Отрывок 42

В очередной жаркий день я поехал в Д. Выехать рано не удалось – заснул от жары под утро и встал поздно. Солнце скрывала пелена, и было душно.

Я свернул со своего привычного маршрута, чтобы проехать через парк, где дышалось легче.

Так было длиннее, но приятнее. Отдохнул возле пруда слишком правильной вытянутой прямоугольной формы и поехал дальше. Сперва мне еще встречались мамаши с колясками и дети, но потом не стало и их. Жара обезлюдила даже парки.

Я не хотел забираться совсем далеко в чащу, чтобы не делать большой петли, но это не удалось. Как часто бывает, моя дорожка стала мельчить и превратилась в узкую тропинку, упершуюся в старый бетонный забор. Забор шел не перпендикулярно, а под углом к тропинке, а она, в свою очередь, поворачивала и петляла вдоль него в глубь леса.

Возвращаться я не люблю, тем более что, возвратившись, я должен был ехать по жарившемуся на солнце шоссе. И я поехал дальше по тропинке. Но потом пришлось слезть – она стала совсем узкой и неровной, из нее выпирали корни, а поперек лежали толстые ветки. Плотно стоявшие плиты забора не давали посмотреть, что он скрывает, но я был уверен, вспоминая карту, что там кладбище. Но, опять же, по карте, кладбище не было таким большим. Затем я увидел в заборе ворота и, продравшись сквозь вставшую на дороге высоченную траву, оказался на железнодорожной колее. Одним концом она скрывалась в лесу, а другим – за металлическими решетчатыми воротами. Внутри шел еще один забор с воротами, сетки наружных и внутренних ворот накладывались друг на друга, но казалось, что дальше внутри есть еще забор. Людей не было.

Стрекочут кузнечики. То неслышно, то вдруг оглушительно. Я тяжело дышу. Вроде ничего особенного, но тяжело. Поднимаю голову. Солнце плавит небо, делая из него мутный белый колпак.

Я стою перед решетчатыми воротами на железнодорожной колее, руки сжимают велосипед. На секунду мне кажется, что я так уже стоял когда‑то в прошлом. От всех предметов исходят, как бы излучаются множественными прозрачными тенями их очертания. Очень жарко. Лучшее, что можно сделать, – добраться до Д. и сунуть голову под холодный душ. Я ухожу с колеи и иду по продолжению тропинки, веду велосипед, тупо переступаю ветки, огибаю деревья, не замечая поворотов и направления. Затем я сижу на поваленном стволе и еще через какое‑то время выбираюсь на просеку.

В Д. тоже жарко, улицы мертвы, редко проезжает автомобиль или, переваливаясь с боку на бок, проползает автобус. Все замерло. Только резво мельтешит вдоль забора одинокая капустница. В квартире – как всегда, густой настоявшийся воздух с запахами мебели, пыли и чего‑то еще. Только сегодня он еще более густой и еще более настоявшийся. Открываю окно и балкон, но они выходят на юг, и это мало что дает.

Органы чувств снова дают сбой – я беру предназначенный мне пакет, и по весу и тому, как он изогнулся, мне кажется, что в нем не бумаги, а что‑то еще.

Собравшись уходить, я гашу в коридоре свет и обычно прислушиваюсь ко всяким шумам, стараюсь выйти из квартиры, когда на лестнице никого нет, стараюсь быстрее проскользнуть вниз и отъехать от дома. В этот раз на лестнице постоянно кто‑то ходит. Приезжает фургон (кому понадобилось в такую жару?), и что‑то из него выносят и поднимают на четвертый этаж. Жду. Долго. Наконец выхожу. Быстро, пока не появился кто‑нибудь еще. Воздух на улице еще больше густеет. В него заходишь, как в перегретую воду. Толкнув тяжелую подъездную дверь. Солнце сразу обжигает.

Отъехав, я думаю: а закрыл ли я в этой спешке замок? Я достаю ключи, смотрю на них, помню, что держал их в руках, выходя из квартиры, но совершенно не помню, вставлял ли их в замки и поворачивал ли.

Вернуться?

Но я с таким трудом уехал. И еще делать круг по жаре…

Все‑таки я возвращаюсь.

Оставляю велосипед под лестницей на первом этаже – тут темно и вряд ли кто сюда заглянет. Только что‑то хрустит под ногой. Наклоняюсь и приглядываюсь. Шприц. Поднимаюсь прыжками наверх. Два раза дергаю ручку двери – закрыто.

Выехав на шоссе, я с радостью вижу впереди справа тучи. Хороший дождик – это то, что нужно. Я еду своим обычным маршрутом по тротуару вдоль шоссе, отказавшись на сегодня от поиска новых путей и других экспериментов и надеясь, что тучи мимо не пройдут, и предвкушаю, как первые большие капли будут редко и тяжело падать на асфальт, попадая иногда в меня и расплываясь по рубашке быстро исчезающими пятнами. За деревьями и домами правая сторона неба не видна, но как будто иногда в воздух вливается свежая струйка, и я продолжаю надеяться. Подъехав к мосту, я вижу сплошную черную полосу туч, перечеркиваемых молниями, и идущую от них отвесно вниз сплошную стену дождя. С моста видно, как за стеной исчезают всё новые и новые дома и что она мало похожа на тот легкий летний ливень, который я ожидал. Мне некуда деться. Я смотрю на приближение стены, и вокруг нет жилых домов с козырьками подъездов, больших навесов у магазинов – заборы, проходные, внизу – остановка с выбитыми стеклами… Я съезжаю под мост, и почти сразу на него обрушивается море воды с ветром и градом.

Сперва рядом со мной оказываются три человека, потом под водой исчезает проезжая часть, затем нас становится десять, затем мы сгруживаемся ближе к центру моста, потому что с боков под него залетают градины и скачут по асфальту; потом порывом от старого тополя откалывается часть ствола и ложится поперек улицы, идущей из‑под моста, зеленые ветки колышутся над крышами остановившихся автомобилей, иногда эта картина исчезает совсем за плотными потоками воды. Затем захлебывается решетка дорожного слива напротив того места, где я стою. Кому‑то нужно позвонить, еще прибегают люди, но мобильная связь нарушена. Потом с яростным треском совсем рядом ломается молния и останавливается движение троллейбусов. Они открывают двери, но никто из них не выходит. Постепенно под мостом образуется пробка, которая потом совсем обездвиживается. Из машин с низкой посадкой к нам на тротуар выбираются люди. Потом из красной иномарки возле меня выбирается девушка. Дворник заднего стекла вывернулся и, сделав вмятину на корпусе машины, перестал работать.

– Консервная банка и та толще, – презрительно фыркает вызвавшийся помочь девушке парень. Потом они вдвоем обращаются ко мне, и я нахожу в инструментах нужный ключ, чтобы отвернуть дворник. По окончании ремонта мы стоим втроем и разговариваем. Я не привык столько говорить, сколько этот парень, а девушка все равно смотрит чаще на меня. Он любит истории из серии «А вот был случай…» Так можно рассказывать долго, потому что случаев в его жизни, о которых мы не знаем, произошло много.

Так проходит два с половиной часа. Я начинаю мерзнуть, температура заметно падает, плавающие в воде градины как будто даже не тают. Но главное, воздух стал свежим и необыкновенно простым в обращении – он легко вдыхается и выдыхается и движения в нем не требуют тех усилий, что нужны были днем. Это так здорово, что я потрясен, чего все мы были лишены много последних дней. Дождь слабеет, затор приходит в медленное движение, девушка прощается с нами, и ее автомобиль медленно уплывает к перекрестку – дальше нам мешают видеть опоры моста. Крепко пожав руку, прощается парень и убегает, накрыв голову пакетом, в другую сторону к станции. Мне тоже нет смысла мерзнуть, но я жду, пока спадет вода и машины придут в более заметное движение.

Слабый дождь продолжается, улицы залиты и завалены ветками, листьями и недотаявшими градинами (похоже на суп), и как я ни стараюсь, через полчаса становлюсь мокрым и снизу, и сверху.

Об этой буре потом много говорят, сломало и вывернуло с корнем несколько тысяч деревьев, деревни в пригородах остались без света, троллейбусы с неделю ходили не по всем маршрутам, и дня четыре уходила с улиц вода. Сломались рекламные щиты, были побиты стекла и витрины, погибло несколько человек.

Под мостом, где я обычно проезжал, стояло море грязной воды, а посередине (колес не видно) торчала мусорная машина и, как муравей по попавшей в ручей щепке, по ней ползал шофер. Мне приходится ехать в противоположную от дома сторону, забираться на насыпь и идти обратно с велосипедом по путям, по мосту, и там, с другой стороны, спускаться по мокрой траве.

Оставив велосипед и одежду в коридоре, я иду в ванную, захватив бутылку коньяка. Это очень верное средство, чтобы не заболеть – горячий душ и коньяк. Внизу начинают стучать соседи. Видимо, это протекла к ним вода с брошенной в коридоре одежды.