Потопи меня или будь проклят!

Американский посол во Франции, мистер Портэр, все шесть лет пребывания в Париже занимался изучением старинных, затоптанных временем кладбищ. Наконец в 1905 году его поиски увенчались успехом: на кладбище Grangeaux Belles он обнаружил могилу человека, о котором уже были написаны два романа (один – Фенимором Купером, а другой – Александром Дюма).

– Вы уверены, что нашли Поля Джонса? – спрашивали посла.

– Я открою гроб и посмотрю ему в лицо.

– Вы надеетесь, что адмирал так хорошо сохранился?

– Еще бы! Гроб до самого верху залит алкоголем...

Гроб распечатали, выплеснув из него крепкий виноградный спирт, и все были поражены сходством усопшего с гипсовой маской лица Поля Джонса, что сохранилась в музее Филадельфии. Знаменитые антропологи Папильон и Капитэн подвергли останки адмирала тщательному изучению и пришли к выводу:

– Да, перед нами славный “пенитель морей” – Поль Джонс, в его легких сохранились даже следы того воспаления, которым он страдал в конце жизни...

Мертвеца переложили в металлический гроб, в крышку которого вставили корабельный иллюминатор; через Атлантику тронулась к берегам Франции эскадра боевых кораблей США, а в Анаполисе янки заранее возводили торжественный склеп-памятник, дабы адмирал Поль Джонс нашел в Америке место своего последнего успокоения... Париж давно не видывал такого великолепного шествия! Гроб с телом моряка сопровождали французские полки и кортеж американских матросов. Во главе траурной процессии, держа в руке цилиндр, выступал сам премьер Франции; оркестры играли марши (но не погребальные, а триумфальные). За катафалком, водруженным на лафет, дефилировали послы и посланники разных стран, аккредитованные в Париже, и русский военно-морской атташе с усмешкою заметил послу А. И. Нелидову:

– Американцы твердо запомнили, что Поль Джонс был создателем флота США, но они забыли, что чин адмирала он заслужил не от Америки, а от России... все-таки – от нас!

Сын шотландского садовника, он начинал свою жизнь, как и многие бедные мальчики в Англии, с юнги. На корабле, перевозившем негров-рабов из Африки в американские колонии, он познал “вкус моря”, научился предугадывать опасность в темноте и тумане, но душа Поля была возмущена жестокостью соотечественников. Юный моряк покинул невольничий корабль, поклявшись себе никогда более не служить британской короне.

– Английские корабли достойны только того, чтобы их топить, словно бешеных собак! – кричал Джонс в портовой таверне...

Новый Свет приютил беглеца. В 1775 году началась война за независимость Америки, и стране, еще не обозначенной на картах мира, предложил свои услуги “лейтенант” Поль Джонс. Вашингтон сказал:

– Я знаю этого парня... Дайте ему подраться!

Джонс собрал экипаж из отчаянных сорвиголов, не знавших ни отца, ни матери, не имевших крыши над головой, и с этими ребятами разбивал англичан на море так, что от спесивой доблести “владычицы морей” только искры летели. В жестоких абордажных схватках, где исход боя решал удар копьем или саблей, Джонс брал в плен британские корабли и приволакивал их, обесчещенных, в гавани Америки, а на берегу его восторженно чествовали шумные толпы народа... Поль Джонс говорил Вашингтону:

– Теперь я хочу подпалить шкуру английского короля в его же английской овчарне! Клянусь дьяволом, так и будет!

Весной 1778 года у берегов Англии появился внешне безобидный корабль, за бортами которого укрылись восемнадцать пушек. Это был замаскированный под “купца” корвет “Рейнджэр”.

– Что слыхать нового в мире, приятель? – спросили лоцмана, когда он поднялся на палубу корвета.

– Говорят, – отвечал тот капитану, – что близ наших берегов шляется изменник Поль Джонс, а это такой негодяй, это такой мерзавец, что рано или поздно он будет повешен.

– Вот как? Хорошее же у вас, англичан, мнение обо мне. Будем знакомы: я и есть Поль Джонс! Но я тебя не повешу...

В громе картечи и ручных гранат, ободряя матросов свистом и песнями, Поль Джонс топил британские корабли у их же берегов. Лондонскую биржу лихорадило, цены на товары росли, банковские конторы разорялись на простое судов в гаванях.

...Лоцман показал вдаль, где брезжили огни города:

– Вот и Уайтхейвен, как вы и желали, сэр. Позволено мне узнать, что вы собираетесь делать здесь, сэр?

– Это моя родина, – отвечал Поль Джонс, – а родину иногда следует навещать даже такому сыну, как я!

Осыпанные теплым ночным дождем, матросы во главе со своим капитаном высадились в городе, взяли форт, заклепали все его пушки, и, спалив британские корабли, стоявшие в гавани, они снова растворились в безбрежии моря...

Король, удрученный, сказал:

– Мне стыдно. Или слава моего флота – это миф?

– Что делать, – отвечали королю адмиралы, – но Джонс неуловим, как старая трюмная крыса... Нет веревки на флоте вашего величества, которая бы не источала кровавых слез от желания удавить на мачте этого нахального пирата!

А Поль Джонс уже высадился в графстве Селкирк, где в старинном замке застал только графиню, которой и принес глубочайшие извинения за беспокойство, а ребята с “Рейнджэра” потащили на корабль все графское серебро, что заставило Джонса до конца своих дней выплачивать Селкиркам стоимость сервиза из своего кошелька. “Но я же не разбойник, каким меня англичане считают, – говорил Поль Джонс, – а если моим славным ребятам так уж хочется ужинать непременно на серебре, так пускай они едят у меня по-графски... У них так мало радостей в жизни!” Вскоре, отдохнув с командой во Франции, он снова появился в морях Англии на “Простаке Ричарде”; на этот раз его сопровождали французские корабли под флагом некоего Ландэ, уволенного с флота как сумасшедшего. Джонс взял его к себе на службу. “Я и сам, когда дерусь, – сказал он, – тоже делаюсь не в себе. Так что этот полоумный парень вполне сгодится для такого дела, каким мы решили заняться...” На траверзе мыса Фламборо Джонс разглядел в тумане высокую оснастку пятидесятипушечного линейного фрегата “Серапис”, который по праву считался лучшим кораблем королевского флота; за ним ветер подгонял красавец фрегат “Графиня Скарборо”...

Сначала англичане окликнули их в рупор:

– Отвечайте, что за судно, или мы вас утопим!

Поль Джонс в чистой белой рубахе, рукава которой он закатал до локтей, отвечал с небывалой яростью:

– Потопи меня или будь проклят!

В этот рискованный момент “сумасшедший” Ландэ на своих кораблях погнался за торговыми кораблями. Благодаря явной дурости Ландэ маленький “Простак Ричард” остался один на один с грозным королевским противником. Прозвучал первый залп англичан – корабль американцев дал течь и загорелся, при стрельбе разорвало несколько пушек. Корабли дрались с ожесточением – час, другой, третий, и битва завершалась уже при лунном свете. Круто галсируя и осыпая друг друга снопами искр от пылающих парусов, враги иногда сходились так близко, что к ногам Джонса рухнула бизань-мачта “Сераписа”, и он схватил ее в свои объятия.

– Клянусь, – закричал в бешенстве, – я не выпущу ее из рук до тех пор, пока один из нас не отправится на дно моря!..

Палуба стала скользкой от крови. В треске пожаров, теряя рангоут и пушки, “Простак Ричард” сражался, а из пламени слышались то свист, то брань, то песни: это раненый Поль Джонс воодушевлял своих матросов.

– На абордаж, на абордаж! – донеслось с “Сераписа”.

– Милости прошу! – отвечал Джонс. – Мы вас примем...

И английские солдаты полетели за борт, иссеченные саблями. Но мощь королевской артиллерии сделала свое дело: “Простак Ричард” с шипением погружался в пучину. Море уже за­хлестывало его палубу, и тогда с “Сераписа” храбрецов окликнули:

– Эй, у вас, кажется, все кончено... Если сдаетесь, так прекращайте драться и ведите себя как джентльмены!

Поль Джонс швырнул в англичан ручную бомбу.

– С чего вы взяли? Мы ведь еще не начинали драться.

– Пора бы уж вам и заканчивать эту историю...

– Я сейчас закончу эту историю так быстро, что вы, клянусь дьяволом, даже помолиться не успеете!

“Простак Ричард” с силой врезался в борт “Сераписа”; высоко взлетев, абордажные крючья с хрустом впились в дерево бортов; два враждующих корабля сцепились в поединке. Началась рукопашная свалка, и в этот момент с моря подошел безумный Ландэ со своими кораблями. Не разбираясь, кто тут свой, а кто чужой, он осыпал дерущихся такой жаркой картечью, что сразу выбил половину англичан и американцев.

– Нет, он и в самом деле сошел с ума! – воскликнул Поль Джонс, истекая кровью от второй раны.

Но тут капитан “Сераписа” вручил ему свою шпагу:

– Поздравляю вас, сэр! Эту партию я проиграл...

С треском обрывая абордажные канаты, “Простак Ричард” ушел в бездну, выпуская наверх громадные булькающие пузыри из трюмов, звездный флаг взметнулся над мачтою “Сераписа”.

– А мы снова на палубе, ребята! – возвестил команде Джонс. – Берем на абордаж и “Графиню Скарборо”...

На двух кораблях победители плыли к французским берегам. Отпевали погибших, перевязывали раны, открывали бочки с вином, варили густой “янки-хаш”, плясали и пели:

У Порторико брось причал —

на берегу ждет каннибал.

Чек-чеккелек!

Моли за нас патрона, поп,

а мы из пушек – прямо в лоб.

Ха-ха-ха!

Окончен бой – давай пожрать,

потом мы будем крепко спать.

Чек-чеккелек!

По вкусу всяк найдет кусок —

бедро, огузок, грудь, пупок.

Котел очистим мы до дна.

Xa-xa-xa!

Дух грубого времени в этой старинной моряцкой песне, которая родилась в душных тавернах Нового Света.

Гибкий и смуглый, совсем не похожий на шотландца, он напоминал вождя индейских племен; взгляд его сумрачных глаз пронзал собеседника насквозь; щеки, пробуренные ветрами всех широт, были почти коричневыми, как финики, и “приводили на ум тропические страны. Это необычайно молодое лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью”.

Таким запомнили Поля Джонса его современники...

В честь его поэты Парижа слагали поэмы, а он, не любивший быть кому-то должным, тут же расплачивался за них сочинением приятных лирических элегий. Парижские красавицы стали монтировать прически в виде парусов и такелажа – в честь побед “Простака Ричарда”. Франция, исстари враждебная Англии, осыпала Джонса небывалыми милостями, король причислил его к своему рыцарству, в парижской опере моряка публично венчали лаврами, самые знатные дамы искали минутной беседы с ним, они обласкивали его дождем любовных записочек.

Джонс вправе был ожидать, что конгресс страны, для которой он немало сделал, присвоит ему чин адмирала, и он был возмущен, когда за океаном в честь его подвигов лишь оттиснули бронзовую медальку. Вокруг имени Поля Джонса, гремевшего на всех морях и океанах, уже начинались интриги политиканов: конгрессмены завидовали его славе... Поль Джонс обозлился:

– Я согласен проливать кровь ради свободы человечества, но тонуть на горящих кораблях ради лавочников-конгрессменов я не желаю... Пусть американцы забудут, что я был, что я есть и я буду!

А в далеком заснеженном Петербурге давно уже следили за его подвигами. Екатерина II, политик опытный и хитрый, сразу поняла, что за океаном рождается сейчас великая страна с энергичным народом, и объявила “вооруженный нейтралитет”, чем и помогла Америке добиться свободы. Между тем в причерноморских степях назревала новая война с Турцией, и России требовались молодые, храбрые капитаны флота.

– Иван Андреич, – наказала Екатерина II вице-канцлеру Остерману, – выгодно нам забияку Поля Джонса на нашу службу переманить, и то прошу учинить через послов наших...

Джонс дал согласие вступить на русскую службу; в апреле 1788 года он уже получил чин контр-адмирала, а писаться в русских документах стал “Павлом Жонесом”. “Императрица приняла меня с самым лестным вниманием, которым может похвастаться иностранец”, – сообщал он парижским друзьям. А русская столица открыла перед ним двери особняков и дворцов: Джонса засыпали приглашениями на ужины и обеды, на интимные приемы в Зимнем дворце... Английские купцы – в знак протеста! – позакрывали в Петербурге свои магазины, наемные моряки-англичане, служившие под русским флагом, демонстративно подали в отставку. Английская разведка точила зубы и когти, выжидая случая, чтобы загубить карьеру Джонса в России... Моряк и подле русского престола вел себя как республиканец: он дерзко преподнес в подарок Екатерине II тексты конституции США и Декларацию Независимости, на что императрица, как женщина дальновидная, отвечала ему так:

– Чаю, революция американская не может не вызвать других революций... этот пожар и далее перекинется!

– Смею думать, ваше величество, что принципы американ­ской свободы отворят немало тюрем, ключи от которых утопим в океане.

Контр-адмирал отъехал к Черному морю, где поднял свой флаг на мачте “Владимира”; он имел под своим началом парусную эскадру, громившую турок под Очаковом в Днепровском лимане. Отважный корсар теперь выступал в ином обличье – в запыленных шароварах запорожца, с кривою саблей у бедра. Поль Джонс курил из люльки хохлацкий тютюн и пил казачью горилку, закусывая ее шматами сала, чесноком и огурцами. Ночью на запорожской остроносой “чайке”, велев обмотать весла тряпками, контр-адмирал проплыл вдоль строя турецкой эскадры. На борту флагмана султанского флота он куском мела начертал свою дерзкую резолюцию:

Сжечь. Паль Джонс.

Русские были восхищены его удалью, но и сам Джонс неизменно восхищался бесподобным мужеством русских солдат и матросов. В сражении на Кинбурнской косе Джонс действовал рука об руку с Суворовым (“Как столетние знакомцы”, – писал об этом Суворов), и турецкий флот понес страшное поражение. Поль Джонс был отличным моряком, но зато он был бездарным дипломатом, и его отношения с князем Потемкиным вскоре же обострились до крайности... Английская разведка, незримое око которой сторожило Джонса даже в днепровских плавнях, выжидала момент, чтобы нанести удар!

Удар был особо болезнен, ибо как раз в этот период Джонс хлопотал о развитии торговли между Россией и Америкой; он строил планы о создании объединенной русско-американской эскадры, которая должна базироваться в Средиземном море как всеобщий залог мира в Европе... Но с князем Потемкиным он разругался в пух и прах, а англичане обрушили на него из Петербурга лавину ложных и грязных слухов: будто он повинен в контрабанде, будто застрелил своего племянника и прочее. Не обошлось дело и без подкупа в столичных верхах... Историкам еще многое неясно, а отсутствие документов и масса легенд, основанных на сплетнях того времени, только запутывают истину. Но кое в чем историки все-таки разобрались. Поль Джонс стал неугоден не русскому флоту, а самой императрице, которую не уставал “просвещать” в конституционном духе, всюду рекламируя республиканский образ жизни.

Ну что ж. Отставка дана. Суворов подарил ему шубу.

– Но я еще вернусь в Россию, – убежденно заявил Поль Джонс, когда лошади взяли шаг и карета завернула к заставе...

Покружив по Европе, словно бездомный бродяга, он закончил свой бег по морям и океанам в Париже.

Париж был иным – уже революционным. Ключи от Бастилии парижане переслали за океан – в дар Вашингтону со словами: “Принципы Америки отворили Бастилию!” Отсюда, из Парижа, моряк переслал в Россию свой проект весьма удачной конструкции пятидесятичетырехпушечного корабля, но в Петербурге его спрятали под сукно.

Екатерина II близким своим людям признавалась:

– Поль Джонс обладал очень вздорным умом и совершенно заслуженно чествовался презренным сбродом...

Эту фразу императрицы легко расшифровать: “презренный сброд”, всегда окружавший Джонса, – это были люди, алчущие свободы, это были его друзья-якобинцы... Начиналась новая полоса жизни!

Из окна своей убогой мансарды “пенитель морей” видел черепичные крыши Парижа и сладко грезил о могучих эскадрах, что выходят в океан ради битв против деспотии.

Как и все передовые люди того времени, Поль Джонс вступил в масонскую ложу Девяти Сестер 1, вобравшую в себя лучшие умы Франции; в эти годы моряка окружали поэты, философы и революционеры, а проживал он под опекою своей сердечной подруги – госпожи Телисьен, побочной дочери Людовика XV. Франция хотела, чтобы Поль Джонс возглавил революционный флот, но “пенитель морей” был уже болен... Да, он был болен и беден. Передвигался уже с палочкой в руках. Однако белая рубашка моряка и сейчас, как в канун битвы, неизменно сверкала ослепительной чистотой.

Смерть сразила его 18 июля 1792 года.

Ему было всего 45 лет.

Поль Джонс умер ночью – в полном одиночестве.

Он умер стоя, прислонившись спиной к шкафу, а в опущенной руке держал раскрытый том сочинений Вольтера. Конец удивительный! Даже в смерти адмирал не упал, и даже смерть не смогла разжать его пальцев, державших книгу...

Американский посол не явился на его похороны.

Национальное собрание Франции почтило память “человека, хорошо послужившего делу свободы”, вставанием и молчанием.

Двенадцать парижских санкюлотов во фригийских красных колпаках проводили “пенителя морей” до его могилы. Тогда же было решено перенести его тело в Пантеон великих людей, но в вихре последующих событий об этом как-то забыли.

Забыли и то место, где Поль Джонс был погребен.

Наконец забыли и самого Поля Джонса...

О нем вспомнил Наполеон – в черный для Франции день, когда адмирал Нельсон уничтожил французский флот в битве при Трафальгаре.

– Жалею, – сказал Наполеон, – что Поль Джонс не дожил до наших дней. Будь он во главе моего флота, и позор Трафальгара никогда бы не обрушился на голову французской нации...

В 1905 году историк Август Бюэль отыскал в Америке человека, сохранившего мемуары своего прадеда Джона Кильби, который служил матросом на “Простаке Ричарде”; этот Кильби писал о Джонсе:

“Хотя англичане и трубили о нем, как о самом худшем человеке на белом свете, но я должен сказать, что такого моряка и джентльмена я никогда еще не видел. Поль был храбр в бою, добр в обращении с нами, простыми матросами, он кормил нас отлично и вообще вел себя как следует. Если же нам не всегда выдавали жалованье, то это уже не его вина...” (Это вина конгресса!)

Поль Джонс занял место в американском Пантеоне. Недавно в нашей стране вышла монография ученого Н. Н. Болховитинова “Становление русско-американских отношений”, в которой и Джонсу отведено достойное место; там сказано:

“Чтить своих военных героев американцы, как известно, умеют. О Поле Джонсе знает каждый школьник, и очерк о храбром капитане можно найти рядом с биографиями Дж. Вашингтона, Б. Франклина, А. Линкольна и Ф. Рузвельта. Поначалу мы несколько удивились, увидев Поля Джонса в столь блестящем окружении, но в конце концов решили, что американцам лучше знать, кого надо больше всего чтить, а мы, вообще говоря, меньше всего помышляем о том, чтобы как-то умалить заслуги знаменитого адмирала”.

Поразмыслив, можно сказать последнее...

Конечно, где-то в глубине души Поль Джонс всегда оставался искателем приключений с замашками типичного флибустьера XVIII века, и не свяжи он своей судьбы с борьбою за свободу Америки, не стань он адмиралом флота России – кто знает? – возможно, и скатился бы он в обычное морское пиратство, а на этом кровавом поприще Поль Джонс наверняка оставил бы нашей истории самые яркие страницы морского разбоя.

Но жизнь сама вписала поправки в судьбу этого незаурядного человека, и Поль Джонс останется в истории народов как адмирал русского флота, как национальный герой Америки!