Глава XXV

И вот тут Максим взглянул на меня. Впервые за весь вечер. В его глазах я прочитала прощальный привет. Казалось, он перегнулся через поручни на борту корабля, а я стою внизу, на причале. Кругом нас чужие люди, они будут касаться его плеч и моих, но мы их не заметим. Мы не будем перекрикиваться и звать друг друга, ведь на таком расстоянии ветер унесет голоса. Но до той самой секунды, как корабль отойдет от стенки, я буду видеть его глаза, а он будет видеть мои. Фейвел, миссис Дэнверс, полковник Джулиан, Фрэнк с листком бумаги в руке — все они были забыты. Этот миг был наш — священная, нерушимая, крохотная частица времени, приостановившегося между двумя секундами. Затем Максим отвернулся и протянул руку к Фрэнку.

— Молодец, — сказал он. — Какой там адрес?

— Где-то возле Барнита, к северу от Лондона, — сказал Фрэнк, отдавая ему бумажку. — Но там нет телефона. Позвонить ему нельзя.

— Вы неплохо поработали, Кроли, — сказал полковник Джулиан. — И вы, миссис Дэнверс. Может быть, теперь вы сможете нам что-нибудь объяснить?

Миссис Дэнверс покачала головой.

— Миссис де Уинтер никогда не обращалась к врачам. Как все сильные люди, она их презирала. Лишь однажды у нас здесь был доктор Филлипс из Керрита, в тот раз, что она растянула связки на запястье. Я ни разу не слышала, чтобы она говорила об этом докторе Бейкере, она не упоминала его имени при мне.

— Говорю вам, этот тип — косметолог, — сказал Фейвел. — Да и какая разница, кто он? Если бы во всем этом что-нибудь крылось, уж Дэнни бы знала. Говорю вам, это какой-нибудь ловкач, который придумал новый способ высветлять волосы и выбеливать кожу; возможно, Ребекка узнала его адрес в то самое утро от своего парикмахера и пошла к нему из чистого любопытства.

— Нет, — сказал Фрэнк, — я думаю, вы ошибаетесь. Бейкер не шарлатан. Ночной швейцар сказал мне, что он был весьма известный специалист по женским болезням.

— Хм, — хмыкнул полковник Джулиан, дергая себя за усы, — видно, что-то у нее все же было не в порядке. Странно, что она никому не обмолвилась об этом ни словом, даже вам, миссис Дэнверс.

— Она была такая худющая, — сказал Фейвел. — Я говорил ей об этом, но она только смеялась. Ее это, мол, устраивает. Сидела на голодной диете, как все женщины, так я думаю. Возможно, пошла к этому Бейкеру за новым рационом.

— Как, по-вашему, это возможно, миссис Дэнверс? — спросил полковник Джулиан.

Миссис Дэнверс медленно покачала головой. Сообщение Фрэнка, по-видимому, совершенно ошеломило ее, привело в полное замешательство.

— Ничего не могу понять, — прошептала она. — Я не знаю, что все это значит. Бейкер? Доктор Бейкер? Почему она ничего мне не сказала? Почему утаила от меня? Она говорила мне все.

— Быть может, миссис де Уинтер не хотела вас волновать, — сказал полковник Джулиан. — Я не сомневаюсь, что, назначив с ним встречу и повидав его, она собиралась все вам рассказать, когда вернется.

— А записка мистеру Джеку? — вдруг сказала миссис Дэнверс. — Помните: «Мне нужно что-то тебе рассказать. Я должна тебя видеть». Ему она тоже хотела рассказать об этом?..

— Верно, — медленно проговорил Фейвел. — Мы совсем забыли о записке.

Он снова вытащил ее из кармана и прочитал вслух:

— «Мне нужно что-то рассказать тебе. Я должна увидеть тебя как можно скорее. Ребекка».

— Да, все ясно как божий день, — сказал полковник Джулиан, оборачиваясь к Максиму. — Готов поспорить на тысячу фунтов, что она собиралась рассказать Фейвелу о результате встречи с этим доктором Бейкером.

— Да, должен сознаться, вы оказались правы, — сказал Фейвел. — Видно, этот Бейкер и записка из одной оперы. Но какого черта ей понадобилось с ним встречаться? Что такое с ней еще стряслось?

Правда глядела им в лицо, а они ее не замечали. Стояли, недоуменно таращась друг на друга, и не понимали ничего. Я не осмеливалась поднять глаза. Не осмеливалась шевельнуться, чтобы не выдать как-нибудь того, что мне известно. Максим молчал. Он вернулся к окну и смотрел в темный, притихший, недвижный сад. Дождь наконец перестал, но с листьев и с желоба над окном все еще падали отдельные капли.

— Это нетрудно выяснить, — сказал Фрэнк. — У нас есть теперешний адрес доктора Бейкера. Я могу написать ему и спросить, не помнит ли он миссис де Уинтер, которая консультировалась у него в прошлом году.

— Не думаю, чтобы он вам ответил, — сказал полковник Джулиан. — У врачей очень строгая профессиональная этика. Пациенты могут рассчитывать на абсолютную тайну. Единственный способ что-нибудь узнать, это поехать туда де Уинтеру частным образом и объяснить ему, какие сложились обстоятельства. Что вы на это скажете, де Уинтер?

Максим обернулся от окна.

— Я готов сделать все, что вы сочтете нужным предложить, — сказал он.

— Все: лишь бы выиграть время, да? — сказал Фейвел. — За одни сутки чего не сделаешь! Уедешь в поезде, отплывешь на пароходе, улетишь на самолете, да?

Я увидела, как миссис Дэнверс резко перевела взгляд с Фейвела на Максима, и только тут сообразила, что она ничего не знает об обвинении Фейвела. Теперь она начала наконец догадываться. Это было ясно по выражению ее лица. На нем отразилось сомнение, затем смешанное с ненавистью удивление и в конце концов уверенность. Снова, в который раз, ее костлявые пальцы вцепились конвульсивно в платье; она облизнула сухие губы, продолжая пристально смотреть на Максима. Больше она не отвела от него глаз. Поздно, думала я, она ничего не может нам сделать, вред уже причинен. Непоправимый вред. Не важно, что она скажет, не важно, что сделает. Вред уже причинен. Сильнее навредить она не сможет. Максим не замечал ее взгляда, а если замечал, не показывал виду. Он разговаривал с полковником Джулианом.

— Как вы смотрите на следующий план? — сказал он. — Рано утром я еду через Лондон прямо по этому адресу в Барнит. Я могу послать Бейкеру телеграмму, чтобы он меня ожидал.

— Ну, один он не поедет, — сказал Фейвел с коротким смешком. — Я имею право настаивать на этом. Отправьте его туда с инспектором Уэлшем, тогда я не буду возражать.

Ах, если бы только миссис Дэнверс хоть на секундочку отвела от Максима глаза! Теперь уже и Фрэнк заметил ее взгляд. Он пристально смотрел на нее, удивленный, встревоженный. Я увидела, как он взглянул на бумажку, где был записан адрес доктора Бейкера. Затем тоже посмотрел на Максима. Я полагаю, именно тогда в его сознание впервые проникла смутная догадка, потому что он вдруг страшно побледнел и положил бумажку на стол.

— Не думаю, что есть какая-нибудь необходимость привлекать к этому делу инспектора Уэлша… пока, — сказал полковник Джулиан.

Голос его звучал иначе, чем раньше, жестче. Мне не понравилось, как он сказал слово «пока». Почему он вообще его употребил? Мне это не понравилось.

— Если я поеду с де Уинтером и буду с ним все время и привезу его обратно — это вас удовлетворит? — спросил он.

Фейвел поглядел на Максима, затем на полковника Джулиана. По его мерзкой физиономии было видно, что он что-то взвешивает в уме, в светло-голубых глазах поблескивало торжество.

— Ладно, — сказал он медленно, — пожалуй, да. Но береженого Бог бережет. Вы не против, если я тоже с вами поеду?

— Нет, — сказал полковник Джулиан. — К сожалению, я полагаю, вы действительно имеете на это право. Но если вы поедете с нами, я имею право настаивать на том, чтобы вы были трезвы.

— Можете не волноваться, — сказал Фейвел, и его губы расползлись в ухмылке. — Я буду трезв. Трезв, как тот судья, что через три месяца прочитает Максу смертный приговор. Я думаю, что в конечном итоге этот доктор Бейкер окажется свидетелем в мою пользу.

Он посмотрел по очереди на каждого из нас и стал смеяться. Я полагаю, он тоже наконец понял, что означал этот визит к врачу.

— Ну, — сказал он. — Так в котором часу мы выезжаем завтра утром?

Полковник Джулиан посмотрел на Максима.

— Когда вы будете готовы?

— В любое время, какое вы назовете.

— В девять?

— В девять.

— Кто гарантирует, что он не смоется ночью? — сказал Фейвел. — Ему только и надо, что дойти до гаража и сесть в машину.

— Вам достаточно моего слова? — сказал Максим, оборачиваясь к полковнику Джулиану.

И в первый раз полковник заколебался. Я увидела, что он взглянул на Фрэнка. Максим вспыхнул. На лбу забилась жилка.

— Миссис Дэнверс, — медленно сказал он. — Вас не затруднит, когда мы с миссис де Уинтер ляжем сегодня спать, подняться к нашей спальне и запереть дверь снаружи? А в семь утра нас разбудить?

— Хорошо, сэр, — сказала миссис Дэнверс.

Она по-прежнему не сводила с него глаз, пальцы ее по-прежнему теребили черное платье.

— Ну и прекрасно, — резко сказал полковник Джулиан. — Я думаю, нам больше нечего обсуждать. Буду здесь завтра ровно в девять утра. У вас найдется для меня место в машине, де Уинтер?

— Да, — сказал Максим.

— А Фейвел поедет следом в своей?

— Повисну на хвосте, приятель, на самом хвосте.

Полковник Джулиан подошел ко мне и взял в свои мою руку.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Вы знаете, как я вам сочувствую во всей этой истории, нет нужды об этом говорить. Заставьте мужа лечь сегодня пораньше, если сможете. Нам предстоит долгий день.

Он задержал мою руку на несколько мгновений, затем отвернулся. Любопытно было, как он избегал смотреть мне в глаза, смотрел все время на подбородок. Фрэнк открыл дверь, и полковник вышел. Фейвел наклонился к столу и набил портсигар сигаретами из стоявшей там коробки.

— Меня, верно, не будут уговаривать остаться к обеду? — сказал он.

Никто не ответил. Он закурил сигарету, выпустил в воздух облако дыма.

— Что ж, значит, тихий вечерок в трактире на шоссе, — сказал он, — а буфетчица там косая. Веселенькая ночка у меня впереди. Неважно, буду мечтать о завтрашнем дне. Спокойной ночи, Дэнни, старушка! Не забудь покрепче запереть дверь в спальню.

Он подошел ко мне и протянул руку.

Я, как глупая девчонка, спрятала руки за спину. Он расхохотался и отвесил мне поклон.

— Ну, не безобразие ли это? — сказал он. — Приходит гадкий дядя, вроде меня, и портит все удовольствие. Ничего, вам еще не то предстоит, когда до вас доберется желтая пресса, раскопает подробности вашей биографии и вы увидите в газетах заголовки через всю страницу: «От Монте-Карло до Мэндерли! Факты из жизни юной новобрачной, жены убийцы!» Надеюсь, вам больше повезет в следующий раз.

Он направился через всю комнату к двери, помахав Максиму рукой.

— Пока, старина, — сказал он. — Приятных снов. Постарайтесь использовать свою ночь за запертой дверью на полную катушку!

Он обернулся ко мне и захохотал, затем вышел. Следом за ним миссис Дэнверс. Мы остались с Максимом одни. Он продолжал стоять у окна. Он не подошел ко мне. Из холла вбежал Джеспер. Весь вечер он просидел за порогом и теперь прыгал вокруг меня и кусал мне подол платья.

— Я поеду завтра с тобой, — сказала я Максиму. — Я поеду с тобой в машине в Лондон.

Он ответил не сразу. Он по-прежнему глядел в окно.

— Да, — сказал он безжизненным, тусклым голосом. — Да, мы не должны разлучаться.

В комнату вернулся Фрэнк. Остановился у входа, рука на двери.

— Они уехали, — сказал он. — И Фейвел, и полковник Джулиан. Я их проводил.

— Хорошо, Фрэнк, — сказал Максим.

— Могу я что-нибудь сделать? — сказал Фрэнк. — Хоть что-нибудь? Послать кому-нибудь телеграмму, что-нибудь организовать? Я готов пробыть всю ночь на ногах, лишь бы чем-нибудь помочь. Я, конечно, телеграфирую Бейкеру.

— Не беспокойтесь, — сказал Максим, — вам совершенно нечего делать… пока. Возможно, дел окажется очень много… А сегодня мы хотим побыть вдвоем. Это вполне естественно, не так ли?

— Да, — сказал Фрэнк, — да, конечно.

Он подождал еще минуту — рука на двери.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи, — сказал Максим.

Когда он ушел и закрыл за собой дверь, Максим подошел ко мне. Я протянула к нему руки, и он прильнул ко мне, как ребенок. Я обняла его и прижала к себе. Мы стояли так молча долгое время. Я обнимала и успокаивала его, словно он был Джеспер. Словно Джеспер где-то больно ушибся и пришел ко мне, чтобы я уняла его боль.

— Мы можем сидеть рядом, когда поедем завтра в Лондон.

— Да, — сказала я.

— Джулиан не станет возражать.

— Да, — сказала я.

— И завтрашнюю ночь мы тоже будем вместе, — сказал он. — Сразу ничего не делают, кажется, должны пройти сутки.

— Да, — сказала я.

— Теперь не так все строго, разрешают свидания. И все тянется очень долго. Я, если смогу, постараюсь связаться с Хастингзом. Он лучше всех. Хастингз или Виркет. Хастингз знал еще моего отца.

— Да, — сказала я.

— Мне придется сказать ему правду. Иначе ему будет трудно. Не будет знать, что к чему.

— Да, — сказала я.

Отворилась дверь, и в комнату вошел Фрис. Я отстранилась от Максима, выпрямилась и принялась приглаживать волосы.

— Вы будете переодеваться, мадам, или подавать обед прямо сейчас?

— Нет, Фрис, мы не будем переодеваться сегодня. Подавайте, — сказала я.

— Очень хорошо, мадам.

Он оставил дверь открытой. Вошел Роберт и принялся задергивать шторы. Разложил по местам диванные подушки, пододвинул на место диван, собрал в стопки газеты и книги на столе. Вынес бокалы из-под виски с содовой и набитые окурками пепельницы. Это был обычный вечерний ритуал, я видела, как он это делает с первого дня жизни в Мэндерли, но сегодня все его движения приобрели особый смысл, точно воспоминание о них останется со мной навсегда и когда-нибудь я скажу: «Я много лет храню в памяти этот момент».

А потом появился Фрис и объявил, что кушать подано.

Я помню этот вечер во всех подробностях. Помню баранью ногу. Я помню сласти и фрукты, поданные потом.

В канделябрах были новые свечи, белые, стройные, они казались очень высокими. Занавеси здесь тоже задернули, чтобы отгородиться от серого вечернего света. Как странно было сидеть в столовой и не видеть зеленого газона лужаек! Казалось, что уже наступает осень.

Мы успели перейти в библиотеку и пили кофе, когда зазвонил телефон. На этот раз трубку сняла я. Послышался голос Беатрис.

— Это вы? — сказала она. — Я пытаюсь вам дозвониться весь вечер. Дважды было занято.

— Мне очень жаль, — сказала я, — мне очень жаль.

— Мы получили два часа назад вечерние газеты, — сказала она, — и нас с Джайлсом страшно поразил вердикт. Что говорит Максим?

— Я думаю, вердикт нас всех поразил, — сказала я.

— Но, милочка, это абсолютная нелепость! С чего Ребекке вдруг кончать самоубийством? Это совершенно на нее не похоже. Видимо, при дознании что-то напутали.

— Не знаю.

— А что говорит Максим? Где он?

— У нас тут были люди, — сказала я. — Полковник Джулиан и другие. Максим очень устал. Мы едем завтра утром в Лондон.

— Это еще зачем?

— Что-то связанное с вердиктом. Мне трудно объяснить.

— Его надо аннулировать, это нелепо, просто нелепо. И так вредно для Максима — вся эта гласность. Это плохо на нем отразится.

— Да, — сказала я.

— Неужели полковник Джулиан ничего не может сделать? Он же полицейский судья. Зачем же тогда судьи? Старик Хорридж, верно, совсем спятил. Какой же они нашли мотив для самоубийства? Ничего более идиотского я не слышала за всю жизнь. Надо кому-нибудь прижать Тэбба. Откуда он знает, как появились эти дырки в яхте? Джайлс говорит, конечно же, это работа рифов.

— По-видимому, они считают, что нет.

— Если бы я могла тогда приехать! — сказала Беатрис. — Уж я заставила бы их предоставить мне слово. У меня такое впечатление, что никто даже не попытался ничего сделать. Максим очень расстроен?

— Он устал, — сказала я, — страшно устал.

— Я бы очень хотела приехать в Лондон и присоединиться к вам, но вряд ли это удастся. У Роджера, бедняжки, тридцать девять и четыре, а сиделка, которую нам прислали, форменная идиотка, он не желает ее видеть. Я просто не могу его оставить.

— Разумеется, — сказала я. — Даже и не пытайтесь.

— В какой части Лондона вы будете?

— Не знаю. Все довольно неопределенно.

— Скажите Максиму, пусть попытается что-нибудь сделать, чтобы изменить вердикт. Это так плохо для семьи. Я говорю всем нашим знакомым, такой вердикт — просто преступление. Она не из тех, кто кончает с собой. У меня есть большое желание самой написать коронеру.

— Поздно, — сказала я. — Оставьте все, как есть, все равно толку не будет.

— Нелепость всей этой истории выводит меня из себя, — сказала Беатрис. — Мы с Джайлсом думаем, что если эти дырки не были пробиты рифами, их нарочно просверлил какой-нибудь бродяга. Может быть, коммунист. Их тут вокруг — как собак нерезаных. Как раз подходящая вещь для коммуниста.

Из библиотеки донесся голос Максима:

— Ты не можешь от нее отделаться? Что, ради всего святого, она там толкует столько времени?

— Беатрис, — с отчаянием сказала я. — Я попытаюсь позвонить вам из города.

— Может быть, взять за бока Дика Годолфина? — сказала она. — Он ваш член парламента. Я с ним близко знакома, куда ближе, чем Максим. Они с Джайлсом вместе были в Оксфорде. Спросите у Максима, позвонить ли мне Дику, быть может, ему удастся отменить этот вердикт. Спросите у Максима, что он думает насчет того, не коммунисты ли это?

— Бесполезно, — сказала я, — от этого не будет никакого толку. Пожалуйста, Беатрис, не надо ничего делать. Будет только хуже, гораздо хуже. У Ребекки могли быть какие-нибудь мотивы, о которых мы ничего не знаем. И я не думаю, что коммунисты разгуливают повсюду специально, чтобы пробивать в яхтах дыры. Какой в этом смысл? Пожалуйста, Беатрис, оставьте все, как оно есть.

Слава Богу, ее не было сегодня в суде! Слава Богу хотя бы за это. В трубке что-то зажужжало, я услышала, как Беатрис кричит: «Алло, алло, коммутатор, не разъединяйте нас!» — затем раздался щелчок и наступила тишина.

Я вернулась в библиотеку, еле держась на ногах; я была вымотана до предела. Через несколько минут телефон снова начал звонить. Я не двинулась с места. Пусть звонит. Я пошла и села у ног Максима. Звон не прекращался. Я не шевелилась. Наконец он умолк, словно там, на другом конце, сердито бросили трубку. Часы на каминной решетке пробили десять раз. Максим обвил меня руками и притянул к себе. Мы стали целовать друг друга лихорадочно, отчаянно, как преступные любовники, которые никогда раньше не целовались.