел, можетбыть даже вышедшего на пенсию по состоянию здоровья – у него был такой болезненный вид. И на тебе – он, оказывается, не последний человек в министерстве обороны.

Октобер как‑то упоминал, что во время войны Беккет ведал снабжением, причем был человеком достаточно компетентным, чтобы никогда не отправлять в армию одни левые сапоги или не те боеприпасы. Офицер по снабжению… Он снабдил меня Спаркинг Плагом и сведениями, благодаря которым я вышел на Эдамса и Хамбера. У него достаточно влияния в армии, чтобы срочно отправить одиннадцать молодых офицеров на поиски информации о скаковых лошадях. Хотел бы я знать, чем и кого он снабжает на самом деле?

Я вдруг вспомнил слова Октобера: «Нам пришла в голову эта идея насчет конюха…». Не «мне», а «нам». Теперь я убежден, что план был предложен не Октобером, а именно Беккетом; это объясняло и очевидное облегчение на лице Октобера, когда Беккет одобрил меня при нашей первой встрече.

Неспешно размышляя обо всем этом, я лениво наблюдал за двумя суетившимися на подоконнике голубями и спокойно ждал человека, компетентность которого обеспечила успех дела, чтобы попрощаться с ним.

Хорошенькая девушка постучала в дверь и вошла с подносом, на котором стояли кофейник, сливочник и светло‑зеленая чашка с блюдцем. Мило улыбнувшись, она спросила, не нужно ли мне чего‑нибудь еще, получила отрицательный ответ и удалилась грациозной походкой.

Моя левая рука уже вполне сносно заменяла правую. Я налил себе кофе без сливок и отхлебнул, наслаждаясь ароматом. В голове проплывали отрывочные картины последних дней.

Четыре ночи и три дня, сидя в тюремной камере, я пытался свыкнуться с мыслью, что убил Эдамса. Странно, хотя я допускал, что меня могут убить, мне почему‑то ни разу не приходило в голову, что убийцей стану я. К этому – как, впрочем, и ко многому другому – я оказался совершенно неподготовлен. Не так‑то просто перешагнуть через жизнь человека, пусть даже самого отвратительного и опасного.

За четыре ночи и три дня я постепенно пришел к выводу, что разного рода неудобства и унижения, причиняемые заключением в камере, могут быть вполне терпимыми, если относиться к ним спокойно, и почти с благодарностью вспоминал совет рыжего «не рыпаться».

Утром первого дня, после того как магистрат дал разрешение держать меня в полицейском участке семь дней, в камеру пришел врач и велел мне раздеться. Сам я не смог этого сделать, и ему пришлось мне помочь. Он равнодушно взглянул на обильно разбросанные по всему телу плоды стараний Эдамса и Хамбера, задал несколько вопросов и осмотрел мою правую руку, приобретшую сине‑черный цвет от запястья почти до плеча. Несмотря на смягчающий эффект двух свитеров и куртки, кожа в том месте, куда угодила ножка стула, была разодрана. Врач помог мне одеться и с безразличным видом удалился. Я не поинтересовался его мнением, и он ничего мне не сказал.

Четыре ночи и три дня, час за томительным часом, я ждал. Думал об Эдамсе – живом и мертвом. Беспокоился о Хамбере. Представлял, как можно было бы сделать все по‑другому. Привыкал к мысли, что не выйду отсюда без суда… а может, и вообще не выйду. Ждал, когда перестанут болеть синяки, и тщетно пытался удобно улечься на цементе. Считал количество кирпичей от пола до потолка и умножал на длину стены (минус дверь и окно). Думал о своей ферме, о сестрах и брате и о своей будущей жизни…

В понедельник утром раздался привычный уже скрип открываемой двери, но вместо полицейского в камере появился Октобер.

Я стоял, прислонившись к стене. Мы не виделись месяца три. Он окинул меня долгим взглядом и был явно потрясен моим диким видом.

– Дэниел, – наконец произнес он тихим и хриплым голосом.

Не хватало еще, чтобы он пожалел меня! Я засунул большой палец левой руки в карман, принял максимально небрежный вид и заставил себя ухмыльнуться.

– Привет, Эдуард.

Он с облегчением рассмеялся.

– Я вижу, вам все нипочем, – сказал он. Ну что ж… пусть он так думает.

– А вы не могли бы употребить свое влияние, чтобы я смог принять ванну?

– Обещаю и ванну и все, что захотите, как только вас освободят.

– Освободят? Насовсем?

– Насовсем, – кивнул он. – Они отказываются от обвинения. – Мне не удалось скрыть своей радости.

Он иронически улыбнулся.

– Они решили, что не имеет смысла тратить общественные фонды и судить вас, все равно дело кончится полным оправданием. Убийство в целях самообороны, ничего незаконного.

– Я был убежден, что они мне не верят.

– Они проверили все факты. Ваши показания подтвердились и теперь совпадают с официальной версией.

– А Хамбер… в порядке?

– Кажется, вчера он пришел в сознание, но еще не может отвечать на вопросы. Вам разве не сообщили, что он вне опасности?

Я покачал головой.

– Тут народ не из болтливых. А как Элинор?

– Хорошо. Небольшая слабость, больше ничего.

– Мне страшно жаль, что она впуталась в эту историю. Это я во всем виноват.

– Нет, дорогой мой, она сама, – возразил он. – И вот еще что, Дэниел… насчет Пэтти… я вам такого наговорил…

– К черту все это, – прервал я. – Нечего ворошить старое. Когда вы сказали «освободят», вы имели в виду – сейчас, сию минуту?

– Да.

– В таком случае я бы хотел убраться отсюда немедленно. Вы ничего не имеете против?

Он огляделся кругом и непроизвольно поежился. Встретившись со мной глазами, он сказал извиняющимся тоном:

– Я не предполагал ничего подобного. – Я слегка усмехнулся.

– Я тоже.

Мы отправились в Лондон – сначала машиной до Ньюкасла, а оттуда поездом. Из‑за задержки в полиции, связанной с обсуждением некоторых формальностей (мне еще предстояло выступить свидетелем на следствии по делу о смерти Эдамса), вожделенную ванну пришлось отложить – иначе мы опоздали бы на экспресс Флайинг Скотсмен» [19], в котором у Октобера были заказаны места. Я не успел даже переодеться.

Войдя за Октобером в вагон‑ресторан, я собрался было сесть напротив него, но тут официант схватил меня за локоть.

– Эй, ты, – грубо проговорил он, – выметайся отсюда! Здесь только для первого класса.

– У меня билет в первый класс, – мягко объяснил я.

– Да что ты? А ну‑ка, покажи.

Я вынул из кармана кусочек белого картона. Он фыркнул и показал головой, что я могу сесть. Затем обратился к Октоберу:

– Если он будет вам мешать, сэр, вы только скажите мне, и я его быстренько выведу, с билетом он или без билета.

И он ушел, покачиваясь в такт движению поезда. Нечего и говорить, что весь вагон‑ресторан немедленно повернулся, чтобы разглядеть наглеца. Я с улыбкой уселся напротив Октобера. У него был чрезвычайно смущенный вид.

– Не беспокойтесь за меня, – сказал я. – Я уже привык. – В эту минуту я осознал, что и в самом деле привык к подобному обращению и что меня это больше не волнует. – Но если хотите, можете делать вид, что не знаете меня. – Я открыл меню.

– Обижаете.

Я улыбнулся ему поверх меню.

– Хорошо.

– Ей‑богу, Дэниел, вы неподражаемы. Вас можно сравнить только с Родди Беккетом.

– Мой дорогой Эдуард… разрешите предложить вам хлеб.

Он засмеялся, и мы продолжили свой путь в Лондон, вполне довольные друг другом, – самая странная на вид пара, чьи головы когда‑либо покоились на крахмальных белых подголовниках поезда британской железной дороги.

Я налил себе еще кофе и взглянул на часы. Полковник Беккет опаздывал на двадцать минут. Голуби мирно сидели на подоконнике, а я поудобней устроился в кресле и с удовольствием вспомнил свой визит к парикмахеру Октобера, который подстриг мне волосы и сбрил наконец гнусные бачки. Сам парикмахер (кстати, потребовавший плату вперед) был удивлен достигнутым результатом.

– Ну вот, теперь мы больше похожи на джентльмена, а? Но я бы еще предложил… помыть голову.

Я с готовностью согласился на мытье головы, после которого граница чистоты прошла по середине моей шеи. Потом, в доме Октобера, я испытал фантастическое блаженство, шагнув из своего грязного барахла в большую горячую ванну, и удивление, облачившись в собственную одежду. Я посмотрел в зеркало – оттуда на меня глядел человек, приехавший из Австралии четыре месяца назад, человек в хорошем темно‑сером костюме, белой рубашке и синем шелковом галстуке. По крайней мере, это была прежняя оболочка. Но внутри я уже не был прежним, и никогда не буду.

Я спустился вниз в малиновую гостиную, где Октобер торжественно обошел вокруг меня, протянул мне стакан сухого шерри и заявил:

– Невозможно поверить, что вы тот самый молодой бандит, с которым я ехал в поезде.

– Это я, – сухо заверил я, и он расхохотался.

Он усадил меня в кресло спиной к двери и пустился в светскую болтовню о лошадях, пока я потягивал шерри. Интересно, что у него на уме, подумал я, глядя, как он с каким‑то неуверенным видом бродит вокруг камина.

Вскоре мое любопытство было разрешено. Дверь отворилась, он посмотрел поверх моего плеча и улыбнулся.

– Я хочу вас кое с кем познакомить, – сказал он.

Я встал и обернулся. У двери стояли Пэтти и Элинор. Вначале они меня не узнали. Пэтти протянула руку и вежливо произнесла: «Как поживаете?», очевидно ожидая, чтобы ее отец представил нас друг другу. Я взял ее за руку и подвел к креслу.

– Присядьте, – предложил я ей. – Вас ждет большое потрясение.

Если с Пэтти мы не встречались три месяца, то Элинор видела меня всего четыре дня назад, во время своего рокового визита к Хамберу. Она сказала с сомнением:

– Вы очень изменились… но вы Дэниел.

Я кивнул, и она залилась краской. Блестящие глаза Пэтти остановились на мне, ее розовый рот открылся.

– Так вы… это правда? Малыш Дэнни?

– Да.

– О‑о! – Ее лицо, начиная с шеи, тоже отчаянно покраснело, но на сей раз это была краска стыда.

Октобер наблюдал за их замешательством.

– Так им и надо, – сказал он. – Будут знать, как устраивать людям неприятности.

– О нет! – воскликнул я. – Вы к ним несправедливы… и потом, вы же не все им обо мне рассказали?

– Не все, – признался он, начиная подозревать, что у его дочерей было больше причин краснеть, нежели он предполагал, и что задуманная им встреча‑сюрприз приобрела несколько неожиданный характер.

– Тогда расскажите сейчас, а я пока пойду поговорю с Теренсом… И еще… Пэтти… Элинор… – Их удивило такое обращение. – Память у меня короткая и вообще неважная.

Когда я вернулся в гостиную, у девушек был подавленный вид, а Октобер с беспокойством наблюдал за ними. Я подумал, что отцы могут неумышленно причинить сильную боль своим дочерям.

– Не вешайте носа, – приободрил я их. – Если бы не вы, я бы в Англии со скуки умер.

– Вы вели себя гнусно, – с чувством сказала Пэтти, не желая признавать себя побежденной.

– Да… и очень сожалею об этом.

– Вы могли бы сказать нам, – упрекнула меня Элинор.

– Глупости, – вмешался Октобер. – Разве можно доверять языку Пэтти!

– Я понимаю… – медленно проговорила Элинор. – Да, я же не успела поблагодарить вас за… за то, что вы спасли меня. Доктор все рассказал мне. – Она снова покраснела.

– Спящая красавица, – улыбнулся я. – Вы были похожи на мою сестру.

– У вас есть сестра?

– Две, – сказал я. – Шестнадцать и семнадцать.

– А‑а. – Она немного успокоилась. Октобер метнул на меня быстрый взгляд.

– Вы слишком великодушны, Дэниел. Одна из них заставила меня возненавидеть вас, другая чуть вас не убила, а вам хоть бы что!

– Именно так – хоть бы что. Давайте лучше забудем об этом.

Таким образом, несмотря на малообещающее начало, вечер все‑таки прошел вполне сносно – девушки постепенно перестали смущаться, а под конец даже смогли смотреть мне в глаза, не краснея при этом. Когда они ушли спать, Октобер вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и вручил его мне, не говоря ни слова. Я развернул листок – это был чек на десять тысяч фунтов. Куча нулей. Я молча смотрел на них. Потом медленно разорвал свое состояние пополам и положил обрывки в пепельницу.

– Большое спасибо, но я не могу это взять.

– Но вы выполнили работу, почему же вы отказываетесь от платы?

– Потому что… – Я остановился. Потому что… что? Я не мог подобрать подходящих слов. Мне хотелось сказать что‑то вроде того, что я узнал больше, чем требовалось по контракту. Что я слишком много в это вложил. Что я убил человека. Во всяком случае, мне было невыносимо думать, что я возьму деньги за все, происшедшее со мной в эти месяцы.

– Должна же быть какая‑то причина, – с некоторым раздражением настаивал Октобер.

– Ну, во‑первых, честно говоря, я делал все это не из‑за денег и не могу принять от вас такую сумму. Более того, когда я вернусь домой, я собираюсь вернуть вам остаток первых десяти тысяч.

– Нет‑нет, – запротестовал он, – Вы их заработали и должны оставить себе. Подумайте о вашей семье!

– Все, что нужно моей семье, я заработаю продажей лошадей. Он загасил сигару.

– Вы возмутительно независимы. Просто не представляю, как вам удавалось так долго изображать из себя конюха! Если не ради денег, ради чего же вы все это делали?

Я поерзал в кресле – синяки все еще давали о себе знать.

– Да пожалуй, ради острых ощущений.

Дверь кабинета распахнулась, и в него неторопливо вошел Беккет. Я поднялся. Он протянул мне руку, а я, вспомнив слабость его пожатия, протянул ему свою. Он слегка сжал ее и тут же отпустил.

– Мы давно не виделись, мистер Роук.

– Больше трех месяцев, – согласился я.

– Вы закончили заезд.

Я с улыбкой покачал головой.

– Боюсь, что споткнулся на последнем препятствии.

Он снял пальто, повесил его на узловатую вешалку для шляп и размотал шерстяной шарф. Почти черный костюм подчеркивал его бледность и худобу, но глубоко посаженные, обведенные темными кругами глаза не потеряли своей всегдашней живости и проницательности. Он долго и пристально смотрел на меня.

– Садитесь, – сказал он, – и извините меня за опоздание. Вижу, что о вас позаботились в мое отсутствие.

– Да, спасибо.

Я снова опустился в кожаное кресло, а он занял свое место за столом. У его кресла были подлокотники и высокая спинка, и он тут же оперся на них локтями и головой.

– Я получил ваш отчет только в воскресенье утром, вернувшись в Лондон из Ньюбери. Он шел из Поссета два дня и попал ко мне домой в пятницу. Прочитав его, я немедленно позвонил в Слоу Эдуарду, но оказалось, что клейверингская полиция меня опередила. Тогда я сам позвонил в Клейверинг. Все воскресенье я обзванивал разные высокие инстанции, чтобы ускорить рассмотрение вашего дела, а утром в понедельник в кабинете директора государственного обвинения было окончательно решено, что вы невиновны.

– Я очень вам благодарен. – Он задумчиво помолчал.

– Вы сами сделали больше для своего освобождения, чем мы с Эдуардом. Мы только подтвердили ваши слова и добились, чтобы вас отпустили на день‑другой раньше. К тому времени клейверингская полиция уже произвела тщательный осмотр конторы, где все произошло, и нашла, что ваш рассказ полностью подтверждается фактами. Они также поговорили с врачом, лечившим Элинор, с самой Элинор, нашли сарай с огнеметом и телеграфировали вашему адвокату, чтобы он прислал им резюме вашего контракта с Эдуардом. Когда я с ними разговаривал, они уже были практически убеждены, что вы убили Эдамса в порядке самообороны. Полицейский врач – тот, что осматривал вас, – сразу подтвердил, что сила удара, пришедшегося на вашу правую руку, была достаточной, чтобы проломить вам череп. Он пришел к выводу, что удар был скользящий и потому повредил мышцы и сосуды, но не сломал кость и что вы действительно могли сесть на мотоцикл четверть часа спустя, если это было очень нужно.

– Вы знаете, – сказал я, – у меня было ощущение, что они вообще не обратили внимания на мои слова.

– М‑м… Я говорил с одним человеком из уголовного розыска, который допрашивал вас в прошлый четверг. Он объяснил мне, что, во‑первых, они были заранее настроены на вашу виновность, а во‑вторых, вид у вас был ужасный. Вы рассказали им какую‑то, на их взгляд, смехотворную историю, поэтому они сразу стали расставлять вам ловушки, пытаясь вас поймать. Им казалось, это не составит особого труда. Но не тут‑то было – в конце концов им пришлось вам поверить.

– Почему же они мне об этом не сказали? – вздохнул я.

– Не в их привычках – они ребята упрямые.

– Мне тоже так показалось.

– Но так или иначе, вы живы и почти здоровы.

– О да!

Директор государственного обвинения – плавный прокурор.

Беккет бросил взгляд на часы.

– Вы торопитесь?

– Нет.

– Прекрасно… Мне нужно многое сказать вам. Как насчет ленча?

– С удовольствием.

– Вот и отлично. Да, кстати о вашем отчете… – Он достал из внутреннего кармана исписанные моей рукой листки и разложил их на столе. – Я бы хотел, чтобы вы убрали ту часть, где просите прислать помощника, заменив ее описанием применения огнемета. Сможете? Тогда садитесь вон за тот стол, а когда вы закончите, отдадим все это отпечатать.

Когда я написал все, что он просил, мы обсудили, какие обвинения можно выдвинуть против Хамбера, Касса и Джада Уилсона, а также против Соупи Тарлтона и его приятеля Льюиса Гринфилда. Потом он посмотрел на часы и решил, что настало время ленча. Беккет отвез меня в свой клуб, показавшийся мне сплошь темно‑коричневым, где мы заказали пирог с мясом, почками и грибами (я выбрал его, чтобы можно было незаметно обойтись без ножа, одной вилкой). Но Беккет все‑таки заметил.

– Рука все еще болит?

– Уже гораздо лучше.

Он кивнул и оставил эту тему. Зато он рассказал мне о визите, который он нанес престарелому дяде Эдамса, живущему в холостяцком комфорте на Пиккадилли [20].

– По его словам, Пола Эдамса еще в детстве отправили бы в исправительную колонию для малолетних преступников, если бы не богатые родители. Из Итона [21]его выгнали за подделку чеков, а из следующей школы – за азартные игры. Родителям вечно приходилось платить, чтобы вытащить его из очередной истории, и психиатр сказал им, что он не изменится по крайней мере лет до сорока – пятидесяти. Могу себе представить, как им было тяжело – ведь он единственный ребенок! Когда Эдамсу было двадцать пять, его отец умер, и мать одна продолжала оберегать его от слишком серьезных неприятностей. Лет пять назад ей пришлось выложить огромную сумму, чтобы замять скандал – Эдамс без всякой причины сломал руку какому‑то парню, и сна пригрозила, что добьется признания его психически ненормальным, если он снова выкинет что‑нибудь подобное. А через несколько дней она выпала из окна собственной спальни и разбилась насмерть. Ее брат – этот самый дядя – говорит, что, по его мнению, Эдамс приложил к этому руку.

– Я бы не удивился, – согласился я.

– Так что вы были правы – он действительно психопат.

– Об этом было нетрудно догадаться.

– По тому, как он обращался лично с вами?

– Да.

Мы уже покончили с пирогом и перешли к сыру. Беккет с любопытством взглянул на меня и спросил:

– Так что за жизнь была у вас там, в конюшне Хамбера?

– Курортом это, пожалуй, не назовешь.

Он подождал продолжения, но, так как я замолчал, спросил еще раз:

– Больше вам нечего рассказывать?

– Пожалуй, нечего. Очень хороший сыр.

Мы выпили кофе и по стаканчику бренди, налитого из бутылки, на которой стояло имя Беккета, а потом медленно пошли пешком обратно.

В кабинете он опять с видимым удовольствием погрузился в свое кресло, откинув голову и положив руки на подлокотники, а я занял свое место напротив него.

– Насколько я знаю, вы скоро возвращаетесь в Австралию?

– Да.

– Не терпится снова впрячься?

Я взглянул на него. Он ответил мне прямым, твердым и серьезным взглядом. Он ждал ответа.

– Не так, чтобы очень.

– Почему?

Я пожал плечами и усмехнулся.

– Кому же это нравится?

Пожалуй, не стоит слишком распространяться на эту тему, подумал я.

– Вы возвращаетесь к благополучию, вкусной еде, солнцу, своей семье, прекрасному дому и работе, которую делаете отлично… Так?

Я кивнул. Черт его знает почему, но меня все это не особенно привлекало.

– Скажите мне правду, – вдруг сказал он. – Только чистую правду, без всяких уверток. Что‑то не так?

– Да все мой идиотский беспокойный характер, больше ничего, – сказал я легкомысленным тоном.

– Мистер Роук. – Он слегка выпрямился в кресле. – У меня есть веские основания задавать вам эти вопросы. Пожалуйста, ответьте мне честно – чем вас не устраивает ваша жизнь в Австралии?

Наступило молчание, когда я думал, а он ждал. В конце концов я решил, что, какими бы ни были его веские основания, я ничего не потеряю, если выскажусь начистоту.

– Работа, которой я занимаюсь, должна бы по идее приносить мне удовлетворение, а приносит только скуку и пустоту.

– Вроде манной каши, когда у вас есть зубы, – заметил он. Я засмеялся.

– Наверное, хочется чего‑нибудь остренького.

– А кем бы вы стали, если бы не смерть родителей и необходимость растить младших?

– Скорее всего юристом, хотя… – Я заколебался.

– Хотя что?

– Вообще‑то это странно звучит… особенно после всего, что произошло со мной за последние дни… может быть, я стал бы полицейским.

– Ага, – мягко сказал он, – так я и думал. Он снова откинул голову и улыбнулся.

– Если бы вы были женаты, вам было бы легче успокоиться и осесть на одном месте, – предположил он.

– Еще одна лямка, которую мне пришлось бы тянуть, – сказал я. – Еще одна семья, о которой надо заботиться. Наезженная колея до конца жизни.

– Значит, вот как вы к этому относитесь. А Элинор?

– Она очень милая девушка.

– Но не навсегда? – Я покачал головой.

– Вы пошли на большой риск, чтобы спасти ей жизнь, – напомнил он.

– Но ведь она из‑за меня оказалась в опасности.

– Разве вы могли предположить, что окажетесь настолько… э‑э… неотразимы и так ее увлечете, что она приедет специально, чтобы встретиться с вами еще раз? Когда вам пришлось вернуться к Хамберу и спасать ее, расследование уже было закончено – тихо, мирно и незаметно. Так ведь?

– Ну, в общем, да.

– Вам понравилось?

– Что понравилось? – удивился я.

– О, я, разумеется, не имею в виду кровопролитие под занавес или долгие часы нудной работы. – На его лице мелькнула улыбка. – А само, так сказать, преследование?

– А что, если я охотник в душе?

– А сами вы как считаете?

– Думаю, да.

В наступившей паузе показалось, что мое короткое «да» повисло в воздухе, вдруг все прояснив.

– Вам было хоть немного страшно? – Его голос звучал обыденно.

– Да.

– До помутнения рассудка?

Я отрицательно покачал головой.

– Вы знали, что если Эдамс и Хамбер что‑то заподозрят, они убьют вас. Как на вас действовало постоянное сознание опасности?

Он напоминал врача, исследующего картину болезни.

– Я старался быть осторожным.

– И все?

– Если вас интересует, был ли я все время в состоянии нервного напряжения, могу сказать честно – нет.

– Ясно.

Он снова на секунду замолчал, потом спросил:

– Что оказалось самым трудным?

Я прищурился, ухмыльнулся и соврал:

– Носить эти чертовы остроносые ботинки.

Он кивнул, как будто услышал нечто в высшей степени правдивое. А может, я и не соврал – ботинки уязвляли мою гордость, а не ноги. Эта же проклятая гордость взяла надо мной верх, когда я был в колледже у Элинор и не нашел в себе сил изображать перед ней полного кретина. Все эти штучки с Марком Аврелием были чистым выпендрежем с моей стороны, к тому же имели катастрофические последствия. Даже вспоминать об этом стыдно, не то что рассказывать.

Беккет спокойно продолжал:

– А вам не хотелось бы заняться чем‑нибудь в этом роде?

– Пожалуй. Только по‑другому.

– В каком смысле?

– Ну… Во‑первых, я был недостаточно подготовлен. Например, мне просто повезло, что Хамбер оставил контору незапертой, иначе я не попал бы в нее. Я не умею открывать двери без ключа. Потом, мне пригодился бы фотоаппарат – чтобы сфотографировать синюю книгу в столе у Хамбера и все остальное. Но мои познания и фотографии равны нулю. Я обязательно поставил бы не ту выдержку. Дальше. Мне никогда не приходилось драться. Если бы я знал что‑нибудь о рукопашном бое, возможно, я не убил бы Эдамса, да и самого меня так не отделали бы. Кроме того, я не мог быстро связаться с вами или Эдуардом, а это было очень важно.

– Вы правы. Но все равно, несмотря на сложности, вы же справились с вашей задачей.

– Чистое везение. Нельзя рассчитывать на удачу дважды.

– И в самом деле нельзя. – Он улыбнулся. – Что вы собираетесь сделать с двадцатью тысячами фунтов?

– Я… м‑м… собираюсь оставить часть этих денег Эдуарду.

– Что вы хотите сказать?

– Я не могу взять эти деньги. Все, чего я хотел, – это ненадолго вырваться на свободу. Это он предложил такую большую сумму, а не я. Должно быть, ему казалось, что за меньшее вознаграждение я не возьмусь за это дело. Но он ошибался – я бы и бесплатно согласился. Я возьму только компенсацию за издержки, связанные с моим отсутствием. Он знает об этом, я ему вчера сказал.

На этот раз молчание было долгим. Наконец Беккет выпрямился, взял телефонную трубку и набрал какой‑то номер.

– Это Беккет, – сказал он. – Я насчет Дэниела Роука… Да, он здесь. – Он вынул из кармана почтовую карточку. – Я обсудил с ним те пункты, о которых мы говорили утром… Ваша карточка при вас?

Несколько минут он ждал, откинувшись в кресле и глядя мне прямо в лицо.

– Готовы? – произнес он в трубку. – Пункты с первого по четвертый – ответ положительный. Пятый – удовлетворительно. Шестой… это самое слабое место – не выдержал роль перед Элинор Тэррен. Она сказала, что он умен и хорошо воспитан, хотя никто больше так не думал… Да, видимо, нежелание унизиться в глазах женщины… Не просто хорошенькой, а умной – ведь перед ее сестрой он себя не выдал… Да… О, без сомнения, ее привлекла не только его внешность, но и интеллект… Да, внешность весьма привлекательная, и, по‑моему, для вас это может оказаться полезным… Нет, он так не считает. В клубе ни разу не взглянул на себя в зеркало – ни в вестибюле, ни в туалете… Нет, сам он в этом не сознался, но в душе отлично понимает, что прокололся в этом пункте… Разумеется, хороший урок… Может, это риск, а может, просто недостаток профессионализма… Пусть ваша мисс Джонс выяснит точно… Да.

Не могу сказать, чтобы мне доставляла удовольствие эта хладнокровная вивисекция, но единственным способом избежать ее было встать и выйти из кабинета. Его глаза смотрели на меня по‑прежнему беспристрастно.

– Пункт седьмой… нормальная реакция. Восемь – немного чересчур, но с вашей точки зрения это даже к лучшему. – Он бросил быстрый взгляд на зажатую в руке карточку. – Девять… Хотя он родился в Англии и провел здесь детство, по воспитанию, и наклонностям он все же австралиец, так что не думаю, что подчинение далось ему легко… Не знаю, он не захотел говорить об этом… Нет, не сказал бы, что здесь имеет место комплекс мученика… Ну, конечно, совершенства не бывает… Это уж по вашей части… Десятый? ПУШ? Определенно не первые два, он слишком горд для этого. Что до третьего, то он относится к тому типу, который обращается за помощью. Да, он еще здесь. И бровью не повел… Думаю, да… Хорошо, я позвоню вам позже.

Он положил трубку. Я ждал. Он не торопился, и я сознательно не стал дергаться и суетиться под его изучающим взглядом.

– Ну что? – спросил он наконец.

– Нет.

– Это нежелание или мысль о сестрах и брате?

– Филипу всего тринадцать.

– Понимаю. – Он сделал вялый жест рукой. – Но все равно, думаю, мне стоит рассказать вам, от чего вы отказываетесь. Мой коллега, который задержал меня утром и с которым я только что разговаривал по телефону, руководит одним из отделов контрразведки – не только политической, но также научной, промышленной и вообще любой. Его отдел специализируется как раз в том, чем пришлось заниматься вам – расследованием изнутри. Просто удивительно, до чего мало внимания даже опытные агенты обращают на слуг и рабочих… так что его людям удавалось добиться заметных результатов. Их часто используют для проверки подозрительных иммигрантов и политических беженцев, не наблюдая за ними со стороны, а работая бок о бок с ними каждый день. Например, недавно несколько сотрудников работали на строительстве сверхсекретных объектов… там были странные утечки информации, подробные планы секретных установок были проданы за границу. Так вот, выяснилось, что фирма, занимающаяся коммерческим шпионажем, получала сведения от агентов, работающих каменщиками, – они укладывали кирпичи, фотографируя при этом здание.

– Филипу, – сказал я, – всего тринадцать.

– Но вам не придется немедленно погрузиться в эту деятельность. Вы же сами сказали, что не обладаете необходимыми знаниями. Сначала вас, как минимум, год будут обучать различным методам, и только потом поручат работу.

– Не могу.

– Между заданиями все сотрудники получают отпуск. Если работа заняла четыре месяца – как та, что вы делали для нас, – отпуск будет шесть недель. Как правило, больше девяти месяцев в году никто не работает. Вы сможете часто приезжать домой.

– Если я буду отсутствовать, у меня не будет ни денег для платы за школу, ни дома.

– Британское правительство действительно не сможет платить нам столько, сколько вы сейчас зарабатываете, но ведь существует такая удобная вещь, как управляющий фермой.

Я открыл было рот и снова закрыл его.

– Обдумайте все хорошенько, – мягко посоветовал он. – Мне надо повидать еще одного из моих коллег… Я вернусь через час.

Он поднялся и медленно вышел из комнаты.

Голуби все так же суетились на подоконнике. Я подумал о годах, потраченных на устройство фермы, и о том, чего я достиг. Я еще сравнительно молод, но мое дело уже считается достаточно солидным, и годам к пятидесяти, если повезет, я буду владельцем одной из лучших племенных ферм Австралии и смогу наслаждаться богатством, влиянием и всеобщим уважением. Беккет же предлагает мне одиночество, непрестижную работу и плохое жилье, не говоря уже о риске окончить жизнь, получив пулю в лоб.

Если рассуждать здраво, мне просто не из чего выбирать. Белинда, Хелен и Филип все еще нуждаются в защите, доме и хотя бы той замене отцовской заботы, которую я могу им предложить. Ни один нормальный человек не отдал бы преуспевающую ферму в руки управляющего, чтобы стать кем‑то вроде разгребателя мусора. Иначе эту работу не назовешь.

Но это если здраво… На самом‑то деле я ведь уже один раз бросил свою семью на произвол судьбы – как сказал Беккет, мне не доставляет удовольствия ощущать себя мучеником. А преуспевающее дело уже один раз довело меня до депрессии.

Теперь я точно знаю, что я из себя представляю и на что способен. Я вспомнил, как много раз меня так и подмывало бросить все к чертовой бабушке, но я удержался. Я вспомнил тот момент, когда я взял в руку свисток Элинор и меня озарила догадка. Я вспомнил удовлетворение, с которым я стоял в опаленном загончике Кандерстега, зная, что наконец одержал победу над Эдамсом и Хамбером. Никогда продажа лошади, пусть даже самая выгодная, не наполняла меня такой глубокой радостью.

Час прошел. Голуби улетели с подоконника. Вернулся Беккет.

– Ну что? – спросил он. – Да или нет?

– Да.

Он громко расхохотался.

– И все? Никаких вопросов или условий?

– Никаких условий. Но мне нужно съездить домой и привести в порядок свои дела.

– Разумеется. – Он поднял трубку. – Мой коллега хотел бы увидеться с вами до вашего отъезда. – Его пальцы легли на диск. – Сейчас я договорюсь.

– Один вопрос. – Да?

– Что такое ПУШ в десятом пункте?

Он хитро улыбнулся, и я понял, что он ждал этого вопроса и хотел, чтобы я знал ответ. Мои ноздри расширились, впитывая запах незнакомого мира. Мира, к которому я теперь принадлежал.

– Что может заставить вас перейти на сторону противника, – небрежно объяснил он, – подкуп, угроза или шантаж.

Он набрал номер и перевернул всю мою жизнь.

 


[1]Имеется в виду король Эдуард VII, правивший с 1901 по 1910 г.

 

[2]Имеется в виду библейское изречение: «Отпускай хлеб твой по водам, потому по по прошествии многих дней опять найдешь его».

 

[3]Здесь игра слов: «sparking plug» – свеча зажигания, но «plug» – еще и «кляча».

 

[4]Таттерсоллз здесь: – место на ипподроме, где принимают ставки при игре на скачках.

 

[5]День подарков – второй день Рождества, 26 декабря, когда принято дарить подарки посыльным, почтальонам, слугам.

 

[6]AI – официальное обозначение Грейт‑Норт‑роуд (Большой северной дороги).

 

[7]Борстал – исправительное заведение для молодых преступников (от 16 до 21 года). Первое такое учреждение было открыто в Борстале, пригороде Рочестера, графство Кент, в 1902 году.

 

[8]Названия футбольных команд. «Ганнерз» – разговорное название футбольного клуба «Арсенал»,«Роверз» – клуба «Блэкберн».

 

[9]«Кантри Лайф» – иллюстрированный еженедельник, рассчитанный главным образом на фермеров и земледельцев.

 

[10]Георгианский стиль – архитектурный стиль, сложившийся к середине XVIII в. и существовавший до 30‑х годов XIX в.

 

[11]Горгулья – фантастическая фигура (чаще всего на водосточной трубе), характерная для готической архитектуры.

 

[12]Стоун – 14 фунтов – 6,35 кг.

 

[13]Альфред Великий – король, объединивший в IV в. несколько англосаксонских королевств.

 

[14]Джон Бечемен (р. 1907) – английский писатель.

 

[15]999 – в Великобритании телефон для вызова полиции, «Скорой помощи» или пожарной команды.

 

[16]1 гран – 0,065 г.

 

[17]Бертран Рассел (1872 – 1970) – английский философ, математик общественный деятель.

 

[18]Уайтхолл – улица в центре Лондона, где расположены важнейшие правительственные здания.

 

[19]«Флайинг Скотсмен» («Летучий Шотландец») – железнодорожный экспресс Лондон – Эдинбург.

 

[20]Пиккадилли – улица в центре Лондона.

 

[21]Итон – одна из старейших престижных мужских привилегированных средних школ Англии с очень высокой оплатой за обучение.

 

Date: 2015-09-05; view: 226; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию