VI. Заключение

Итак, прибегнув к описанию самореферентной круговой организации живой системы и проанализировав области взаимодействий, задаваемые такой организацией, я показал, как возникает самореферентная система, которая способна производить описания и порождать путем ориентирующих взаимодействий с другими, подобными ей самой системами, и с самой собой как консенсуальную языковую область, так и область самосознания, то есть я показал, как возникает наблюдатель. Уже один этот результат удовлетворяет фундаментальному требованию, выдвинутому нами в самом начале: „Наблюдатель — живая система, поэтому чтобы понять познание как биологическое явление, необходимо принять в расчет наблюдателя и его роль в познании и дать им объяснение". Он же подтверждает и обоснованность данного анализа.

Хотя ответы на различные вопросы, поставленные во Введении, и фундаментальные следствия из анализа могут быть обнаружены в самом тексте по мере адекватного изложения теории, тем не менее есть несколько выводов, которые бы мне хотелось представить в явном виде:

(i) Живая организация представляет собой круговую организацию, обеспечивающую производство или сохранение компонентов, специфицирующих ее таким образом, что продуктом их функционирования оказывается сама та организация, которая их производит. Таким образом, живая система представляет собой гомеостатическую систему, в которой ее гомеостатическая организация выступает в роли своей же собственной переменной, постоянство значения которой поддерживается ею благодаря производству и функционированию специфицирующих ее компонентов, причем эта же организация определяет гомеостатическую систему как единство взаимодействий. Отсюда следует, что живые системы представляют собой подкласс класса круговых и гомеостатических систем. Кроме того, очевидно, что компоненты, о которых говорилось выше, не могут быть специфицированы в качестве частей живой системы наблюдателем, способным делить систему лишь на части, определяемые им посредством своих взаимодействий и необходимым образом принадлежащие исключительно его когнитивной области; эти компоненты не могут быть детерминированы также и операционально применяемым способом анализа. Точно так же и отношения, благодаря которым эти части образуют, согласно утверждениям наблюдателя, единую систему, суть отношения, возникающие только через его посредство, когда он взаимодействует одновременно и с частями и с целой системой, а значит, они принадлежат исключительно его когнитивной области. Таким образом, хотя наблюдатель может расчленить живую систему на части, которые он сам определяет, описание этих частей не является репрезентацией живой системы и не может быть ею. В принципе, часть должна определяться через ее отношения в единстве, образованию которого она способствует своими действиями и взаимодействиями с другими частями. Осуществить это, однако, невозможно, потому что при расчленении наблюдателем единства на части разрушаются именно те отношения, которые были бы значимы для характеристики частей в качестве действительных компонентов единства. Эти отношения не могут быть выявлены через описание, поскольку оно принадлежит когнитивной области наблюдателя и отражает лишь те его взаимодействия с новыми единствами, которые он создает в ходе своего анализа. Таким образом, строго говоря, у единства нет частей, и единство является единством лишь в той мере, в какой оно обладает областью взаимодействий, определяющей его как нечто отличное от того, по отношению к чему оно является единством. Говорить о единстве можно, только характеризуя его организацию через область взаимодействий, специфицирующих это различие. В таком контексте понятие компонента необходимо только из эпистемологических соображений для того, чтобы указать, что организация единства порождается нашим описанием, однако природы его компонентов это словоупотребление не отражает.

(ii) Для каждой живой системы ее конкретная самореферентная круговая организация специфицирует замкнутую область взаимодействий, то есть когнитивную область этой системы, причем система не может участвовать ни в одном взаимодействии, которое не предписано ей этой организацией. Поэтому процесс познания для каждой живой системы состоит в том, чтобы, реализуя в собственной замкнутой области взаимодействий некоторое актуальное поведение, создать определенное поле поведения, а не в том, чтобы воспринимать или описывать некую независимую вселенную. Наш когнитивный процесс (то есть когнитивный процесс наблюдателя) отличается от когнитивных процессов других организмов только видами взаимодействий, в которые мы можем вступать (например, наличием языковых взаимодействий), а не природой самого когнитивного процесса. В этом, строго зависимом от субъекта творческом процессе индуктивный вывод представляет собой необходимую функцию (способ поведения), возникающую как результат самореферентности и кругообразности организации, при которой каждое порождаемое ею взаимодействие и внутреннее состояние трактуются так, как если бы каждое из них должно было бы повториться и представляло бы собой элемент класса.

Таким образом, в функциональном отношении каждое переживание для живой системы является переживанием некоторого обобщенного события. Однако именно в случае конкретного, а не обобщенного события живой системе требуется множество независимых переживаний для того, чтобы это конкретное событие было специфицировано путем пересечения различных классов взаимодействий. Поэтому, хотя (благодаря преобразованию, которое вызвано взаимодействиями в организмах или в их нервной системе в ходе их предшествующего существования) прошлые взаимодействия и детерминируют индуктивные выводы, производимые организмами в настоящем, в самом индуктивном выводе эти прошлые взаимодействия не участвуют. Индуктивный вывод как структурное свойство живой организации и процесса мышления не зависит ни от предшествующего существования, ни от отношений между прошлым и настоящим, принадлежащих исключительно области наблюдателя.

(iii) Языковые взаимодействия ориентируют слушателя в его когнитивной области, не специфицируя при этом хода его последующего поведения. Основная функция языка как системы ориентирующего поведения заключается не в передаче информации или описании независимой вселенной, о которой мы можем вести разговоры, а в создании консенсуальной области поведения между системами, взаимодействующими на языке, путем развития кооперативной области взаимодействий.

(iv) Посредством языка мы взаимодействуем в области описаний, оставаясь в ней необходимо даже тогда, когда делаем утверждения о вселенной или о нашем знании о ней. Эта область одновременно и конечна и беспредельна: конечна потому, что все, что мы говорим, является описанием, а беспредельна потому, что каждое описание конституирует в нас основу для новых ориентирующих взаимодействий, а значит и для новых описаний. Итогом такого процесса рекурсивного применения описаний является самосознание, представляющее собой новое явление в области самоописания, причем единственным его нейрофизиологическим субтратом является нейрофизиологический субстрат самого ориентирующего поведения. Таким образом, область самосознания как область рекурсивных самоописаний также конечна и беспредельна.

(v) Живая система не является целенаправленной системой. Подобно нервной системе, она представляет собой устойчивую, определяемую состоянием строго детерминистическую систему, замкнутую на самое себя и модулируемую посредством взаимодействий, которые не специфицируются ее поведением. Однако эти модуляции предстают как модуляции только наблюдателя, которые созерцает организм или нервную систему извне, со своей собственной концептуальной (описательной) точки зрения, как нечто расположенное в некоторой окружающей среде и в качестве элементов своей собственной области взаимодействий. Что же касается функционирования самой самореферентной системы, то здесь имеет место только последовательность ее собственных состояний, обеспечивающих ей самосохранение. Если не проводить этого различия, то можно совершить ошибку, включив в объяснение, касающееся организма и нервной системы, такие особенности взаимодействий (описания), которые входят только в когнитивную область наблюдателя.

(vi) О нервной системе хочется рассуждать как об устойчивой системе со входом. Подобный подход для меня неприемлем, поскольку в нем совершенно упускается из вида суть дела; в объяснение систем, организацию которых следует понимать как полностью самореферентную, вводится искажение, обусловленное нашим участием в качестве наблюдателей. Происходящее в живой системе аналогично тому, что происходит в полете самолета по показаниям приборов, когда пилот не имеет доступа к внешнему миру и его функция состоит только в контроле за показаниями приборов ао время полета. При этом задача пилота заключается в том, чтобы соблюсти определенную траекторию изменений в показаниях приборов, которая обусловлена либо каким-либо заранее предписанным планом, либо планом, который специфицируется самими этими показаниями. Выходя из самолета, пилот испытывает удивление, когда его поздравляют друзья по случаю удачного полета и приземления, совершенных им в абсолютной темноте. Он недоумевает потому, что, насколько ему известно, в любой момент полета он всего лишь выдерживал показания приборов в рамках определенных заданных пределов, то есть выполнял задачу, представление о которой совершенно отсутствует в описании его поведения, сделанном его друзьями (наблюдателями).

В терминах функциональной организации у живых систем нет ни входов, ни выходов несмотря на то, что в условиях внешних возмущений они поддерживают постоянство заданных состояний. Только в наших описаниях, когда мы включаем живые системы в качестве частей в более крупные системы, которые мы определяем сами, мы можем говорить о наличии у них и входов и выходов. Применяя этот описательный подход в анализе живой организации, мы невольно подчиняем наше понимание живого таким представлениям, которые действительны только для систем, созданных человеком (аллореферентные системы), где функции входа и выхода на самом деле обладают первостепенной важностью ввиду того, что их роль целенаправленно определена в контексте более крупных систем, в состав которых входят эти аллореферентные системы. Между тем, аналогия этих двух видов систем неправомерна. В организации живых систем роль эффекторных поверхностей состоит лишь в том, чтобы поддерживать постоянными заданные состояния рецепторных поверхностей, а не в том, чтобы действовать на окружающую среду вне зависимости от того, насколько адекватным может казаться такое описание для анализа адаптации или других процессов. Понимание этого имеет фундаментальное значение для понимания организации живых систем.

(vii) Когнитивная область наблюдателя конечна, но беспредельна. Он может рекурсивным образом без всяких ограничений взаимодействовать с репрезентациями своих взаимодействий и порождать благодаря своему участию в этих взаимодействиях отношения между областями, которые в остальном независимы друг от друга. Каждое такое отношение представляет собой нечто новое. Эффективность этого нового, возникающего через посредство наблюдателя, совпадает с эффективностью его поведения (и никак не меньше последней). Таким образом, он одновременно создает (изобретает) отношения и порождает (специфицирует) мир (область взаимодействий), в котором он живет, путем непрерывного расширения собственной когнитивной области через посредство рекурсивных описаний и репрезентаций своих взаимодействий. Следовательно, новое является необходимым результатом того, что организация наблюдателя по своей природе исторична; благодаря ей каждое достигнутое состояние оказывается исходным пунктом для спецификации следующего состояния, которое поэтому не может быть строгим повторением предыдущего состояния. Эта неизбежная особенность наблюдателя проявляет себя в культуре как творчестве.

(viii) Логика описания, а следовательно, и поведения вообще представляет собой по необходимости логику описывающей системы. Если поведение—это референтная и детерминистическая последовательность состояний нервной активности, в которой каждое состояние детерминирует следующее состояние в рамках той же системы отсчета, тогда до тех пор, пока система отсчета не изменится под влиянием каких-либо взаимодействий, создающих разрыв, в поведении не может возникнуть никаких противоречий. Если смена системы отсчета происходит при разворачивании какого-либо данного поведения, тогда возникает новое поведение, причем состояния, следующие за изменением, детерминированы по отношению к новому поведению. Если наблюдателю кажется, что новая последовательность состояний (поведение) находится в противоречии с предыдущими состояниями, то это происходит потому, что он пользуется независимой и постоянной системой отсчета, относительно которой последовательности состояний, сменяющие друг друга, оказываются противоречивыми. Однако это противоречие принадлежит исключительно когнитивной области наблюдателя или чего-то, что обеспечивает независимую постоянную систему отсчета.

Таким образом, противоречия (несоответствия inconsistencies) возникают не в процессе порождения поведения, они относятся к области, в которой различные акты поведения обретают свою значимость в результате их широкой конфронтации с более замкнутой системой отсчета, происходящей путем взаимодействия организма. Поэтому мышление и дискурс как способы поведения в своем порождении оказываются по необходимости логически непротиворечивыми. То, что наблюдатель выделяет в них в качестве рационального, поскольку они предстают как сцепления непротиворечивых описаний, зависящих от последовательности, частью которой они являются, оказывается выражением этой необходимой логической непротиворечивости. Отсюда следует, что логические несоответствия (иррациональности) в мышлении и дискурсе, как они воспринимаются наблюдателем, возникают вследствие изменений в контексте порождающих их обстоятельств, тогда как независимая система отсчета, которой пользуется наблюдатель, остается без изменений.

(ix) Ввиду такой природы когнитивного процесса и функции языковых взаимодействий мы ничего не можем сказать о том, что не зависит от нас и с чем мы не можем взаимодействовать. Для этого потребовалось бы какое-то описание, а описание как способ поведения дает репрезентации только таких отношений, которые даны во взаимодействиях. Поскольку логика описания совпадает с логикой описывающей системы, мы можем утверждать, что с эпистемологической точки зрения для того, чтобы взаимодействия имели место, необходим некоторый субстрат. Но дать характеристику этого субстрата в терминах свойств, не зависящих от наблюдателя, мы не можем. Отсюда следует, что реальность, понимаемая как вселенная, состоящая из независимых сущностей, о которых мы можем вести речь,— это по необходимости фикция, принадлежащая чисто описательной области, и что фактически понятие реальности мы должны применять по отношению именно к этой области описаний, в которой мы как описывающая система взаимодействуем с нашими описаниями, как если бы они были независимыми сущностями. Это изменение в представлениях о реальности следует понять правильно. Мы привыкли вести речь о реальности, ориентируя друг друга путем языковых взаимодействий на, как нам кажется, сенсорные переживания конкретных сущностей, которые, однако, как это видно на примере мыслей и описаний, представляют собой состояния относительной активности между нейронами, порождающие новые описания. Вопрос «Что является объектом познания?» становится бессмысленным. Никакого объекта познания нет. Знать—значит уметь вести себя адекватным образом в ситуациях, связанных с индивидуальными актами или ко-оперативными взаимодействиями. Мы не можем говорить о субстрате, в котором имеет место наше когнитивное поведение, а о том, о чем мы не можем говорить, о том мы должны молчать, на что в свое время указал Витгенштейн. Однако это молчание не означает, что мы впадаем в солипсизм или какую-либо разновидность метафизического идеализма. Его смысл заключен в признании того, что мы как мыслящие системы живем в области описаний (на что указывал уже Беркли) и что благодаря описаниям мы можем до бесконечности усложнять свою когнитивную область. Соответствующим образом должен измениться и наш взгляд на вселенную и на поставленные нами вопросы. Это новое представление о реальности как области описаний не вступает в противоречие ни с детерминизмом, ни с понятиями предсказуемости в различных областях взаимодействий. Напротив, оно дает им новое обоснование, ибо показывает, что они представляют собой необходимое следствие изоморфизма логики описания и логики описывающей системы. Оно же свидетельствует и о том, что детерминизм и предсказуемость действительны только внутри поля этого изоморфизма, то есть они действительны лишь для взаимодействий, которые определяют некоторую область.

(х) Принято считать, что генетическая и нервная системы кодируют информацию об окружающей среде, и эта информация представлена их функциональной организацией. Это мнение не выдерживает критики. Генетическая и нервная системы кодируют процессы, специфицирующие процессы преобразований, начиная с исходных состояний, и декодироваться они могут лишь посредством актуализации последних, а не посредством описаний окружающей среды, выполненных наблюдателем и принадлежащих исключительно его когнитивной области (Beriral, 1965). Иллюстрацией данного вывода служит приводимый ниже пример.

Предположим, что нам надо построить два дома. С этой целью мы нанимаем две группы рабочих по тринадцать человек в каждой. Одного из рабочих первой группы мы назначаем руководителем и даем ему книгу, в которой содержатся все планы дома со стандартными схемами расположения стен, водопроводных труб, электрических проводов, окон и т.д., а, кроме того, несколько изображений дома в перспективе. Рабочие изучают эти планы и по указаниям руководителя строят дом, непрерывно приближаясь к конечному состоянию, которое определено описанием. Во второй группе руководителя мы не назначаем, а расставляем рабочих, определяя для каждого исходное положение на рабочем участке, и даем каждому из них одинаковую книгу, в которой содержатся указания относительно ближайшего пространства вокруг него. В этих указаниях нет таких слов, как дом, трубы, окна, в них нет также ни планов, ни чертежей дома, который предстоит построить. Это указания, касающиеся только того, что рабочий должен делать, находясь в различных положениях и в различных отношениях, в которых он, оказывается, по мере того, как его положение и отношения изменяются.

Хотя все книги одинаковы, рабочие вычитывают из них и применяют различные указания потому, что они начинают свою работу, находясь в разных положениях, и движутся после этого по разных траекториям изменения. Конечный результат в обоих случаях будет один и тот же, а именно—дом. Однако рабочие первой группы строят такой дом, окончательный вид которого известен с самого начала, тогда как рабочие второй группы не располагают видимым образом того, что они строят, и, возможно, этот образ не возникнет у них даже тогда, когда они закончат свою работу. С точки зрения наблюдателя, обе группы строят дом, и ему об этом известно с самого начала. Однако дом, который строит вторая группа, принадлежит только когнитивной области наблюдателя, тогда как дом, который строят рабочие первой группы, принадлежит также и когнитивным областям каждого из рабочих. Кодирование в этих двух случаях, очевидно, разное. Ясно, что указания, содержащиеся в первой книге, фактически кодируют дом так, как его описывал бы наблюдатель. Задача рабочих по декодированию заключается в целенаправленном осуществлении действий, которые аппроксимируют конструирование предписанного конечного состояния. Именно поэтому дом должен присутствовать в их когнитивной области. Во втором случае в указаниях, содержащихся в каждой из тринадцати одинаковых книг, не закодирован никакой дом. Эти указания являются кодом процесса, конституирующего траекторию-изменяющихся взаимоотношений, которые, будучи осуществлены при определенных условиях, приводят к появлению системы, обладающей такой областью взаимодействий, которая не связана с наблюдателем никакими обязательными отношениями. То, что наблюдатель называет эту систему домом, составляет особенность его когнитивной области, а не самой системы. В первом случае кодирование изоморфно описанию дома, выполненному наблюдателем, и образует собой фактически репрезентацию последнего. Во втором случае это не так. Первый случай типичен для способа, посредством которого наблюдатель кодирует создаваемые им системы. Второй присущ способу, посредством которого геном и нервная система образуют собой коды для организма и нервной системы соответственно. При этом никто и никогда не сумеет отыскать в этих кодах изоморфизма с описанием системы, которое могло бы быть сделано самим наблюдателем, системы, с которой наблюдатель взаимодействует. В каком же тогда смысле можно утверждать, что генетическая и нервная системы кодируют информацию об окружающей среде? Понятие информации относится к степени неуверенности наблюдателя в своем поведении в области определенных им самим альтернатив, в связи с чем понятие информации может применяться только внутри его когнитивной области. Соответственно можно сказать лишь, что генетическая и нервная системы порождают информацию посредством самоспецификации, которая воспринимается наблюдателем как самодекодирование генетической и нервной систем в процессах роста и поведения.

(xi) Существуют различные области взаимодействий, причем эти разные области взаимодействий не могут объяснить друг друга потому, что явления одной области невозможно породить с помощью элементов другой. Взаимодействующая сущность остается в одной и той же области. Одна область может порождать элементы другой области, но не ее феноменологию, которая определена в каждой области взаимодействиями ее элементов, а элементы той или иной области определяются только той областью, которую они порождают. Любая связь между различными областями обеспечивается наблюдателем, который может взаимодействовать с объединенными между собой состояниями нервной активности, порождаемыми в его мозгу посредством его сопутствующих друг другу взаимодействий в нескольких областях, или же с независимыми описаниями этих взаимодействий, как если бы они представляли собой некую единую сущность. Посредством этих сопутствующих друг другу взаимодействий в различных областях (или с помощью нескольких описаний внутри описательной области) наблюдатель порождает отношения между различными областями (или между различными описаниями) как состояниями нейронной активности, которые создают в нем определенные способы поведения (описания), репрезентирующие эти совокупные взаимодействия в качестве единичных независимых сущностей. Благодаря рекурсивным взаимодействиям наблюдателя с описаниями число отношений, которые могут таким образом порождаться наблюдателем, потенциально бесконечно, равно как и число разновидностей этих отношений.

Таким образом, отношения как состояния нейронной активности, возникающие в результате параллельных взаимодействий наблюдателя в различных областях (физической и реляционной), образуют собой элементы новой области, в которой наблюдатель взаимодействует как мыслящая система, не редуцируя при этом одну феноменологическую область к другой. Именно одновременный логический изоморфизм между новым элементом (отношениями) и системами (выступающими в качестве источников этих элементов), возникающий благодаря способу происхождения этих отношений (то есть благодаря пересечению классов отношений), наделяет порожденную таким образом новую область (описания) ее объяснительной силой. Объяснение всегда представляет собой некоторое воспроизведение. В одних случаях это конкретное воспроизведение—путем синтеза эквивалентной физической системы, в других—концептуальное—посредством описания, из которого возникает система, логически изоморфная исходной системе. Редукция одной феноменологической области к другой не является объяснением. Адекватное понимание этой нередуцируемости существенно важно для понимания биологических явлений, консенсуальных областей, которые порождаются живыми системами, и их участия в процессе совместной эволюции.

Многие из выводов, касающиеся самосознания и знания и вытекающие из предложенного способа анализа, в той или иной форме высказывались разными учеными и философами, которые исходили при этом из собственного интуитивного понимания. Однако, насколько мне известно, эти выводы никогда не имели под собой адекватного биологического и эпистемологического основания. Я сделал это, проведя различие между тем, что принадлежит области наблюдателя, и тем, что принадлежит области организма, и в предельной форме выразил неявные следствия, вытекающие из круговой самореферентой организации живых систем, а именно следствия, вытекающие из функциональной замкнутости релятивистической организации нервной системы как системы, находящейся в условиях непрерывного преобразования, детерминированного отношениями нейронной активности (так, что система никогда не выходит за свои собственные пределы), а также следствия, вытекающие из ориентирующей функции языковых взаимодействий, не связанных с передачей информации.

Только проделав это, оказывается возможным правильно понять функциональную сложность живой системы, способной к взаимодействиям на языке, не маскируя ее такими магическими словами, как сознание, символ или информация. Большую часть работы по выяснению подробностей, разумеется, еще только предстоит сделать, однако основной шаг, состоящий в том, чтобы определить перспективу, в свете которой все это следует рассматривать, уже сделан. В качестве заключительного замечания можно было бы предположить то, что производит впечатление еще одного парадокса, но указывает при этом на концептуальную проблему: живые системы, в общем, и их нервная система, в частности, не созданы для того, чтобы воздействовать на среду, хотя именно благодаря эволюции способов их воздействия на среду они стали тем, чем они являются, то есть стали такими, что мы можем сказать о них то, что мы о них можем сказать.