Обновленческий раскол

В бурные весенние месяцы 1922 года в Петрограде оформляется так называемая “Петроградская группа прогрессивного духовенства.”

29 марта 12 священников выступили в “Правде” с заявлением, в ко­тором в связи с изъятием церковных ценностей заняли позицию, весьма импонирующую советской власти. С этого времени группа, при явной под­держке большевиков, начинает быстро приобретать все большую и боль­шую силу.

12 мая, через несколько дней после большого московского “судебно­го” процесса, в 11 часов вечера, в Троицкое подворье, где в заключении находился патриарх Тихон, в сопровождении двух работников ГПУ, вошли четверо священников:

А. Введенский (Петроград), В. Красницкий (Петроград), А. Белков (Петроград) А. Калиновский (Москва).

Сославшись на только что закончившийся процесс, в результате ко­торого было вынесено 10 смертных приговоров, кровь невинных жертв эта группа ничто же сумняшеся возложила на патриарха.

Свящ. Калиновский отметил, что с именем патриарха вообще связа­но вовлечение Церкви в контрреволюционную деятельность. Пунктами “обвинения” патриарха были:

1) патриаршее воззвание от 19 января 1918 года с анафемой большевикам;

2) посылка Николаю Романову в Екатеринбург через епископа Гермогена благословения и просфоры;

3) воззвание от 28 февраля 1922 года к защите церковных ценно­стей;

4) рукоположение в священный сан лиц определенно монархиче­ского настроения.

Исходя из этого, группа потребовала от патриарха немедленного со­зыва Поместного Собора, а до соборного решения — полного отстранения патриарха от управления Церковью.

После некоторого раздумья, патриарх подписал письмо Калинину (председателю ВЦИК) о временной (на период своего заключения) пере­даче своей власти до Поместного Собора одному из митрополитов — Ве­ниамину или Агафангелу (митроп. Агафангел должен был вскоре возвра­титься из ссылки).

“Я всегда смотрел на патриаршество, как на крест; если удастся ког­да-нибудь от него освободиться, буду благодарить Бога,” — заметил он при этом. Однако события развернулись иначе.

На следующий день, 13 мая, в “Известиях” была опубликована Дек­ларация “Живой Церкви”, которую подписали епископ Антонин (Гранов­ский), 8 священников и псаломщик Стадник. Ее можно считать первым программным документом, подписанным совместно московскими, петрог­радскими и саратовскими обновленцами. “Верующим сынам Православ­ной Церкви России” — был озаглавлен этот документ.

В Декларации говорилось о контрреволюционных выступлениях цер­ковных верхов, об ответственности Патриарха Тихона “за пролитие кро­ви” при изъятии церковных ценностей, провозглашалось требование не­медленного созыва Собора:

“Мы считаем необходимым немедленый созыв Поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении Церковью и об установлении нормальных отношений между нею и советской властью. Руководимая высшими иерархами гражданская война Церкви против государства должна быть прекращена.”

15 мая обновленцы были тепло приняты Калининым, которому изло­жили текущее церковное положение. Калинин не взял на себя передачу церковной власти в контексте предыдущей резолюции патриарха, лукаво сославшись на то, что “советская Конституция предусматривает отделе­ние Церкви от государства.”

16 мая состоялась вторая встреча петроградских обновленцев с пат­риархом. Выслушав сообщение Красницкого об ответе Калинина, патри­арх тут же написал письмо митроп. Агафангелу с предложением принять на себя высшую церковную власть.

“Вследствие крайней затруднительности в церковном управлении, — говорилось в резолюции Патриарха, — возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить Ваше Высокопреосвященство во главе церковного управления до созыва Собора. На это имеется и согласие гражданской власти, а потому благово­лите прибыть в Москву без промедления.”

Красницкий на следующий день выехал в Ярославль для перегово­ров с митроп. Агафангелом.

18 мая, в отсутствие Красницкого, одного из ведущих деятелей обно­вленчества, состоялось третье и последнее свидание обновленческих ак­тивистов с Патриархом. Они вручили Патриарху документ, в котором, ссы­лаясь на временное отсутствие всякого церковного управления (Патриарх отошел от власти, а его заместитель еще не принял власть), они испраши­вали благословение на открытие временной Канцелярии Патриарха (раз­решение большевицкой власти на этот шаг у них уже было) с участием на­ходящихся на свободе в Москве святителей. В поданной ими Патриарху докладной записке говорилось:

“Ввиду устранения Вашего Святейшества от управления Церковью, впредь, до созыва Собора, с передачею власти одному из старейших иерархов, фактически сейчас Церковь осталась без всякого управления. Это чрезвычайно губительно отражается на течении наличной церковной жизни, московской в частности, порождая этим чрезмерное смущение умов.

Мы, нижеподписавшиеся, испросили разрешение государственной власти на открытие и функционирование Канцелярии Вашего Святей­шества. Настоящим мы сыновне испрашиваем благословения Вашего Свя­тейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка дел по управлению Церковью. По приезде Вашего Заместителя, он тотчас же вступит в исполнение своих обязанностей. К работе в Канцелярии мы при­влекаем временно, впредь до окончательного сформирования Высшего Церковного Управления под главенством Вашего Заместителя, находя­щихся на свободе в Москве Святителей.”

Патриарх наложил не нем следующую резолюцию: “Поручается поименованным ниже лицам (т. е. членам этой “делегации”) принять и пере­дать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Наумова, а по московской епархии — Преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия — Преосвященному Леониду, епископу Вернинскому, при уча­стии столоначальника Невского....”

“Неизвестно, по чьей инициативе произошло это третье свидание с патриархом. Видимо, по инициативе А. И. Введенского, но именно в ре­зультате этой встречи появилась юридическая возможность сформиро­вать новое Высшее Церковное Управление. Оно и было сформировано в тот же день. 18 мая 1922 года родилась на свет новая церковная власть, признанная лишь частью верующих. Церковный раскол вэтот день стал фактом” (А. Левитин-Краснов).

Вечером в одном из номеров гостиницы, где остановился Введен­ский, состоялось первое собрание нового “управления.” Видимость за­конности этому собранию придавал присутствовавший здесь епископ Вернинский Леонид. Был, кстати, и бывший обер-прокурор Синода при Временном правительстве В. Львов, ставший “сменовеховцем” и вернув­шийся из-за границы в Москву.

Были “распределены портфели”:

1. Председатель Управления — епископ Леонид,

2. Заместители председателя — Введенский и Красницкий,

3. Члены ВЦУ — Калиновский и Белков (в августе Калиновский вышел из ВЦУ, снял с себя сан и стал профессиональным анти­религиозником).

На другой день Патриарх был переведен в Донской монастырь, а но­вое Управление обстроилось в Троицком подворье. ВЦУ возглавил архиеп. Антонин (Грановский).

Не без сильного давления советской власти к обновленцам примкнул ряд епископов: Иваново-вознесенский Иерофей, Тульский Виталий (буду­щий обновленческий Первоиерарх). Но беспокоила обновленцев мощная Петроградская епархия.

Введенский, откомандированный в Петроград, явился 25 мая к митроп. Вениамину и показал ему удостоверение ВЦУ о том, что он является полномочным членом ВЦУ по делам Петроградской епархии.

Митроп. Вениамин обратился к петроградской пастве с посланием (28 мая), в котором сообщал о появлении в Церкви узурпаторов власти, которые “ставят себя в положение отпавших от общения со святой Цер­ковью, доколе не принесут покаяния перед своим епископом. Таковому отлучению подлежат и все присоединяющиеся к ним.”

Таким образом, митроп. Вениамин отлучает Введенского и иже с ним от Церкви. Призвав самочинников к покаянию и предупредив епархию об угрожающей опасности, митроп. Вениамин призвал, в случае прекраще­ния деятельности подлинного Высшего Церковного Управления, перейти к самоуправлению епархий.

“По учению Церкви, — гласило послание, — епархия, почему-либо лишенная возможности получить распоряжение от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Пат­риархом. Епархиальный епископ есть глава епархии. Епархия должна быть послушна своему епархиальному епископу и пребывать в единении с ним. “Кто не с епископом, тот не в Церкви,” — говорит мужеапостольный Игнатий Богоносец....”

На следующий день его арестовывают. При аресте присутствовал и Введенский, явившийся принимать канцелярию митрополита. В обязанно­сти управляющего Петроградской епархией вступил викарный епископ Ямбургский Алексий (Симанский, будущий патриарх). Тотчас после вступления в должность, епископ Алексий был вызван в ГПУ и ему был предъявлен ультиматум: либо трое отлученных священ­ников будут восстановлены в своих правах, либо митрополит будет рас­стрелян.

4 июня, в праздник Святой Троицы, было распространено воззвание епископа Алексия, которым восстанавливалось общение отлученных с Церковью.

“...Ввиду исключительных условий, в какие поставлена Промыслом Божиим Церковь Петроградская, и не решаясь подвергнуть в дальнейшем мира церковного каким-либо колебаниям, я, призвав Господа и Его небес­ную помощь, имея согласие Высшего Церковного Управления, по преем­ству всю полноту власти замещаемого мною Владыки Митрополита, при­нимая во внимание все обстоятельства дела, признаю потерявшим силу постановление Митрополита Вениамина о незакономерных действиях прот. А. Введенского и прочих упомянутых в послании Владыки Митрополита лиц и общение их с церковью восстановленным...”

ВЦУ поспешило своим постановлением лишить митрополита священ­ного сана и монашества. Ни один акт обновленческого руководства не от­толкнул православные массы от обновленчества, так как этот.

Несмотря на историю со снятием анафемы, епископ Алексий, поста­вленный перед ультиматумом Красницкого 24 июня, отказался признать ВЦУ и тут же письменно заявил о снятии с себя обязанностей управляю­щего Петроградской епархией. А в августе и он был сослан в ссылку. Но его послание сделало свое дело, расчистив путь обновленцам.

20 июня митроп. Сергий Нижегородский (тоже будущий патриарх) пу­бликует в журнале “Живая Церковь” (обновленческий журнал, начавший выходить в эти месяцы) воззвание, в котором призывает верующих как своей, так и других епархий последовать его примеру и признать ВЦУ единственной, канонической, законной, верховной церковной властью.

“Мы, Сергий (Страгородский), митрополит Владимирский и Шуйский, — говорилось в послании, — Евдоким (Мещерский), архиеп. Нижегород­ский и Арзамасский, и Серафим (Мещеряков), архиеп. Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Временного Церковного Управления, за­являем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной Верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне закон­ными и обязательными.

Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пасты­рей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий.”

Разрушительное значение этого послания трудно переоценить. В от­сутствие многих видных иерархов, митроп. Сергий, бывший ректор Петер­бургской академии, “член всех Синодов,” маститый архиерей, пользовав­шийся репутацией выдающегося богослова и канониста, — был образцом поведения для многих, в особенности молодых, архиереев и священников.

Митроп. Мануил (Лемешевский), сторонник и почитатель митроп. Сергия, впоследствии писал в своем “Словаре епископов:” “Мы не имеем права скрыть от истории тех печальных потрясающих отпадений от един­ства Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале “Живая Церковь” письма-воззвания трех изве­стных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: “Если же мудрый Сергий признал возможным подчинить­ся ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру.”

В свете таких событий тем с большей силой народ возлагал надежды на действительного (согласно патриаршей резолюции) главу Русской Церкви, митроп. Агафангела.

Получив известие о назначении его заместителем патриарха, мит­роп. Агафангел в течение месяца не подавал о себе никаких вестей. Такое поведение митрополита действительно было странным, если не знать, что в течение месяца велись секретные переговоры между Е. А. Тучковым и митрополитом Агафангелом. Е. А. Тучков, которого ВЦУ считало своей главной опорой, в переговорах с митрополитом выражал желание как можно скорее отделаться от этого несолидного учреждения и поддер­жать Агафангела.

Однако, и от Агафангела ожидался ряд уступок; он должен был зая­вить об отходе от политической линии патриарха Тихона. После месячных переговоров, видя, что дело не сходит с мертвой точки, митрополит Ага­фангел 18 июня неожиданно обратился к Русской Церкви с воззванием, отпечатанным в какой-то подпольной типографии и очень быстро разо­шедшимся по Москве и по другим городам.

В послании, в частности, говорилось:

“...Я предполагал немедленно вступить в отправление возложенно­го на меня служения Церкви и поспешить в Москву, но вопреки моей воле, по обстоятельствам от меня не зависящим, я лишен и доныне возможно­сти отправиться на место служения...

Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри!

Лишенные на время высшего руководства, Вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, священными канонами; впредь до восстановления Высшей Церковной власти оконча­тельно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешения Свя­тейшего Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смире­нию...”

В послании также говорилось, что власть, принятая на себя ВЦУ, — незаконна. Это было, возможно, самое неприятное для советской власти. Тучков был ошеломлен. Ошеломлено было и ВЦУ. Митроп. Агафан­гел был тут же арестован и отправлен в ссылку в Нарымский край.

Этим же летом внутри обновленческого движения оформляется самостоятельная так называемая “Живая Церковь,” которую возглавил свящ. В. Красницкий. Первоначально так назывался журнал (название придумал Калиновский), но вскоре этим именем (живоцерковники) стали называть все обновленческое движение.

Лозунги “Живой Церкви:”

а) белый епископат (8 октября появится первый женатый епископ — митроп. Томский и Сибирский Петр Блинов),

6) пресвитерское управление,

в) единая церковная касса.

По мысли Красницкого, структура “Живой Церкви” должна была на­поминать коммунистическую партию и быть как бы ее филиалом среди духовенства.

Несмотря на очевидно непривлекательные принципы “Живой Цер­кви,” она в течение одного года вовлекла в свое подчинение более 60 пра­вославных епископов.

По стране начинала катиться новая волна арестов тех епископов, кто не признавал ВЦУ. Приговор обычно так и гласил: “За сокрытие (или сопротивление изъятию) церковных ценностей, контрреволюционную де­ятельность и гонение на сторонников Живой Церкви...”

На места арестованных рукополагались новые епископы. В течение 11 месяцев, например (с 3 июня 1922) года, было рукоположено 53 новых епископа.

С 6 по 17 августа в Москве проходил Первый Всероссийский Съезд группы “Живая Церковь.” В первый же день съезда управляющий Мо­сковской епархией епископ Леонид переводится (по воле ВЦУ) в Пензу и исчезает с исторической сцены. На Московскую кафедру назначается архиеп. Антонин и вскоре возводится в сан митрополита.

Съезд живоцерковников послужил толчком к расколу обновленцев. 25 августа в недрах обновленческого движения владыка Антонин создает новую группу, названную им “Союз церковного возрождения,” с центром в Заиконоспасском монастыре и печатает программу этой группы. Вскоре были образованы и другие обновленческие группы, в частно­сти: Свободная Трудовая Церковь (Москва) и Союз религиозно-трудовых общин (Петроград).

В сентябре большевики начинают невиданную доселе антирелигиоз­ную кампанию, которая показала, что им одинаково враждебны и патри­аршая, и обновленческая позиции. В выступлении Скворцова-Степанова была изложена программа: отрыв масс от всякого духовенства и от вся­кой религии.

5 сентября обновленческая группа в Петрограде и ряде других горо­дов перешли на сторону eп. Антонина. В конце сентября в Москве был до­стигнут “консенсус:” Красницкий, который к этому времени занимал дик­таторскую позицию, пошел на уступки. В ВЦУ, возглавляемом еп. Антонином, оказались равномерно представленными все обновленческие груп­пировки. В состав членов ВЦУ были введены митроп. Сергий и архиеп. Евдо­ким, возведенный в митрополиты. Но единство оказалось непрочным. На почве подхода к вопросу о белом епископате от Антонина откололась но­вая группа под названием “Союз общин древле-апостольской Церкви” (“Содац”) во главе с Введенским.

В сентябре же в Петрограде произошло событие, которое на многие годы предвосхитило будущее положение Русской Церкви. Поняв, что “ме­довый месяц” советской власти с обновленцами позади, петроградские викарии Алексий и Николай подают в Смольный заявление, в котором осуществлена попытка соединить политическую лояльность по отноше­нию к советской власти со стремлением следовать действующим церков­ным канонам.

Безоговорочно признавая большевиков и так же безоговорочно от­рицая каноничность ВЦУ, епископы объявляют о создании автокефаль­ной Петроградской Церкви и просят зарегистрировать ее в Петросовете. Епископ Алексий был старше по хиротонии, но вскоре он переселился на три года за Урал в Семипалатинск, и главным деятелем автокефалии стал епископ Николай. Вокруг него объединились все православные люди Петроградской епархии. Примеру петроградцев последовали другие епар­хии и объединения епархий.

Вскоре, как и следовало ожидать, епископ Николай был арестован и выслан в Коми-зырянский край. После бурных осенних событий, едва не приведших к центробежному разлету отдельных обновленческих группировок, было достигнуто молча­ливое перемирие до созыва Поместного Собора. Обновленчество, нес­мотря на внутренние противоречия, раздиравшие его на части, с помощью советской власти успело захватить внешне прочные позиции во многих епархиях.

В апреле 1923 года по стране прошли епархиальные собрания, из­бравшие 500 делегатов на предстоящий Собор. Единства, которого ожи­дала советская власть, на Соборе не получилось. Помимо уже упоминавшихся обновленческих групп (“Живая Цер­ковь,” “СОДАЦ” и “Возрождение”) на Соборе были представлены еще две: Сибирская “Живая Церковь” и украинские живоцерковники, требо­вавшие себе автокефалии.

Собор (его называли “Вторым Всероссийским”) открылся 29 апреля в храме Христа Спасителя. Состав членов Собора:

всего — 476 человек, из них:

287 были избраны от епархий,

139 человек назначены ВЦУ, среди назначенных — 62 архиерея,

56 епархиальных уполномоченных ВЦУ,

70 — от Центральных Комитетов различных обновленческих групп и членов ВЦУ,

32 — от “Живая Церковь,”

20 — от ЦК “СОДАЦ,”

12 — от ЦК “Возрождение,”

6 членов ВЦУ,

1 — проф. Б. Титлинов — представитель богословских наук.

Из 74 епархий были представлены 72.

Повестка Собора, помимо текущих вопросов, состояла из 10 пунктов:

1. Открытие, выборы президиума, утверждение регламента и пове­стка дня. Заслушание приветствий.

2. Доклад об отношении Православной Российской Церкви к соци­альной революции, советской власти и патриарху Тихону.

3. Вопрос о белом епископате.

4. Вопрос о мощах.

5. Вопрос о монашестве и монастырях.

6. Реформа календаря.

7. Проект административного устроения и управления в Российской Православной Церкви.

8. Выборы во Всероссийский Центральный Орган Управления.

9. Информационные доклады представителей обновленческих групп о реформах церковной жизни, выдвигаемых группами на предмет обсу­ждения и рассмотрения их следующей сессией настоящего Собора.

Среди многочисленных решений Собора выделим несколько:

1. Анафематствование патриархом Тихоном советской власти считать не имеющим никакой силы.

2. Патриарха Тихона считать отступником от подлинных заветов Христа, предателем Церкви и лишенным сана и монашества с возвращением в первобытное мирское положение.

3. Отныне Церковь должна управляться соборно.

День принятия этих решений, особенно второго пункта, можно счи­тать днем начала смерти обновленчества. Примечательна резолюция патриарха Тихона на решении Собора, которое отвезли ему (заключенно­му) лидеры обновленчества в этот же день: “Прочел. Собор меня не вы­зывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон.”

Свою работу Собор закончил 9 мая молебном, где впервые прозвуча­ло странное многолетие: “Стране Российской и правительству ее, устрояющему судьбу народа по правилам труда и общего благополучия.”

Для подкрепления своего “канонического” фундамента обновленцы прибегли к помощи Восточных Патриархов. Трагическое положение Все­ленского Престола, подвергавшегося жесточайшим репрессиям со сторо­ны правительства Кемаля Ататюрка, вынуждало Константинопольских Патриархов и тесно с ними связанных глав других Восточных Церквей по­пытаться идти проторенным путем, добиваясь политической поддержки от русского правительства. Обновленцы обещали такую поддержку вых­лопотать и всячески приподнимали авторитет Восточных патриархов, признавших обновленческий Синод единственным законным возглавлением Русской Церкви, а патриарха Тихона — виновником церковной раз­рухи, сам же институт патриаршества, как родившийся в ненормальных условиях революционной эпохи, — неуместным и вредным для Русской Церкви.[1]

Над Православной Церковью в 1923 году нависла реальная опас­ность “разбойничьего” Вселенского Собора, на котором должны были до­минировать советские обновленцы. В 1927 году, когда все препятствия к созыву дважды назначаемого и откладывавшегося “Вселенского Собо­ра,” казалось, были устранены, произошло (11 июля) сильное землетря­сение в Иерусалиме и его окрестностях, вынудившее Иерусалимского пат­риарха отказаться от участия в подготовке Собора, и он был вновь отло­жен на неопределенное время.

И все же поддержка обновленцев Восточными патриархами была од­ним из величайших духовных бедствий, обрушившихся на Русскую Цер­ковь.

Казалось, после закрытия Собора положение обновленцев стабили­зировалось. Но одно событие повернуло течение церковной жизни в со­вершенно неожиданную сторону.

Событие это, справедливо воспринятое верующими, как чудо, — ос­вобождение 25 июня 1923 года патриарха Тихона.

Под давлением мирового общественного мнения, разбуженного от эгоистического равнодушия прежде всего настойчивыми усилиями предстоятелей инославных Церквей — Католической и Англиканской — гра­жданская власть отказалась от замысла повторить с патриархом Тихоном то, что было сделано с митрополитом Вениамином. Патриарх, вместо рас­стрела, был неожиданно освобожден из-под стражи.

Условием этого вынужденного освобождения было выставлено зая­вление патриарха об изменении отношения к советской власти с “вра­ждебной” на “лояльное.”

Патриарх Тихон это условие принял, публично объявив о своем “ра­скаянии” в прежней “антисоветской деятельности.” Одних это решение смутило, другие восприняли его с чувством облегчения. Главное же — патриарх Тихон никого не предал, ничем не нарушил духа любви церков­ной, сохранил верность соборным постановлениям, никому в Церкви не навязывая, методами прямого или косвенного принуждения, свою личную политическую ориентацию.

Призвав Церковь к аполитичности, понимаемой им уже не как свобо­да политической деятельности членов Церкви, а как полная и безропот­ная покорность наличной гражданской власти, он осудил политическое воззвание Карловацкого Собора, от имени Русской Церкви провозгласив­шего необходимость восстановления в России монархического строя. Однако никакими силами советская власть не смогла добиться от него запрещения карловацких епископов в священнослужении, ибо такое запрещение было бы нарушением соборного постановления, отменившего церковные наказания по политическим мотивам.

Внутренняя архиерейская оппозиция, т. н. “даниловская,” также не вызвала со стороны патриарха никаких актов прещения, хотя глава оппо­зиции — выдающийся иерарх, долгое время бывший ректором Москов­ской Академии, пользовавшийся высоким авторитетом среди епископов и духовенства, — архиепископ Феодор (Поздеевский) не только не одобрял слишком компромиссную, по его мнению, политическую ориентацию пат­риарха, но и отказался принять от него назначение управляющим Петроградской епархией. Более того, архиеп. Феодор объединил вокруг себя группу иерархов, оказывавшую своим авторитетом заметное влияние на Русскую Церковь в направлении большей непримиримости к советской идеологии и поползновениям обновленцев под видом “объединения” за­разить своим духом всю Русскую Церковь. Отношение патриарха к дани­ловской группе показывает, что он по-прежнему признавал за всеми пра­во руководствоваться в вопросе отношения к советской власти своей соб­ственной совестью.

Возвращение патриарха Тихона к церковному управлению было тя­желым ударом для обновленчества, от которого оно уже не смогло опра­виться. Верующий русский народ массами покидал этих лжепастырей, за­пятнавших себя иудиным грехом, и объединялся вокруг своего патриарха-исповедника.[2]

Тем не менее, обновленчество представляло собой еще мощную ор­ганизацию, продолжавшую пользоваться поддержкой властей. Поддер­жка эта выражалась прежде всего в так называемой “легализации,” которой обновленцы добились с самого начала своего возникновения. Тер­мин “легализация” — весьма специфичен и труден для понимания в силу исключительного “своеобразия” советской законодательной системы.

Но без преувеличения можно сказать, что после освобождения пат­риарха Тихона обновленчество медленно, но неуклонно пошло на спад и после войны окончательно исчезло с исторической сцены, хотя его по­следствия и наложили свой трагический отпечаток на Русскую Право­славную Церковь. Последней надеждой обновленцев и их покровителей оставалась смерть патриарха Тихона, надежда на то, что, потеряв патри­аршее церковное возглавление, русские архиереи несмогут самостоя­тельно управлять Церковью и снова потянутся к обновленческому Сино­ду, влекомые столь трудно искоренимой привычкой иметь над собой хоть какое-нибудь “начальство.” Надежды эти на смерть патриарха удиви­тельно скоро сбылись.