Закон Русский» IX—XI вв

Древнейшее русское право складывалось в период разложения первобытнообщинного строя и зарождения древнерусской государственности. Само слово «закон», первоначально обозначавшее общинное право, известно, кроме русского, болгарскому, сербскохорватскому, чешскому и польскому языкам⁴³⁾ и восходило еще к временам славянской общности. К середине X в. его знали и печенеги.⁴⁴⁾ Слово «закон» к этому времени имело уже три значения: «вера», «обычай» и «закон». Составитель «Повести временных лет», говоря о восточных славянах, счел нужным упомянуть, что они «имяху бо обычаи свои и закон отець своих и преданья кождо свои нрав».⁴⁵⁾

Попытаемся, используя, кроме Древнейшей Правды, договоры с греками, реконструировать русское обычное право, существовавшее еще до создания Древнерусского государства.

Перед нами общество, где еще силен кровный принцип родства. За убийство мстят близкие родственники (ст. 1 Краткой Правды: «Убьеть мужь мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или братучада, любо сестрину сынови»). Судя по этой статье, в восточнославянском обществе существовали еще пережитки матриархата, когда родство велось по женской линии («сестрину сынови»). Выражение «братучада»⁴⁶⁾ означало двоюродных братьев («чада», т. е. дети «брату», братьев), а не племянника, ибо последний упомянут в той же статье («сестрину сынови»).⁴⁷⁾ Основой общества является уже не род, а большая семья. Статья 1 Краткой Правды в своей основной части рисует семейный, а не родовой принцип мести. Трудно сказать, была ли эта община уже всецело территориальной. Если мы отнесем появление изгойства, выходцев из большой семьи, к изучаемому периоду, то, вероятно, перед нами уже «мир» [65] (ст. 13 Краткой Правды) или «вервь» (ст. 20 Краткой Правды), где еще силен кровный принцип, но уже начинал складываться территориальный. Все члены большой семьи ограждаются от нападений со стороны лиц из других общин. Складывающийся принцип кровной мести говорит о столкновениях между общинами, т. е. уже о разложении первобытнообщинных отношений. Первоначально обычай не знал защиты тех, за кого некому было мстить.⁴⁸⁾ Это естественно, ибо при общинном строе «изгой» — выходец из общины — не защищался (упоминание об изгое в ст. 1 Краткой Правды появилось только при князе Ярославе). Если избитый или раненый человек не пожелал или не смог мстить своему обидчику, то на этом дело и кончалось.

К такому выводу приводит анализ статьи 2 Краткой Правды. Вот ее текст:

«Или будеть кровав или синь надъражен, то не искати ему видока человеку тому; аще не будеть на нем знамениа никоторого же, то ли приидеть видок; аще ли не можетъ, ту тому конець; оже ли себе не можеть мъстити, то взяты ему за обиду 3 гривне, а летцю мъздаь. Курсивом выделен текст, который, по нашему мнению, представляет собой позднейшее дополнение.

В настоящем виде статья 2 посвящена двум сюжетам: мести за избиение и выставлению свидетеля происшедшего. Оба они в тексте не согласованы.

Слова «ту тому конець» нельзя отнести к приведению видока. Почему же все дело должно было кончаться на этом, ведь далее должно было быть вынесено решение, а его нет? Слова «приидеть видок» не согласованы и с предшествующим «не искати ему видока», которые требовали другой антитезы (типа: «привести ему видока» в ст. 29 Пространной Правды). Нескладность фразы была подмечена составителем списка А, который заменил глагол «приидеть» на «приведеть», но смысл фразы стал еще темнее («аще ли приведеть видок, а он не можеть»). Очевидно, рассуждения о видоке, затемнившие смысл статьи, следует считать позднейшей вставкой.

Вставочный характер носит и концовка статьи. Текст «оже ли себе не можеть мъстити» соответствует дополнению в ст. 1 «аще не будеть кто мьстя» и ст. 3 «аще его не постигнуть». Их вставной характер [66] виден также из дополнительного союза «аще». Добавление к ст. 2 о плате «за обиду» видоизменяет ее первоначальный смысл (так же, как в ст. 1); но если в нем упоминается о том, что потерпевший не может мстить, то первое слово «может» («аще ли не можеть») должно относиться тоже к мести. Наконец, этот глагол не имеет в виду видока, и поэтому вместо повторного «ли» (как перед видоком) помещено «аще». Отсюда следует, что «ли» и перед видоком не перечислительное, а соответствующее формуле «аще ли». Таким образом, редакция этой статьи позднейшая. Первоначальный текст статьи имел в виду тот же казус, что и ст. 1: если избитый не мог мстить, то дело на этом и кончалось. Статьи 1 и 2 связаны и переходным союзом «или». Слова «аще ли не можеть, ту тому конец: оже ли себе не можеть мьстити», говорящие о кровной мести, отсутствуют в ст. 29 Пространной Правды Дело оканчивалось, если обидчику не могли мстить и родственники избитого: «аще ли сего (обидчика. — А. З.) не постигнуть (не настигнуть местью. — А. З.)... то ту конец» (ст. 3).⁴⁹⁾

Таким образом, царил принцип «око за око», на удар отвечали ударом. Он позднее сформулирован был в ст. 26 Пространной Правды: «Не терпя ли противу тому ударить мечемь, то вины ему в томь нетуть».⁵⁰⁾ Тут еще не встает вопрос о зачинщике драки, появляющийся только в ст. 29 Пространной Правды.

Бывали случаи, когда раненый человек сам не мог мстить. В таких случаях вместо него мстили родичи. Если отрубали руку или ногу, тогда виновного должны были «чада смирять» (ст. 5, 6 Краткой Правды). Но мстили не только, когда убийца был налицо. Если ему [67] удалось скрыться, мстили той общине, на чьей территории находили тело убитого. Позднее это отразилось в ст. 20 Краткой Правды, согласно которой виру платили те, в чьей верви («в ней же вири») «голова начнеть лежати».⁵¹⁾

Итак, убийство и ранение влекло за собой месть по принципу «око за око». Никакие свидетели здесь еще не нужны («видок» ст. 2 появился позднее, когда случаи применения кровной мести стали систематически сокращаться). Возможно, уже в период разложения общинного строя появились первые признаки ограничения кровной мести. Если был убит кто-либо мстителем «за обиду», то убийце не мстили; то же, как если ударит обидчика, не стерпев (ср. позднейшую реминисценцию этого случая в статьях 19 Краткой Правды и 26 Пространной Правды).⁵²⁾ В этом обществе еще не было штрафов. Если и проникали деньги, то для них были термины «скот» и «куны», тесно связанные с продуктами охоты и скотоводства (ср. ст. 16 Краткой Правды «своего скота», ст. 18 Краткой Правды «приати скота» и «куны», в ст. 28, 36, 39, 41, 42 Краткой Правды).⁵³⁾ Изучаемое общество уже знает кражу, а следовательно, и понятие собственности. Однако слова «красть», «татьба», «тать» Древнейшей Правде не знакомы. Также термин «господин» встречается лишь в ст. 17, возникшей уже при Ярославе. По принципу «око за око» требовался возврат похищенной вещи лицом. Ст. 13 Краткой Правды гласила: «Аще поиметь [68] кто... то взяти ему свое».⁵⁴⁾ Вор и действительный владелец вещи внутри мира были хорошо известны.

Несмотря на зарождение собственности, общество еще не знало оформившихся классов; ст. 1 Краткой Правды говорит о «мужах» вообще. Если взятой вещи или ее части не будет налицо, то вели на суд старейшин и тот решал, как поступить в этом случае. Такова, вероятно, первоначальная основа позднейшей процедуры свода («аже где възыщеть на друзе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человека», — ст. 15 Краткой Правды). 12 человек и составляли общинный суд. В изучаемом обществе есть уже патриархальная челядь (см. ст. 11, 16 Краткой Правды). В этом обществе есть уже изгои (ст. 1 Краткой Правды) — лица, вышедшие из общины, не связанные с нею. Может быть, сам этот термин образовался в момент превращения рода в общину. В числе изгоев были и пленники, срок рабства которых ограничивался «определенным временем».⁵⁵⁾ В этот ранний период у восточных славян не было правила обращать своих сородичей в рабов — классовое расслоение не зашло далеко. Появилась уже собственность, а следовательно, и институт наследства. Владимир Мономах, который широко использовал общинные установления о своде, также переработал издавна установившееся и бытовавшее веками наследственное право восточных славян.⁵⁶⁾ Если отбросить его нововведения, о которых мы еще будем говорить ниже, то древнейшее наследственное право восточных славян будет идти по мужской линии. Вероятно, именно община распоряжалась имуществом своего члена, не оставившего наследника мужского пола. Отсутствие прямого указания на наследование сестры говорит о том, что первоначально она не наследовала ни в каком случае: («аже будеть сестра в дому, то той заднице не имати» — ст. 95 Пространной Правды). [69]

Таковы были нормы обычного права у восточных славян накануне образования Древнерусского государства.