С буканьерами

Отчет о некоторых приключениях, выпавших на долю Гарри Мостина под командованием капитана Генри Моргана в 1665–1666 годах

Хотя наше правдивое повествование в большей степени касается пленения в гавани Порто‑Белло флагманского корабля испанской флотилии и освобождения мсье Симона, его жены и дочери (что было успешно осуществлено прославленным буканьером капитаном Морганом), мы, тем не менее, будем исходить из раннего периода биографии некоего мистера Гарри Мостина, которого мои уважаемые читатели и могут, коли будет на то их воля, считать героем событий, описанных на сих страницах.

В 1664 году отец нашего героя отплыл из английского Портсмута на Барбадос, где владел крупной плантацией сахарного тростника. Он взял с собой жену и восьмерых детей, их которых наш мастер Гарри был пятым. Это был здоровый крепкий парень, никоим образом не подходящий для уготованной ему родителями церковной карьеры. К моменту начала нашей истории Гарри, хотя и едва только достиг шестнадцати лет, был таким рослым, что выглядел на все двадцать и вдобавок отличался столь безрассудным и отчаянным нравом, что не существовало ни одного опасного и озорного приключения, в котором отрок сей не принял бы участия.

В те времена в той части Америки только и говорили, что о капитане Моргане да о том поразительном успехе, который сопутствовал ему в акциях против испанцев.

Сей выдающийся пират некогда честно работал на сахарном заводе мистера Роллса на Барбадосе. Когда же срок его контракта закончился, Генри Морган, не слишком уважая закон и отличаясь неудержимой тягой к приключениям, присоединился к шайке головорезов. Они приобрели каравеллу с тремя пушками и вступили на стезю пиратства, на которой им сопутствовала просто невероятная удача.

Примечательно, что мастер Гарри очень хорошо знал сего человека, в бытность службы того приказчиком на сахарной пристани мистера Роллса: он прекрасно помнил этого высокого, широкоплечего и крепкого мужчину, краснощекого, с толстыми губами, голубыми глазами навыкате и волосами рыжими что твой каштан. Генри Морган всегда отличался дерзким и грубым нравом, но кто мог подумать, что он вскоре станет прославленным флибустьером.

Его деяния были на устах у всех местных жителей вот уже более года, когда (дело было во второй половине 1665 года) капитан Морган, проведя весьма успешную операцию против испанцев в заливе Кампече – где он захватил у серебряной флотилии несколько ценных трофеев, – прибыл на Барбадос, дабы подготовиться к следующей авантюре и завербовать новобранцев.

Вместе с несколькими другими авантюристами он приобрел судно грузоподъемностью около пятисот тонн, которое они замыслили переделать в пиратский корабль, прорезав бойницы для орудий и установив на верхней палубе три‑четыре карронады – короткоствольные облегченные пушки малой дальности. Название кораблю было дано, с позволения сказать, «Добрый самаритянин» – более неуместного имени для подобного плавающего средства и представить нельзя: ведь ему было уготовано отнюдь не исцелять раны, но стать прикрытием, под которым нечестивцы сии намеревались причинять разорение.

Авантюры подобного рода были совершенно во вкусе нашего героя, и потому, прихватив с собой узелок с одеждой, без единого шиллинга в кармане, он отправился в город на поиски капитана Моргана. Юный Гарри обнаружил великого пирата обосновавшимся на постоялом дворе в окружении небольшого сборища оборванцев да головорезов, весьма громко разговаривавших и поглощавших ром стакан за стаканом так, словно то была лишь подслащенная вода.

И в какого же красавца превратился Генри Морган! Сколь разительно бравый буканьер отличался от жалкого неприметного приказчика с сахарной пристани! Сколько на нем было золотой тесьмы! А какая чудесная испанская сабля с серебряным эфесом! А уж яркая бархатная перевязь с тремя отделанными серебром пистолетами! Если до сей поры, мастер Гарри еще не решился окончательно стать пиратом, то подобное зрелище великолепия разом избавило его от всех сомнений.

Наш герой попросил славного воителя отойти с ним в сторонку, и когда они укрылись за углом, поделился с ним задуманным и изъявил желание завербоваться в предстоящую экспедицию джентльменом удачи. В ответ на это наш пиратский капитан разразился хохотом и, весьма ощутимо хлопнув юного Гарри по спине, не стесняясь в выражениях, поклялся сделать из него настоящего мужчину, поскольку никуда не годится превращать столь отменный материал в какого‑то там священника.

Капитан Морган оказался верен своему слову, ибо когда «Добрый самаритянин» с попутным ветром отплыл на Ямайку, среди авантюристов на его борту был и мастер Гарри.

Доведись вам увидеть Порт‑Ройял, каковым он выглядел в 1665 году, вы бы, несомненно, нашли представшее зрелище весьма достойным внимания. В то время там не было ни красивых домов, ни огромных кирпичных контор, каковые можно встретить сегодня, но лишь скопления на улицах деревянных да плетеных лачуг, залезающих одна на другую и украшенных столь яркими флажками да тряпками, что перед ними померкла бы сама описанная Джоном Баньяном в «Путешествии пилигрима» Ярмарка тщеславия. Сюда стекались все пираты и буканьеры, коими кишели те края: драли глотки, ругались на чем свет стоит, играли в карты да беззаботно спускали денежки, пока, быть может, смерть от лихорадки не прекращала их веселье. Ибо небо в тех знойных широтах сплошь затянуто облаками, так что жара стоит что под одеялом, и когда показывается солнце, лучи его припекают дымящиеся пески, и дома превращаются в духовки, а улицы – в топки; поэтому не удивительно, что люди там мерли, как мухи. Но, казалось, местное население это совершенно не заботило, и повсюду пред вашим взором предстало бы множество раскрашенных женщин, евреев, купцов да лихих пиратов в кричащих нарядах из алых шарфов, золотых галунов и прочего глупого тряпья, которые все как один беспрестанно дрались меж собой, проигрывали в карты и выменивали сокровища ограбленных испанцев.

Здесь прибывшего капитана Моргана ожидал весьма сердечный прием и послание от губернатора с просьбой посетить его превосходительство при первом же удобном случае. Прославленный пират, не теряя времени, взял с собой нашего героя (к которому он уже весьма привязался) и отправился с визитом к сэру Томасу Модифорду, занимавшему в сем пристанище греха пост королевского губернатора.

Его превосходительство принял их в огромном мягком кресле в тени планчатой веранды с вымощенным кирпичом полом. По причине жары он был облачен лишь в рубашку, бриджи, чулки да тапочки. Губернатор попыхивал сигарой неимоверных размеров, а рядом с ним на столе стоял кубок с коктейлем из сока лайма, воды и рома. В укрытии сем действительно было прохладно и весьма приятно: сильный морской бриз задувал меж планок, из‑за чего они то и дело поскрипывали, да шевелил длинные, до плеч, волосы сэра Томаса.

В тот день, доложу я вам, Генри Морган и губернатор беседовали об освобождении некоего мсье Симона, которого вместе с женой и дочкой захватили испанцы.

Сей джентльмен удачи (я имею в виду мсье Симона) несколькими годами ранее был назначен буканьерами на пост губернатора острова Санта‑Катарина. Место это изначально было основательно укреплено испанцами, но затем его захватили пираты, кои и утвердились на нем, изводя коммерцию в тех водах до такой степени, что ни одной испанской флотилии не удавалось избежать нападений. В конце концов испанцы, более не силах сносить подобные бесчинства, направили против флибустьеров огромный флот, дабы выжить их из островной крепости. Это им удалось, и Санта‑Катарина вновь оказалась в их руках – вместе с губернатором, его женой, дочерью, а также всем буканьерским гарнизоном.

Победители сослали гарнизон этот кого на галеры, кого на рудники, а кого и вовсе бог знает куда. Губернатору же – мсье Симону – предстояло отправиться в Испанию, дабы предстать там перед судом за пиратство.

Новость об этом, доложу я вам, еще только‑только достигла Ямайки – посредством испанского капитана, некоего дона Родригеса Сильвы, который, помимо прочего, вез еще и депеши испанских властей касательно данного дела.

Таково вкратце и было содержание состоявшегося в тот день разговора, и пока наш герой и его капитан возвращались из губернаторской резиденции на постоялый двор, где они остановились, буканьер объявил своему спутнику, что намерен нынче же заполучить упомянутые депеши у испанского капитана, даже если для этого потребуется применить силу.

Все это, как вы уже наверняка догадались, было предпринято исключительно по причине дружбы, кою губернатор и капитан Морган водили с мсье Симоном. И этого и вправду было не отнять – до чего ж поразительно честны и преданны были сии порочные джентльмены в отношениях друг с другом. Ибо, да будет вам известно, и губернатор Модифорд, и мсье Симон, и буканьеры – всё это были одного поля ягоды, в те времена представители власти сплошь и рядом имели свою долю с пиратства и держались друг друга, словно были честнейшими людьми на свете. Поэтому‑то Генри Морган и был столь решительно настроен вызволить мсье Симона из испанского плена.

Вернувшись на постоялый двор после встречи с губернатором, капитан Морган обнаружил на оном несколько своих компаньонов из числа тех, кто обыкновенно болтался там, дабы присутствовать при его персоне: одни были из команды «Доброго самаритянина», другие ошивались поблизости в надежде заполучить какую‑нибудь выгоду, третьи – просто оборванцы, слетавшиеся на блеск его славы и мечтавшие, дабы их считали его последователями. Удачливый пират почти всегда имел подобную небольшую свиту.

Отобрав с десяток из этих плутов, капитан Морган уведомил их о своем намерении – найти упомянутого испанского капитана и потребовать у него документы – и призвал их следовать за собой.

С подобным эскортом буканьер и выступил на улицу: по одну руку от него шествовал его лейтенант, корнуоллец по имени Бартоломью Дэвис, а по другую – наш герой. Так они шатались по городу не менее часа, прежде чем обнаружили испанского капитана. Уж не знаю, чем сие можно объяснить: дошел ли до того слух, что его разыскивает сам капитан Морган, либо же он просто почувствовал себя весьма неуютно, оказавшись в кишащей врагами местности, но испанец сей счел за благо схорониться, и буканьеры прочесали едва ли не весь город, пока им наконец не удалось установить, что предмет их поисков скрывается в гостинице, принадлежавшей португальскому еврею. Туда‑то они и направились, и капитан Морган совершенно спокойно и невозмутимо, с толпой галдящих приверженцев за спиной, вошел в помещение.

Внутри было довольно темно, свет исходил лишь от дверей да двух прикрытых жалюзи окошек на фасаде.

В сем сумрачном и душном месте – мягко говоря, не слишком просторном – за столиками с выпивкой сидели человек двенадцать‑пятнадцать весьма гнусного вида, коих обслуживали еврей и его жена. Нашему герою не составило труда определить, кто из присутствующих является капитаном Сильвой, ибо на него не только устремил воинственный взгляд капитан Морган, но и одет был сей испанец со значительно большей разборчивостью и изыском, нежели остальные.

Пиратский капитан подошел к нему и потребовал немедленно отдать ему депеши, а тот ответил на такой немыслимой тарабарщине из испанского и английского, что понять его совершенно не представилось возможным. Пират же, в свою очередь, провозгласил, что бумаги эти ему крайне необходимы, и он получит их, чего бы это ни стоило, и в подтверждение своих слов выхватил из перевязи пистолет и приставил его к голове испанца.

После сей действенной угрозы жена владельца гостиницы зашлась в истошном вопле, сам же еврей, словно безумный, принялся заклинать пиратов не разрушать у него на глазах его собственный дом.

Наш герой глазом моргнуть не успел, как гостиница вдруг превратилась в шумное поле битвы. Повсюду засверкали ножи, а затем буквально у него над ухом прогремел пистолетный выстрел, и он замер оглушенный, услышав чей‑то пронзительный крик, но так и не поняв, враг ли то стрелял или друг. Затем раздался еще один выстрел, окончательно оглушив мастера Гарри: потом у бедняги целый час звенело в ушах. Комнату заволокло пороховым дымом, воздух оглашался звуками ударов, проклятьями, воплями и лязганьем ножей.

Когда мастер Гарри, которому для сей битвы не доставало отваги, равно как и личной заинтересованности в споре, начал пробираться к выходу, какой‑то маленький португалец, сморщенный и проворный, словно обезьяна, нырнул под стол и ткнул было ему в живот огромным ножом, который, достигни злой умысел своей цели, несомненно положил бы конец всем его приключениям. Оказавшись в такой опасности, Гарри схватил увесистый стул, швырнул его в своего противника, уже изготовившегося к следующей атаке, и бодро ринулся к дверям, каждый миг ожидая получить меж ребер удар клинком.

Снаружи уже собралась значительная толпа и шум беспорядков привлекал все больше народу. Юноша стоял среди зевак, дрожа словно осиновый лист и обливаясь холодным потом, не в силах успокоиться после чудесного избавления.

Однако ни в коем случае не следует считать нашего героя трусом, ибо, как вы должны помнить, к тому времени ему едва минуло шестнадцать лет, да к тому же то была первая передряга подобного рода, в которую он оказался вовлеченным. Впоследствии, и вы это увидите, Гарри продемонстрировал изрядное мужество.

Пока он стоял там, силясь прийти в себя, суматоха внутри продолжалась; и вдруг из дверей почти одновременно выскочили два человека, за которыми тут же последовала толпа сражающихся. Одним из них был капитан Сильва, а другим, гнавшимся за ним, капитан Морган.

Толпа у крыльца расступилась, и испанский капитан, сообразив, что перед ним открылся путь к бегству, с невероятной скоростью бросился через улицу в проход на противоположной стороне. Видя, что добыча вот‑вот от него ускользнет, капитан Морган выхватил пистолет и мгновенно выстрелил в убегающего испанца – да так метко, хоть улица уже и была полна народу, что тот кулем рухнул в сточную канаву. Дернувшись раз‑другой, несчастный затих.

При звуке выстрела толпа с воплями рассеялась по сторонам, и через разом опустевшую улицу капитан Морган направился к своей поверженной жертве, все еще держа в руке дымящийся пистолет. Наш герой следовал за ним по пятам.

Никогда прежде бедняга Гарри не видел, чтобы вот так, прямо у него на глазах, убили человека, всего лишь мгновение назад бывшего полным жизни – ибо, когда Морган перевернул испанца на спину, юноша тут же понял, хоть и совершенно не имел опыта в подобных делах, что тот мертв. То и вправду было отталкивающим зрелищем для него, едва ли вышедшего из детского возраста. Гарри стоял как вкопанный, с подергивающимися пальцами и дрожащими членами, сам не зная даже сколь долго, уставившись в мертвое лицо. Тем временем вокруг них снова начала собираться толпа.

Что до капитана Моргана, то он хладнокровно и неспешно приступил к делу, расстегнув жилет и рубаху только что убитого им человека, и пальцы его при этом ничуть не дрогнули. На шее мертвеца на бечевке болтались золотой крест и серебряные медальоны. Морган с треском сорвал их и протянул позвякивающие безделушки Гарри, взявшему их такими непослушными руками, что он едва смог удержать добычу.

Документы Морган обнаружил в бумажнике во внутреннем нагрудном кармане жилета. Он изучил их один за другим, удовлетворившись, перевязал снова и убрал бумажник со всем содержимым к себе в карман.

Затем он впервые взглянул на юного Гарри, который и вправду являл собой сущее воплощение ужаса и смятения. Рассмеявшись и засунув пистолет обратно в кобуру на перевязи, Морган звучно хлопнул беднягу по спине и воззвал к его мужеству – мол, подобного ему еще предстоит наглядеться.

Однако несчастному мастеру Гарри было отнюдь не до смеха, и прошло еще несколько дней, прежде чем образ мертвого испанца перестал всплывать у него перед глазами. Когда же он со своими товарищами шествовал по улице назад, оставив позади толпу и мертвое тело, дожидавшееся прихода друзей Сильвы, в ушах у него все еще гудело и звенело от пистолетных выстрелов, столь оглушительных в замкнутом пространстве гостиницы, а со лба ручьями стекал пот, и он все не мог понять, было ли произошедшее реальным, или же то был лишь сон, от которого он вот‑вот очнется.

Захваченные путем убийства документы, должно быть, всецело удовлетворили капитана Моргана, ибо, нанеся вторичный визит губернатору Модифорду тем же вечером, наутро он уже поднял якорь и двинулся к Дарьенскому заливу. Они курсировали в тех водах недели две совершенно безрезультатно, так и не натолкнувшись ни на одно судно, пока наконец не нагнали каравеллу, следовавшую из Порто‑Белло в Картахену, которую и захватили. Обнаружив, что она гружена всего лишь сыромятной кожей, пираты продырявили ее и затопили, находясь при том километрах в ста от Картахены. От капитана каравеллы они узнали, что серебряная флотилия стоит в гавани Порто‑Белло, ожидая перемены ветра для отплытия в Испанию. Помимо сих сведений, и весьма кстати, испанцы сообщили пиратам, что мсье Симон с женой и дочерью содержатся на борту флагманского корабля, который называется «Святая Мария Вальядолидская».

Заполучив сии немаловажные сведения, капитан Морган решил направиться прямиком в залив Санто‑Бласо, где можно было спокойно укрыться за одноименным мысом, не опасаясь быть обнаруженным (в описываемое время та часть материка была совершенно безлюдна), находясь при этом в каких‑то ста – ста десяти километрах от Порто‑Белло.

Благополучно прибыв на стоянку, капитан немедленно объявил товарищам о своих намерениях, которые заключались в следующем.

Надеяться провести свой корабль в гавань Порто‑Белло и атаковать испанский флагманский корабль посреди вооруженной флотилии было, естественно, неразумно. Посему требовалось применить некую хитрость, а не идти напролом. После сего вступления Морган объявил, что собирается отправить одну из корабельных шлюпок в Порто‑Белло, в надежде, что это как‑либо поможет им: либо в достижении цели, либо же в сборе дальнейшей информации. Поделившись сим замыслом, он призвал добровольцев, которые осмелились бы принять участие в вылазке, откровенно заявив, что никого не будет принуждать против воли, ибо даже при благоприятном исходе предстоит крайне отчаянная авантюра, единственным достоинством коей являлось то, что принявшие в ней участие добьются великой славы и, быть может, захватят весьма значительную добычу.

И таково было неимоверное влияние сего храбреца на своих товарищей, и такова была их вера в его ловкость и хитрость, что вызваться на сие предприятие не решились лишь человек десять, все же остальные изъявили желание принять в нем участие.

Из этих добровольцев капитан Морган отобрал двадцать – среди прочих и нашего мастера Гарри – и затем условился со своим лейтенантом, что ежели по истечении трех дней от их экспедиции не будет никаких вестей, то он должен будет отплыть на Ямайку и ожидать там. Так началась великая авантюра, которая, хотя до сего времени и не предавалась огласке, быть может, оказалась самой дерзкой и отчаянной из всех, что прославили его имя. Ибо маленькая лодка, на борту которой находилось всего лишь двадцать человек, отважно вошла в гавань, охраняемую третьей по мощи в Испанских морях крепостью, самоуверенно рассчитывая вырвать испанский флагманский корабль из гущи целой вооруженной до зубов флотилии. Как вы полагаете, сколь много нашлось бы в целом свете людей, которые отважились бы на подобное?

Но вот что интересно: сей великий буканьер, если и предпринимал авантюры столь отчаянные, как эта, то всегда продумывал их так основательно, что они никогда полностью не проваливались. Более того, сама отчаянность его успешных акций была таковой природы, что никто и заподозрить не мог, что на подобное кто‑то осмелится, и, соответственно, неприятель никогда не был готов к нападениям. Да уж, если бы Генри Морган ходил под королевским флагом и придерживался правил ведения честной войны, то мог бы стать столь же великим и прославленным, как сам адмирал Роберт Блейк.

Однако сие лишь лирическое отступление. Теперь же я должен донести до вас, что шлюпка, в которой плыл капитан Морган со своими двадцатью товарищами, к вечеру достигла Сальмединского мыса. Оказавшись в поле видимости гавани, они разглядели на стоянке серебряную флотилию, а на расстоянии километров двух от нее, при входе в бухту, два боевых корабля охранения и вооруженную галеру. Разведав обстановку, пираты спустили парус и погребли вдоль побережья, прикинувшись испанской лодкой из Номбре‑де‑Диоса. Держась таким образом берега, они храбро зашли в гавань, на противоположном конце которой, на довольно значительном расстоянии, можно было разглядеть крепость.

Подобравшись столь близко к цели своего мероприятия, капитан Морган потребовал от каждого человека поклясться идти с ним до конца, и наш герой дал клятву так же искренне, как и прочие члены отряда, хотя сердце его, признаюсь вам честно, по мере приближения к развязке билось все сильнее. Заручившись таким образом клятвами сподвижников, Морган велел корабельному плотнику, которого пираты называли «хирургом», едва лишь он отдаст приказ, пробить в лодке шесть отверстий, дабы им не оставалось ничего другого, кроме как устремиться вперед с тонущего суденышка. И такова была власть этого человека над своими сторонниками, и такой испытывали они трепет перед ним, что никто из пиратов не возразил, хотя отданное распоряжение и предопределяло для них лишь победу или смерть, и ничего более. Да и «хирург» нисколько не подверг приказ сомнению, хотя в глубине души и вряд ли мечтал ему подчиниться.

К тому времени уже совсем стемнело. Заметив на некотором расстоянии двух рыбаков в каноэ, капитан Морган спросил у них на испанском, который из стоящих на якоре в гавани кораблей является флагманским, поскольку у него якобы есть послание для его капитана. Рыбаки ничего не заподозрили и показали на галеон гигантских размеров километрах в двух от них.

Пираты погребли к указанному кораблю, и когда они находились в непосредственной близи от него, капитан Морган заявил «хирургу», что настало время выполнить возложенную на него обязанность. Тот исполнил приказ, да с таким старанием, что вода хлынула в шлюпку мощными струями, и тогда отряд изо всех сил налег на весла – ведь каждый последующий миг мог оказаться последним.

И как вы думаете, какие же чувства в это время испытывал наш герой? Его благоговение перед Морганом, как и у всех в лодке, было столь велико, что, я уверен, Гарри скорее пошел бы ко дну, нежели ослушался бы приказа, пускай даже и затопить шлюпку. И все же, когда юноша почувствовал, как холодная вода хлещет по ногам (а он снял башмаки и чулки), его охватил такой страх утонуть, что не пугал даже испанский галеон – лишь бы почувствовать твердые доски палубы под собой.

Да и вся команда испытала подобное смятение, и они заработали веслами с таким усердием, что достигли кормы галеона, прежде чем лодка наполнилась водой наполовину.

Луна еще не взошла, и было темно, однако, когда пираты приблизились, с палубы их окликнул часовой, на что капитан Морган ответил по‑испански, что он, мол, капитан Альварес Мендасо, везет донесение для капитана их корабля.

Как раз в этот момент лодка, к тому времени основательно отяжелевшая от воды, неожиданно опрокинулась на бок, вот‑вот готовая затонуть, и вся команда, не дожидаясь приказа, с обезьяньим проворством принялась карабкаться вверх – с пистолетом в одной руке и саблей в другой – и оказалась на палубе, прежде чем часовой успел что‑либо сообразить и забить тревогу. Он лишь воскликнул: «Господи Боже! Кто это?» – и тут же один из пиратов уложил его ударом рукоятки пистолета, хотя наш герой в темноте и спешке и не разобрал, кто именно это сделал.

Прежде чем находившиеся на палубе смогли оправиться от смятения, а те, что были внизу – подняться наверх, часть пиратов под руководством «хирурга» ворвалась в арсенал и захватила оружие, а капитан Морган с мастером Гарри и португальцем по прозвищу Мурильо Бразилец со скоростью ветра помчались в кормовую каюту.

Там они обнаружили капитана флагманского судна, игравшего в карты со своим товарищем и мсье Симоном. Мадам Симон с дочерью также находились в каюте.

Капитан Морган немедля приставил пистолет к груди испанского капитана и с самым что ни на есть свирепым выражением лица поклялся, что если тот издаст хоть слово или закричит, то будет немедленно убит. Наш же герой, теперь тоже принявший участие в игре, поступил так же с приятелем испанца, пообещав выстрелить, если тот раскроет рот или шевельнет хотя бы пальцем.

Все это время женщины, не понимая сути происходящего, сидели словно каменные изваяния. Однако вскоре они достаточно пришли в себя, и младшая принялась было кричать, на что мсье Симон велел ей замолчать, ибо это друзья, пришедшие им на помощь, а вовсе не враги со злым умыслом.

Времени на все это, как вы понимаете, потребовалось очень мало, ибо менее чем через минуту в каюту ворвались еще четыре пирата и вместе с португальцем немедленно связали испанцам руки и ноги и вставили им в рот кляпы. Наш буканьер остался доволен проделанной работой, и когда испанского капитана бросили на пол в углу каюты, с его лица разом сошло свирепое выражение: он разразился громким смехом и обменялся с мсье Симоном звучным рукопожатием. Затем, пребывая в прекрасном расположении духа после первых достигнутых успехов, Морган повернулся к двум женщинам.

– А это, леди, – объявил он, взяв нашего героя за руку и подведя поближе, – юный джентльмен, который отправился со мной, дабы обучаться ремеслу пиратства. Всячески рекомендую.

Можете представить себе, в какое смущение привели подобные слова нашего героя, который никогда не мог похвастать легкостью и непринужденностью в общении с незнакомыми женщинами. Можно лишь догадываться, какие чувства обуяли беднягу Гарри, когда его в таком вот виде представили мадам Симон и ее дочери: босого, одетого лишь в рубаху да бриджи, без шляпы, но с пистолетом в одной руке и саблей в другой. Впрочем, долго смущаться ему не пришлось, ибо почти сразу же после столь лирического отступления капитан Морган вновь посерьезнел и попросил мсье Симона отвести женщин в безопасное место, ибо самая рискованная часть авантюры еще только предстояла. Затем с мастером Гарри и другими пиратами (ибо отныне нашего юного героя уже можно было с полным правом величать таковым) он покинул каюту.

На палубе Гарри увидел сбившихся в кучку, словно овцы, испанцев (другая их часть жалась в трюме под захлопнутыми люками), и таков был их ужас перед пиратами, и столь грозно звучало имя капитана Моргана, что никто из этих бедолаг не осмеливался крикнуть, дабы поднять тревогу, или даже бежать, прыгнув за борт.

По приказу капитана Моргана пленники, вместе с некоторыми пиратами, проворно взобрались на реи и принялись ставить паруса, что в весьма сгустившейся к тому времени ночной темноте довольно долго оставалось незамеченным с остальных кораблей, стоявших вокруг них на якоре.

И пираты вполне могли бы благополучно скрыться, получив вдогонку лишь пару выстрелов от боевых кораблей, но тут взошла почти полная луна, и часовые на ближайших судах флотилии увидели, что на борту флагманского корабля творится нечто непонятное.

Их окликнули с одного из кораблей и, не получив ответа, повторили оклик. Но даже тогда испанцы могли бы не заподозрить неладное: мало ли по каким причинам флагман снимается с якоря, не крикни с реи один из испанцев – и капитану Моргану так и не удалось выявить, кто это сделал, – что их корабль захвачен пиратами.

Везение флибустьеров закончилось, ибо тут же была объявлена тревога. На ближайших судах поднялся жуткий переполох: выкрики отдаваемых приказов, барабанный бой, беготня матросов.

Но к тому времени паруса флагманского судна уже наполнились сильным береговым бризом, дувшим в гавани. Но приказу Моргана плотник обрубил оба якоря, и галеон поплыл прочь, с попутным ветром ежесекундно набирая скорость. Единственным судном, которое могло хоть как‑то воспрепятствовать пиратам, было самое ближайшее. На нем уже расчехлили одну из пушек и послали флагману прощальный выстрел, попав куда‑то в носовую часть, как по разлетевшимся в свете луны осколкам определил наш герой.

При звуке выстрела те суда флотилии, что до сих пор не поднялись по тревоге, немедленно пробудились, так что пираты поняли, что прежде чем они смогут считать себя ускользнувшими в открытое море, им еще предстоит пройти через строй вражеских кораблей.

И разыгралась баталия, надолго запомнившаяся нашему герою, которая сопровождалась, по его мнению, самой ужаснейшей канонадой из всех, какие когда‑либо знавал мир. Поначалу все было не так уж и плохо, поскольку испанцам потребовалось какое‑то время, чтобы расчехлить и зарядить орудия: к подобному происшествию они оказались совершенно не готовы. Но вскоре по галеону открыл огонь один корабль, за ним другой – пока бедному Гарри не стало казаться, что сойдись на них хоть все громы небесные, даже тогда не поднялось бы столь чудовищного шума, и что погибели им теперь уже, совершенно точно, не избежать.

Луна уже стояла полной, так что поднимавшиеся клубы дыма представали белыми как снег. Воздух, казалось, полнился свистом и ревом ядер, каждое из которых при попадании в галеон из‑за производимого грохота и туч извергаемых в лунный свет щепок воображение нашего героя увеличивало в десять раз.

Потом он вдруг увидел, как какого‑то беднягу бросило на палубу, и когда тот поднял из‑за мачты руку, оказалось, что кисти у него нет, а рукав рубашки весь в крови. При виде сего зрелища несчастный Гарри совершенно лишился присутствия духа и более не сомневался, что ему уготована подобная же участь, а то и похуже.

Впрочем, все это были мелочи по сравнению с тем, какой оборот дело могло принять при свете дня: ибо, поскольку все происходило в темноте и испанцы заряжали пушки в чрезвычайной спешке (а многие даже не понимали, из‑за чего весь сыр‑бор), в назначенную цель попадало едва ли одно из двадцати ядер, остальные же пролетали мимо.

Тем временем капитан Морган и мсье Симон, следовавший за ним по палубе, встали как раз над тем местом, где наш герой укрывался за фальшбортом. Капитан раскурил трубку и теперь стоял в ярком лунном свете рядом с перилами – руки за спиной, взгляд с невообразимым спокойствием устремлен вперед, – уделяя внимание грохоту сражения не более, чем если бы оно происходило за сто километров от него. Время от времени он вынимал трубку изо рта, чтобы отдать приказ пирату за штурвалом. В остальном же великий буканьер стоял совершенно неподвижно, лишь ветер развевал за спиной его длинные рыжие волосы.

Если бы не вооруженная галера, пираты без особых потерь увели бы галеон, даже несмотря на всю эту пальбу, поскольку ближайший к ним военный корабль, стоявший на якоре в устье гавани, все еще находился весьма далеко, и они могли бы обойти его, держась берега, да и темнота была им на руку. Однако в тот самый момент, когда в поле их зрения появилось открытое море, из‑за мыса выскочила эта самая галера, с явным намерением либо полностью перекрыть выход нашим пиратам, либо же вынудить их приблизиться к военному кораблю на достаточное расстояние, чтобы тот расстрелял их из своих орудий.

Галера сия, должен вам сказать, была, как и все остальные подобного типа, что можно повстречать в тех водах, – с длинным остовом и низкой посадкой на воду, дабы легко было грести. Нос острый и сильно выдающийся, с возвышающимся над ним вертлюгом, а на корме – ряд галерей, сооруженных одна над другой по типу крепостной стены в качестве укрытия для нескольких отрядов мушкетеров и командующих ими офицеров.

С правого фальшборта наш герой увидел, как приближается галера, и решил, что совершенно невозможно избежать либо ее, либо боевого корабля. Однако капитан Морган все так же сохранял невозмутимый вид, лишь время от времени отдавая распоряжения рулевому, который стал брать левее, чтобы попасть в открытое море. Такой курс все больше и больше приближал пиратов к военному кораблю, который теперь начал вносить во всеобщую канонаду и свою лепту, причем с результативностью гораздо большей: после каждого залпа раздавался грохот и треск расщепленного дерева, и воздух то и дело оглашался воплями и стонами раненых. Да уж, оказавшись в подобном положении при свете дня, они наверняка бы погибли, но, как я уже говорил, из‑за темени, замешательства и спешки испанцев пиратам все‑таки удалось избежать полного разрушения – хотя и больше чудом, нежели какими‑либо своими сознательными действиями.

Тем временем галера, придерживаясь курса на абордаж, подошла на достаточное расстояние, чтобы тоже открыть по ним огонь из мушкетов, так что к грохоту канонады теперь добавился и свист пуль.

Еще две минуты, и противник подошел бы к самому их борту, как вдруг капитан Морган выкрикнул приказ рулевому: право руля! В ответ тот с величайшей скоростью завертел штурвал, и галеон, с готовностью подчиняясь рулю, стал ложиться на курс, который неминуемо привел бы к столкновению с врагом.

По‑видимому, сперва испанцы подумали, что пираты намереваются проскочить у них за кормой, ибо они тут же начали табанить, чтобы перекрыть путь сзади, и вода вокруг них вся так и вспенилась. Одновременно с этим они открыли такую пальбу из мушкетов, что было просто чудом, что они не причинили большего ущерба.

Что до нашего героя, то он, кажется, позабыл обо всем на свете и думал лишь о том, окажется ли маневр капитана успешным или же нет, ибо Гарри с самого начала, словно по некому наущению свыше, сообразил, что затеял Морган.

В этот момент, столь ключевой для осуществления великолепного замысла, рулевого сразила пуля. Услышав пронзительный крик, наш герой обернулся и увидел, как тот повалился вперед и упал на четвереньки. Кровь стекала под ним в черную лужу, а более не удерживаемое рулевое колесо бешено завертелось – так, что спицы слились в одно сплошное пятно.

Корабль вмиг потерял бы ветер, если бы не наш герой, который прыгнул к штурвалу (несмотря даже на то, что капитан Морган отдал приказ встать у руля кому‑то другому), схватил рукоятки и принялся крутить их назад, пока нос галеона не развернулся на прежний курс.

Поначалу Гарри не думал ни о чем, кроме как об осуществлении замысла своего капитана. У него и мысли не возникло о пушечных ядрах или пулях. Но теперь, восстановив курс, он вдруг словно пришел в себя и увидел, что галереи галеры буквально залиты огнем от выстрелов мушкетов. Сердце его ушло в пятки от полнейшего ужаса, когда он осознал, что сейчас все эти выстрелы предназначаются уже ему. Гарри с отчаянием осмотрелся по сторонам, но никто не спешил облегчить ему задачу, взявшись за которую он был все‑таки полон решимости довести дело до конца, хотя и отдавал себе отчет, что в каждый последующий миг его может настичь внезапная смерть. В ушах у него гудело и звенело, а голова кружилась, словно в приступе лихорадки. Не знаю, дышал ли отважный юноша, но вот глаза зажмурил крепко, словно это как‑то могло уберечь его от пуль, лившихся на него дождем.

Тут испанцы, должно быть, наконец‑то догадались о замысле пиратов, ибо огонь немедленно прекратился, и посыпались многочисленные приказы, а весла с брызгами ударили по воде. Но отвернуть им было уже слишком поздно, ибо через пару секунд галеон врезался в кормовую часть левого борта неприятеля с такой силой, что нашего Гарри едва не швырнуло на палубу, а затем галера с ужасающим треском, под аккомпанемент пронзительных воплей, завалилась на бок. Галеон, направляясь в открытое море, оставил от своего недавнего врага лишь тонущую развалину да воду, в лунном свете сплошь усеянную покачивающимися на волнах головами и размахивающими в отчаянии руками.

Вот теперь, когда опасность миновала, нашему герою у штурвала на помощь бросилось сразу несколько человек. А капитан Морган, спустившись на главную палубу, хлопнул юного рулевого по спине:

– Ну, мастер Гарри, разве я не говорил, что сделаю из тебя мужчину? – В ответ на это бедный наш Гарри разразился смехом, но не без некоторого отчаяния в голосе, ибо руки его дрожали, словно в лихорадке, и были холодны как лед. А что до его чувств, то если б только капитан знал: Бог свидетель, в тот момент ему гораздо сильнее хотелось плакать, нежели смеяться.

Тем не менее я категорически настаиваю, что, хоть и совершенный под влиянием момента, поступок нашего юного героя был действительно храбрым деянием, и не могу не задаться вопросом: сколь многие из наших современных шестнадцатилетних джентльменов при подобных обстоятельствах повели бы себя подобно Гарри.

Оставшиеся приключения нашего героя по сравнению с теми, о которых я вам уже поведал, были не столь захватывающими. На следующее утро испанский капитан (весьма вежливый и воспитанный джентльмен) любезно одолжил ему смену одежды, и мастер Гарри должным образом был представлен обеим леди. Ибо внимание к юноше капитана Моргана, выказывавшего расположение к нему и прежде, теперь и вовсе стало непомерным. Столовался он исключительно в кормовой каюте, и вообще его баловали все подряд. Мадам Симон, толстая и краснолицая дама, нахваливала Гарри безостановочно, юная же мисс, весьма и весьма хорошенькая, все время строила ему глазки.

Должен заметить, что она и мастер Гарри часы напролет проводили вместе. Девушка притворялась, будто обучает его французскому языку, хотя ученик был столь охвачен страстью любви, что едва не задыхался от нее. Мадемуазель Симон, со своей стороны, понимая его чувства, отзывалась со всей добротой и благодушием, так что, будь наш герой постарше да продлись плавание подольше, он мог бы совершенно запутаться в сетях своей прекрасной сирены. Все это недолгое время, как вы понимаете, пираты плыли прямо на Ямайку, коей благополучно и достигли на третий день.

К тому сроку, впрочем, буканьеры уже едва не сходили с ума от радости, ибо, принявшись за изучение добычи, обнаружили, что груз корабля состоит из серебра просто невероятной стоимости: сто тридцать тысяч фунтов. Достойно изумления, что пираты не упились на радостях. Несомненно, так бы они и поступили, не пригрози им капитан Морган – отдававший себе отчет, что корабль их все еще находится точно на пути испанских флотилий, – что пристрелит первого же, кто употребит хоть каплю рома без его разрешения. Угроза возымела действие, и все оставались трезвыми как стеклышко, пока на третий день плавания, около девяти часов утра, не достигли гавани Порт‑Ройяла.

И здесь‑то роман нашего героя и закончился в мгновение ока. Стоило им лишь встать на якорь, как с одного военного корабля к ним подошла лодка – и кто же, вы думаете, вступил на борт? Да не кто иной, как лейтенант Грэнтли (близкий друг отца нашего героя) и его собственный старший брат Томас. Последний с весьма суровым видом заявил мастеру Гарри, что он – отъявленный и отпетый негодяй, который несомненно закончит дни свои на виселице, и что отец велел ему немедленно вернуться домой. Затем он укорил нашего незрелого пирата в отвратительном и неблагодарном поведении, вследствие коего вся их многочисленная семья сходит с ума от беспокойства. Герою нашему так и не удалось поколебать решимости своего брата.

– Но как же, – вопрошал бедный Гарри, – неужели ты даже не позволишь мне подождать, когда будут делить добычу? Я хочу получить свою долю!

– Этого еще только не хватало! – воскликнул Томас. – Неужели ты действительно полагаешь, что отец позволит тебе получить долю с этого кровавого дельца?

И вот, после весьма продолжительного спора, нашего героя таки вынудили немедленно вернуться домой. И ему даже не дали попрощаться со своей возлюбленной! И более бедный Гарри ее не видел, лишь издали: она стояла на полуюте, пока лодка с ним отплывала прочь, и лицо девушки было залито слезами. Наш герой чувствовал, что жизнь его кончена и никогда уже более ему не суждено изведать счастья. Тем не менее он поднялся на корме лодки и ухитрился, хотя и с тяжелым сердцем, отвесить мадемуазель Симон изящный поклон, взмахнув той самой шляпой, что одолжил ему испанский капитан. Старший брат, впрочем, тут же велел ему сесть.

На этом и заканчивается наша история. В заключение скажу лишь, что Гарри Мостин вовсе не закончил свои дни на виселице, но со временем стал весьма уважаемым и состоятельным коммерсантом. Он торгует сахаром, женат на англичанке, и у них куча детишек, которым почтенный отец семейства, когда бывает в настроении, рассказывает о тех своих приключениях, о которых вам только что поведал я, а заодно и о кое‑каких других, здесь не описанных.