Шхеры Благополучия

— До сахалинского берега по карте Крузенштерна остается тридцать пять миль, Геннадий Иванович, — доложил штурман Попов.

«Байкал» подходит к неисследованным берегам. Ночь наступала темная и ненастная. Звезды исчезли, небо заволокло тучами. Пошел дождь. Волн не слышно. Лишь изредка ударит в борт и накатит высоко.

— Двадцать две, вперед идет! — кричат с русленей[172]. Там каждые пятнадцать минут бросают лот.

Слабо светит фонарь, освещая компас и темные фигуры капитана и старшего лейтенанта в плащах, надетых поверх теплых пальто.

— Тридцать пять миль, — порядочно еще осталось. Пока такая глубина, пожалуй, можно смело двигаться, — говорит Казакевич.

Судно идет к восточному берегу Сахалина, на широту 51°40', где Крузенштерн нашел бар реки, преграждающий подход к материку. Крузенштерн предполагал, что там вытекает один из рукавов реки Амура, хотя и не был уверен в этом. Невельской прежде всего хотел проверить это предположение Крузенштерна.

— Карта может быть ошибочной, и берег ближе, чем мы думаем, — еще раз повторил капитан. — Можем прямо врезаться в него. Прикажите рифить паруса и располагайте ходом так, чтобы подойти к берегу с рассветом.

Ему показалось, что сквозь шум дождя из тьмы доносится какой‑то грохот.

— На марсе! — крикнул он.

— Есть на марсе! — отозвался впередсмотрящий с мачты. — Слыхать бурун, ваше высокородие! — неуверенно крикнул матрос.

— Бурун?

— Так точно! Слышно, шумит! — тверже отозвался смотрящий.

— Действительно бурун, Геннадий Иванович! — сказал Казакевич.

— Вот тебе и тридцать пять миль! — воскликнул Невельской.

Раздался свисток боцмана, и матросы, прятавшиеся от дождя, кинулись к брасам и шкотам.

Рулевой налег на штурвал. Заполоскались паруса. Судно клонилось бортом. При свете фонаря видна стала пена, накатывающаяся на гребнях волн.

Теперь явственно слышался грохот прибоя. Морские волны где‑то близко набегали на берег.

Когда судно спустилось на четыре мили, Невельской велел непрерывно бросать лот и на случай опасности держать оба якоря готовыми. Всю ночь не сходил вниз, вслушиваясь и всматриваясь туда, где за тьмой и волнами должны быть таинственные берега. «Байкал» шел ровно и спокойно, словно чувствуя то же напряжение, что и капитан...

С рассветом на горизонте из моря выступил голубой горный хребет. Разлоги между его вершинами окутал густой туман.

— Сахалин, Геннадий Иванович! — торжественно сказал вахтенный офицер, мичман Гейсмар.

Все офицеры были наверху и в торжественном молчании наблюдали приближение новой земли. Она казалась чистой и прозрачной, словно омытой океанскими водами.

Ветер дул навстречу «Байкалу» прямо с запада, ровный и умеренный. На море рябила слабая зыбь, похожая на рыбью чешую.

— Шестнадцать сажен! — клонясь над волной, кричал матрос, привязанный к вантам. — Вперед идет!

В круг подзорной трубы Невельской видел, как с вершин хребта сносило туман. Внизу, ближе к бригу, белели песчаные кошки[173], образующие низменный берег. За кошками виднелась вода. Похоже было, что там озеро или река, простершаяся до подножия сахалинских гор.

— Согласно карте Крузенштерна, до этих кошек остается около двадцати миль, — сказал Халезов, — а получается не больше пяти.

— Может быть, наши хронометры неверны? — спросил Невельской.

Ветер стихал. За кормой взошло громадное солнце. Бескрайные площади вод заполыхали слепящим белым пламенем, корабль шел среди пылающего океана. Он двигался все медленнее. Паруса ослабевали и начинали располаскивать.

— Семь с половиной! — кричали с русленей.

Ветер стих. Корабль заштилел. Паруса убрали. Верп бултыхнулся в воду.

Теперь простым глазом ясно видно было за кошками огромное пространство воды, тянувшейся до самых хребтов.

— Пойдете, Иван Алексеевич, на берег, — сказал Невельской молодому штурману. — Возьмите с собой инструменты. Сделайте обсервацию на суше. Да постарайтесь осмотреть всю эту воду, видимую за кошками. Нет ли там течения? Возьмите оружие и провизию. Опись будем начинать с выяснения спорного вопроса.

С ростров подняли и спустили за борт тяжелую шлюпку. Четверо вооруженных матросов и унтер‑офицер сели в нее. Попов установил в шлюпке инструменты.

— С богом! — сказал старший лейтенант.

Матросы налегли на весла, и шлюпка пошла. На отмели матросы стали высаживаться. Один из них, с ружьем в руках, перешел отмель и поднялся на гребень, где рос кустарник. Попов устанавливал инструменты. На солнце блеснули медь и зеркала секстана.

Пока штурман брал на берегу высоту и выписывал тригонометрические формулы, Невельской рассматривал в штурманской рубке на столе карту Крузенштерна. Матросы мыли палубу, чинили паруса, открывали люки, проветривали постели и одежду. Солнце засветило в глухие углы жилой палубы.

— Сигналят, Геннадий Иванович! — заметил Казакевич.

На мачте далекой шлюпки поднялись флаги. Офицеры навели туда подзорные трубы.

«Широта пятьдесят градусов тридцать семь секунд, — передавали оттуда, — под самым берегом глубина пять саженей. Вода прозрачная, грунт — белый песок».

— Пятьдесят один тридцать семь, — сказал Невельской. — Мы на девять минут южнее той широты, куда хотели прийти. Но тут на карте берег показан сплошь скалистым!

— По этой карте мы должны находиться от него на расстоянии девятнадцати миль, — сказал Казакевич.

— Может быть, поднимемся, так и устье реки найдем? — заметил Халезов.

— Но мы значительно южнее того пункта, где Крузенштерн открыл рукав Амура, — возразил доктор Берг, сомневавшийся в душе, что Крузенштерн мог допустить сшибку.

Шлюпка пошла вдоль берега к северу. Попов снова высадился на отмель и с двумя сопровождавшими его матросами поднялся на прибрежный холм и скрылся за ним. Через час все трое появились снова, но уже на значительном расстоянии к северу от шлюпки. Видимо, они осматривали озеро за кошками. Шлюпка подошла к ним.

— Входа в озеро между кошками не видно, — передали оттуда.

Офицеры долго еще переговаривались, склонившись над картой.

Около часу пополудни тихий ветер задул с запада.

Невельской велел сигналить на шлюпку, чтобы она шла к северу.

— Мы на девять минут южнее той широты, куда хотели прийти, — говорил он офицерам. — Через два часа с таким ветром при попутном течении мы должны быть на том месте, где Крузенштерн предполагал бар реки Амура. Поэтому очень важно найти проход между кошек, войти в озеро и исследовать течения.

— Следуйте у самого берега! — передал он Попову, — Следите, не откроется ли пролив между кошками!

— Не лезьте, господа, не лезьте! — сердился Халезов на офицеров, забегавших в рубку и совавшихся к штурманскому столу.

Своей маленькой припухлой рукой ворчливый «дед» стал наносить берег на карту. Матросы подымали верп[174]. Отдали команду ставить паруса. Ветер хлопнул, наполняя фок, на второй мачте поднялся косой парус, и судно заскользило по зеркально гладкой поверхности моря.

Через два часа на севере стала видна полоса перебоя. От берега она уходила в океан.

Похоже было, что какая‑то река впадала в море и полоса белой пены образовалась от столкновения речного течения с океанскими волнами.

Шлюпка впереди транспорта вскоре вошла в полосу перебоя. Между тем ветер стих совершенно, и «Байкал» снова бросил якорь. Невельской приказал определить течение. Оно шло на север в том направлении, куда двигался бриг.

— Скорость течения полторы мили в час! — доложил штурман.

«Глубина шесть сажен! — просигналили со шлюпки. — Между кошками открылся пролив. Возможны мели».

«Для осмотра залива посылаем байдарку!» — передали с судна.

На байдарке отправился Казакевич с алеутами. Миновав линию перебоя, шлюпка скрылась среди отмелей. Вскоре в проход между кошек ушла и байдарка.

Вдруг бриг, недвижно стоявший на верпе, тихо тронулся.

— Течение меняется! — воскликнул Ухтомский.

«Байкал» слабо несло до тех пор, пока якорная цепь снова не натянулась.

Невельской, подняв трубу, смотрел на линию перебоя. Полоса пены вместе с течением поползла к югу. Через полчаса она достигла транспорта и, прокипевши подле его бортов, отступила на юго‑восток.

— Этот перебой не может быть баром реки Амура! — сказал Невельской.

— Не может! — подтвердил Халезов.

Капитан с нетерпением ожидал возвращения Петра Васильевича.

Под вечер из пролива появились байдарка и за ней баркас. Они быстро приближались. Попов перегнал байдарку. Он шел под парусом. Офицеры и матросы, перепачканные в иле и грязи, были мокры.

— На Сахалине побывали, Иван Алексеевич? — спросил боцман Горшков, встречая его у трапа.

— Побывали, боцман! — весело ответил Попов, перепрыгивая со шлюпки.

— Позвольте, господа, позвольте! — сердился Грот на обступивших офицеров.

— Что за важность, мичман? — обиделся Ухтомский.

Подошла байдарка.

— Пролив мелководен, Геннадий Иванович! — доложил капитану Казакевич. — Сейчас отлив и озеро за кошками быстро мелеет. Оно наполнено лайдами и банками[175].

— Но река впадает в него? — спросил Гейсмар.

— Западный берег так отмел, что байдарка едва смогла подойти, — продолжал Петр Васильевич. — В разлогах болота. Между гор вытекает...

— Амур? — вскричал Ухтомский.

Все засмеялись.

— Нет, конечно, не Амур! — улыбнулся Казакевич. — А небольшая речка, вернее — ключ. Но вода из озера идет быстро.

— А где же Амур?

— Амура никакого нет и в помине! — продолжал Попов. — На устье видели туземную деревню.

— Ясно, что это не бар реки Амура! — воскликнул капитан. — Иван Федорович принял отливное течение из залива за рукав большой реки!

— Вы были правы! — сказал Казакевич и ушел переодеваться.

— Мы выяснили спорный вопрос. Открытие большой важности, господа! — сказал капитан. — Оказывается, нет устья Амура на восточном берегу полуострова Сахалин, а есть мелкая речушка и отливное течение, которое сшибается с морскими течениями и образует перебой. Завтра с утра будем продолжать опись, шлюпка снова пойдет под берегом.

— Теперь позвольте пойти мне, Геннадий Иванович! — краснея до ушей, сказал Гейсмар.

Невельской обратил внимание на возбужденные лица молодежи.

— Как же назовем кошки, Геннадий Иванович? — спросил Халезов.

— Помните, господа, как писал Головнин? — заговорил Невельской, обращаясь к офицерам. — «Если бы современному мореплавателю удалось совершить открытия, которые сделали Беринг и Чириков, то не только все мысы, заливы и острова американские получили бы наименования князей и графов, но по самым камням рассадил бы он всех министров и всю знать и комплименты свои обнародовал бы по всему свету». Ну, так как назовем кошки, мичман? — неожиданно для себя спросил Невельской у Гейсмара. — Ведь мы удачно миновали тут бедствия! Предлагайте названия, господа!

Гейсмар не растерялся.

— Знаменитым именем неудобно назвать, — полушутливо ответил он, — кошки малы.

— Если бы мы поверили карте, могли бы врезаться ночью в берег. А мы благополучно миновали эту опасность. Так давайте уж и назовем эти кошки Шхерами Благополучия! — предложил капитан.