Глава восьмая. Когда Дженифер вышла из дома номер семь по Мэпл‑стрит, в ее кармане было ровно пять фунтов шесть шиллингов и четыре пенса

Когда Дженифер вышла из дома номер семь по Мэпл‑стрит, в ее кармане было ровно пять фунтов шесть шиллингов и четыре пенса. С одной пересадкой она приехала на омнибусе к Паддингтонскому вокзалу за сорок пять минут до отправления двенадцатичасового поезда, которому предстояло навсегда увезти ее из Лондона. Тридцать два шллинга и шесть пенсов из ее капитала ушло на билет в вагоне третьего класса, еще три шиллинга на чашку кофе, два ломтика бекона и банан, поскольку дома она не завтракала. Перед поездом у нее было время обдумать свой безумный побег из пансиона. С шестилетнего возраста это был ее дом, но она оставила мать без малейшего сожаления. «Должно быть, во мне есть что‑то противоестественное, – с грустью подумала Дженифер. – Но тут ничем не поможешь. Наверное, я родилась без сердца. Кажется, такое бывает».

Она сидела в вагоне и, ужасаясь самой себе, наблюдала за движением людей по платформе, за катящимися тележками, суетой носильщиков, слышала свистки и шипенье отходящих поездов.

Тринадцать лет назад она приехала сюда, на этот самый вокзал, цепляясь за руку матери, покорная, со слезами на глазах, оторопевшая от яркого света и суеты, и сейчас ей казалось, что эти годы не оставили следа в ее жизни, что она нисколько не изменилась и остается все той же одинокой шестилетней девочкой. Дженифер сидела в уголке вагона, и поезд быстро уносил ее из города, который она ненавидела, от тянущихся до самого горизонта крыш, переплетающихся, забитых толпами улиц, от грохота и стука, от роскоши, бедности и мерзости запустения, от унылых мужских и женских лиц; поезд нес ее мимо ровных лугов и низких зеленых изгородей, мимо сверкающей глади узкой реки, мимо раскинутых по равнине городков и скучных, однообразных деревень.

Вскоре она воспрянула духом и ощутила странное волнение: равнина осталась позади, и поезд мчался теперь мимо холмов, поднимавшихся к белесому небу, троп, пролегавших по низинам, овец, бредущих нескончаемой вереницей, крестьян, которые махали ему вслед.

И вдруг, неожиданно, неподвижно‑серый простор моря, раскинувшегося под проходящим поездом, высокие красные скалы Девона, босоногие ребятишки, бегущие по гальке, маленькие, словно игрушечные, лодки, раскачиваемые приливом.

Это был Корнуолл, ее родная земля, причудливая, странная смесь неровных холмов, низких, простирающихся на многие мили долин, серых, разбросанных далеко друг от друга домов, высоких лесов и полноводных потоков. От волнения она сошла на станции, где пересаживались на Сент‑Брайдз, и с досадой увидела скрывающийся вдали поезд, который оставил ее вместе с багажом на узкой платформе милях в пятнадцати от места, куда она ехала.

Забыв об усталости, веря в удачу и не думая о деньгах, она вышла из здания вокзала, отыскала дорогу к гаражу и меньше чем через двадцать минут уже ехала в нанятом ею, видавшем виды стареньком «форде» в сторону Плина.

Не обращая внимания на белую пыль, Дженифер сняла шляпу и подставила волосы ветру; словно не замечая шума мотора и смердящих выхлопов бензина, она ловила ароматы леса и зеленых изгородей, примул, растущих по оврагам, смолевки и пламенеющего утесника, земли и солнца, дождя, далекого моря.

Они поднялись на вершину холма. Внизу, словно тихое озеро в горной долине, сверкали широкие серые воды гавани. Построенный на дальнем холме город террасами поднимался к скалам.

Старые дома беспорядочно лепились один к другому, из печных труб вился дым. У кромки воды тянулись мощенные булыжником набережные и ступени, ведущие к дверям домов.

Из гавани выходил пароход; дымя трубами, медленно и величественно он направлялся в открытое море. Он дал три гудка, и окрестные холмы ответили ему троекратным эхом. Над стоящими на якоре кораблями парили чайки.

Водитель «форда» обернулся к Дженифер и указал рукой вниз.

– Посмотрите туда! – крикнул он. – Это Плин.

Он нажал на тормоза, и машина стала спускаться по крутому каменистому склону. Здесь по обеим сторонам стояли беленые известью домики, в канавах бродили утки и куры. Затем показались длинная каменная стена, мощенный булыжником спуск, а за ними широкая, простертая к морю гавань с серыми, смотрящими на сверкающую воду домами.

Дженифер вышла из машины, прислонилась к шершавой каменной стене, и ей показалось, что она одним взглядом может вобрать в себя весь Плин, может сломать преграду лет, означавших расставание и немое одиночество. С пробудившимся сердцем она смотрела на то, чего так долго была лишена; долгожданный покой снизошел на нее робко, осторожно, как вестник надежды.

Дженифер заплатила паромщику и переехала на другой берег. С чемоданами в руках она шла по длинной, узкой улице Плина, толком не зная, ни куда идти, ни о ком спрашивать.

Она смутно помнила, что Дом под Плющом был не в самом городе, он стоял на склоне дальнего холма, ближе к скалам и к открытому морю. Стоило ей об этом подумать, как ее словно осенило: ведь Дом под Плющом уже долгие годы принадлежит не ей, а совершенно посторонним людям, о которых ей ничего не известно. Сгущались сумерки, а она была фактически чужой в своем родном городе. Усталая, голодная и немного упавшая духом Дженифер остановилась. Почти не сознавая, что делает, она дотронулась до руки какого‑то прохожего.

– Скажите, в Плине есть кто‑нибудь по фамилии Кумбе? – спросила она.

Ее любопытство несколько удивило мужчину, к которому она обратилась.

– А кто из Кумбе вам нужен, милая? – осведомился он. – Видите ли, в разных местах Плина живут несколько Кумбе.

Дженифер призвала все свое мужество. Она не могла вспомнить ни одного родственника, который знал ее в детстве. Она была уверена, что у нее есть множество теток, дядюшек, кузенов, но не помнила ни имен, ни лиц.

– Точно я не могу сказать, – грустно ответила она. – Я… я не была здесь несколько лет. Я немного растерялась и просто не знаю, куда идти.

– Вон там, напротив банка, две мисс Кумбе держат лавку, может быть, они смогут вам помочь? Это дочери старого Сэмюэля Кумбе, но он уже много лет как умер. Пожилые и очень славные дамы. Попробуйте зайти к ним.

– О да! – быстро проговорила Дженифер. – Возможно, они смогут что‑нибудь мне посоветовать. Но так неожиданно их беспокоить… вы уверены, что они мне не откажут? Может, мне лучше пойти в гостиницу?

– Вы, случайно, им не родственница, милая?

– Да… по крайней мере, я надеюсь. Моя фамилия тоже Кумбе.

– Что ж, тогда мисс Мэри и мисс Марта наверняка будут вам рады. Это как раз напротив, дом с дверным молотком затейливой формы. Всего доброго.

– Всего доброго и благодарю вас. Дженифер перешла улицу и постучала в дверь.

Ее вдруг охватила робость, сомнения: что сказать, с чего начать. Мэри и Марта… она была уверена, что эти имена как‑то связаны в ее памяти. Тетя Мэри… Тетя Марта… кажется, Гарольд когда‑то давно их упоминал? Но если и так, как может она быть уверена, что они ее знают?

Дверь отворилась, на пороге стояла высокая седая старуха с добрыми голубыми глазами и розовыми щеками.

– Это Энни Хокинг с моей газетой? – начала она. – Ах, прошу прощения, мисс, при таком слабом свете я плохо вижу. Магазин уже закрыт. Вам нужно что‑то определенное?

Дженифер, твердая, холодная, решительная Дженифер, без колебаний оставившая дом номер семь по Мэпл‑стрит, дрожала как маленькая девочка, готовая вот‑вот расплакаться.

– Извините, – сказала она. – Мне неловко вас беспокоить, но я не знаю, куда мне идти, что предпринять. Не могли бы вы мне сказать: Кристофер Кумбе вам не родственник?

Женщина с изумлением смотрела на нее. Затем ее лицо прояснилось, и она улыбнулась.

– Да, конечно. Он был моим двоюродным братом, мы с сестрой присматривали за ним и его братьями, когда они были детьми. Он всегда назьшал нас «тетушки».

– Ах! – Из глаз Дженифер брызнули слезы. – Ах! Я так рада, так рада. Вы меня, конечно, не помните, но я его дочь, я – Дженифер Кумбе.

– Как? – Лицо женщины странно сморщилось, и она сделала шаг вперед. – Вы Дженни… маленькая Дженни, дочка бедного Кристофера?

– Да.

– Марта, иди скорей сюда, – позвала женщина. – Какими судьбами? Кто бы мог подумать!

Из задних комнат появилась вторая старуха, точная копия первой, только ниже ростом и плотнее.

– Что за шум?

– Это же маленькая дочка Кристофера, только совсем взрослая. Марта, ты помнишь Дженни?

– Неужели дочка Кристофера? Боже милостивый, я просто глазам своим не верю. Дорогая, ты откуда? После стольких лет! Входи, входи и дай на тебя как следует посмотреть.

Они провели ее на маленькую кухню, из которой открывался вид на гавань. Занавески еще не были задернуты, и за окном Дженифер видела покрытую вечерними тенями воду и огни кораблей, стоящих на якоре. Кухня была маленькая и уютная. В низком камине весело горел огонь, на столе был накрыт незамысловатый ужин: хлеб, сыр и горячие пирожки с мясом. Кухню освещали четыре свечи; их пламя то вспыхивало, то угасало под нежным дуновением прохладного воздуха, струящегося через открытое окно. Растянувшийся на каминной доске кот лизал лапы. В углу стоял старомодный кухонный шкаф, набитый посудой, и над ним медленно, торжественно тикали часы. На решетке над очагом мелодично посвистывал чайник.

Неожиданно снаружи донеслись свист, шум воды, вспененной корабельным винтом, скрежет, громыхание цепи, хриплые мужские голоса.

Дженифер прислушивалась к этим звукам, словно к эху забытых снов; она видела себя маленькой девочкой, которая, сидя на руках у отца, высовывается из окна спальни и протягивает руки к далеким огням. Она обвела взглядом маленькую кухню, увидела горящий в камине огонь, ласковое мерцание свечей, играющие на потолке тени, простую мебель, накрытый к ужину стол, улыбающиеся лица двух старых женщин, их приветливо протянутые к ней руки.

Дженифер отвернулась от них, почти ничего не видя от слез, стыдясь своей глупости, беспомощная, но безмерно счастливая.

– Вы даже не представляете себе, что это для меня значит, – сказала она, – но я дома, наконец‑то дома.