Глава 18. Постепенно волны наслаждения схлынули, однако способность воспринимать окружающий мир вернулась не сразу

Постепенно волны наслаждения схлынули, однако способность воспринимать окружающий мир вернулась не сразу. Эмили открыла глаза и увидела Лахлана: вождь нежно склонился, сияя счастливой, почти восторженной, улыбкой. Он выглядел чрезвычайно довольным собой.

– Хорошо?

– Невообразимо. Чудесно, – призналась Эмили и не узнала собственный голос: оказывается, он сел от стонов, воя и крика.

– Теперь поспи. А когда отдохнешь, научу, как порадовать меня.

– Не хочу спать. Хочу порадовать тебя прямо сейчас.

Эмили действительно стремилась получить все и сразу, чтобы насытить неуемную фантазию.

– Мне нужно время, чтобы восстановить самообладание.

– А мне не нужно твое самообладание.

– Надеешься сбить меня с толку и соблазнить окончательно? – тихо поинтересовался Лахлан. – Думаю, это удастся без особых проблем. Еще ни одна женщина не возбуждала меня до степени безумства.

Признание, конечно, польстило, но мелькнувшее в словах обвинение обидело и напомнило о недавней боли.

– Вовсе не собираюсь заманивать тебя обманом. Просто хочу доставить удовольствие. Поверь, Лахлан!

Вождь вздохнул:

– Верю и знаю, что так оно и есть.

– Раз ты считаешь, что надо подождать, значит, подождем.

Лахлан закрыл глаза. Лицо исказилось мукой. Эмили хорошо понимала, в чем дело: вожделение диктовало собственные условия.

– Положи на меня руку.

– Ты уверен, что это необходимо?

– Да. Простая ласка удовлетворит и успокоит. – Казалось, Лахлан объяснял не столько возлюбленной, сколько самому себе.

Эмили решила оправдать надежды. Она должна, непременно должна, принести ему счастье, иначе какой от нее вообще толк на этом свете?

– Для начала ложись на спину. Лахлан открыл глаза.

– Зачем?

Эмили и сама не знала зачем. Просто решила, что так надо.

– Хочу получить тебя в полное распоряжение. Будешь принадлежать мне так же, как только что я сама принадлежала тебе, – ответила она и услышала, что слова прозвучали правильно, даже красиво.

– Для этого, девочка, тебе придется привязать меня к кровати.

– А мысль интересная. Непременно возьму на вооружение. И учту на будущее.

О том, сколько общего будущего у них осталось, думать совсем не хотелось.

Лахлан рассмеялся и перевернулся на спину. Мощная эрекция стремилась вверх. Эмили обвила пальцами напряженный пенис. Они не сомкнулись, но возлюбленного это обстоятельство нисколько не смутило. Он блаженно вздохнул, накрыл маленькую руку своей и начал урок.

Ученица оказалась понятливой. Для начала сложила ладошки. Получился тоннель наслаждения. А потом окончательно осмелела и решила целовать возлюбленного так же интимно, как целовал ее он. Склонилась и провела пышными волосами по узким бедрам. Простая затея оказалась удачной: Лахлан мгновенно возбудился и принялся двигаться по тоннелю быстро, с сокрушительной энергией. Эмили не успевала даже проследить взглядом.

– Стоп, – скомандовала она. Лахлан словно и не слышал.

Она выпустила член из рук и повторила:

– Остановись, милый.

Возлюбленный посмотрел на нее затуманенными страстью глазами. Тело едва справлялось с напряжением.

Эмили нежно провела пальцем по раскаленной стали клинка – от вершины к основанию.

– Хочу поцеловать тебя.

Судя по всему, смелость оказалась неожиданной.

– Не делай этого, не смей! – хрипло выдавил из себя Лахлан.

– Но мне и правда очень хочется. Может быть, надо сделать что‑то особенное, о чем я просто еще не знаю?

Он покачал головой.

– Только то, что подскажет фантазия.

– И тебе это понравится так же, как и мне?

– Даже больше.

– Приятно слышать.

Эмили улыбнулась. Потом склонилась и осторожно прикоснулась губами к едва выдерживающей напряжение вершине. Лахлан снова издал глухой, похожий на рычание звук Эмили провела языком, почувствовала терпкий, пряный вкус… ощущение во рту одновременно и соленого, и сладкого оказалось новым, неожиданным и… приятным. Эмили взяла вершину в рот и осторожно провела языком. Бедра Лахлана коротко дернулись, однако тут же остановились – так что она смогла познать любимого с той же неторопливой тщательностью, с какой он исследовал ее.

Лахлан вздрогнул.

– Пожалуйста, Эмили, помоги! В себя!

Она послушалась и вобрала столько, сколько смогла, ни на мгновение не выпуская из рук пульсирующий от рвущегося на волю напряжения член. Раскаленный, переполненный, он едва не обжигал.

Вдруг Лахлан схватил Эмили за волосы и потянул в сторону.

– Хватит! Достаточно!

Она инстинктивно сжала член. Возлюбленный дернулся, крикнул что‑то непонятное и взорвался. То орудие, которое оказалось в распоряжении Эмили, извергло струю густой белой жидкости. Она не знала, что делать дальше, как продлить удовольствие, а потому просто продолжала сжимать ствол обеими руками. Бедра Лахлана поднялись еще несколько раз, и еще несколько раз повторилось освобождение – хотя уже и не настолько мощное, как первое.

Наконец возлюбленный без сил, с закрытыми глазами упал на постель. Лицо неожиданно утратило резкие очертания, а тело безвольно обмякло. Эмили заставила себя вылезти из кровати и неуверенно поднялась на ноги.

– Куда ты? – не открывая глаз, спросил Лахлан.

– Руки… Хочу помыть.

Он промолчал. Эмили вымыла руки, а потом открыла сундук в надежде найти полотенце или хотя бы тряпку. Полотенце, к счастью, нашлось, и она пошла обратно. Возлюбленный покорно позволил стереть улики недавнего наслаждения. В неожиданной, совсем не характерной пассивности и доверчивости он раскрылся с еще не познанной, трогательной стороны. Наверное, забота казалась ему столь же интимной, как и то, чем они только что занимались наедине, в полутьме спальни.

Эмили закончила процедуру, бросила полотенце на пол и удобно устроилась на кровати рядом с любимым. Потом положила голову на мускулистую грудь и заботливо натянула плед.

– Мне понравилось. Очень.

– Мне тоже, милая. – Слова прозвучали размыто, почти невнятно. Эмили едва их поняла. Потом Лахлан произнес что‑то еще, на сей раз совсем непонятное. Может быть, на древнем языке криктов?

Она спросила и получила утвердительный ответ. Правда, перевода так и не последовало. Возлюбленный выглядел слишком усталым, а потому обижаться не стоило. Радовало гордое сознание собственных успехов: кто бы мог подумать, что неопытной английской девушке удастся удовлетворить и довести до состояния абсолютного изнеможения могучего и грозного шотландского вождя? Грандиозное достижение достойно гордости!

Эмили умиротворенно закрыла глаза.

Лахлан заметил, что возлюбленная уснула, и растроганно улыбнулся. Она лежала рядом невинно, доверчиво и очаровательно. Маленькая ладошка уютно устроилась на его груди и согревала сердце. В это мгновение гордый воинственный оборотень ощутил доселе неведомый покой.

Он нежно поправил шелковистые локоны Эмили. Она казалась прелестной, манила и завораживала. Но все равно оставалась за непреодолимой стеной: ведь Эмили не принадлежала к народу криктов. И все же отвагой не уступала волчицам, да и его волчью натуру приняла безоговорочно, с радостью. Ни разу в жизни Лахлан не перевоплощался перед обычной женщиной. Проявить священный дар он не отваживался даже на глазах у матери. Эмили первой из женщин не внушала ничего, кроме полного и безоговорочного доверия.

Она ласкала волка нежно и восторженно. Даже длительный, сокрушительный оргазм оборотня не вызвал отторжения, хотя все говорили, что обычные женщины воспринимают его с откровенным отвращением. Страсть Эмили оказалась свободной и безграничной, ничем не отличаясь от раскрепощенной страсти волчиц.

Они настолько подходили друг другу, что на вершине блаженства Лахлан даже назвал маленькую англичанку своей. Кажется, она не заметила или не разобрала произнесенного слова. И уж точно не поняла бы значительности короткого восклицания. А ведь оно служило пометой – столь же серьезной, как помета собственным запахом или синяком любовного укуса.

Будь Эмили волчицей, ей стоило ожидать скорой свадьбы. Во всяком случае, после словесной пометы он просто обязан был бы сделать официальное предложение.

Так какое же из обязательств громче и настойчивее взывало к чести? Долг перед кланом? Он требовал жениться на волчице. Или долг перед самим собой? Он диктовал выполнить обещание, данное в порыве страсти, – пусть даже возлюбленная его и не поняла. Бесполезно доказывать себе, что раз она не знакома с древним обычаем, то обязательством можно пренебречь. Врожденное чувство справедливости все равно возьмет свое. Ведь сам вождь прекрасно понимал последствия клятвы, но все же произнес заветные слова.

Эмили не поймала возлюбленного в ловушку невинного тела. Нет, он сам попал в капкан страсти, превозмочь которую не хватало сил.

Может быть, его отец пришел к женитьбе на обычной женщине таким же путем? Лахлан лишь однажды спросил, как это произошло. Отец ответил, что когда судьба бьет по затылку, приходится или выполнять ее приказы, или дорого расплачиваться за упрямство. Он не понял ответа, а позднее решил, что отец оказался в постели с женщиной и осознал, что обрел истинную близость. В то время Лахлан сказал себе, что ни за что не повторит роковую ошибку.

Может быть, он просто пытался убежать от судьбы?

Вождю давно было положено жениться, но Эмили оказалась первой женщиной, с которой он представлял и допускал возможность совместного будущего. Реальность, конечно, диктовала собственные условия, и все же… вожак стаи отлично знал всех волчиц своего клана. Многим симпатизировал, а некоторыми и восхищался. Но ни одну из них не смог бы назвать своей.

Лахлан подумывал о Сусанне, но лишь потому, что она была сестрой друга и помощника – к тому же очень милой. Но о такой страсти, как с Эмили, не приходилось даже мечтать. Вождь знал, что в последнее полнолуние Сусанна переживала течку, и почти не сомневался, что во время охоты сделает ее своей. Волчья природа требовала сражения, и никому из соперников не удалось бы победить самого сильного и хитрого волка.

И все же одна из причин резкого неприятия клановой мести, на которой так упрямо настаивал Ульф, объяснялась совсем просто. Узнав о браке Сусанны, Лахлан обрадовался. Он не мог объявить войну, если ситуация складывалась в его пользу – даже если никогда и ни за что не признался бы в этом ни стае, ни себе самому.

Конечно, можно было бы поискать супругу в другом клане. Лахлан не раз подумывал о подобном варианте, но принять окончательное решение все‑таки не смог. Мешала природная осторожность. А вот сейчас сомнений не осталось: не существовало на свете женщины более близкой и совершенной, чем та, которая спокойно и доверчиво спала в его объятиях. Пусть даже Бог и не наделил ее драгоценным даром.

Зато она любила его.

Не пора ли остановиться? Убегать от судьбы бесполезно. Может быть, стоит смириться и отдать будущее народа криктов в руки Создателя? Акт любви определит, существует ли между ним и Эмили истинная близость. Если мысленная связь возникнет, то позволительно ли ему, простому смертному, оспаривать волю провидения?

Эмили проснулась от того, что ласковое солнышко согревало и ласкало обнаженное тело.

Открыла глаза.

Лахлан смотрел золотистыми волчьими глазами. А тепло исходило от его ладоней.

– Добрый день, милая.

Эмили сладко зевнула и повернулась поудобнее, боясь потерять чудесное ощущение тепла и заботы.

– Кажется, я уснула.

– И я тоже, – озадаченно признался Лахлан. Бедром Эмили явственно ощущала неоспоримость мужского желания.

– Но сейчас ты уже не спишь.

– Даже и не думаю.

Она улыбнулась. Радовало все: и нескрываемое вожделение любимого, и те приятные сны, от которых только что пробудилась.

Странно, но ей снилось, что она в воде. И ни капельки не боится. Лахлан научил ее плавать, а потом они любили друг друга. Подробности оказались неясными, туманными: спящий разум так и не смог придумать, как совершить подвиг любви в воде. И все же сладостное воспоминание все еще пульсировало в теле.

Как легко поддаться желанным иллюзиям и поверить, что ласки и нежность – проявление не только вожделения, но и иных, более глубоких чувств. Эмили не жалела о том, что позволила многое – и возлюбленному, и самой себе. Если от этого она станет не леди, а шлюхой… что ж, значит, так тому и быть. Зато сейчас, пусть на один лишь короткий миг, познает безмерное счастье.

Эмили провела ладонью по обнаженной, покрытой кудрявыми плотными волосками мускулистой груди.

– Ты такой твердый.

– Да, – гордо согласился Лахлан и ткнул ее в бедро. – Очень твердый.

Она засмеялась и ущипнула его за ягодицу – такую же упругую, как и грудь.

– Глупый, я о твоем теле.

– И я о теле. Может быть, мы говорим о его разных частях?

– Вполне возможно. – Эмили опустила руку и погладила готовый к бою клинок. – Вот эта часть точно тверже всех остальных. Факт сам по себе о многом говорит!

– В настоящий момент даже кричит.

Эмили снова рассмеялась, и Лахлан поцеловал подругу, наслаждаясь безмятежной радостью.

Они снова дарили друг другу ласки. Но не так, как раньше – жадно и страстно, с почти плотоядным восторгом, – а мягко, неторопливо и несуетно. Напряжение тем временем неумолимо росло. Лахлан дотрагивался смело и приглашал к дерзости возлюбленную. Наконец возбуждение достигло вершины и стало почти лихорадочным. Эмили заставила возлюбленного перевернуться на живот и принялась исследовать спину.

Одной рукой откинула с шеи и плеч длинные спутанные волосы, а другой – кончиками чутких пальцев – провела по позвоночнику. Лахлан вздрогнул.

– Приятно? – спросила Эмили хриплым от желания голосом.

– Да.

Она снова прочертила ту же линию, но этого уже казалось мало. Хотелось большего – жарких прикосновений, обладания. Она прижала ладонь к мощным выступающим мышцам, а потом начала массировать – почти так же, как месила тесто. Как хорошо, что она привыкла к этой работе ладони стали сильными и легко справлялись даже с самыми твердыми участками. Наконец настала очередь ягодиц Лахлан доверчиво раздвинул ноги и позволил пальцам проникнуть в самые потаенные, самые чувствительные уголки.

Удовольствие оказалось настолько острым, что он невольно издал уже знакомый, похожий на рокот звук, который так нравился Эмили. От старания она даже прикусила губу. Хотелось доставить радость, подарить мгновения счастья. Осторожно взяла в ладонь заветные шары.

– Да! – прорычал Лахлан в покрывающий кровать мех.

Эмили сжала ладонь чуть настойчивее, и он едва смог удержаться на месте. Эмили склонилась, принялась целовать и щекотать языком.

Лахлан выскочил из постели, перевернул возлюбленную на спину, подмял под себя. Посмотрел прямо, очень серьезно – золотыми, полными света глазами. Эмили невольно затаила дыхание.

Пальцы Лахлана проникли в ее лоно и принялись ласкать горячую влагу, стремясь к самому чувствительному уголку.

– Совсем недавно ты предложила мне свою девственность. И вот сейчас я торжественно прошу разрешения войти в твое драгоценное тело.

Эмили застонала. Сквозь туман страсти она не сразу поняла, о чем говорит Лахлан. А когда это наконец произошло, созданная воображением сладкая фантазия треснула и рассыпалась, словно разбитая мозаика. Дыхание остановилось. Ведь он совсем не любил ее и меньше всего стремился к полному и безоговорочному обладанию. Как же случилось, что бесстрашный воин все‑таки утратил контроль над собственным телом? Ведь ласки казались такими нежными, такими осторожными! Должно быть, рассудок покинул возлюбленного, раз он предлагает роковой шаг!

Да, не стоило прикасаться так смело. Но разве она могла предвидеть последствия?

Эмили отрицательно покачала головой.

Лахлан насупился, взглянул разочарованно и в то же время удивленно:

– Так что же, ты меня отвергаешь?

Горло почему‑то сжалось, и слова с трудом нашли путь:

– Отвергаю. Потому что ты этого не хочешь.

В интимные складки осторожно проник кончик пальца.

– Хочу, Эмили. Мечтаю слиться с тобой!

Ощущение завораживало. И все же она не имела права прятаться за физическим экстазом, когда речь шла о собственном будущем. С неожиданной силой, порожденной острым отчаянием и мучительной душевной болью, Эмили оттолкнула того, кто еще недавно был близок и дорог, скатилась с кровати и больно стукнулась о холодный каменный пол.

Тут же вскочив, она сказала:

– Нет, ни за что не стану заманивать тебя в ловушку, ни за что! Может быть, ты утратил самоконтроль из‑за того, что уснул рядом со мной? Больше это не должно повториться. Думаю, мне лучше уйти. А если нам снова доведется оказаться вместе, никогда больше не посмею прикоснуться к тебе так, как сегодня.

Со слезами на глазах она принялась собирать разбросанную по комнате одежду. Рубашку обнаружила на полу. Схватила и хотела было натянуть через голову, однако не успела. Лахлан вырвал ее из рук. Через мгновение на ее плечо легла тяжелая ладонь.

– Что с тобой?

Отчаянно оплакивая утраченное ощущение счастья Эмили судорожно вздохнула:

– Я же обещала не заманивать в ловушку похотью. Отпусти, пожалуйста. Мне правда пора уходить.

Если она останется, то непременно уступит. А потом когда вожделение получит награду и схлынет, Лахлан ни за что не простит. Особенно если им удастся познать истинную близость.

В это мгновение Лахлан взял ее за руки – неожиданно со странной нежностью – и привлек к себе. Золотистые глаза излучали теплое сияние.

– Верность данному слову делает тебе честь, милая Эмили. И все же обещание пора забыть. Пожалуйста, вспомни лучше о недавнем намерении подарить мне свое тело.

– Нет! Такого я не говорила!

– Но ведь предлагала отдать девственность! Неужели будешь отрицать?

– Нет, – с трудом выдавила Эмили. – Это случилось еще до того, как ты решительно высказался против серьезных отношений!

– Вождь вполне мог изменить мнение. – Лахлан говорил спокойно, рассудительно, однако тело предательски выдавало и волнение, и страстное желание.

– Это говоришь не ты. Это кричит вожделение. – Сейчас Эмили почти ненавидела возлюбленного за слабость. Разве он не знал, как трудно отказать, отвергнуть собственное глубочайшее желание? – Тебе не нужна простая женщина. А если мы совершим акт любви и окажемся истинно близки, выбора не будет. Вся вина падет на мои плечи.

– Если вдруг выяснится, что мы священные супруги, благодать будет означать лишь то, что Господь создал нас друг для друга.

– Но ведь ты не веришь в чудо! Не веришь! Я должна уйти! Отпусти, пожалуйста, – взмолилась Эмили.

Лахлан покачал головой. Лицо утратило мягкость и тепло, стало непроницаемым.

– Хочу тебя. Никого больше – ни женщину, ни волчицу. Тебя, и только тебя.

– Как только я уеду к Синклерам, желание пройдет.

– Да я скорее убью Талорка, чем позволю забрать тебя!

– Не говори жестоких слов! Он брат Кэт – не забывай!

– Но не твой суженый.

– Нет. Я же говорила, что ни за что не выйду за него замуж.

– Это не имеет значения. Все равно ты не принадлежишь Синклерам и никогда не будешь принадлежать. Теперь ты наша – отныне и навсегда. – Лахлан поднял с пола красивое платье английского фасона и яростно разорвал его на клочки – еще одно яркое доказательство полной утраты самоконтроля. – Ты принадлежишь клану Балморалов и должна носить наш тартан!

Эмили горестно взглянула на кучку жалких тряпок.

– Не могу.

– У тебя нет выбора.

Боль сжала сердце.

– Но ты же не собираешься на мне жениться.

Ответить Лахлан не успел: раздался тяжелый, настойчивый стук в дверь. Потом послышался голос Ульфа. Воин что‑то торопливо говорил на своем языке. Что именно, Эмили не смогла разобрать, однако тон безошибочно выдавал настойчивость и крайнее нетерпение. Лахлан нахмурился и быстро пошел открывать – даже не потрудившись одеться.

Эмили нырнула в постель и едва успела натянуть плед, как в спальню влетел Ульф.

– В чем дело? – сурово поинтересовался Лахлан. Ульф испепелил ненавистную англичанку взглядом.

– Не при ней.

Вождь нетерпеливо вздохнул, вышел в галерею – как был, обнаженным – и плотно закрыл за собой дверь.

Через несколько минут вернулся – озабоченный, недовольный.

– Близость придется отложить, англичанка. И все же помни: ты предложила мне свое тело, и я непременно его возьму… а вместе с ним и все остальное.

«Все остальное? О чем он говорит? Может быть, о сердце? Нет, этого не может быть. Да и насчет тела скоро передумает. Или не передумает?»

Лахлан быстро оделся.

– Прикажу Марте принести тебе женский плед.

Вождь повернулся и ушел – не поцеловав, не объяснив, какие события срочно потребовали пристального внимания.

Однако Эмили и сама догадалась, хотя боялась верить собственной интуиции. Неприятности создал Талорк.

Она достала из сундука еще одно полотенце и тщательно вымылась – вернее, протерлась – оставшейся в кувшине водой. Надела рубашку. Вскоре появилась Марта с пледом в руках. Добрая женщина помогла неумелой англичанке справиться со сложным костюмом, однако скрыть тревогу ей так и не удалось.

– Тебе известно, что произошло?

– Около озера нашли молодого воина. Мертвого. Судя по всему, на него напал дикий зверь.

Или Талорк. Эмили поблагодарила экономку за помощь, подхватила юбку и бегом бросилась в большой зал. Там едва не налетела на плотную толпу воинов, но, к счастью, в последний момент успела остановиться. Из толпы раздавался голос Лахлана, однако самого его разглядеть так и не удалось.

Вождь требовал подробностей. Кажется, от Ульфа, потому что именно старший брат обнаружил убитого воина.

– Я же сказал, что мальчик был уже мертв. Но если ты считаешь, что дикие звери способны справиться с Балморалом… – Ульф не счел нужным закончить и предоставил слушателям самим догадаться, что он думает о подобном предположении.

– Запах животного полностью отсутствует, – констатировал Лахлан с ледяным спокойствием в голосе.

– Как и любой другой запах, – уточнил Ангус.

– Талорк. – В голосе Друстана прозвучала яростная убежденность.

– Нет! – раздался отчаянный возглас Кэт.

Эмили бросилась в толпу в надежде разыскать подругу. Кэт стояла рядом с мужем, но они не держались за руки, как обычно. Более того, Друстан смотрел на жену с нескрываемым презрением.

В карих глазах Кэт застыла мольба.

– Талорк так же способен на убийство юноши, почти ребенка, как и я!

– Хочешь сказать, что ты не способна? – ехидно уточнил Друстан.

– О чем ты? – едва слышно прошептала Кэт.

– Только о том, что, если бы ты сказала мне правду, паренек остался бы жив.

– Вот какова цена, которую приходится платить за чужих женщин, – с нескрываемым отвращением проговорил Ульф и смерил брата уничтожающим взглядом. – Твой план мести не принес ничего, кроме потерь и горя. – Воин небрежно кивнул в сторону Кэт: – Неужели драная кошка стоит жизни молодого и полного сил воина?

Эмили не верила собственным ушам. Эти жестокие люди пытаются свалить вину на Кэт! Пусть Талорк и опустился до ужасного поступка – сестра не может и не должна делить ответственность. Даже если бы она предупредила Балморалов о появлении брата, не изменилось бы ровным счетом ничего. Обнаружить Талорка все равно не удалось бы.

Тем труднее поверить в виновность вождя Синклеров. Неужели все настолько погрязли в предубеждениях, что не понимают очевидной истины?

– Подождите, – отчаянным шепотом взмолилась Кэт. – Выслушайте меня.

– Говорить надо было вчера, – безжалостно отрезал Друстан.

– Но сегодня ты совершаешь ужасную, непростительную ошибку! – упрямо настаивала Кэт, хотя выглядела так, словно готова упасть в обморок.

Окажись у Эмили в руках ведро холодной воды, она непременно окатила бы Ульфа и Друстана, чтобы привести обоих в чувство, а заодно и выплеснуть скопившийся гнев. Оба вели себя как полные идиоты. С Ульфом все ясно – он агрессивен по натуре. Но Друстан? От него она не ожидала такого! Эмили хотелось высказать собственное мнение, однако она понимала, что сейчас не время для откровенности.

– Единственная моя ошибка в том, что я поверил в искренность брачного обета.

– Я не кривила душой! – воскликнула Кэт. – И верна клятве! Выслушайте же меня!

– Тебе известно, где сейчас Талорк?

– Нет, но…

– В таком случае добавить больше нечего. Отправляйся к себе. Здесь собрались Балморалы.

– Но я тоже принадлежу к этому клану!

– Разве?

Глаза Кэт наполнились слезами бессильной обиды и горечи.

Боль и страдание жены ничуть не тронули каменное сердце Друстана.

– Родной клан для меня – самое главное на свете. Если бы ты смогла стать его частью, то почувствовала бы тоже самое. Верность клану и супругу оказалась бы несравнимо важнее преданности брату. Вы с Эмили знали, что Талорк шпионит, что он на острове, однако так ничего и не сказали. Насчет Эмили я еще могу понять…

– Зато я не могу, – прервал ледяной голос Лахлана. Эмили в испуге перевела взгляд с подруги на возлюбленного.

Глаза, еще недавно светившиеся золотой страстью, сейчас смотрели с темным, холодным осуждением.

– Ты лгала мне, англичанка!

– Ничего подобного!

– Хитро, коварно ввела в заблуждение, а это равносильно прямому обману. Прекрасно понимала, о чем я спрашивал, но все же скрыла правду.

– Война между Синклерами и Балморалами нужна мне ничуть не больше, чем Кэт!

– Тебе‑то какая разница? Ты ведь чужая!

Эмили не хотела прикрываться интересами подруги. Бедняжка и без того оказалась козлом отпущения.

– Ненавижу смерть!

– Например, смерть этого мальчика? – сурово уточнил вождь.

Эмили взглянула на лежавшее на полу уже холодное тело и едва не потеряла сознание. Кровавое, страшное зрелище!

– Нельзя утверждать, что это дело рук Талорка.

– Почему? Объясни.

– Да потому, что ему это просто не нужно. Синклер слишком опытен и искусен, чтобы бояться начинающего воина, мальчика.

Тому, кто лежал у ее ног, едва исполнилось тринадцать.

– Но возможно, он просто возжелал крови.

Кэт тяжело, безнадежно вздохнула.

Возмущенная предположением, Эмили заговорила громче:

– Ужасное, неправедное обвинение! Талорк, конечно, способен вести себя грубо, даже по‑свински, но убить ради удовольствия? Никогда и ни за что!

– Откуда тебе знать? Или ты все‑таки знакома с Синклером лучше, чем утверждаешь?

Краем глаза Эмили заметила, как ядовито усмехнулся Ульф, и едва удержалась, чтобы не ударить злобного подстрекателя. Неужели черная душа полна одной лишь ненавистью?

– О чем ты? – уточнила она.

– Может быть, ты надеялась завлечь меня в любовные сети, пока суженый – или муж? – шпионил за нашими людьми и решал, как проще и надежнее на нас напасть?

Страшные слова пророкотали словно гром и поразили подобно молнии. Даже Друстан отшатнулся, словно в шоке. Постепенно выражение его лица изменилось: гнев уступил место пониманию, а потом сожалению и даже раскаянию.

– В твоих словах нет ни капли истины. – Эмили не могла поверить, что Лахлан способен говорить о счастье вдвоем как о чем‑то грязном и постыдном. – Я вовсе не жена Талорку. И даже не невеста. Более того, уже не раз повторяла, что вообще не собираюсь выходить за него замуж.

– Твои слова пусты – равно как и твои обещания.

– Тебе ли не знать цену моим обещаниям?

– Ты об отказе в физическом обладании? Но здесь все просто: я ведь мог выяснить, что ты не девственница. Вот в чем причина. Твоя страсть казалась мне чистой, но руки и рот действовали подозрительно умело…

Эмили не просто утратила дар речи, а окаменела. Сердце пронзила острая боль – словно в него только что воткнули кол.

Ульф презрительно фыркнул.

Друстан ошеломленно вздохнул:

– Лахлан!

– Чего ты молчишь, Эмили? Обычно ты быстро находишь ответ. Так почему же ничего не отрицаешь? Твое так называемое желание на поверку оказалось не чем иным, как искусно замаскированным под невинность опытом. Что, разве я не прав? – Вождь схватил ее за плечи и с силой встряхнул. – Отвечай же, вероломная женщина! Или проглотила свой острый язык?

Боль в сердце не позволяла произнести ни единого слова, и потому Эмили лишь покачала головой. Медленно, с трудом подняла руку и прижала кулачок к груди убийственно жестокого возлюбленного. Жалкая попытка освободиться, и все же Лахлан убрал руки с плеч. Бледное, безжизненное – почти как у убитого воина – лицо окаменело.

И вдруг рядом появилась взбешенная Кэт. Налетела на могущественного вождя яростно, как налетает на жертву пчелиный рой:

– Не смей так разговаривать, подонок!

Друстан схватил жену за руку:

– Это ты не смей неуважительно разговаривать с господином! – Резкие слова никак не гармонировали с почти нежным выражением лица. – Придется извиниться, радость моя!

Кэт вырвала руку и отступила в сторону – подальше от враждебной толпы.

– Я не принадлежу вашему клану, а этот негодяй вовсе не мой господин! Брачный обет ничего не значил – ты сам это сказал!

– Я много чего наговорил. Например, сказал тебе отправляться домой, но ты почему‑то до сих пор здесь. Так что, как видишь, не всем гневным словам следует верить.

Судя по всему, пока Лахлан все больше раздувал свой гнев подобно тлеющим углям, гнев Друстана сошел на нет. Но Кэт этого не заметила. А если и заметила, то не захотела понять.

Она зло взглянула на мужа, даже не пытаясь скрыть слезы.

– До чего же глупо оставаться там, где тебя ненавидят!

Резко повернулась и выбежала из зала – так быстро, что Друстан даже не успел окликнуть.

– Ради этой фурии мы потеряли будущего воина, – проскрежетал Ульф.

Друстан безжалостно ударил обидчика по лицу. Провокатор отлетел на добрую дюжину футов и с глухим стуком приземлился на каменный пол.

– Еще раз отзовешься таким тоном о моей жене, и больше уже не встанешь!

Ульф с трудом сел, посмотрел вокруг безумными глазами и покачал головой.

В этот момент Эмили поняла сразу несколько простых истин. К сожалению, ни одна из них не принесла радости. Самым болезненным оказалось подозрение, которое вряд ли смог бы оспорить кто‑нибудь из присутствующих. Да, Лахлан действительно считал ее предательницей.

И еще одно. Глядя на Ульфа, кипевшего неистребимой ненавистью, жаждой мести и крови, она внезапно поняла, что этот человек вполне мог убить даже ребенка – лишь для того, чтобы толкнуть облеченного властью брата на страшный шаг – объявление войны.