Июнь 1483 года; Кросби‑Палас и лондонский Сити

В Лондоне царили суета и оживление. Люди готовились к коронации юного монарха. Когда Кейт в сопровождении горничной, которую приставил к ней отец, отваживалась выходить в город, чтобы побродить по магазинам Чипсайда, где в витринах выставлено столько всяких соблазнительных вещей, она неизменно видела у дверей ювелиров и торговцев тканями длинные очереди ливрейных слуг: они приходили забрать драгоценности и материи, заказанные их благородными хозяевами.

Кейт по‑прежнему побаивалась Лондона, хотя город и манил ее. Та предгрозовая атмосфера, которую она почувствовала, впервые оказавшись на улицах столицы, до сих пор еще не разрядилась, и многие жители продолжали разгуливать в доспехах, явно опасаясь, что вот‑вот начнется смута. Напряжение чувствовалось и в стенах Кросби‑Паласа, где собирались для тайных встреч члены Совета. Кейт наблюдала из своего окна, как они спешивались и слуги провожали их в дом. Отец часто засиживался допоздна, что‑то обсуждая с этими людьми; она видела мерцание свечей сквозь ромбовидные окна зала, где заседал Совет.

Как‑то утром на семейном завтраке присутствовал незнакомец – красивый мужчина с хорошо подвешенным языком. Герцог представил его как сэра Уильяма Кейтсби[20], адвоката. Отец Кейт, безусловно, доверял этому человеку и симпатизировал ему, но вот она сама сразу же прониклась к сэру Кейтсби неприязнью. Он казался ей очень хитрым и каким‑то скользким, да еще вдобавок адвокат без должного уважения отзывался о своем господине лорде Гастингсе. Кейт всегда считала Гастингса человеком добрым и искренним. К тому же девочка знала, что он оказал ее отцу неоценимую услугу, а потому ее возмущало, что в тоне сэра Уильяма Кейтсби временами сквозила явная издевка. Негодование Кейт еще усилилось, когда отец вышел проводить гостя на крыльцо и она услышала, как они переговариваются вполголоса.

– Можете не опасаться Гастингса, милорд, – уверял Кейтсби. – Он не видит ничего страшного в разделении Совета. Этот идиот думает, будто я докладываю ему и остальным обо всем, что здесь происходит.

– Пока Гастингс считает, что вы блюдете его интересы, мы можем выкинуть его из головы, – ответил герцог. – Я прощаюсь с вами, сэр Уильям, и займусь другими нашими делами. И я готов в любое время предложить вам титул лорда. Неплохо?

Кейт в душе обиделась за Гастингса, но одновременно и призадумалась. Интересно, что он мог сделать такого, что обидело ее отца и этого выскочку‑адвоката?

А вскоре как‑то вечером к ним на обед заявился герцог Бекингем, важный, надменный северянин с грубоватыми манерами. Он был человеком компанейским: даже ее отец, такой немногословный и задумчивый в последнее время, а нередко и мрачный, словно траур, который он носил по брату, смеялся его шуткам.

Бекингем уделял много внимания герцогине Анне, был с ней сама вежливость и выслушивал мнение хозяйки с таким видом, словно она изрекала жемчужины мудрости. Кейт подумала, что Бекингем хочет подольститься к Ричарду Глостеру, который, будучи регентом, обладал практически королевскими полномочиями.

Бекингем похвалил Джона.

– Славный парнишка, – заметил он. – Кем вы хотите стать, молодой человек? Рыцарем?

– Если этого пожелает мой отец, сэр, – ответил Джон. Он был воспитан в духе вежливости и послушания.

– Лично я не вижу к этому никаких препятствий.

Герцог улыбнулся, но Кейт подумала, что вид у отца очень усталый. А Джон, казалось, был на седьмом небе. Еще бы, стать рыцарем – о большем он и не мечтал.

– А эта прекрасная юная леди – вы уже нашли ей жениха? – поинтересовался Бекингем, отправляя в рот очередную куриную ножку и улыбаясь Кейт.

– Ну, девочке всего только тринадцать, – возразила Анна. – О замужестве пока думать рановато.

– Что вы, герцогиня, в самый раз. Полагаю, милорд мог бы найти ей хорошего мужа, который одновременно был бы полезен нам как союзник, – сказал Бекингем. – Как говорится, убить одним выстрелом двух зайцев.

– Всему свое время, Гарри, – оборвал его Глостер. – Я хочу, чтобы моя красавица Кейт еще какое‑то время побыла при мне. Еще вина? – И на этом тема ее замужества, к великому облегчению Кейт, была закрыта.

В тот вечер Бекингем с отцом допоздна засиделись за столом. Они уже приканчивали третий графин вина, а свечи почти догорели. Джона отправили спать, а Кейт с рукоделием пристроилась у камина. В дальнем конце зала наигрывал на лютне один‑единственный музыкант. Кейт узнала мелодию старой французской песни «Mon souverain désir»[21]и незаметно для себя стала подпевать.

– А что королева? – внезапно спросил Бекингем.

Глостер раздраженно фыркнул:

– Она упорствует и ни за что не желает покинуть убежище. Да что говорить, она стала настолько несговорчивой, что члены Совета больше не хотят ее посещать.

– Кто‑то должен убедить королеву, что ей нечего вас опасаться, милорд, – вставила герцогиня.

– Это так, но вот как насчет меня: должен ли я ее опасаться?

– Может, будет лучше, если королева останется в убежище, – сказал Бекингем. – По крайней мере, мы будем знать, где она находится и что затевает. Но остается вопрос: что делать с герцогом Йорком?

– Он должен как можно скорее покинуть Вестминстерское аббатство, – сказал Глостер. – Не годится, чтобы мальчик его лет сидел взаперти с матерью и сестрами. И потом, юный герцог должен присутствовать на коронации. – Глостер встал и начал расхаживать по комнате. Он выпил несколько кубков рейнвейна, отчего его походка стала слегка нетвердой. И сегодня – редкий случай – было заметно, что одно плечо у Ричарда чуть выше другого. – Я извлеку оттуда мальчика, что бы ни говорила эта женщина, – мрачным тоном пообещал он. – Представляете, как это будет выглядеть, если он не появится на коронации брата?

– Плохо, – ответил Бекингем. – Можно сказать, политический конфуз.

– Обходитесь с королевой помягче, милорды, – попросила Анна. Ее лицо в свете падающего из камина пламени казалось осунувшимся – она тоже чувствовала напряжение этих нелегких дней.

Пальцы Кейт автоматически перемещали иглу туда‑сюда, сама же девочка полностью сосредоточилась на разговоре, происходившем у нее за спиной.

– Герцогу Йорку всего девять лет, – добавила герцогиня.

– У тебя мягкое сердце, Анна, – сказал Ричард. – Но девятилетним мальчиком не должны управлять женщины.

– Еще несколько лет, и он сможет взять в руки меч, – заявил Бекингем.

Герцогиня ничего не ответила – она вообще редко возражала мужчинам. Но Кейт могла себе представить, какие мысли одолевают ее мачеху: она наверняка подумала о своем маленьком хрупком сыне, который вряд ли когда‑нибудь станет достаточно сильным, чтобы сражаться на поле боя.

– Да, милорд, вы должны настоять, чтобы королева отдала мальчика, – проговорил Бекингем. – Скажите Елизавете Вудвиль, что ее сыну в Тауэре необходимо общество сверстников.

– Ну что же, на самом деле так оно и есть, – согласился Глостер.

– Простите меня, милорды, но уже поздно, и я вас покидаю, – сказала Анна, отодвигая стул от стола, и оба герцога встали.

Это был знак для Кейт: она тоже должна уйти. Собрав свое рукоделие, девочка пожелала доброй ночи отцу и Бекингему и пошла из зала следом за мачехой. Уходя, она услышала слова отца:

– А что с Гастингсом? Вы его вразумите?

– Я уже пытался, но это совершенно бесполезно, – ответил Бекингем.

Сити продолжал полниться слухами. Выезжая из дома, Кейт каждый раз с ужасом слышала, как простой народ, не стесняясь, обсуждает намерения и поступки знати. Она быстро поняла, что ей лучше помалкивать, потому что лондонцы, похоже, не жаловали всех северян вообще и ее отца в частности, считая их настоящими дикарями.

Это было ужасно, просто ужасно! Но сильнее всего на девочку подействовала встреча с монахом, проповедовавшим толпе на Бишопсгейт.

– Разве не понятно, что готовится страшная измена?! – кричал оратор, и его красное упитанное лицо наливалось гневом. – На что это похоже? Король в Тауэре, во власти герцога Глостера. Королева с детьми вынуждена скрываться в убежище, откуда боится и нос высунуть. Родственники же ее либо беззаконно арестованы, либо бежали на континент. А теперь еще пошли разговоры о новой вражде – между Глостером и лордом Гастингсом.

– Гастингс предан королю! – подал голос кто‑то из толпы.

– Да, но у него нет причин быть преданным Глостеру, – ответил монах.

Тут уж Кейт не выдержала.

– Глостер тоже предан королю! – выкрикнула она. – Он хороший человек. – К огорчению Кейт, ее слова были встречены злобным улюлюканьем и насмешками.

– Ври, да не завирайся! – проревела плотная женщина рядом с ней. – Он на корону нацелился, этот пройдоха. Корона – вот что ему нужно!

– И попомните мои слова: Гастингс это знает, – вставил человек, чей окровавленный передник красноречиво свидетельствовал о его принадлежности к мясницкому цеху. – Если счастье ему улыбнется, он уничтожит Глостера.

– Хватайте ее! – взвизгнула какая‑то простолюдинка, показывая на Кейт. – Ясно, откуда она родом. А ну‑ка, милочка, задери свою прекрасную юбку – нет ли под ней хвоста?

– Нет! – закричала девочка и принялась в ужасе протискиваться через озлобленную толпу. Ее маленькая горничная Мэтти с трудом поспевала за хозяйкой. Не обращая внимания на выкрики, Кейт все бежала и бежала, спеша вернуться в упорядоченный мир Кросби‑Паласа.

Она влетела в зал и попала в объятия отца.

– Какие ужасные люди! – задыхаясь, проговорила девочка. – Сэр, они говорят, что лорд Гастингс вас погубит. Но ведь это не может быть правдой?

Глостер, не разжимая рук, заглянул дочери в глаза.

– Может, – сказал он. Он говорил необыкновенно серьезно, и это повергло ее в ужас. – Но я никогда не поддаюсь панике, дитя мое. Я начеку, и все меры предосторожности приняты.

– Но ведь Гастингс помогал вам, – возразила Кейт.

– Мои враги отравили его разум, наговорили, будто я зарюсь на трон племянника. Они умны и сумели убедить Гастингса, который теперь возглавляет заговор против меня.

– Будьте осторожны! – взмолилась Кейт, прижимая влажное лицо к расшитому бархату его дублета. У нее за спиной стояла Анна, глядя на герцога глазами, полными боли.

– Кто бы мог подумать, что все так обернется, – сказал Ричард.

У ее отца был нездоровый вид. Он двигался по дому так, словно его мучила боль. К еде едва прикасался, вино лишь пригубливал, жаловался, что не может спать и страдает от какой‑то странной, необъяснимой болезни. Анна была настолько расстроена, что вызвала из Байнардс‑Касла свою свекровь, герцогиню Йоркскую. Герцогиня прибыла в Лондон как раз вовремя, чтобы успеть на коронацию внука.

Почтенная Сесилия была само воплощение благочестивой вдовы: на ней было черное, похожее на монашеское одеяние, и лишь белоснежный плат обрамлял ее надменное аристократическое лицо. В глаза бросались высокие скулы и волевые черты, свойственные большинству Невиллов.

– Ты должен подумать о себе, сын мой, – пожурила она герцога, который опустился на колени, дабы получить материнское благословение. – У тебя больной и изможденный вид. Бога ради, иди в постель и отдохни.

– Ах, добрая матушка, у меня слишком много дел, – возразил он, поднимаясь с колен. – И одно из них – совершенно неотложное.

– Неужели нельзя подождать? – недовольно сказала герцогиня Сесилия.

– К сожалению, нет, мадам, – ответил Ричард Глостер.

– Небось твое неотложное дело связано с той шлюхой, которая называет себя королевой? – Его мать не скрывала раздражения. – Сколько бед эта женщина нам уже принесла, а все ей мало!

– Вы угадали, речь идет о королеве и ее сторонниках. – Герцог поморщился. – Я все расскажу вам, миледи. Прошу вас, садитесь.

Сесилия, недолго думая, уселась на стул, на котором обычно сидел Ричард, – самый внушительный в зале. Анна подошла и опустилась перед ней на колени, получив в ответ нежный взгляд: герцогиня всем сердцем любила невестку, приходившуюся ей внучатой племянницей. Потом наступила очередь Джона Глостера и, наконец, Кейт.

– Ты вырастил маленькую красавицу, сын мой, – заявила Сесилия, приподнимая голову внучки за подбородок, чтобы получше ее разглядеть. – И одета она хорошо – скромно и благочестиво. – Герцогиня удовлетворенно кивнула и обратилась к сыну: – Ну, Ричард, а теперь расскажи мне о Вудвилях. Господь свидетель, я прокляла эту женщину в тот день, когда она вышла замуж за твоего брата.

– Елизавета и ее родня меня ненавидят, – сказал герцог. – Я убежден, что они желают гибели мне, моему кузену Бекингему и всем, в ком течет старая королевская кровь.

Сесилия поморщилась, но посмотрела на Ричарда с некоторым недоумением:

– Но как это возможно? Все знают, что вдова короля попросила убежища в Вестминстерском аббатстве и находится там, а ее родственники – кто в заключении, а кто бежал из страны.

– К Елизавете допускают посетителей. Я не могу позволить, чтобы со стороны все выглядело так, будто я содержу ее под стражей. Королева может в любой момент, как только пожелает, покинуть убежище. Но, видите ли, в числе других ее частенько навещает жена Шора.

– Эта дрянь?! – Кейт увидела, как лицо ее бабушки буквально перекосилось от отвращения. – И что же ей нужно?

– Она действует в интересах своего любовника Гастингса, они вместе с королевой плетут заговор против меня, – прорычал Глостер. – Поверьте, мадам, это всем известно. Они считают себя такими ловкачами, что даже не дают себе труда скрывать свои цели. Сомнений тут быть не может: они вознамерились уничтожить меня и многих других порядочных людей королевства, отобрать нашу собственность! – Голос его задрожал от гнева.

– Вызывай людей с Севера, – посоветовала ему мать. – Город Йорк предан тебе и пошлет на помощь войско. Не медли с этим, сын мой.

Глостер взял ее руку и поцеловал.

– Я это сделаю, – сказал он. – Я всегда мог полагаться на ваши советы, матушка.

– А нельзя ли найти подмогу где‑нибудь поближе? – вмешалась Анна. – Если дело и впрямь обстоит так плохо, как вы говорите…

– Если? – К явному смятению Анны, Ричард буквально впал в ярость. – Какие, интересно, в этом могут быть сомнения? Моей жизни угрожает опасность. И все потому, что я предан королю. Разумеется, я намерен призвать откуда‑нибудь помощь. Пока мы здесь с вами говорим, уже составляются письма графу Нортумберленду, лорду Невиллу и их родственникам. Мой советник Ричард Рэтклифф готов к отъезду.

Анна с трудом сдерживала слезы. Она не привыкла, чтобы ее обрывали так грубо.

– Жену Шора нужно арестовать, – сказала герцогиня. – От этой женщины можно ждать чего угодно.

– Я намерен вскоре разобраться с нею, – пробормотал Ричард. – Но сначала нужно обезвредить более серьезных противников. Я имею в виду брата королевы графа Риверса и ее сына, сэра Ричарда Грея, которых я отправил в заключение в Понтефракт.

– Ну, оттуда они не смогут причинить тебе вреда, – хмыкнула герцогиня Сесилия. – Этот замок неприступен.

– То же самое говорит и Королевский совет, – пробормотал герцог. – Но опасность от этих двоих будет исходить всегда! Что случится, когда король достигнет совершеннолетия и освободит их? Они однажды уже совершили государственную измену, вступив в заговор с целью убить меня.

– Ты разве король? – спросила его мать. – Сын мой, заговор с целью убийства регента не является государственной изменой, хотя это и чудовищное преступление.

– Ну, это вопрос спорный, – раздраженно возразил герцог.

– И что, имеются бесспорные доказательства их вины? – не отступала герцогиня.

Наступило молчание. Кейт поняла, что о ее присутствии все забыли. Ей захотелось свернуться калачиком и умереть. На сердце у девочки было очень тяжело. Мало того что враги угрожают жизни ее отца, так еще и бабушка разговаривает с ним так, словно он в чем‑то провинился.

– Я спросила, провел ли парламент расследование и вынес ли он приговор по их делу? Без этого никак нельзя, – резонно заметила Сесилия. – Сын мой, если ты сделаешь то, что, как я подозреваю, собираешься сделать, то тебя могут обвинить в произволе.

– Но если я предам этих людей суду, то мои враги оправдают их! Они окажутся на свободе и снова пустятся во все тяжкие! – возразил герцог. – Я оказался в необычайно затруднительном положении: что бы ни сделал, все оборачивается против меня. Мадам, неужели вы не понимаете, что я просто не могу оставить их в живых?

– Король никогда не простит вас, если вы лишите жизни его родственников без предварительного суда, – сказала наконец Анна. – Милорд, – продолжила она дрожащим голосом, легонько прикоснувшись пальцами к его рукаву, – я всей душой опасаюсь за вашу жизнь. Я опасаюсь за всех нас.

Кейт стало невыносимо слушать это. Извинившись, она поднялась в свою спальню и там дала волю слезам.

На следующее утро девочка узнала от герцогини Анны, что ее отец после мессы отправился в лондонский Тауэр на важное заседание Совета, но что именно там будет обсуждаться, он рассказать не пожелал. При этом известии сердце Кейт упало: любое упоминание о Тауэре всегда навевало на нее какой‑то необъяснимый ужас. Один‑единственный раз она отправилась было туда, чтобы посмотреть зверинец, но так и не смогла заставить себя войти в эту громадную устрашающую крепость.

– Я получила письмо от учителя Эдуарда, – сказала Анна. – Наш маленький лорд хорошо успевает и пребывает в добром здравии. – Она вздохнула. – Я очень скучаю по нему. Так хочу поскорее снова его увидеть. Между нами такое огромное расстояние. – Ее голубые глаза печально уставились в даль. – Не будь я нужна милорду, не задумываясь уехала бы домой.

– И я тоже! – горячо воскликнула Кейт.

– Что ж, после коронации мы с тобой подумаем об этом, – сказала Анна. – Но эту церемонию мы пропустить никак не можем. К тому же портной шьет тебе восхитительное платье.

Платье и в самом деле обещало быть восхитительным, и от одной мысли о нем Кейт сразу стало немного легче. Из темно‑синего дамаста, с объемными желтыми и золотыми цветами, а корсет и рукава оторочены мехом горностая. И длиннющий шлейф – она таких еще никогда не носила, так что наверняка придется предварительно попрактиковаться ходить в новом наряде.

Но сегодня Кейт облачилась в простое платье из мягкой серой шерсти, потому что не хотела привлекать к себе внимание. Она собиралась снова отправиться в Чипсайд – это место стало одним из самых ее любимых в Лондоне. В витрине тамошнего ювелира среди других изделий была выставлена великолепная подвеска, и Кейт, убедив хозяина отложить вещицу для нее, выпросила у отца деньги на покупку. Ричард всегда был щедр по отношению к детям и не скупился на подарки, но прошлым вечером он казался необычайно задумчивым и вручил дочери деньги, даже не задавая никаких вопросов, хотя стоила подвеска немало. Кейт сказала, что украшение предназначено для платья, в котором она будет присутствовать на коронации, но ей показалось, что отец ее не услышал.

Она взяла с собой горничную Мэтти, пухленькую, хорошенькую уроженку Лондона. Кейт нашла в этой девушке, отличавшейся живым характером и тягой к приключениям, родственную душу. Взгляды обеих во многом совпадали, и, несмотря на различие в положении, они быстро подружились. Кейт очень радовало, что у нее появилась веселая, неунывающая компаньонка, почти ее ровесница: Мэтти была на год старше своей госпожи, ей недавно исполнилось четырнадцать.

Кейт обрела подругу благодаря счастливому совпадению: как раз когда герцог решил, что его дочери уже пора по возрасту иметь горничную, отец Мэтти, член гильдии виноделов, поставлявший вино Глостеру, спросил, не найдется ли в Кросби‑Холле место для его девочки. Он преследовал при этом честолюбивые замыслы, надеясь, что служба в доме Глостера поможет ему стать однажды поставщиком королевского двора, а также предполагая со временем найти для Мэтти богатого мужа. Однако сама его дочь не отличалась снобизмом. Будучи девушкой влюбчивой и прямолинейной, Мэтти не отвергала заигрываний простых подмастерьев и, в отличие от Кейт, имела уже некоторый опыт общения с противоположным полом. А еще она знала множество легенд о городе, в котором выросла, любила хорошо одеться, вкусно поесть, попеть, потанцевать и громко посмеяться забавным или даже непристойным шуткам. Горничная с хозяйкой очень подходили друг другу, и Кейт благословляла тот день, когда ее отец решил взять Мэтти на службу.

И вот сейчас они вдвоем – Кейт впереди, Мэтти следом – спешили по Корнхиллу, протискиваясь через людские толпы, заполнявшие узкие улочки, пока наконец не попали в Чипсайд, где находилась ювелирная мастерская Хейеса. Он подобострастно приветствовал Кейт, поскольку девушка, дабы ювелир не думал, что она попросту морочит ему голову, еще в прошлый раз сказала, чья она дочь. Однако в его манерах появилась некоторая резкость. Хейес, казалось, тоже был заражен всеобщей враждебностью к ее отцу. Но Кейт напустила на себя такой неприступный и царственный вид, что, наверное, даже герцогиня Сесилия похвалила бы ее, и попросила принести отложенный накануне товар.

Подвеска – в форме золотой капли, куда был вделан сверкающий сапфир, – лежала на шелковой черной подушечке. На лицевой стороне подвески ювелир искусно выгравировал изображение Святой Троицы и Распятого Христа. Перевернув украшение, Кейт увидела на обороте прекрасно изображенную сцену Рождества Христова.

Она отсчитала золотые монеты и протянула их ювелиру.

– Смотрите, вот здесь она открывается, – сказал мастер Хейес. – Можете использовать подвеску как реликварий. Тут внутри есть небольшое пространство для какой‑нибудь маленькой святыни.

– У моего отца есть несколько святынь – я попрошу одну. Благодарю вас.

Внезапно мастер Хейес напрягся.

– Я заверну ее для вас, миледи, – резко сказал он.

Радость Кейт от приобретения подвески была испорчена почти нескрываемой враждебностью ювелира. Они шли назад по Чипсайду, и Мэтти, весело болтая, потянула госпожу туда, где торговали имбирными пряниками и лавандовыми пирожными. Слушая щебет подруги, Кейт спрашивала себя, почему у ее отца так много врагов.

Ричард Глостер в этот самый момент находился в Тауэре на важном заседании Совета, а у нее было ощущение, что в городе зреет какой‑то заговор. И вдруг Кейт поняла, что должна сделать: нужно отринуть свои глупые страхи перед Тауэром, пойти туда и дождаться, когда отец выйдет из зала Совета. И тогда она первой узнает важные новости, которыми он наверняка захочет с ней поделиться.

Она свернула налево, на Грейсчерч‑стрит, и сказала:

– Мы пойдем в Тауэр.

– Хорошо, миледи.

Мэтти, которая уже с аппетитом съела имбирный пряник, купила у зеленщика два яблока: обед еще нескоро, надо же им как‑то продержаться. Теперь девушки шли по улице, хрустя этими яблоками. Стоял прекрасный весенний день, и вскоре они увидели перед собой могучие стены и белый камень Тауэра, такого массивного и величественного на фоне голубого неба.

Подружки спустились по Тауэр‑Хилл, миновали деревянные мостки, огороженные забором.

– Что это? – спросила Кейт.

– Это эшафот, миледи. Тут обезглавливают или потрошат изменников. Казни всегда привлекают много народа.

Кейт невольно пробрала дрожь. Здесь ужасной, мученической смертью умирали люди. И непрошеная мысль омрачила ее душу: ведь и ее любимый отец может найти тут смерть. Стóит всего лишь повернуться колесу Фортуны…

Она взяла себя в руки и поинтересовалась:

– А ты когда‑нибудь бывала на казнях?

– Нет, здесь давно уже никого не казнили, – ответила Мэтти.

– Тогда я молю Бога, чтобы и впредь этого больше никогда не было. – Сказав это, Кейт заставила себя идти дальше к Тауэру.

Date: 2015-09-05; view: 308; Нарушение авторских прав