Репетиция катастрофы? 3 page

В силу этих соображений войска приграничных округов, составляющие меньшую часть армии в целом, неизбежно по периметру границы с низкой плотностью, сильно ниже уставных норм. Так оно и было в реальности. Любители спроецировать тактику на стратегию радостно воскликнут: «Так нам и надо соотношение один к трем!» Это соотношение имеет смысл на тактическом уровне, но бессмысленно на стратегическом. Главные силы армии противника, превосходящие втрое наши силы прикрытия границы в мирное время, обладают полной свободой концентрации сил на тактическом уровне. Если ни на одном участке фронта у нас нет достаточных сил для проведения наступательных действий, противник легко сконцентрирует на выбранных направлениях ударные кулаки, обладающие подавляющим преимуществом. Облегчить эти кулаки можно только угрозой (реальной или хотя бы теоретически возможной) наступательных действий на других участках фронта. Только тогда противник будет закрывать фронт между направлениями своих ударов достаточно плотным для парирования неожиданных выпадов строем войск.

К сожалению, в советской историографии некоторые моменты не разъяснялись и не детализировались. Например, в «Военно‑историческом журнале» № 6 за 1981 г. были даны сведения о соотношении сил приграничных округов и противостоявших им немецких групп армий. В частности, в группе армий «Юг» (6, 11 и 17‑я немецкие армии, 1‑я танковая группа, 4‑я румынская армия) были учтены 26 пехотных дивизий, 4 легкопехотные дивизии, 2 горно‑егерские дивизии, 3 охранные дивизии, 5 танковых дивизий и 4 моторизованные дивизии, 13 румынских пехотных дивизий, 2 пехотные, 3 горно‑стрелковые, 3 кавалерийские, 1 механизированная румынские бригады, 1 пехотная, 1 кавалерийская и 3 механизированные венгерские бригады. В составе войск КОВО и ОдВО авторами статьи в ВИЖ учитывались 45 стрелковых дивизий, 5 кавалерийских дивизий, 20 танковых и 10 моторизованных дивизий. Итоговое соотношение сил на юго‑западном направлении получается 0,8 к 1,0 в пользу советских войск. Естественно, это соотношение сил порождает спекуляции на тему позорного проигрыша приграничного сражения Юго‑Западным фронтом и последующего отступления к старой границе, а затем и к Днепру.

Соотношение 0,8 к 1,0 не учитывает пространственного фактора и практического значения не имеет, может использоваться только как абстрактная справочная величина. В непосредственное соприкосновение с противником в первый день войны могли вступить только 16 стрелковых дивизий КОВО. Это были как раз те самые приграничные дивизии, которые обсуждаются в нашей лемме. Над ними у войск 6‑й, 17‑й армий и 1‑й танковой группы имелось двойное общее превосходство, доведенное на направлении главного удара соотношения 3,6:1 в пользу немцев. Второй эшелон армий прикрытия границы составляли одна стрелковая дивизия (135‑я), одна кавалерийская дивизия (3‑я) и четыре механизированных корпуса (8 танковых и 4 моторизованные дивизии), которые находились в 50–100 км от границы. При разгромном соотношении сил приграничных дивизий и перешедшего в наступление противника эти соединения вынуждены были расходоваться на подпирание фронта и частично на контрудары. Еще 15 стрелковых дивизий (с севера на юг: 193, 195, 200, 140, 146, 228, 80, 139, 141, 130, 169, 189, 190, 198 и 109‑я стрелковые дивизии), 1 кавалерийская дивизия (5‑я) и 4 механизированных корпуса (8 танковых и 4 моторизованные дивизии) находились в 100–400 км от границы. Эти номера дивизий выше уже встречались – речь идет о «глубинных» соединениях КОВО, содержавшихся в сокращенных штатах мирного времени и несколько накачанных резервистами. Эти дивизии в первые несколько дней войны чисто технически не могли принять участие в отражении удара противника. Соответственно, их войска группы армий «Юг» могли начать поедать, уже почти расправившись с приграничными соединениями, как это и произошло в реальности.

То же самое, только в куда худшем варианте даже с точки зрения брутто‑численности войск, наблюдалось в Западном особом военном округе. В «Военно‑историческом журнале» № 6 за 1981 г. насчитали соотношение сил 1,7:1 между группой армий «Центр» и войсками ЗапОВО. Понятно, что с учетом пространственного расположения войск (2, 47 и 21‑го стрелковые корпуса в глубине, вне оперативной связи с приграничными армиями) неизбежно наступал коллапс возглавлявшихся Д.Г. Павловым армий Западного фронта.

Теперь возвращаемся к утверждению нашей первой леммы. Если у нас в распоряжении только равномерно растянутые силы приграничных округов, которыми нигде нельзя создать угрозу наступления на противника, упредивший нас в развертывании противник легко создаст необходимое для успеха соотношение сил на любом участке фронта. Заняли приграничные дивизии укрепления на границе или нет, успели их предупредить или нет, они будут сокрушены превосходящими силами противника. Уставные нормы плотностей соединений пишутся исходя из возможностей дивизий по маневру огнем и резервами. Плотность выше уставной означает серьезные затруднения с таким маневром, который делает оборону перед лицом превосходящих сил противника обреченной на неудачу. Даже если у нас избежавший сталинских лагерей командир дивизии из «бывших» и солдаты сплошные Рэмбо. Как гласит народная мудрость, «сила солому ломит». Соответственно, утверждения некоторых мемуаристов, что, заняв оборону, приграничные дивизии остановили бы немцев, я бы назвал: «Мы бы им дали, если бы они нас догнали…» В чудеса я, извините, верить отказываюсь. Соответственно, вырисовывается следствие из первой леммы: успешность обороны на одном участке во многом обеспечивается угрозой перехода в наступление на остальном фронте.

...

Лемма вторая: «Исход приграничного сражения определяется на железных дорогах».

Поскольку находящиеся в мирное время на границе войска сами по себе не могут противостоять развернутой армии противника, требуется выравнивание соотношения сил. Оно достигается доставкой к границе дивизий, корпусов и армий из глубины страны. Понятно, что центры притяжения соединений в штатах мирного времени есть на территориях примыкающих к границе военных округов. Сам по себе округ как территориальная единица может быть достаточно обширным. Соответственно, в этом округе помимо войск повышенной готовности на границе государства могут содержаться по штатам мирного времени соединения, находящиеся в сотнях километров от границы. Для того чтобы они оказались плечом к плечу с приграничными дивизиями, улучшив соотношение сил с вторгнувшейся к нам армией противника, они должны затратить в лучшем случае неделю на марш в пешем порядке или же передвижение по железной дороге. Кроме того, они должны быть отмобилизованы, т. е. получить людей и технику до численности, хотя бы близкой к штатам военного времени. Гораздо сложнее ситуация с выдвижением к границе войск из внутренних округов. В приложении к СССР центральные районы страны, Урал, Северный Кавказ, Поволжье также являются в мирное время местом дислокации соединений в штатах мирного времени. Их также нужно отмобилизовать, т. е. поднять из теплых постелей приписанных к частям и соединениям людей, изъять с предприятий и организаций автомашины, трактора, лошадей, погрузить все это дело в вагоны и отправить в приграничные округа. Далее будет выгрузка на станции и пеший марш к границе. Только после выполнения этих процедур построение войск на границе будет позволять решать наступательные и оборонительные задачи. Даже из общего описания мероприятий понятно, что процесс приведения цепочки войск у границы к нормальному виду долгий и нудный.

Решение о мобилизации и выдвижении к границе принимает не военное, а политическое руководство страны. Конечно, некоторые перемещения небольших масштабов могут производиться руководством военного ведомства или даже командованием самого военного округа. Но глобальное «натяжение мегарогатки» с перемещением сотен тысяч человек может быть предпринято только в согласии с политическими соображениями. Такие перемещения могут быть неизбежно замечены соседями, и конфликт политический может перерасти в конфликт военный уже сам по себе. Поэтому на способность военного ведомства решать задачи обороны страны в первые дни войны влияет не только качество планов армейского руководства, сколько вовремя нажатая «красная кнопка». На заре ракетной эры нажатие «красной кнопки» означало, что ракету Р‑7 потащат к стартовому столу и заправят керосином и жидким кислородом. Разница во времени между решением сделать шаг к войне и полной готовностью заваливать улицы американских городов трупами составляла, по крайней мере, несколько часов.

В первой половине столетия время от нажатия «красной кнопки» до готовности исчислялось неделями. В течение этих дней и недель шла гонка перевозок и маршей, результат которой определял простое соотношение сил выстроившихся у границ армий и тем самым результат приграничного сражения.

Конечно, у военного руководства был набор жульнических приемов по сокращению времени на построение у границ готовой к решению задач первой операции армии. Первый прием – это наращивание численности соединений до близких к штатам военного времени значений путем проведения военных сборов. Руководство Красной армии этим приемом воспользовалось, и в ряды дивизий, как приграничных, так и внутренних округов, удалось влить около 500 тыс. человек. Второй жульнический прием – это подтягивание войск внутренних округов ближе к границе, но вместе с тем достаточно далеко для вскрытия этого перемещения разведкой противника. В этом случае значительно сокращается время на их перемещение к границам, что в условиях протяженной транспортной сети СССР было более чем актуально.

Именно второй прием был предложен Г.К. Жуковым в «Соображениях…» от 15 мая 1941 г., которые подвергались совершенно безумным трактовкам в последнее время. Что же там написано? Цитирую:

«Чтобы предотвратить это [и разгромить немецкую армию], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск» [38].

Назвать это планом превентивного удара может только совершенно безграмотный человек. В «Соображениях…» нет предложения напасть первыми, т. е. совершить политический акт агрессии. Там есть предложение сократить время на развертывание войск Красной армии, которое позволит в идеальном случае опередить немцев в гонке переброски войск к границе. Но реализация этого плана возможна, только если политическое руководство СССР нажмет «красную кнопку» и запустит процесс выдвижения на исходные позиции.

Соответственно, Жуков просил: «Под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного Командования» [39]. Все это действия обратимые, и точно так же, как во время чехословацкой «военной тревоги» 1938 г., мобилизованные запасники могли быть возвращены обратно.

Как начальник Генерального штаба, Жуков предпринимал все возможные шаги по сокращению времени приведения Красной армии в состояние готовности к проведению первой операции. Другой вопрос, что немцам удалось обыграть СССР на политическом поле и «красная кнопка» была нажата уже слишком поздно.

...

Лемма третья: «Неопределенность планов противника и расслоение войск по подвижности делает оборону вынужденной».

«Хорошо, – скажет читатель, – если мы не проиграли гонку по железным дорогам, что нам мешает перейти к обороне по линии границы?» Вопрос логичный и, несомненно, требующий некоторых разъяснений. В качестве примера успеха, достигнутого путем перехода к преднамеренной обороне, чаще всего приводится оборонительная фаза сражения на Курской дуге. Там советские войска перешли к преднамеренной обороне, и обошлось без катастроф и окружений. Действительно, теоретически можно превратить львовский и белостокский выступы в крепости, подобные Курской дуге. Однако на пути у этого замечательного плана есть ряд труднопреодолимых препятствий. Главное препятствие на пути такого решения – неопределенность планов противника. В предыдущих своих книгах я рассказывал про прорыв обороны Воронежского фронта на всю глубину вследствие распыления сил обороны по широкому фронту. Командующий Воронежским фронтом Н.Ф. Ватутин вынужден был распределить силы между тремя армиями, находившимися в 164‑км танкодоступной полосе местности, – 40‑й армией, 6‑й и 7‑й гвардейскими армиями. При этом главный удар противника пришелся по самой слабой из этих трех армий – 6‑й гвардейской армии, а самая сильная 40‑я армия оказалась вообще вне полосы немецкого наступления. В лучших условиях находился Центральный фронт К.К. Рокоссовского, полоса танкодоступной местности в зоне ответственности которого была намного уже. Однако даже в полигонных условиях Центрального фронта пришлось прикрывать 95‑км коридор между обширными лесными массивами крупными силами трех общевойсковых армий. У широко разрекламированной 13‑й армии Н.П. Пухова были две оставшиеся в тени «пристяжные» – 48‑я армия П.Л. Романенко и 70‑я армия И.В. Галанина. Если 70‑ю армию затронуло немецкое июльское наступление, то накопление сил в обороне на узком фронте в 48‑й армии оказалось вообще невостребованным. Строго говоря, удар немецкой 9‑й армии даже не покрывал всего фронта 13‑й армии. Примерно 6‑км участок в районе Сабурова и Архангельского атакам вообще не подвергался. Т. е. даже часть полосы самой 13‑й армии совершенно напрасно перекапывалась окопами, противотанковыми рвами и засеивалась минами. Более того, главный удар немцев затрагивал примерно половину полосы 13‑й армии. Это был участок от разграничительной линии с 70‑й армией до ж.‑д. ветки, ведущей на станцию Поныри. Именно здесь наступали танковые корпуса немцев. К востоку от железной дороги наносил вспомогательный удар пехотными дивизиями XXIII армейский корпус.

Всеми забытая армия П.Л. Романенко примыкала своим левым флангом к 13‑й армии Н.П. Пухова и занимала фронт 38 км, из которых плотно набиты были 20 км (в 13‑й армии уплотнен был весь 32‑км фронт). Этот 20‑км участок фронта с выстроенными с плотностью 6–12 км на дивизию соединениями был балластом, напрасным расходом сил Центрального фронта на случай неверного определения направления главного удара. Полоса немецкого наступления проходила в 6–10 км к западу от разграничительной линии между 13‑й и 48‑й армиями. Подготовившие позиции минометчики, артиллеристы и пулеметчики 48‑й армий так и не дождались вражеской атаки. Однако про невостребованную армию П.Л. Романенко поклонники пассивной стратегии и Курской дуги, жупела ее, предпочитают стыдливо умалчивать. Понятно, что в менее тепличных в отношении определения направления главного удара условиях на южном фасе Курской дуги невостребованных участков обороны оказалось больше (40‑я армия К.С. Москаленко в первую очередь). Замечу, что силы, выделенные на оборону в обоих случаях (Воронежский и Центральный фронт), были примерно равными. На 95‑км фронт вероятного удара противника на Центральном фронте выделялось двадцать четыре стрелковые дивизии из общей численности войск фронта в сорок одну дивизию. Всего войска К.К. Рокоссовского обороняли фронт 306 км. Соответственно, на 164‑км фронт вероятного удара противника на Воронежском фронте выделялась двадцать одна дивизия из тридцати пяти. Общая протяженность фронта всех объединений в подчинении Н.Ф. Ватутина составляла 244 км. Размазывание сил по широкому фронту также вынудило командующего Воронежским фронтом держать одну армию во втором эшелоне, за спиной 6‑й и 7‑й гвардейских армий. Это была 69‑я армия В.Д. Крюченкина в составе пяти стрелковых дивизий.

Вывод из всех этих калькуляций неутешительный: даже при некотором сужении полос вероятных направлений ударов противника условиями местности оборона является трудным и опасным делом. Неизбежно возникают «балластные» участки, на которые расходуются силы, и при существенных ошибках в определении направлений ударов противника оборона оказывается взломанной. Кризис на Воронежском фронте не удалось погасить вводом в бой 69‑й армии. Он был парирован только с вступлением в сражение стратегических резервов в лице 5‑й гв. армии А.С. Жадова и 5‑й гв. танковой армии П.А. Ротмистрова. Когда на счету каждая дивизия, которую мы вынуждены проталкивать к границе в железнодорожных эшелонах на грани войны и мира, роскошества Курской дуги просто невозможны. Не секрет, что перед началом Курской битвы советские войска Центрального и Воронежского фронтов превосходили в численности противостоящие им армии групп армий «Центр» и «Юг».

Если уж пошла речь о танковой армии П.А. Ротмистрова, необходимо упомянуть еще один действующий фактор – использование в оборонительной операции мотомеханизированных войск. Особенностью армий 1930–1940‑х годов было резкое расслоение соединений по подвижности. Большую часть армий тех лет составляли пехотные (стрелковые) дивизии, которые могли маневрировать преимущественно пешим порядком. Перевозки пехоты автотранспортом были ограничены, железнодорожные перевозки не обеспечивали увеличения скорости переброски соединений такого класса с одного участка фронта на другой в масштабах операции. Меньшую часть соединений армий времен Второй мировой войны составляли мотомеханизированные соединения. Они были способны быстро перемещаться своим ходом на значительные расстояния.

С одной стороны, мотомеханизированные соединения, с точки зрения наступающего, были страшным противником. Они могли быстро выдвинуться на выявившийся участок прорыва и «запечатать» его. Не так мало позиционных сражений Второй мировой войны были порождены именно таким маневром. Но с другой стороны, имел место неравноценный обмен. Наступающий расходует на удар по выбранному заранее участку обороны свои пехотные соединения, которых в армии большинство. Обороняющийся может лишь в ограниченной степени покрыть этот удар за счет таких же пехотных соединений – он мог собрать для «запечатывания» прорыв только тех из них, что находились в непосредственной близости к подвергшемуся удару участку. Обороняющийся вынужден использовать для парирования удара ценные мотомеханизированные соединения, стягивая их к взламываемому участку фронта.

Отдавая инициативу противнику, мы ввязываемся в очень опасную игру. Мало того, что над нами висит дамоклов меч неопределенности его планов. Мы вынуждены для запечатывания прорыва и выравнивания соотношения сил на атакованном участке бросать на чашу весов ценный ресурс, имеющийся в ограниченных объемах, – механизированные соединения. При этом при некоторой сноровке противник будет этот ресурс последовательно громить по частям, зачастую разменивая наши мехчасти на свою вязкую массу пехоты.

Примеры перерасхода механизированных соединений на отражение наступлений можно привести без особых усилий. Так, например, на отражение удара трех танкогренадерских дивизий II танкового корпуса СС П. Хауссера на южном фасе Курской дуги в июле 1943 г. советское командование израсходовало шесть своих танковых корпусов. Такие же примеры можно найти по другую сторону фронта. На отражение советского наступления на Миусе в июле 1943 г. немецкое командование израсходовало одну моторизованную, одну танковую дивизию вермахта, две танкогренадерские дивизии войск СС, а всего четыре подвижных соединения. При этом потери эсэсовских дивизий в оборонительной операции на Миусе были больше, чем в наступлении под Курском. С советской стороны в наступлении на Миусе участвовали два механизированных корпуса и пехота. Столь же хрестоматийным является печально известный «Марс». С советской стороны в наступлении под Ржевом в ноябре – декабре 1943 г. участвовало два танковых и два механизированных корпуса, т. е. четыре подвижных соединения класса «танковая дивизия». Немцы в итоге задействовали для отражения удара по 9‑й армии Моделя семь танковых дивизий (1, 2, 5, 9, 12, 19, 20‑ю) и две моторизованные дивизии (14‑ю и «Великую Германию»), т. е. девять подвижных соединений. Во всех этих случаях, как мы видим, обороняющийся успешно отражал удар, задействовав примерно вдвое больше подвижных соединений, чем наступающий.

Соответственно напрашивается вывод: а нужно ли нам это сомнительное счастье? Нужно ли бросать под каток наступления противника ценные механизированные части в контратаки с ходу и без разведки? Выбирая наступление, мы тем самым выравниваем этот перекос расходования ресурсов и вынуждаем противника точно так же тратить на наши удары свои механизированные резервы.

Замечу, что сама по себе целесообразность обороны как вида боевых действий этими рассуждениями под сомнение никак не ставится. При выборе наступательного образа действий все равно придется обороняться на большей части фронта. Гонка наступлений на различных участках фронта автоматически означает гонку обороны на попавших под удар противника направлениях.

Строго говоря, Курск тоже был соревнованием наступлений. Немецкое наступление было остановлено не только упорной обороной и контрударами. Командование обеих групп армий было вынуждено отказаться от продолжения «Цитадели» в связи с угрозой наступлений Западного, Брянского, Юго‑Западного и Южного фронтов. Соответственно Западный и Брянский фронты атаковали северный фас орловского выступа, а Юго‑Западный и Южный фронты – ослабленные сбором сил для «Цитадели» участки группы армий «Юг». Более того, командующий 9‑й армией Вальтер Модель при планировании наступления вынужден был оглядываться назад и держать в районе Орла 4‑ю и 12‑ю танковые дивизии и 10‑ю танкогренадерскую дивизию, не вводя их в бой против северного фаса Курской дуги и тем самым ослабляя свою ударную группировку.

Когда В. Суворов с негодованием описывает отъезд Жукова на Западный фронт с Центрального фронта, он даже не представляет себе последовательности событий. Во‑первых, утверждения К.К. Рокоссовского об отъезде Г.К. Жукова в первый день операции не подтверждаются документально. Во‑вторых, Жуков убыл на Западный фронт готовить наступление, которое поставило жирную точку в «Цитадели». П.А. Ротмистров мог крайне неудачно выступить под Прохоровкой, судьбы сражения это уже не решало. Мощные удары по орловскому выступу (фактически в тыл ударной группировки немцев на северном фасе Курской дуги) автоматически делали немецкое наступление бесперспективным. Последний удар был нанесен вскрытыми немецкой разведкой приготовлениями войск Южного фронта к наступлению на Миусе.

Теперь мы можем вернуться к утверждению теоремы:

...

«Наступательный план – это оптимальное решение задачи обороны страны для СССР».

Действительно, если, по крайней мере, не проиграна гонка на железных дорогах, то нет никакого смысла пытаться угадать направление удара противника – это лишь приведет к непроизводительному расходу с трудом собранных у границы дивизий. К тому же убедившийся в нашей пассивности противник будет безнаказанно наращивать силу удара, перемалывая наши лучшие части одну за другой. Гораздо перспективнее вариант с гонкой за стратегическую инициативу. При правильном выборе направлений ударов и успешном ведении наступления противник не только вынужден будет отказаться от реализации своих наступательных планов, но также растратит свои подвижные резервы. Заранее планировать «стратегическую оборону» в 1941 г. было просто бессмысленно. Если мы проигрываем гонку перевозок войск на железных дорогах, то на каком этапе она будет проиграна, предсказать никак невозможно. Соответственно, вводная любого плана – положение своих войск – будет многовариантной до полного абсурда. Мы заранее не знаем результат сражений у границы, станций, где застанет армии внутренних округов удар главных сил противника по армиям прикрытия. Столь же бесперспективно угадывание планов противника с точностью до направлений ударов и глубины их нанесения. Возможно, что разведка (Зорге в Токио) нам нагадает на волшебном шаре или узнает у духов Маркса и Энгельса, что главный удар будет в Белоруссии. Но Белоруссия большая, и точно вычислить направление удара почти невозможно. Возможности воздушной разведки в условиях мирного времени куда скромнее, чем в военное время. С послом в Японии командующие трех немецких групп армий свои планы, конечно же, не обсуждали.

Понятно, что ввиду перспективы гонки по железным дорогам и ограниченные с точки зрения этой гонки ресурсы советское командование не могло позволить себе безумства Курской дуги лета 1943 г. Ожидать более чем на одном участке границы условий, сходных с положением Центрального фронта в 1943 г., было бы чистой воды авантюрой. Соответственно, базовым вариантом «стратегической обороны» были бы действия Воронежского фронта с парированием прорыва массой пехотных и подвижных соединений. Если противник нас упреждает в выдвижении войск к границе, такой вариант вообще труднореализуем. Кроме того, элемент пассивного ожидания исключал вариант с разгромом не успевшего развернуться противника. Конечно, упредить в развертывании вермахт, опирающийся на разветвленную дорожную сеть Европы, было затруднительно, но вовсе невозможным такой вариант считать все же нельзя. Соответственно, вариант «стратегическая оборона» упреждение противника в развертывании просто упускал (сидим и ждем завершения перевозок войск противника), а «стратегическое наступление» – позволял разгромить в благоприятных условиях хотя бы часть сил противника.

Таким образом, смена самой концепции оперативного плана была бессмысленной и даже опасной. Готовиться к худшему, т. е. к упреждению противником в развертывании, можно было только мерами общего характера, такими как тактическая подготовка войск и оттачивание организации соединений. Основные усилия военного ведомства сосредотачивались на сокращении времени на развертывание армии и подготовке к гонке на железных дорогах. Поэтому Георгий Константинович в качестве начальника Генерального штаба посвятил себя прежде всего организационно‑мобилизационным мероприятиям. В первую очередь он может быть признан «отцом» мобилизационного плана, известного как «Мобплан № 23», или МП‑41, поданного на утверждение в ЦК ВКП (б) в феврале 1941 г.

Важной особенностью «Мобплана № 23» была унификация танковых соединений. В октябре 1940 г. тогдашний начальник Генерального штаба Красной армии К.А. Мерецков предлагал ввести в каждый стрелковый корпус по бригаде танков Т‑26 в качестве средства непосредственной поддержки пехоты. Всего предполагалось иметь 52 бригады, из которых нужно было сформировать с нуля 32 (из них 7 на основе танковых батальонов дальневосточных дивизий) [40]. Кроме этих бригад в Красной армии было девять механизированных корпусов и шесть танковых бригад танков БТ. Уже на 1 декабря 1940 г. в наличии было девять мехкорпусов (18 танковых и 9 моторизованных дивизий в мехкорпусах, 2 отдельные танковые дивизии), сорок бригад Т‑26 и пять бригад БТ. Бригады БТ, судя по существовавшим тогда в РККА концепциям использования танковых войск, должны были играть роль танков дальнего действия, решающих задачи борьбы с артиллерией, штабами и другими подобными целями в прорыве. С приходом в Генеральный штаб Жукова эти планы коренным образом изменились. Танковые бригады НПП были вообще ликвидированы, а танковые войска Красной армии должны были состоять из тридцати механизированных корпусов (60 танковых и 30 моторизованных дивизий). Свое видение вопроса с механизированными корпусами я изложу несколько позднее, а пока остановимся на других нововведениях в жуковском мобплане.

Во‑первых, был отменен «полувзвод» армии до начала боевых действий, т. е. ограниченная мобилизация:

«По мобилизационному плану 1938–1939 гг. проведение «Больших учебных сборов» (скрытой мобилизации) предусматривалось также по двум вариантам, т. е. по литеру «А» и «Б».

По литеру «А» поднимались части по штатам военного времени, имеющие срок готовности только до М‑10.

По литеру «Б» поднимаемые части только усиливались на 75–80 % до штата военного времени.

Ввиду того что вариант по литеру «Б» предусматривался в основном только для частей и соединений, прикрывающих границу, и поскольку по мобилизационному плану 1941 года пограничные части по мирному времени в настоящее время содержатся в усиленном составе, считаю разрабатывать вариант литер «Б» нецелесообразным.

При скрытой мобилизации полагал бы необходимым оставить только один вариант в порядке «Больших учебных сборов (БУС)» на все части, независимо от их сроков готовности. Это мероприятие позволит отмобилизовать при необходимости отдельно каждую часть» [41].

Отменой «полувзвода» армии сокращалось время, необходимое для приведения войск в состояние готовности к решению задач обороны страны. До этого политическое руководство в период политической напряженности должно было провести частичную мобилизацию по варианту «литер «Б»», рискуя политическими осложнениями. Соответственно, частичную мобилизацию скорее всего пришлось бы проводить в рамках «Больших учебных сборов» (БУС). По «жуковскому» МП‑41, подъемом людей в рамках БУС можно было довести численность приграничных дивизий практически до штатов военного времени. Также при начальнике Генерального штаба Г.К. Жукове были ликвидированы двадцать три 3000 дивизии, с длительным сроком готовности и низкой боеспособностью. Очевидно, что при накачке дивизии резервистами с уровня численности 3 тыс. кадровый состав будет размыт в новичках. Поэтому было решено содержать пехоту Красной армии в штатах дивизий мирного времени численностью 10 тыс. человек (в апреле 1941 г. этот штат получил № 4/100), 6 тыс. человек (апрельский № 4/120) и 9 тыс. человек (горнострелковые дивизии). Всего к началу войны 89 дивизий содержались по штату № 4/100, 109 по штату № 4/120 и 10 дивизий по штату горнострелковой дивизии. Для сравнения: до Жукова, на 1 декабря 1940 г., в Красной армии было 97 усиленных дивизий для приграничных армий, 49 дивизий для внутренних округов и «глубинных» стрелковых корпусов особых округов, 10 горнострелковых дивизий и 23 дивизии по 3 тыс. человек.