Новомученики и Исповедники

“Ни один священник, епископ и т. д. не был и никогда не будет аре­стован только за то, что он — духовное лицо,” — бесстыдно заверяли большевики русскую и международную общественность в 1918 году. Так же утверждали коммунисты и все последующие десятилетия своего пра­вления.

Да, действительно, в первое послереволюционное время в тюрьмах томились не миллионы церковных людей (хотя, тоже немало сидело), по­тому что священнослужителей чаще всего просто расстреливали.

Религиозные объединения, по представлению большевиков, — это единственные легальные организации, впитавшие всебя все враждеб­ные им элементы.

Мир религии большевики с самого начала воспринимали как один из главных противников на пути достижения своих целей. И потому они с тем большей ожесточенностью взялись за разрушение всего, что связано с религией. В стране “победивших рабочих и крестьян” религии была объявлена война, участие в которой должны были принять все “сознательные проле­тарии нашей страны.”

И большевики принялись бороться с Церковью и религией “по-насто­ящему.”

Матрос Кранов в те дни всерьез предлагал просто-напросто “упраз­днить религию.”

Монархия, религия, Церковь были для большевиков эпохой “ушед­шей на свалку истории.” “Эксплуататоры (к которым во всех случаях от­носили Церковь) разбиты, но не уничтожены,” — писал Ленин, явно при­зывая к их уничтожению. “С религией нельзя бороться только декретами.”

“Мы разбили и уничтожили воктябре всю старую государственную машину, — писал вто время организатор антирелигиозной кампании Н.Красиков, — мы уничтожили старую армию, старые суды, школы, админи­стративные и другие учреждения и создали и создаем свои, новые. Этот процесс трудный... мы делаем ошибки... Однако оказывается, что сломав всю эту помещичью жандармерию и т. д., мы Церковь, которая составляет часть этой старой государственной эксплуататорской машины, не унич­тожили. Мы лишь лишили ее государственного содержания..., лишили ее государственной власти. Новсе же этот обломок старой государственной помещичье-капиталистической машины сохранился, существуют эти де­сятки тысяч священников, монахов, митрополитов, архиереев. Почему же с такой незаслуженной ею осторожностью отнеслась советская власть к этому обломку старой машины?”

Принялись крушить этот “обломок.” Пещерная ненависть к религии родила у большевиков жуткий психологический рецидив первых веков христианства — “ко львам христиан” (по совецкой терминологии — “ве­рующих — к стенке!”). Некрасовские слова — “дело прочно, когда под ним струится кровь,” сказанные в совершенно другом смысловом контек­сте, большевики восприняли напрямую и во всей полноте осуществили в своей “церковной” политике.

В дни революции в Севастополе убит матросами священник Чефранов только за то, что напутствовал Святыми Тайнами приговоренного но­вой властью к смерти. Его вывели из храма и тут же, на паперти, расстре­ляли. Тело священника найдено не было. Вероятно, его выбросили в море.

В Царском Селе в Петрограде убит протоиерей Иоанн Кочуров. Со­борный Совет постановил известить население страны о мученическом подвиге о. Иоанна и других, “во дни междоусобицы претерпевших му­ченическую смерть.”

11 декабря, как сообщали “Курские епархиальные ведомости,” в Белгородской мужской пустыни зверски убит иеромонах Серафим.

Убиты также:

благочинный, духовник, настоятель Спасова скита (Харьковская епархия), архимандрит Родион и казначей и эконом обители о. Анастасий