Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Введение. Спустя примерно шесть месяцев после начала работы в ординатуре я стал замечать, что желаю пациенту смерти – лишь бы мне дали наконец выспаться





 

Дэвид Шлим,

доктор медицины

 

Спустя примерно шесть месяцев после начала работы в ординатуре я стал замечать, что желаю пациенту смерти – лишь бы мне дали наконец выспаться. По правилам медицинской подготовки, которую я проходил, часто требовалось, чтобы я бодрствовал по тридцать шесть часов подряд. В ту ночь я работал до четырёх часов утра, и шёл двадцать второй час моего дежурства. Я только‑только задремал в дежурной комнате без окон, как меня разбудил резкий звук телефона – вызов в приёмное отделение к новому пациенту, за эту ночь уже седьмому по счёту. Тут мне стало понятно, почему на больничном жаргоне приём нового пациента называют «ударом». Я ковылял в сторону приёмного отделения, словно боксёр в конце боя, который ему уже не выиграть. Внезапно мне подумалось, что если бы новый пациент умер до моего появления, я бы смог вернуться ко сну, а не тратить следующие два‑три часа на разговоры, осмотр и заполнение карты. В тот момент мысль показалась мне приятной.

Что же до пациента – а им оказалась женщина лет пятидесяти, – то он не умер. У неё были непослушные обесцвеченные волосы и пухлые щёки с дорожками размытой туши. Рыдая, она перечисляла долгий список своих страданий, и ни одно из них не имело физического происхождения. Если бы кто‑то вошёл и увидел нас в эти предрассветные часы, то ему было бы непросто понять, кто несчастнее – пациент или врач‑практикант, безуспешно пытающийся проявить сострадание.

Когда я был ребёнком, сострадание очень меня вдохновляло, и я всегда пытался помочь тем, кто поранился, или диким животным, нуждавшимся в уходе. Мой отец был доктором и являл собой прекрасный пример врача, преисполненного сострадания. Но годы медицинской практики медленно высосали из меня сострадание, заменив его неотступной мыслью «либо я, либо они». Пациенты, чьи страдания должны были быть моей главной заботой, становились источником моих собственных мучений: они не давали мне выспаться, у них почему‑то появлялись эмоциональные потребности, которые я не мог удовлетворить, и у них не получалось выздороветь, хотя я ухаживал за ними. «Пациент всегда может сделать тебе больнее» – одно из главных правил, сформулированных в романе «Дом Бога», откровенно рассказывающем о первом годе обучения врачей в крупном медицинском центре[1].

Я не позабыл о сострадании вовсе, но теперь оно казалось мне роскошью, которую я не мог себе позволить. Усталость и сонливость не оставляли меня даже в моменты бодрствования. «У многих стажёров – пишет врач, исследователь стажёрской практики, – усталость вызывает гнев, возмущение и обиду, а не доброту, сострадание или эмпатию». В программу продолжительностью всего лишь несколько лет втискивают огромный объём медицинской практики. Постоянное давление, связанное с необходимостью работать в тяжёлых условиях, формирует жёстких врачей, способных функционировать несмотря на кризис и усталость. Тем не менее я стал задумываться, каким образом сострадание к пациентам поощряется в такой сложной сфере, как современная медицина. Я задался вопросом: если в результате медицинской практики уменьшилось сострадание, с которым я изначально пришёл в медицинский институт, то как я мог надеяться стать добрым, полным сострадания и мудрости врачом?

Если во враче и ценится сострадание, то не вполне понятно, на каком этапе обучения делается акцент на развитии этого качества. Кандидатов на места в медицинские институты выбирают исходя из показателей академической успеваемости, а не из подлинности желания помогать другим. После зачисления на студентов наваливается необходимость изучать огромную теоретическую научную базу, лежащую в основе современной медицинской помощи, позднее им приходится столкнуться с тяжестью реального ухода за пациентами и страхом допустить ошибку. Если они тратят больше времени на то, чтобы облегчить жизнь отдельному пациенту, контролирующий ординатор упрекает их в низкой продуктивности. Когда начинается ординаторская практика, именно продуктивность ценится больше всех остальных качеств. Ординатору гораздо важнее доказать, что он способен справляться с рабочей нагрузкой, чем показать, что он способен проявлять сострадание.

После многих лет обучения и практики врачи привыкают уделять внимание механической стороне медицинской помощи – диагностике и лечению – и редко тратят много времени на то, чтобы поставить себя на место пациента, за которым ухаживают. Только по окончании обучения врач наконец может определить своё отношение к состраданию – способности дарить другим людям заботу, при этом не вовлекаясь в эмоционально тяжёлые ситуации.


Ирония в том, что открытого сострадания в медицине стало недоставать именно тогда, когда у врачей появилась возможность сделать для пациента больше, чем когда‑либо в истории. Развитие медицины за последние пятьдесят лет было отмечено появлением антибиотиков, противовоспалительных средств, эффективных методов неинвазивной диагностики, минимально инвазивных хирургических процедур, иммунизации против широкого спектра болезней, диализа почек, операций на открытом сердце и трансплантации органов. Несмотря на эти удивительные достижения, немногие довольны сегодняшней медицинской практикой. Проведённые опросы показывают, что сейчас врачи удовлетворены своей профессией меньше, чем раньше. Пациенты часто жалуются на медицинскую помощь, а руководители систем здравоохранения опускают руки, отказываясь от попыток сделать медицину приемлемой по цене или доступной для всех. Мозаика явно не складывается, и, вероятно, сострадание – та самая недостающая часть паззла.

Возможно, истинного чувства сострадания в медицине недостаёт не вопреки последним технологическим достижениям, а благодаря им. Используя имеющийся в их распоряжении могучий арсенал, врачи облегчают состояние пациентов и помогают им почувствовать себя лучше. При этом врачи считают, что, устраняя симптомы недугов, они уже проявляют сострадание, и при этом не могут взять в толк, почему пациенты не испытывают должной признательности.

Предполагается, что сострадание присуще самому акту оказания медицинской помощи – что называется, сострадание де‑факто. Пациенты ждут от врачей поддержки и доброты, но то, что они получает, ощущается как нечто обезличенное. Врач выражает всем своим поведением: «Разумеется, мне не всё равно – я же вас лечу, разве нет?»

 

 

После многих лет обучения и практики врачи привыкают уделять внимание механической стороне медицинской помощи – диагностике и лечению – и редко тратят много времени на то, чтобы поставить себя на место пациента, за которым ухаживают.

 

Отчасти сострадательный уход за пациентами с трудом поддаётся определению из‑за того, что «сострадание» – само по себе неудобное слово. В медицинских словарях слова «сострадание» нет. Согласно стандартному словарному определению, «сострадание» означает «страдать с кем‑то вместе, со‑страдать». Если понимать это определение буквально и просто делить с пациентами их страдания, это не принесёт пользы ни больным, ни врачам. Часто с понятием «сострадание» также связывают «сочувствие» – его профессиональные медики избегают, поскольку считают, что пациенту оно кажется снисходительным и унизительным. Поэтому слово «сострадание» редко можно встретить в медицинской литературе. Сегодня чаще употребляются слова «гуманизм» и «забота».

Врачи опасаются, что если они слишком сильно откроются эмоциям своих пациентов, то не смогут с ними справиться. Им кажется, что нужно отдалиться от боли, одиночества и страха, мучающих пациентов. Если они слишком сильно отождествятся со своими пациентами, им грозит эмоциональное истощение. Это истощение может помешать принятию трезвых решений, поэтому врачи стараются держаться на объективном расстоянии, что пациент воспринимает как недостаток заботы со стороны врача. Поэтому выходит, что врачи создают эмоциональную ловушку: лучше заботиться о пациенте они могут только тогда, когда не слишком заботятся о нём.


Потребность в сближении врачей и пациентов не осталась незамеченной в медицинском образовании. Руководители медицинских институтов разработали обучающие программы, предназначенные для того, чтобы помочь молодым врачам лучше справляться со сложными клиническими ситуациями. Большинство из них рассчитаны на студентов первого и второго курсов, мало контактировавших с пациентами и ещё не столкнувшихся с настоящей ответственностью. Суть таких программ состоит в развитии эмпатии – понимания того, как себя чувствует пациент. Также на подобных лекциях преподаются методы, которые можно использовать, чтобы помочь разгневанным, подавленным или скорбящим пациентам.

Эти лекции могут вдохновить некоторых студентов‑медиков настолько, что те попробуют применить эти советы на практике. Тем не менее в обстановке, где главное условие – необходимость выполнять работу как можно быстрее, импульс сострадания скоро гаснет. Ограничивающую проявления сострадания обстановку врачи стали называть между собой «скрытая учебная программа», поскольку именно она внушает студентам во время обучения и ординатуры негласное правило «просто сделай дело».

Те студенты, которые в этой атмосфере всё же проявляют чуть больше заботы о пациентах, рано или поздно обнаруживают, что им приходится возвести защитный эмоциональный барьер. Без руководства в развитии сострадания и работе с эмоциями пациентов они оказываются неспособны справиться с болью, которую каждый день видят на работе. Когда студенты признаются, что дошли до точки, их преподаватели и коллеги объясняют, что именно поэтому они сами и предпочитают держаться на эмоциональном расстоянии от пациентов, которые, как оказывается, действительно всегда «могут сделать тебе больнее». Сегодня в медицинском образовании недостаёт метода, позволяющего врачам проявлять больше сострадания, затрачивая меньше усилий, и работать с эмоциональными травмами, не нанося урона собственному психическому здоровью.

Мы проявляем больше всего сострадания в те моменты, когда расслаблены. Фокус внимания смещается с наших собственных эмоций, гнева или раздражённости, и мы естественным образом открываемся чужим проблемам. Тем не менее проявлять больше заботы и при этом чувствовать себя расслабленными для большинства из нас совсем не естественно. Чтобы достичь этой цели, требуется определённая тренировка. Идея, что мы можем в процессе обучения увеличить способность к состраданию, ещё не стала признанной концепцией в медицинском образовании, равно как и в западном образовании в целом. Основная задача этой книги – показать, что существует заложенная 2500 лет назад высокоэффективная традиция упражнения в сострадании, которую можно применить в условиях западных медицинских учреждений.


Мы склонны считать, что сострадание в человеке либо есть, либо его нет. Мы не вполне понимаем, откуда сострадание берётся, поэтому используем его экономно, сохраняя для особых случаев. Нам кажется, что сострадание – как батарейка: после того, как её включили, она будет стабильно расходовать заряд, пока не потребуется её перезарядить. Мы даже говорим, что во время каникул, праздников и отпусков «перезаряжаем батарейки». Но, как и у аккумуляторных батарей, способность сохранять полный заряд у нас со временем уменьшается. В итоге неспособность беспокоиться о других и находить смысл в собственной работе может положить конец профессиональной карьере медика – это явление называется синдромом эмоционального выгорания.

Я уже был близок к тому, чтобы сгореть на работе, когда в 1983 году решил переехать в Катманду. К тому моменту я успел полтора года проработать семейным врачом в небольшом городке лесорубов в Северной Калифорнии, но совершенно не вписался в провинциальную жизнь. Затем я четыре года работал врачом неотложной помощи в своём родном городе Портленд, штат Орегон. Практика неотложной помощи притягивала меня чёткостью границы между рабочим временем и отдыхом, что позволяло мне неделями заниматься скалолазанием. Те заряженные адреналином моменты, когда мы в напряжении работали в команде, принимая тяжелобольных в пункте неотложной помощи, напоминали мне о том, что я чувствовал, взбираясь на скалы. Тем не менее двенадцатичасовые смены в конце концов привели к тому, что и в свободные дни я не мог выспаться, потому что мои биоритмы были совершенно сбиты. К тому же ночное отделение неотложной помощи находилось в центре постоянной борьбы с нерешёнными социальными проблемами. Автоматические двери отделения открывались всем: избитым, бездомным, душевнобольным, агрессивным – а иногда и всем им одновременно. Несмотря на беспокойство об этих людях, я не мог решить лежащие в основе их страданий проблемы в условиях отделения неотложной помощи. Мы как будто пытались залепить пластырем глубокую рану, нанесённую обществом. И вот спустя шесть лет после начала карьеры я всё ещё ждал момента, когда же врачебная практика начнёт приносить мне удовлетворение.

 

 

Мы склонны считать, что сострадание в человеке либо есть, либо его нет. Мы не вполне понимаем, откуда сострадание берётся, поэтому используем его экономно, сохраняя для особых случаев.

 

За эти шесть лет я три раза ездил в Непал и по три месяца кряду работал в маленьком пункте спасения поблизости от базового лагеря на вершине Эверест. Там я оказывал медицинскую помощь профессиональным альпинистам, туристам и местным жителям. Я встретился с авторами книг, вдохновивших меня отправиться в Гималаи на поиски приключений, – с сэром Эдмундом Хиллари, Райнхольдом Месснером и Галеном Роуэллом. Я в одиночку решал серьёзные медицинские проблемы в каменной хижине на высоте 4000 метров в труднодоступной долине. Впервые я ощутил прямую связь между приложенными мной усилиями и благодарностью, которую пациенты испытывали в ответ.

Во время третьего путешествия в горы я понял, что окончательно разочаровался в практике оказания неотложной помощи в своей стране. Что делать дальше, я не знал – будучи волонтёром, я не мог весь год оставаться в летнем поселении пастухов (круглый год там не жили даже шерпы), а в неотложку возвращаться не хотелось. Именно тогда я услышал про клинику CIWEC в Катманду, основанную в 1982 году западными врачами и предназначенную для оказания медицинской помощи иностранцам в Непале (аббревиатурой CIWEC обозначается Международная канадская консультационная группа по вопросам воды и энергетики – именно она изначально собрала средства для запуска клиники). Моё пребывание в горах окончилось с приходом зимы. Три дня я шёл пешком до взлётной полосы в Лукла и вылетел в Катманду. Я встретился с начальником медицинской службы клиники CIWEC, мне предложили должность, и я приступил к работе в августе 1983 года. Я планировал проработать там год или два, но в итоге остался на пятнадцать лет.

Это была первая в мире клиника для путешественников, предоставлявшая в стенах одного учреждения всю медицинскую помощь, необходимую иностранцам в развивающейся стране. CIWEC до сих пор остаётся самой загруженной в мире клиникой подобного рода. Путешественники, которые приходили к её дверям, часто были очень больны и испытывали колоссальное облегчение, встретив внутри западных врачей и высокие стандарты оказания медицинской помощи.

На второй год пребывания в Непале я добровольно вызвался работать с монахами из тибетского монастыря и стал по субботам вести приём больных оттуда. Настоятелем монастыря был Чокьи Ньима Ринпоче. Он родился в 1951 году, за год до этого китайцы вторглись в Восточный Тибет. В возрасте полутора лет его признали перевоплощением главы монастыря в Центральном Тибете. По мере того, как влияние китайцев и их бесчинства распространялись на запад в сторону Лхасы, жизнь монахов и лам все чаще подвергалась опасности. Тибетцы начали уходить из Тибета в Непал и Индию, и семья Чокьи Ньимы Ринпоче покинула Тибет в 1958 году. На следующий год сотни тысяч тибетцев оставили страну следом за Далай‑ламой – ему пришлось спешно бежать из Тибета, чтобы избежать ареста китайскими властями.

Чокьи Ньима Ринпоче (Ринпоче – почётный титул, означает «драгоценный») получил монашеское образование в монастыре Румтек в индийском штате Сикким. Он одиннадцать лет учился в Румтеке под руководством главы линии передачи карма кагью, шестнадцатого Кармапы[2]. Проведя последний год возле Кармапы в качестве его личного помощника, Чокьи Ньима Ринпоче по указанию учителя отправился в долину Катманду, чтобы построить там монастырь, а также помогать западным людям, заинтересованным в тибетском буддизме.

Когда я впервые встретил Чокьи Ньиму Ринпоче в 1984 году, ему было тридцать с небольшим лет – он был на год моложе меня. Он жил на верхнем этаже своего монастыря – массивного белокаменного сооружения, окнами выходящего на ступу Боднатх – важнейшее для буддистов место паломничества. В то время в монастыре было примерно восемьдесят монахов (сегодня их более двухсот пятидесяти). Личная спальня Ринпоче соединялась с большой приёмной. Каждую субботу, перед тем как начать осмотр монахов, я преодолевал четыре лестничных пролёта, чтобы увидеться с ним. Мы сидели на резных деревянных диванчиках в дальнем конце приёмной и пили чай, обсуждая последние новости. Чокьи Ньима Ринпоче часто приглашал меня пообедать с ним после того, как я заканчивал работу с монахами.

В Чокьи Ньиме Ринпоче я обнаружил зрелость, мудрость и сострадание, каких раньше ни в ком не встречал. Несмотря на то, что мы с ним были одного возраста, я стал относиться к нему как к отцу – человеку, который всегда готов дать добрый и уместный совет. Советы Чокьи Ньимы Ринпоче основывались на буддийской философии, и я стал замечать, что буддийский взгляд на вещи помогал мне справляться со сложными и болезненными ситуациями. Тибетскому буддизму меня обучал человек, одновременно достигший мастерства в философии и в практике медитации, поэтому его наставления были удивительно ясными и хорошо структурированными.

Многие тибетские ламы, встретившиеся мне в Непале, были воплощением глубокого сострадания, полного отваги. С каждым они были способны поделиться добротой и мудростью. Тяжёлые ситуации они воспринимали беспристрастно. Даже когда их собственной жизни угрожали неизлечимые болезни, их спокойная открытость всему происходящему и сострадание к другим оставались неколебимы. Они сохраняли милосердие, умиротворённость и полное бесстрашие даже в последние минуты жизни.

Однажды меня попросили осмотреть тибетского ламу, страдавшего от рака печени в последней стадии, он жил примерно в двадцати минутах езды от моей клиники. День подходил к концу; в это время и без того загруженные улицы Катманду сливаются в почти недвижимый поток людей, животных, дымящих грузовиков, машин и мотоциклов. У двери меня встретили взволнованные монахи и провели в комнату ламы. Глаза ламы сильно окрасились жёлтым: печень начинала отказывать, а от давления увеличенной брюшной полости на лёгкие ему было трудно дышать. Он поблагодарил меня за то, что я пришёл, и заметил, что мне было непросто добраться до него через пробки в это время дня. Несмотря на то, что этот человек испытывал невыносимую боль и едва мог дышать, он беспокоился о том, что мне пришлось ехать через пробки. На следующее утро он умер.

Вскоре я начал принимать не только монахов, но и тибетских беженцев. В основном это были молодые люди. Они пешком переходили Гималаи по перевалам высотой 6000 метров, спасаясь от китайского режима. Если им не везло и они попадали в бурю, у них не было возможности вернуться: в Тибете их ожидал арест, а нередко и пытки за неудавшуюся попытку побега. Последствиями многодневного пешего перехода без экипировки в условиях сильных снежных бурь были серьёзные обморожения. Пока я ухаживал за тибетцами – а многим требовалась ампутация пальцев на руках и ногах и месяц или два восстановительной терапии, – я выслушивал душераздирающие истории об арестах и пытках. Меня каждый раз удивляло, что какими бы ужасными ни были воспоминания, почти все беженцы говорили о произошедшем со спокойной отстранённостью и без заметного ожесточения.

Одну из историй я не могу забыть по сей день – её рассказал мне парень лет двадцати, его арестовали за развешивание плакатов, критикующих китайскую власть в Тибете. Каждую ночь холодной зимой его раздевали догола и отводили на крышу тюрьмы. Затем его окунали в ледяную воду и оставляли привязанным к столбу. Каждый раз он почти замерзал до смерти, но утром его уводили обратно в камеру и позволяли отогреться. На следующую ночь его ждала та же процедура.

В то время я встретил старого тибетского врача. Он пережил почти двадцать лет китайской тюрьмы, полных голода и невероятных лишений. Я спросил его, испытывает ли он обиду на китайцев. Он ответил: «Мои страдания в тюрьме были связаны с моей собственной кармой. Теперь они закончились. Если бы я убил китайского солдата, это бы не отменило случившегося со мной, а только создало бы причины для новых страданий в будущем. Так какой в этом смысл?»

Встречи с тибетцами зародили во мне страстное желание отправиться в Тибет и своими глазами увидеть страну, вырастившую этих невероятно сильных и духовно развитых людей. В 1987 году я наконец пересёк Гималаи и оказался на дороге, выходящей на высокогорное тибетское плато.

Развалины тысяч монастырей были похожи на плохо зажившие шрамы, оставшиеся на этой в остальном почти нетронутой земле. Китайцы попытались выбить из‑под ног Тибета буддийский фундамент, и если судить по разрушениям, им это удалось на 90 процентов. Кроме того, на тот момент почти все великие буддийские мастера Тибета покинули страну, были арестованы или убиты.

По возвращению из Тибета я начал больше ценить возможность общаться с ламами, жившими в Непале. Доброта и щедрость моих ближайших наставников вызывали растущее чувство благодарности и признательности за то, что они мне давали. Искреннее желание стать похожими на них и взрастить в себе мудрость и сострадание помогло мне углубить медитативную практику. Какое‑то время спустя я начал замечать, что отношения с пациентами стали меняться к лучшему. Теперь пациентам было проще рассказывать мне о наболевшем. Уместные слова поддержки стали приходить в голову сами собой. Я заметил, что начал терпимее относиться к раздражённым и разгневанным людям. Мне стало легче утешать серьёзно больных и умирающих пациентов. Иными словами, я нашёл способ стать таким врачом, каким всегда хотел быть.

Это понимание пришло ко мне не за одну ночь. Оно не было откровением; скорее, постепенной внутренней переменой. Теперь я был убеждён, что врач может научиться быть добрее и сострадательнее. Возникло желание попробовать организовать конференцию по проблемам сострадания в медицине для западной аудитории. Я поделился идеей с Чокьи Ньимой Ринпоче, и он согласился прочитать курс лекций для врачей и медсестёр, если я возьмусь за его организацию. Много лет я не оставлял эту идею, но возможность её осуществить возникла только в 1998 году, когда я вернулся в Соединённые Штаты – в Джексон‑Хоул, штат Вайоминг.

Я решил, что курс лекций, посвящённый медицине и состраданию, должен иметь структуру медицинской конференции. Её участники должны были работать по учебному плану, получать академические баллы и сидеть за столами, как в студенческой аудитории, а не на полу на подушках, как это принято на буддийских учениях. Я подготовил брошюры и разослал их пятидесяти тысячам врачей и медсестёр. Я намеренно не включил в этот список врачей и медсестёр, уже связанных с буддизмом: мне было важно понять, может ли тибетский буддизм предложить что‑то ценное большинству практикующих врачей и медсестёр. Для этого необходимо было вначале проверить идею на не имеющей отношения к буддизму аудитории.

Первая конференция «Медицина и сострадание» прошла в сентябре 2000 года при участии шестидесяти пяти врачей и сестёр. Второй курс лекций «Медицина и мудрость» в июне 2002 года собрал девяносто человек. Учения, приведённые в этой книге, представляют собой отредактированные записи этих двух конференций. После того как первое издание книги «Медицина и сострадание» увидело свет, в Гарвардской школе общественного здоровья в Бостоне прошла третья конференция, собравшая сто десять человек.

В учениях Чокьи Ньимы Ринпоче о медицине и сострадании мудрость тибетского буддизма изложена простым языком специально для врачей и медсестёр. Однако представленные здесь учения можно воспринимать как замечательное по своей доступности введение в наиболее глубокие понятия тибетского буддизма.

Практикующим врачам часто кажется, что у них просто нет времени на то, чтобы наполнить свою работу состраданием. Чокьи Ньима Ринпоче ясно даёт понять, что каждый может взрастить сострадательный настрой – искреннее желание облегчить страдания других, – и тогда сострадание будет проявляться вне зависимости от временных координат. Развивая сострадание, человек естественным образом расслабляется, что помогает ему мыслить яснее. Кроме того, это освобождает энергию, необходимую для решения проблем пациента.

 

 

Практикующим врачам часто кажется, что у них просто нет времени на то, чтобы наполнить свою работу состраданием.

 

Если врач приносит с собой в смотровую не только профессионализм, но и сострадание, пациенты ощущают это сразу, и им становится легче рассказывать о том, что их беспокоит на самом деле. Если пациент по‑настоящему раскрывается, врач может помочь ему быстрее и в конце дня испытывает большее удовлетворение от проделанной работы. Если люди, ответственные за развитие системы здравоохранения, отвлекутся от планов по уменьшению затрат на оказание медицинской помощи и сосредоточатся на сострадании, пациенты наконец смогут получить то, что им действительно нужно. Если сделать сострадание одним из главных компонентов ухода за больными, возможно, удастся найти решение болезненного для современной медицины вопроса предоставления высокопрофессиональной медицинской помощи всем нуждающимся.

За несколько недель до первого курса лекций Чокьи Ньимы Ринпоче «Медицина и сострадание» в сентябре 2000 года началась сильная засуха на западе США. Пожары охватили многие штаты, и огонь окружал город, где должна была пройти конференция. Мы видели, что лесной пожар бушевал в национальном парке Гранд‑Титон. Отряды пожарных были слишком разбросаны территориально, их силы были на исходе; специалисты утверждали, что огонь можно будет локализовать только с началом зимних снегопадов.

В тот день, когда Чокьи Ньима Ринпоче прилетел в Джексон‑Хоул, чтобы провести курс лекций по медицине и состраданию, начался дождь. Он лил целый день. Это был первый ливень за два месяца. Дождь продолжался два дня и прошёл во всей западной части страны, гася пламя пожаров и облегчая работу пожарных. Чокьи Ньима Ринпоче прокомментировал это так: «В последнее время в Соединённых Штатах горело много лесов, но сейчас прошёл дождь сострадания, и это чудесно. Это не просто слова – ведь на самом деле дождь сострадания тушит леса, сгорающие в пламени гнева. Мягкий дождь сострадания гасит пламя гнева».

Если бы каждый из нас посеял семена, которые рано или поздно пролились бы мягким дождём сострадания, пламя гнева можно было бы усмирить во всем мире. Причём не только на словах, но и на деле. И с чего тут начать, как не с искусства исцеления, а именно – с медицинской практики.

 

Пролог

 

Чокьи Ньима Ринпоче

 

Задача этой книги – рассмотреть, как можно совместить сострадание с искусством врачевания. Как наилучшим образом объединить эти две движущие силы, и в чём ценность такого объединения? Сострадание – это настрой, определяющий отношение к потребностям других людей. Мы руководствуемся в жизни самыми разными принципами, но принцип сострадания наиболее благородный из всех и приносит наибольшую пользу другим. То, что сострадание важно, – это общепринятый факт. Понимание ценности сострадания не зависит от того, считаете ли вы себя духовным человеком и следуете ли той или иной религии.

В буддийской философии развитию сострадания уделено особое внимание. В буддийских учениях говорится о бодхичитте – «драгоценном просветлённом настрое добросердечия». Этот драгоценный просветлённый настрой проявляет себя как стремление помогать другим, преисполненное любви, внимательности и сострадания. Есть ли практический смысл в попытках развития доброты и сострадания, когда все вокруг, кажется, только соперничают друг с другом? Разве не разумно просто действовать в собственных интересах и интересах близких людей? Но если задуматься, именно из‑за обстановки в современном мире со всеми его конфликтами необходимость учиться состраданию и упражняться в нём становится всё более и более актуальной. Ведь именно сострадание лежит в основе мира и благополучия.

 

 

В буддийской философии развитию сострадания уделено особое внимание.

 

Мой ученик доктор Дэвид Шлим много лет медитировал и изучал буддийскую философию. В результате он посчитал, что будет полезно поделиться с другими тем, чему он научился. Он рассуждал примерно так: «Я врач, и многие врачи чувствуют то же самое, что и я. Нам хочется служить другим, и мы хотели бы развить в себе любящую доброту. В буддизме учения о любящей доброте и мудрости представлены очень ясно». Он долго обдумывал это и снова и снова обращался ко мне с просьбой: «Я бы хотел, чтобы вы дали учение специально для профессиональных медиков – учение о медицине и сострадании. Вы сможете когда‑нибудь прочесть подобный курс лекций?»

Я знаю, что для врачей эта тема очень важна, поэтому я нашёл время. Насколько это окажется полезно или бесполезно для вас, я сказать не могу. Я очень рад, что вы приложили усилия, чтобы приобрести эту книгу. Что заставило вас обратиться к ней? Вы испытываете доброту к тем, за кем вы ухаживаете, и хотите развить и углубить эту доброту и в себе, и в других. Это весьма, весьма достойная причина прочесть книгу о медицине и сострадании.

Я желаю вам счастья и здоровья, и пусть ваша мудрость и любящая доброта возрастают, подобно тому, как месяц, возрастая, становится полной луной. Таково моё пожелание, и об этом я молюсь.

 

Обзор

 







Date: 2015-09-05; view: 339; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.024 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию