Нападение демонических голубей

Первые несколько дней стали для меня настоящей пыткой, как того и хотел Тантал.

Я уже не говорю о том, как Тайсон перебирался в домик Посейдона, тихонько хихикая и поминутно повторяя: «Выходит, Перси — мой брат?» — словно он выиграл в лотерею.

— Ну, Тайсон… — отвечал я ему. — Все не так просто.

Но ему никакого объяснения и не требовалось. Он просто был на седьмом небе от счастья. А я… какие бы теплые чувства я ни питал к моему крупногабаритному приятелю, не мог избавиться от неловкости. От стыда. И не скрывал этого.

Мой отец, всемогущий Посейдон, прельстился каким-то духом природы, в результате чего на свет появился Тайсон. То есть я читал мифы о циклопах. Даже помню, что частенько они приходились детьми Посейдону. Но я никогда реально не представлял их себе своими… родственниками. Пока на соседней койке не поселился Тайсон.

Новости по лагерю расходились моментально. Прежде я был Перси Джексоном, отважным парнем, который прошлым летом отыскал жезл Зевса-громовержца. А теперь превратился в бедного придурка, братцем которого было уродливое чудище.

— Но он не мой настоящий брат! — возражал я, когда Тайсона не было поблизости. — Скорее, это мой брат наполовину. Ну, вроде дальнего родственника.

Никто не поддавался на мои уловки.

Не спорю, я злился на отца. Быть его сыном стало теперь чуть ли не дурной шуткой.

Аннабет старалась меня утешить. Она предложила нам всем объединиться в команду для гонок на колесницах, чтобы отвлечься. Поймите меня правильно, мы оба ненавидели Тантала и места себе не находили, думая о судьбе лагеря, но что со всем этим делать — не знали. В ожидании пока нам не придет в голову какой-нибудь блестящий план по спасению дерева Талии, мы тешили себя мыслями о гонках. В конце концов, мама Аннабет, Афина, изобрела колесницу, а мой отец, Посейдон, создал коней. Вдвоем мы уж как-нибудь справимся.

* * *

Однажды утром, когда мы с Аннабет сидели на берегу озера, рисуя эскизы колесниц, какие-то шутники из домика Афродиты, проходя мимо, спросили, не одолжить ли мне косметический карандаш для подкрашивания моего глаза… — о, прости, конечно же, глаз!

Когда они, хохоча, удалились, Аннабет пробормотала:

— Просто не обращай на них внимания, Перси. Не твоя вина, что у тебя брат — монстр.

— Он не мой брат! — оборвал я ее. — К тому же он не монстр!

Аннабет удивленно подняла брови.

— Ну что ты на меня накинулся! И потом, если пользоваться точными терминами, он и есть монстр.

— Но ведь это ты позволила ему войти в лагерь.

— Потому что только так можно было спасти тебя! То есть… Прости, Перси, я не ожидала, что Посейдон признает его. Циклопы — самые лживые и коварные существа…

— А вот он — нет! Кстати, что ты имеешь против циклопов?

Аннабет посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. У меня возникло чувство, что она что-то недоговаривает — что-то не слишком приятное.

— Забудь, — велела она. — А теперь посмотри сюда… видишь, ось для этой колесницы…

— Ты обращаешься с ним так, как будто он мерзость какая-то, — не отставал я. — А ведь он спас мне жизнь.

— Может, тогда будешь рисовать наброски с ним? — Аннабет отшвырнула свой карандаш и встала.

— Может, и буду.

— Прекрасно!

— Прекрасно!

Она умчалась прочь, а у меня на душе стало еще гаже.

* * *

Следующие пару дней я упорно старался не думать о своих проблемах.

Силена Берегард, одна из самых красивых девочек из домика Афродиты, впервые научила меня объезжать пегасов. Она объяснила, что есть только один настоящий крылатый конь по кличке Пегас, который свободно парит где-то в небесах, но за тысячелетия у него появилось многочисленное потомство, и, хотя ни один из них не был таким резвым и храбрым, всех назвали в честь самого первого и самого великого.

Будучи сыном бога морей, я никогда не любил подниматься в воздух. Мой папа соперничал с Зевсом, поэтому я старался держаться по возможности дальше от владений повелителя небес. Но ездить на крылатом коне — совсем другое дело. Тут не приходилось нервничать, как тогда, когда я садился в самолет. Может, это потому, что мой отец создал коней из морской пены, так что пегасы были чем-то вроде… нейтральной территории. Я понимал их мысли, и меня не удивляло, когда мой пегас пускался в галоп над верхушками деревьев или мчался вдогонку за стаей чаек в облаках.

Беда заключалась в том, что Тайсон тоже хотел кататься на «лошадках-птичках», но пегасы становились норовистыми и необузданными, стоило ему приблизиться. Я телепатически внушал бедняжкам, что Тайсон не причинит им зла, но, похоже, они мне не верили. Тайсон плакал.

Единственным человеком в лагере, у кого не возникало никаких проблем в общении с Тайсоном, был Бекендорф из домика Гефеста. Бог кузнецов всегда работал в своих кузнях с циклопами, поэтому Бекендорф взял с собой Тайсона в оружейную, чтобы обучить ремеслу кузнеца. Он сказал, что научит его ковать такие волшебные предметы, какие никогда не удавалось сделать ни одному мастеру.

После ланча я тренировался на арене с ребятами из домика Аполлона. Фехтование всегда было моей сильной стороной. Говорили даже, что я — лучший в лагере за последнюю сотню лет, за исключением, пожалуй, Луки. Меня всегда сравнивали с ним.

Я легко побеждал сыновей Аполлона. Следовало бы проверить себя в состязании с обитателями домиков Ареса и Афины, поскольку они были лучшими фехтовальщиками, но с Клариссой и ее друзьями отношения у меня не заладились, а после ссоры с Аннабет я не хотел ее видеть.

Я ходил на занятия по стрельбе из лука, хотя тут результаты у меня были ужасные, занятия с Хироном не принесли мне большой пользы. На занятиях прикладным искусством я взялся за мраморный бюст Посейдона, но он настолько смахивал на Сильвестра Сталлоне, что я припрятал его подальше. Еще я карабкался на стенку для скалолазов в условиях, приближенных к землетрясению или извержению вулкана, а вечерами участвовал в пограничном патрулировании. Хотя Тантал настаивал на том, чтобы мы прекратили охранять лагерь, некоторые из его обитателей продолжали вести патрулирование, составляя график с учетом своего свободного времени.

Сидя на вершине Холма полукровок, я смотрел на дриад и слушал, как они поют, обращаясь к гибнущему дереву. Приходили сатиры со своими тростниковыми дудочками, играли волшебные напевы природы, и ненадолго возникало впечатление, что хвоя дерева становится зеленее, цветы на холме чуть сильнее пахнут, а трава выглядит более густой и сочной. Но стоило музыке смолкнуть, как болезнетворный дух воцарялся в воздухе. Весь холм казался зараженным, погибающим от яда, который проник в корни дерева. Чем дольше я сидел там, тем больше злился.

Это сделал Лука. Я вспоминал его хитрую улыбку, шрам от когтя дракона на лице. Он прикидывался моим другом и в то же время преданно служил Кроносу.

Я раскрыл ладонь. Рубец, полученный по милости Луки прошлым летом, заживал, но я все равно разглядел его — белую отметину в форме звезды в том месте, где его скорпион ужалил меня.

Я думал о том, что сказал Лука, перед тем как попытался убить меня: «Прощай, Перси. Грядет новый Золотой век. Но тебе там нет места».

* * *

По ночам мне снова и снова снился Гроувер. Я даже слышал обрывки его фраз.

Один раз он сказал: «Это здесь». А потом: «Ему нравятся овцы».

Я подумал, уж не рассказать ли о своих снах Аннабет, но это было бы глупо. То есть я прямо так и скажу: «Ему нравятся овцы»? Она подумает, что я рехнулся.

Вечером перед гонкой мы с Тайсоном доделывали свою колесницу. Было чертовски холодно. Тайсон трудился, выковывая металлические части. Я шлифовал дерево и собирал повозку. По бокам сине-белой колесницы были нарисованы волны, а спереди изображен трезубец. После этого хочешь не хочешь, а надо было дать Тайсону прокатиться, хотя я знал, что лошадям это не понравится и дополнительный вес циклопа снизит нашу скорость.

Когда мы уже укладывались спать, Тайсон спросил:

— Ты что, на меня сердишься?

Я бросил на него хмурый взгляд.

— Вовсе я не сержусь.

Циклоп лег на свою койку и притих в темноте. Койка была ему коротка. Когда он натянул на себя покрывало, ноги у него высунулись наружу.

— Я ведь монстр.

— Не говори так.

— Да ладно. Я буду хорошим монстром, тогда ты не будешь злиться.

Я не знал, что ответить. Просто лежал, уставясь в потолок и чувствуя, что медленно умираю вместе с деревом Талии.

— Дело в том… просто у меня никогда прежде не было единокровных братьев. — Я постарался, чтобы голос мой не дрожал. — Все это для меня действительно внове. И потом, я переживаю из-за лагеря. И еще беспокоюсь об одном своем друге, Гроувере… он мог попасть в беду. Чувствую, что надо как-то ему помочь, но не знаю как.

Тайсон ничего не ответил.

— Прости, — сказал я ему. — Это не твоя вина. Я просто из себя выхожу, как подумаю о Посейдоне. Я чувствую, что он хочет поставить меня в дурацкое положение, словно сравнивает нас — не пойму зачем.

Я услышал глухое урчание. Тайсон храпел.

— Спокойной ночи, верзила, — вздохнул я.

И тоже закрыл глаза.

* * *

Мне приснился Гроувер в подвенечном платье.

Сидело оно на нем скверно. Подол был слишком длинный и вымазан по нижнему краю засохшей грязью. А декольте слишком глубокое, так что платье едва с него не падало. Рваная фата прикрывала лицо сатира.

Гроувер стоял в промозглой пещере, освещенной только факелами. В одном углу помещалась колыбелька, в другом — старомодный ткацкий станок с основой, наполовину затканной белым полотном. И он уставился на меня во все глаза, словно я — телепередача, которую он невесть сколько дожидается.

— Слава богам! — взвизгнул он. — Ты меня слышишь?

Мое сонное сознание реагировало медленно. Я продолжал оглядываться, рассматривал свисавшие с потолка сталактиты, принюхивался к вони овец и коз, блеяние и топот которых эхом доносились из-за валуна размером с холодильник, закрывавшего единственный выход, как будто там, за ним, находилась еще одна очень большая пещера.

— Перси! — позвал Гроувер. — Пожалуйста, у меня нет сил сделать картинку лучше. Ты должен услышать меня!

— Я тебя слышу, — ответил я. — Гроувер, что происходит?

— Сладкая моя, ты уже готова? — раздался чудовищный вопль из-за валуна.

Гроувер вздрогнул.

— Не совсем, дорогой мой! Подожди еще несколько дней! — отозвался он фальцетом.

— Вот так-так! А разве уже не прошло полмесяца?

— Н-нет, дорогой мой. Всего пять дней. Значит, остается еще двенадцать.

Чудовище ничего не ответило, видимо пытаясь произвести устный подсчет. Наверное, с арифметикой у него было еще хуже, чем у меня, потому что в конце концов оно сказало:

— Ладно, только поторопись! Мне так хочется заглянуть под эту вуаль, хе-хе-хе.

— Ты должен мне помочь! — Гроувер повернулся ко мне. — Времени почти не осталось! Я замурован в этой пещере. На острове посреди моря.

— Где?

— Точно не знаю! Я отправился во Флориду и свернул налево.

— Что? Что ты сделал?..

— Это была ловушка! — воскликнул Гроувер. — Вот почему ни один сатир никогда не вернулся обратно. Он пастух, Перси! И у него есть это. Его природное волшебство столь могущественно, что запах почти такой же, как у великого бога Пана! Сатиры приходят сюда, думая, что нашли Пана, попадают в ловушку, и их сжирает Полифем!

— Поли — кто?

— Циклоп! — потеряв самообладание, закричал Гроувер. — Мне почти удалось удрать. Я добрался до Святого Августина…

— Но он преследовал тебя, — сказал я, припоминая свой первый сон. — И подкараулил в магазине одежды для новобрачных.

— Верно, — вздохнул Гроувер. — Должно быть, тогда в первый раз сработала наша эмпатическая связь, способность передавать чувства и эмоции… Слушай, это подвенечное платье — единственное, за счет чего мне еще удается выжить. Он думает, что я странно благоухаю, а я отвечаю, что это духи такие, пахнущие козлом. Слава богу, он еще и видит плохо. Глаз его наполовину слеп после того, как кто-то ткнул в него головней. Но скоро он поймет, кто я такой. Он дал мне только полмесяца, чтобы подготовиться к свадьбе, и сгорает от нетерпения!

— Погоди минутку. Этот циклоп думает, что ты…

— Да! — взвыл Гроувер. — Он думает, что я циклоп-женщина, и хочет жениться на мне!

При иных обстоятельствах я не удержался бы от смеха, но Гроувер был убийственно серьезен. Он дрожал от страха.

— Я спасу тебя, — пообещал я. — Где ты?

— В Море чудовищ, конечно!

— В каком море?

— Я же тебе говорил! Я точно не знаю, где это! И послушай, Перси… хм, мне действительно жаль, что все так случилось, но эта моя эмпатия… словом, у меня не оставалось выбора. Отныне наши эмоции связаны воедино. Если я умру…

— Можешь не договаривать, я умру тоже.

— Конечно, может, и нет. Просто можешь на несколько лет впасть в кому. Но было бы куда лучше, если бы ты вытащил меня отсюда.

— Сладкая ты моя, — проревел циклоп. — Пора обедать! Твой малыш хочет баранины!

— Мне надо идти. Поторопись! — проскулил Гроувер.

— Погоди! Ты сказал, что там было это. Что?

Но голос Гроувера звучал все слабее, заглушаемый воплем:

— Солнышко! Не дай мне умереть с голоду!

Сон быстро поблек, и я проснулся как от толчка. Было раннее утро. Тайсон смотрел на меня сверху вниз, его единственный большой карий глаз выражал озабоченность.

— Ты в порядке? — спросил он.

От его голоса у меня по телу пробежали мурашки, потому что звучал он почти так же, как голос монстра из моего сна.

* * *

Утро в день гонок было жарким и влажным. Туман стелился по земле, как пар в сауне. Множество птиц расселось по ветвям деревьев — упитанные серые с белым голуби, вот только ворковали они не как обычные мирные пташки. Они издавали назойливое металлическое поскрипывание, напоминавшее радар подводной лодки.

Трассу проложили в заросшем травой поле между сомкнувшимися аркой деревьями. С помощью бронзовых быков, совершенно смирных, с тех пор как им разбили головы, овальный беговой круг пропахали за несколько минут.

Для зрителей — Тантала, сатиров, нескольких дриад и всех обитателей лагеря, которые не принимали участия в состязании, — приготовили несколько рядов каменных ступеней. Мистер Д. не показывался. Он никогда не вставал раньше десяти.

— Мы начинаем! — провозгласил Тантал, когда команды собрались. Наяды поставили перед ним большое блюдо с выпечкой, и на протяжении всей речи правая рука оратора гоняла по судейскому столику шоколадный эклер. — Правила всем известны. Длина дистанции составляет четверть мили. Победитель должен пройти ее дважды. Колесница запрягается двумя лошадьми. Каждая команда состоит из возницы и бойца. Применение оружия допустимо. Нечестные приемы приветствуются. Но постарайтесь обойтись без жертв! — Тантал улыбнулся нам, как будто все мы были маленькими шалунишками. — За каждое убийство последует суровое наказание. Никаких пирушек у костра в течение недели! А теперь — готовьте ваши колесницы!

Команду Гефеста на круг вывел Бекендорф. Их колесница, выкованная из бронзы и железа, двигалась плавно, а лошади больше походили на волшебные механизмы наподобие колхидских быков. Я не сомневался, что колесница их оснащена всевозможными ловушками и хитроумными штучками.

Кроваво-красную колесницу Ареса волокли два устрашающего вида скелета. Кларисса взобралась в повозку, увешанная дротиками, булавами и целой охапкой прочих наводящих страх игрушек.

Колесница Аполлона была опрятной и изящной, вся вызолоченная и запряженная кроткими и белыми, как голуби, конями. Их боец вооружился луком, хотя обещал не стрелять в соперников остроконечными стрелами.

Зеленая колесница Гермеса выглядела несколько старомодной, словно ее уже много лет продержали в гараже. На вид ничего особенного в ней не было, но управляли ею братья Стоулл, и я вздрогнул при одной только мысли о том, какие нечестные приемы они заготовили.

Кроме этих, на старт вышли еще две колесницы: одной управляла Аннабет, другой — я.

До начала гонок я подошел к Аннабет и рассказал ей про свой сон.

При упоминании Гроувера она оживилась, но когда я процитировал его слова, снова посуровела и поглядела на меня недоверчиво.

— Интересно, зачем ты мне зубы заговариваешь?

— Да это чистая правда!

— Ну да, конечно! Будто Гроувер мог просто так наткнуться на нечто, способное спасти весь лагерь.

— Что ты имеешь в виду?

— Иди лучше к своей колеснице, Перси, — ответила Аннабет, отводя глаза.

— Я ничего не выдумываю. Он попал в беду, Аннабет!

Вид у нее сделался неуверенный. Я сказал бы, что она про себя решала, верить мне или нет. Несмотря на отдельные ссоры, мы все-таки провели вместе довольно долгое время. И я знал, что она не хочет, чтобы с Гроувером приключилась беда.

— Перси, установить эмпатическую связь не так-то легко. То есть, скорей всего, это тебе приснилось.

— Оракул, — сказал я. — Мы могли бы посоветоваться с оракулом.

Аннабет нахмурилась.

Прошлым летом, прежде чем отправиться на поиск, я посетил странный дух, обитавший на чердаке Большого дома, и он произнес пророчество, которое сбылось так, как я совсем не ожидал. Из-за этого я несколько месяцев был просто не в себе. Аннабет понимала, что я никогда не предложил бы вновь обратиться к оракулу, не будь я очень серьезно настроен.

Но не успела она ответить, как прозвучал трубный глас раковины.

— Участники состязаний! — выкрикнул Тантал. — На старт!

— Поговорим позже, — ответила мне Аннабет. — После моей победы.

Когда я шел обратно к своей колеснице, то отметил, что количество голубей на деревьях сильно увеличилось и все они скрипели как безумные, так что ропот шел по всему лесу. Никто не обращал на них внимания, но меня это нервировало. Их клювы странно поблескивали. А глаза, казалось, горели ярче, чем у обычных птиц.

Тайсону никак не удавалось утихомирить наших лошадей. Мне пришлось повозиться, прежде чем они успокоились.

«Это же монстр, повелитель!» — пожаловались они мне.

«Он сын Посейдона, — ответил я лошадкам, — так же как… как и я».

«Нет! — настаивали кони. — Монстр! Пожиратель конины! Мы ему не доверяем!»

«После скачек я угощу вас рафинадом», — пообещал я.

«Рафинадом?»

«Такими большими сладкими кубиками. И яблоками. Я что — забыл про яблоки?»

В конце концов они нагнули шеи и позволили взнуздать себя.

А теперь, если вы никогда не видели древнегреческую колесницу, то надо упомянуть, что она сконструирована исключительно для быстрой езды, а не для безопасности или удобства. По сути, это деревянная корзина, открытая сзади, которую взгромоздили на ось между двумя колесами. Вознице приходится все время стоять, и тут уж можно непосредственно ощутить на себе каждую выбоину на дороге. Повозка сделана из такого легкого дерева, что если будешь закладывать крутые виражи, то, вполне возможно, перевернешь колесницу и разобьешься сам. Тут тебе нужно проявить такую ловкость и умение, какая не снилась разным там скейтбордистам.

Взяв поводья, я вывел колесницу на старт. Я дал Тайсону десятифутовый шест, объяснив: он для того, чтобы отталкивать другие колесницы, если они подъедут слишком близко, и отражать все, что могут в нас бросить.

— Значит, этой палкой нельзя бить лошадок, — утвердительно сказал он.

— Нет, — ответил я. — И людей, по возможности, тоже. Все должно быть чисто. Просто постарайся убирать с дороги препятствия и дай мне сосредоточиться.

— Мы победим, — широко улыбнулся Тайсон.

«Шансов маловато, — подумал я про себя, — но я должен попытаться».

Я хотел показать остальным… честно говоря, и сам не знаю что. Что Тайсон не такой плохой парень? Что я не стыжусь показываться с ним на публике? А может, что все их колкости и обидные прозвища вовсе не задевают меня?

Когда колесницы выстроились в ряд, к лесу слетелось еще больше голубей с горящими глазами. Издаваемый ими скрежет стал настолько громким, что обитатели лагеря, сидящие на трибунах, стали обращать на него внимание, нервно поглядывая на деревья, ветви которых дрожали под весом птиц. Тантала это вроде бы не обеспокоило, но ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать поднявшийся шум.

— Возничие! — крикнул он. — Приготовиться!

Он взмахнул рукой, давая начало гонкам. Под рев трибун колесницы тронулись с места. Копыта с грохотом взметнули пыль. Зрители поддержали нас приветственными возгласами.

Почти сразу же раздался громкий неприятный хруст. Я оглянулся и увидел, как перевернулась колесница Аполлона. В нее на полном ходу врезалась колесница Гермеса — может, по ошибке, а может, и нет. Наездников просто разбросало по сторонам, но впавшие в панику лошади поволокли золотую колесницу по диагонали через скаковой круг. Команда Гермеса — Тревис и Коннор Стоуллы — хохотала, радуясь своей удаче, но веселье их длилось недолго. Кони Аполлона врезались в них, и колесница Гермеса тоже опрокинулась, и теперь на месте столкновения виднелись груда сломанного дерева и четыре вставшие на дыбы лошади в облаках пыли.

Две колесницы выбыли из борьбы на первых же двадцати футах. Нет, мне определенно нравится этот вид спорта.

Я сосредоточился на том, что происходило впереди. Мы показывали хорошее время, намного оторвавшись от Ареса, но колесница Аннабет была далеко впереди. Она уже огибала первый столб, а ее метатель дротиков усмехался и махал нам руками, крича: «Видали, да?!»

Колесница Гефеста понемногу поравнялась с нами.

Бекендорф нажал на кнопку, и сбоку колесницы открылась панель.

— Прости, Перси! — выкрикнул Бекендорф.

Три комплекта шаров и цепей выстрелили прямо по нашим колесам. Они однозначно вывели бы нас из строя, если бы Тайсон не отразил их быстрым движением шеста. Затем последовал мощный толчок, и колесница Гефеста завиляла из стороны в сторону, мы же вырвались вперед.

— Отлично сработано, Тайсон! — завопил я.

— Птицы! — отозвался он.

— Что?

Мы мчались так стремительно, что трудно было что-нибудь разглядеть или услышать, но Тайсон указал на лес, и я понял причину его беспокойства. Голуби покинули деревья. Темным водоворотом, напоминающим огромный торнадо, они надвигались на беговую дорожку.

«Невелика беда, — подумал я. — Просто голуби».

И постарался сосредоточиться на гонке.

Мы прошли первый поворот, колеса жалобно скрипели, колесница грозила опрокинуться, но теперь мы были всего в десяти футах позади Аннабет. Если бы мне удалось еще немного приблизиться, Тайсон смог бы воспользоваться своим шестом…

Боец Аннабет уже не усмехался. Он вытащил из колчана дротик и прицелился в меня. Он уже собирался метнуть его, когда раздался вопль.

Голуби кишмя кишели в воздухе — тысячи их пикировали на зрителей на трибунах, нападали на другие колесницы. Целой тучей они налетели на Бекендорфа. Его боец старался разогнать птиц, но они полностью закрыли обзор. И колесница, конечно же, вылетела за пределы круга, пропахав клубничные грядки; механических лошадей окутало паром.

В колеснице Ареса Кларисса лающим голосом отдала приказ своему бойцу, который проворно набросил на их повозку камуфляжную сеть. Птицы облаком нависли над ними, они клевали руки бойца и когтями раздирали их, пока он старался удержать сеть, но Кларисса, стиснув зубы, продолжала править. Ее клячи-скелеты казались неуязвимыми для птиц. Голуби без толку клевали пустые глазницы, пролетали сквозь ребра, но скакуны продолжали мчаться вперед.

Зрителям повезло меньше. Птицы полосовали их клювами и когтями, ввергнув в состояние полной паники. Теперь, когда птицы подлетели ближе, стало ясно, что это вовсе не обычные голуби. Их глаза-бусинки злорадно сверкали. Клювы у них были бронзовые и, судя по воплям и крикам обитателей лагеря, острые как бритвы.

— Стимфалийские птицы! — выкрикнула Аннабет. Она сбавила ход и поравнялась с моей колесницей. — Они разорвут всех на кусочки, если мы их не прогоним!

— Тайсон, — скомандовал я, — мы поворачиваем обратно.

— Что, сбились с пути? — спросил он.

— Как всегда, — хрипло ответил я, но направил колесницу к трибунам.

Аннабет ехала вровень со мной.

— К оружию, герои! — кричала она.

Однако я совсем не был уверен, что кто-нибудь расслышит ее сквозь издаваемый птицами скрежет и испуганные крики зрителей.

Одной рукой держа поводья, другой я мечом отмахивался от птиц, волнами пикировавших прямо мне в лицо, щелкая металлическими клювами. Я рассекал их на лету, и они взрывались облачком пыли и перьев, но все же их оставалось несметное множество. Одна клюнула меня сзади, и я чуть не выпрыгнул из колесницы.

Аннабет повезло немногим больше. По мере того как мы приближались к трибунам, скопище птиц становилось все гуще.

Часть публики пыталась оказывать сопротивление. Домик Афины призывал вооружиться щитами. Лучники Аполлона подобрали свои луки и стрелы, готовясь отразить угрозу, но, учитывая возникшую сумятицу, стрелять было опасно.

— Их слишком много! — проорал я, обращаясь к Аннабет. — Как от них избавиться?

Она направо и налево разила голубей ножом.

— Геракл использовал шум! Медные колокольчики! Он испугал их самым ужасным звуком, который мог… — Глаза Аннабет расширились. — Перси… коллекция Хирона!

Я моментально понял ее.

— Думаешь, подействует?

Она передала поводья своему бойцу и небрежно перепрыгнула в мою колесницу, как будто это было проще простого.

— К Большому дому! Это наш единственный шанс!

Кларисса, у которой практически не осталось соперников, пересекла финишную черту и тут только обратила внимание, какую серьезную угрозу представляют птицы.

Заметив нашу удаляющуюся колесницу, она пронзительно выкрикнула:

— Бежите? Поле боя здесь, трусы!

Дочь Ареса вытащила свой меч и ринулась к трибунам.

Я пустил лошадей в галоп. Переваливаясь с боку на бок, колесница протарахтела по клубничным грядкам, через волейбольную площадку и, раскачиваясь, остановилась перед Большим домом. Мы с Аннабет бросились в коридор, ведущий к апартаментам Хирона.

Его проигрыватель по-прежнему стоял на прикроватном столике. Там же были сложены любимые диски. Я схватил самый отвратительный, который только попался под руку, Аннабет взяла в охапку музыкальный аппарат, и мы выбежали наружу.

Внизу, на беговой дорожке, валялись охваченные пламенем колесницы. Раненые обитатели лагеря разбегались во все стороны, птицы полосовали их одежду, вырывали клочки волос, а Тантал гонялся за утренней выпечкой по всем трибунам, поминутно восклицая: «Все под контролем! Не беспокойтесь!»

Мы подбежали к финишной черте. Аннабет принялась настраивать проигрыватель. Я молился, чтобы у него не сели батарейки.

Потом я нажал кнопку «воспроизведение», и раздалась любимая мелодия Хирона из «Знаменитых хитов Дина Мартина». Воздух наполнился звуком скрипок и голосами молодчиков, подвывавших по-итальянски.

Голуби-демоны словно обезумели. Они стали носиться кругами, тараня друг друга, словно хотели вышибить своим собратьям мозги. Потом все разом покинули гоночный круг и огромной темной волной унеслись в поднебесье.

— Лучники! — звонко выкрикнула Аннабет. — Стреляйте!

Когда мишень была хорошо видна, лучники Аполлона стреляли безупречно. Большинство из них могли выпускать по пять-шесть стрел без перерыва. Через несколько минут землю усеивали мертвые голуби с бронзовыми клювами, а уцелевшие птицы завитком дыма скрывались за горизонтом.

Лагерь был спасен, но и ущерб причинен немалый. Большая часть колесниц разбилась вдребезги. Ранеными оказались практически все, кровь текла из многочисленных порезов, нанесенных птичьими клювами. Жильцы домика Афродиты оплакивали свои испорченные прически и разодранные платья.

— Браво! — объявил Тантал, не глядя на меня и Аннабет. — У нас есть первая победительница!

Подойдя к финишной черте, он наградил позолоченным лавровым венком ошеломленную Клариссу.

— А теперь надо наказать проказников, которые сорвали гонку, — с улыбкой сказал он, поворачиваясь ко мне.

Date: 2015-09-05; view: 323; Нарушение авторских прав