Беспечный Спесбург

Этот замок издалека ничем не отличается от многих подобных ему построек Средневековья. Возведенный, как и полагается, на высоте, он стоит на 450‑метровом гранитном утесе, окруженный диким лесом и собственными стенами. Гордо подняв голову‑башню, распрямив плечи‑стены, Спесбург (франц. Spesbourg), словно каменный великан, возвышается над округой, охраняя лесную чащу и аккуратные поля деревни Андло – отнюдь не самого известного местечка в Нижнем Рейне. Подойдя ближе, нетрудно заметить, что создатель замка пренебрег безопасностью ради красоты: элегантная конструкция свидетельствует о беспечности заказчика либо о незнании фортификации.

Северная сторона постройки, чаще всего подвергавшаяся атаке, представляет собой не привычный еще с XIII века острый выступ, лучше всего подходивший для защиты от обстрела, а плоскую стенку‑щит. Кроме того, по толщине она не отличается от остальных, гораздо менее опасных стен.

Издалека Спесбург ничем не отличается от других крепостных построек Средневековья

Скудные архивы Спесбурга не проливают свет на планы первых владельцев, но, может быть, они и не хотели видеть свой дом крепостью. Археологи относят начало его строительства к середине XIII века, в документах он появился лишь столетие спустя, точнее, в 1332 году, когда должность поверенного в делах аббатства Андло получил Генрих де Шталек‑Дик, который считается первым хозяином Спесбурга. Он не был эльзасцем, однако принадлежал к семье, известной далеко за пределами края. С VII века Шталеки служили в кафедральных соборах крупных городов Рейна. Не стал исключением и Генрих: прежде чем получить назначение в Эльзас, он был каноником в Майнце и Страсбурге. Строил он замок или нет, на сегодняшний день неизвестно. Также забыто и имя зодчего, который весьма искусно разместил весь комплекс на утесе, тем не менее проявив небрежность в отношении жилья. Господский дом устроен с восточной стороны, там, где тонкие стены защищали разве что от капризов погоды. Сам хозяин занимал не слишком просторные апартаменты в донжоне, проходя туда через высоко расположенную дверь.

После смерти Генриха, предположительно в 1358 году, замок перешел к его наследникам – сначала к сыну Александру, а затем к внуку (и тот и другой много раз упоминались в церковных документах). С конца того же столетия по воле старшего члена династии, Готье де Дика, Спесбургом владела семья Андло, получившая крепость в дополнение к деревне. Несмотря на то что некоторые представители этого рода использовали дом поверенного в качестве резиденции, ни у кого из них не возникало желания укрепить его, как обычно делалось в эльзасских замках. Итогом традиционной для Спесбурга беспечности стал его захват, причем быстрый и почти бескровный, поскольку гарнизон, завидев отряд Этьена де Бавиера, попросту разбежался. Это произошло в начале 1431 года, а уже к лету рыцари Андло сумели собрать двухтысячное войско и вернули то, что так позорно потеряли.

Донжон замка высотой 24 метра имеет стены, слишком тонкие для укрепленного дома

Попасть в главную башню Спесбурга можно было через высоко расположенный вход

В середине XVI века их дом вновь подвергся нападению, на этот раз со стороны ближайшего городка. Владелец Спесбурга чем‑то досадил мещанину из незнатной, но почтенной фамилии Барр, и тот, собрав народ, двинулся на замок. Сколько людей пострадало в этой стычке, неизвестно, однако ни в чем не повинная постройка была разорена и предана огню. О дальнейших строительных работах замковые архивы умалчивают. Между тем на одной из стен уцелело сооружение XV века, а такие элементы декора, как звезды в нише камина, не могли появиться раньше следующего столетия. Судя по всему, легкомысленные Андло, как и многие другие, не устояли перед очарованием Ренессанса, решив перестроить и приукрасить свой изрядно запущенный дом.

Типичный дворец эпохи Возрождения представлял собой прямоугольное здание с внутренним двором, где было удобно проводить торжества. Его интерьер отличался монументальностью композиции, великолепием убранства, обилием скульптуры, живописи, наличием широких мраморных лестниц. Чтобы не прерывать анфиладу комнат, лестничные пролеты устраивали в угловых частях здания. Жилые помещения, столовые и кухни, длинные коридоры и сложной формы галереи украшала настенная живопись или тканые картины в обрамлении скульптурных рамок и пилястр. Каменная кладка стен скрывалась под штукатуркой, а потолки были покрыты лепниной.

В то время мебель играла роль гораздо более важную, чем в средневековых жилищах. В XV веке убранство еще не обрело разнообразия, зато все предметы меблировки, в соответствии с архитектурой, были красивы и рациональны. Теперь господам не приходилось носить с собой щиты для того, чтобы ставить на них тарелки. Собственно, и сами щиты уже успели запылиться в чуланах, ведь на смену мечам пришли аркебузы и пушки. Ушли в прошлое и трубадуры, зато дамы стали еще прекраснее и разборчивее в одежде и предметах, которые их окружали. Ренессансные сундуки изумляли великолепием резьбы; наделенные нишами и дверцами, они уже отдаленно напоминали шкафы, из ларцов сформировались шкатулки. Резец художника оставлял следы на табуретах, кроватях, креслах и изящных писчих столиках, ставших прообразом бюро.

Семья обедала за настоящим столом, рассаживаясь на стульях с высокими, богато украшенными спинками. В смягчении нравов и воспитании утонченных манер немалую роль сыграли трубадуры. Куртуазные правила требовали того, чем никогда не отличались грубые и воинственные рыцари, в частности умения красиво есть. Казалось, еще недавно обитатели замка пили из одного стакана, ели руками, с жадностью хватая огромные куски и заталкивая их в рот, чтобы проглотить целиком. Утонченный Ренессанс потребовал смены привычек, и пища стала подаваться с общего блюда, которое слуга подносил к каждому из сотрапезников. Ножами тоже орудовала прислуга, нарезая толстыми кусками хлеб для того, чтобы положить на него мясо.

В интерьере эпохи Возрождения мебель играла важную роль, но убранство еще не обрело разнообразия

В пору Раннего Возрождения хорошим тоном стало использование ножей с закругленными кончиками, ложек, рюмок для спиртного и небольших стаканчиков для сока, тарелок с широкими краями, куда еду перекладывали из общего блюда. Вилки сначала вошли в обиход у итальянцев и лишь в XVI векe распространились по всей Европе.

Эльзасская трапеза, в отличие от французской, оставалась такой же скромной, какой была в Средневековье. В будние дни к столу подавали суп, кашу, сыр, овощи, немного фруктов, иногда рыбу, изредка мясо, красное вино и «господский» хлеб, который для сеньоров выпекали из белой пшеничной муки.

Природа одарила Эльзас щедро, поэтому голод обходил этот край стороной, по крайней мере, в мирную пору. Рейн давал людям рыбу; ее можно было съесть свежей, высушить или засолить в бочках, что делалось как для собственного хозяйства, так и на продажу. Обширные, почти всегда зеленые пастбища позволяли держать много скота, домашней птицы, вволю откармливать каплунов, как назывались кастрированные петухи, выращенные специально на мясо. В садах зрели яблоки, сливы, груши, вишни, виноград и даже миндаль, из которого делали особое миндальное молоко для соусов и кремов. Летом фрукты свежими подавали к столу, а также сушили, чтобы зимой делать печенье, нугу, халву, начинки для пирогов. Особый аромат сладким блюдам придавали розовая вода, имбирь и корица.

Дары эльзасской природы, предназначенные для гостей щедрого господина

Средневековые кулинары любили пряности, употребляя их щедро и постоянно. Однако многое из того, чем их снабжали заморские купцы, исчезло вместе с тогдашней кухней, несмотря на то что сборники кулинарных рецептов существовали еще в XIII веке. Первые поварские книги советовали, например, приставить слугу к каждому предназначенному для пира блюду. Тот, кто обслуживал гостей, должен был знать, какое кушанье следует предлагать всем пирующим, а какое сразу ставить на стол поближе к тому, для кого оно готовилось. Люди постигали тонкости застолья из личного опыта или книг, чаще серьезных, иногда шуточных, подобных той, что написал Арнольд из Виллановы, известный своими глубокими познаниями в медицине:

Осенью будь осторожен с плодами: беды б не случилось.

Ешь без опаски сколько захочется в зимнюю стужу.

Весной умеренность в пище назначить бы нужно.

В летний же зной особенный вред от пиршеств безмерных…

(«Салернский кодекс здоровья», X–XIII века)

Тем не менее теплые сезоны проходили в бесконечных пирах и гуляньях. На сколько бы дней не затягивалось торжество в замке (чаще на неделю), приглашенные всегда оставались довольными, сытыми, не обделенными сердечностью хозяина. В такие дни обычно экономный сеньор кормил не только своих гостей, но и всю округу, раздавал драгоценные кубки, дарил каждому встречному одежду, порой демонстрируя щедрость странным, хотя и привычным для своего времени способом, то есть приказывал сжечь «лишние» продукты:

Ни в кур, ни куропаток,

Ни в дрофьих тушках или журавлиных,

В гусях ли, утках иль павлинах,

В косулях, кроликах и ланях,

В медвежьих тушах и кабаньих,

Ни в чем нужды не усмотреть.

И прочая не хуже снедь.

Всего в достатке, чтоб в зелени нехватки

Никто не знал, ни в воске, ни в овсе,

Здесь под рукою вещи все, в которых надобность случится.

Лаванды, перца, смол, корицы, гвоздики, имбиря, муската

Запасы стали столь богаты, что в стенах городских, сиречь,

На каждом перекрестке сжечь их можно было полный чан…

(«Фламенка», XIII век)

Пиршественный стол все еще не являлся мебелью, поскольку был временным, собранным из прямоугольных щитов, укрепленных на козлах. Неприглядность конструкции скрывала свисавшая до пола ткань. Ее традиционно укладывали в два слоя: снизу мягкий, сложенный вдвое материал, а сверху – красивая скатерть, которую после пиршества прятали в сундук. Когда гостей было очень много, столы расставляли буквой «П». В этом случае господин с супругой и почетными гостями восседал в центре, на небольшом помосте. Место гостя по отношению к блюдам определялось заранее и всегда отвечало его положению в обществе. Изредка по капризу хозяина иерархический порядок нарушался, и тогда кто‑нибудь из гостей, сидя не на своем месте, был возвышен или, напротив, унижен.