Алат и окрестности Фельпа

Твою кавалерию, и этот старик с лысиной и тяжелым лицом – Альберт?! Вот так и понимают, что хватит касеру пить, нужно о душе подумать. Не по себе – себя не видать. По родичам, которых не видел Леворукий знает сколько лет. В Агарисе ей было не до того, чтоб рассматривать братца, да и темновато было, но теперь… Твою кавалерию, полвека назад Альберт был очень даже неплох, а что от него осталось?! Руины… Да и тебе, милая моя, на живодерню пора, а ты все еще задом взбрыкиваешь, стыдно!..

– Ты совсем не изменилась, – великий герцог алатский поднялся и раскрыл объятия блудной сестре.

– Ты тоже, – объявила сестра, – как врал, так и врешь.

– Ильда…

Ильда… Так ее называли только здесь. Анэсти сначала звал жену зарей и розой, потом цедил сквозь зубы «Матильда», Адриан дразнил ее паломницей, а шад уверял, что ей подходит имя Шалиах, знать бы еще, что это значит. Ильда же осталась в алатских горах, она сама позабыла, как звучит это имя. И незачем вспоминать!

– Из меня сейчас такая же Ильда, как из тебя… – Матильда задумалась: все же нехорошо начинать разговор с братом с точных сравнений, – неважно кто… За какими кошками я тебе понадобилась? Только не говори, что в тебе заговорила братская любовь.

– Ох, Ильда, – лысая голова укоризненно качнулась, – ты еще не знаешь, что такое старость, а я знаю. Старики хотят удержать хоть что-то из юности, а моя юность – это ты и Розамунда. Я хотел бы, чтоб вы обе были рядом, но это невозможно. Роза в Кадане, мы вряд ли свидимся.

Врет? Леворукий эту скотину знает – с одиночеством шутки плохи, кому об этом знать, как не ей.

– Я догадывался, что с тобой приедет маркиз Эр-При, но про девушку ничего не знал. Кто она?

– Беглая гоганни, – ты всегда считал себя хитрецом, братец. И всегда лучшим способом тебя обмануть было выпалить правду.

Тонкие губы Альберта искривила улыбка.

– Нет, ты не изменилась: как не умела врать, так и не умеешь. Могла бы придумать что-то поумнее. Гоганни? Ха! А то я гоганни не видел. Ты, Ильда, и то у них за тощую сойдешь, а твоя Мелания и вовсе – дунешь, и улетит! Кто она?

– Мелания? – Матильда вздохнула. – Может быть, сядем?

– Ох, прости…

– Прощу. Если нальешь. Мансайские виноградники еще не засохли?

– Нет, – Альберт снова улыбался. Теперь он сожрет любую брехню, только чтоб была позаковыристей и погадостней. Чем гаже, тем лучше: такие, как богоданный братец, обожают пакости и верят в них сразу и до конца.

– Я отвыкла от мансайского… Его так трудно достать.

– Что поделать, – здесь братец не врал, он и впрямь был искренне огорчен. Еще бы, из-за какой-то ерунды терять прибыль. – Начни я продавать мансайское, меня б не поняли, против предрассудков не попрешь, но ты мне зубы не заговаривай. Откуда Мелания?

Матильда внимательно и строго глянула в лицо Альберту. Только б не разоржаться.

– Мелания – моя внучка. Моя и покойного Адриана…

– Я так и думал, – лицо герцога напомнило морду обожравшегося медом медведя, – так и думал. Иначе с чего бы…

Альберт Алати осекся на полуслове, но Матильда уже все поняла. Братская любовь и не думала просыпаться, приглашение было вырвано церковью. Родственничек уверен, что она была любовницей покойного Эсперадора, но она ею не была. Причина, по которой их выставили из Агариса, в другом, но в чем? Святой Город хотел помириться с Олларией? Но ведь не помирился же!

– Кстати, изволь называть ее Мэллицей. Я сделаю из нее алатку и выдам замуж.

– Ты ее откорми сначала, – хмыкнул братец, – а то на такое несчастье и ложиться-то боязно.

– Ничего, мужчины у нас смелые. Ты уже решил, где мы будем жить?

– Разумеется, у вас будет дом в Алати, но его еще нужно подготовить, а пока в твоем полном распоряжении Сакаци.

– Вместе с упырями и доезжачими?

– Ильда, прекрати. Ты в сказки никогда не верила.

Не верила, пока не прогулялась ночью по кладбищу, но Алат не Агарис. Про Сакаци чего только не болтали, но на памяти Матильды там никто никого не съел. Тетка Шара дожила до девяноста шести лет, куда уж больше.

– А призрак Шары не спросит, кто пускал к ее моськам кобелей?

– Так это была ты! – с наслажденьем протянул Альберт. – Я всегда подозревал.

– Твою кавалерию! Я еще призракам на старости лет не врала. Это был Ференц.

Альберт захлопал глазами, не находя слов от негодования. Точно так же он изображал вытащенного из пруда карпа полвека назад. Только теперь Матильда поняла, что вернулась. Сама притащилась и Альдо с Робером приволокла…

Делать было нечего, что по такой жаре не могло не радовать. Зачем Рокэ торчал на артиллерийских учениях, Марсель не понимал, но маршал день за днем, наскоро пробежавшись по стенам и заскочив на верфи, уезжал на побережье, где до шестнадцатого пота гонял корабельных канониров. Несчастных рассадили по тряским повозкам с тупорылыми крепостными мортирками и заставили стрелять на ходу по здоровенным телегам, забитым мокрыми мешками с сеном. Телеги спускали с поросших выгоревшей травой горок, таскали между стреляющими, вновь заволакивали на холмы – и так до заката. Мохноногие взмокшие лошадки в наглазниках и наушниках то рысили, то резко останавливались, то пускались вскачь, то неожиданно разворачивались. Через час и люди, и лошади были мокрыми, как мыши, но ученья продолжались до захода солнца.

Сначала канонирам не везло. Из сотни выпущенных ядер внутрь проклятых телег попадало от силы одно или два, остальные собирали хмурые солдаты. Ядра берегли на случай, если бордоны все же перережут тракт. Пороха в Фельпе хватало, имелись и пороховые мельницы, и запасы угля, селитры и серы, а вот с ядрами было хуже. Впрочем, порох тоже берегли, стреляя по вконец обнаглевшим бордонам лишь в случае крайней необходимости.

Неудивительно, что «дельфины» чувствовали себя как дома. Для порядка постреливая в сторону города, они лупили по нижней стене, которую на исходе четвертой недели с начала обстрела назвать стеной можно было лишь из чистой любезности. Дыры по ночам заваливали и загораживали земляными турами, но даже Марсель понимал, что стена вот-вот рухнет. Сбивать вражеские пушки из города не получалось – Паучий холм надежно защищал бордонские батареи, и крепостные артиллеристы заметного урона врагу пока не наносили, хоть и старались. Целью незваных гостей был не штурм, а блокада, и всякой осадной мути они понастроили так, чтоб фельпские ядра до нее не долетали, благо похожая на улитку долина это позволяла.

Горожане волновались, дуксы злились, артиллеристы во главе со своим генералом пожимали плечами и берегли ядра, а Рокэ зачастил за город. Марсель полагал, что Ворону просто надоело отвечать на вопросы гран-дукса и генералиссимуса. На нижней стене, которую оборонял Варчеза, маршал тоже не показывался, предпочитая валяться на плаще, наблюдая за артиллерийскими мучениями и лениво переговариваясь с Джильди. Впрочем, утром шестого дня трое канониров приловчились забрасывать ядра, куда хотели, за что получили по десятку золотых. К вечеру сносно стреляло уже человек двадцать, еще через сутки повозки стали ездить быстрее, но число удачливых стрелков все возрастало. Зато телеги приходилось менять по нескольку раз на дню – забивавшие их мешки с сеном не спасали.

– Еще денька четыре, и будет толк, – Джильди удовлетворенно проследил взглядом за удаляющейся повозкой.

– Похоже, – согласился Рокэ из-под накрывавшей лицо парадной шляпы.

– Вы же не видите, – Валме с отвращением потянул шейный платок, не понимая, с какой радости Рокэ внезапно возлюбил мундиры. Где-где, а здесь кэналлийские тряпки сошли б лучше некуда.

– Не вижу, – донеслось из-под шляпы, – но я вам верю.

– Рокэ, – адмирал и маршал чуть ли не на второй день стали называть друг друга по именам, изрядно разозлив половину Дуксии, – канониры пускай стреляют, а нам неплохо бы прокатиться к стене.

– Массимо и Вейзелю я тоже верю, – пробормотал Ворон. – Курт обещал сегодня закончить, значит, закончит. Лучше Вейзеля минное дело знает разве что Леворукий…

– Леворукий?

– Ну или кто там зажигает вулканы, – Алва отбросил шляпу, перекатился со спины на живот, поднял камешек и швырнул в жесткую траву. Раздался какой-то треск.

– Созрел, – в голосе Ворона послышалась нежность. – Фоккио, как вы их называете?

– Бешеные огурцы, – адмирал последовал примеру Алвы, бросив в том же направлении еще один камень, но треска не последовало. Видимо, сбитый Рокэ огурец был единственным.

– Мы их зовем вурьеозо, – маршал накрутил на палец травинку, – в Кэналлоа они созреют недельки через полторы.

– Здесь тоже. Дней через десять проходу от них не будет.

– Вот и славно. По зарослям бешеных огурцов ящерица – и та не проскочит… О, попал! Молодец!

Джильди пригляделся.

– Лука Лотти, канонир с «Влюбленной акулы».

– Вы знаете всех своих людей?

– Гребцов – нет, остальных знаю. Хорошо, дуксы за нами не таскаются. Думал, не продохнуть от этих … будет.

– Ну, это-то как раз понятно, – Рокэ по-кошачьи потянулся и прикрыл глаза. – Им застят взор сапфиры. Если бордоны перережут тракт, господа дуксы поднимут вопрос о передаче залога славному городу Фельпу. Но если они будут совать нос в наши дела, мы их сможем обвинить в измене и выдаче наших планов. Кстати, Фоккио, нам понадобится кто-то, кому нечего терять и кто отменно плавает и разбирается в зарядах.

– А в чем дело?

– Я открою вам тайну, когда созреют бешеные огурцы, и ни днем раньше.

– С вами не соскучишься, – адмирал кинул наудачу еще один камешек, в ответ что-то щелкнуло и зашуршало. Не огурец, тот трещал по-другому.

– Киркорелла, – сообщил моряк.

– Показали б вы эту вашу живность, что ли.

Адмирал внимательно посмотрел на Рокэ и усмехнулся.

– Ничего нет проще, в детстве я их прорву наловил.

– Ну так давайте поохотимся.

– Почему бы и нет… Надо только смолой запастись и мясом. Ну и веревка нужна… А за какими кошками вам паукан занадобился?

– Возможно, ни за какими, – маршал тряхнул неподвязанными, несмотря на жару, волосами и глянул на небо. – Завтра дождя не будет, – объявил он, – и послезавтра тоже.

Нечего сказать, удивил. Да тут дождей не бывает до самой осени.

– Рокэ, а почему б нам и в самом деле не съездить на стену?

– Скучаете, – улыбнулся Алва, глядя на приближающегося всадника, – ничего, сейчас развлечемся.

Офицер в запыленном мундире осадил покрытую пеной лошадку.

– Теньент Джованни Марци к услугам монсеньора. Генерал Вейзель просил передать, что он готов.

– Вот и отлично. Фоккио, где живут киркореллы?

– В норках, – удивленно сообщил адмирал.

– Умницы какие! Джованни, слезайте с коня, надевайте мой мундир, давайте мне свой и отправляйтесь искать норки. И чтоб с дороги было ясно, что я от жары совсем свихнулся. Герард, помогите теньенту, завтра мы пойдем на охоту.

– Монсеньор, когда и куда я должен явиться? – Герард продолжал корчить из себя идеального адъютанта, но ему хотелось на стену и не хотелось искать пауканьи лежбища. Рокэ задумчиво поглядел на молодого человека.

– Утром приходите к господину адмиралу и оставайтесь при нем. Марсель, идемте, у нас прорва дел…

– Моя госпожа, простите, я сегодня слишком занят, – маршал Карло Капрас с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на Зою Гастаки. Та не поняла. Она и слов-то не понимала, не то что взглядов.

У сестрицы дожа было через край всего: щек, носа, груди и далее до самого низа, – но всего больше у нее было склочности и амбиций. Капрас подозревал, что родичи, подарившие перезревшей девице галеас, возлагали большие надежды на фельпских зубанов, но пока мегере сказочно везло. Именно она, а верней, теньент Спиро Доракис, за обещанное дожем капитанство согласившийся стать боцманом «Морской пантеры», потопил фельпский флагман, после чего Зоя окончательно уверилась в своих воинских талантах и всюду лезла с советами.

Капрас терпел – ссориться с жуткой бабой, от которой не избавишься, было последним делом. Маршал хоть и командовал объединенной гайифско-бордонской армией, обладал куда меньшей свободой действий, чем хотел. Военный министр, отправляя армию в Ургот, недвусмысленно дал понять, что кампания ведется под бордонскими флагами, а посему «дельфины» должны чувствовать себя хозяевами, но при этом делать то, что нужно Гайифе… Вот и изволь готовить яичницу, не разбивая яиц, к тому же тухлых!

– Госпожа Гастаки, – маршал изо всех сил старался быть любезным, – я убедительно прошу вас вернуться на борт. Тракт будет перерезан своевременно.

– Якорь вам в глотку, – голосок Зои сделал бы честь любому матросу, – вы трус, маршал. Трус и тугодум, как все мужчины! Если б армию возглавляла женщина, Фельп был бы уже взят.

– Возможно. – Ну почему ей на голову до сих пор ничего не свалилось? Хотя понятно почему. В Рассветных Садах семейке Гастаки делать нечего, в Закате – тем более. Леворукий – кавалер со вкусом, так что быть Зое бессмертной.

– В прошлый раз вы отговорились тем, что готовите минную атаку, и что? А ничего! Местность здесь гористая, долина – не речная, а просто впадина между горами. Быстро в каменистом грунте длинный туннель не пробьешь, а эти … фельпские задницы вас раскусят на раз. Вибрация по камню идет лучше, чем по земле, вас глухой и то услышит.

Мегера права, а того, кто ее просветил на предмет саперных работ, надо бы найти. И удавить. Повторяет чужие слова, а сама дура дурой. В прошлый раз съела все, что он ей наговорил, и не поморщилась, а теперь «вибрация», «грунт»…

– Сударыня, это ваша первая военная кампания?

– Не имеет значения, – окрысилась стерва. Создатель, ну за что ему такая напасть?

– Имеет. Осада крепостей, сударыня, весьма отличается от морских баталий. Эти сражения выигрывают по́том, а не кровью. Все решится осенью, когда подойдет деблокирующая армия. К этому времени нижняя стена будет взята.

О том, что она будет взята этой ночью, тебе знать не надо. И о том, что у города останется лишь треть армии, а две трети прорвутся в Средний Ургот и захватят Урготеллу вместе с Фомой.

– Тысяча демонов! Я требую взять стену нынче же ночью и замкнуть кольцо! Я уже писала брату о недопустимости промедления…

Она писала! Это было смешно, но не смешило. Штурм придорожной стены уже назначен, и откладывать дальше нельзя. Батареи на тракте почти готовы, еще день – и придется гнать людей на фельпскую картечь. Но как же не вовремя приперлась эта морская корова! Теперь она раструбит всем и каждому, что, если б не она, Капрас до сих пор бы гонял пауканов. Правда, у него есть свидетели: штабные офицеры, готовящие штурм, но куда им тягаться с Зоей и ее бабами.

– Вот как? Вы настаиваете!

– Да, Леворукий побери! Настаиваю! – крокодилица встала и полезла из палатки, бряцая оружием. Абордажная сабля, два кинжала, пистолеты… И все это там, где у женщины должна быть талия! Капрас подождал, пока чудовищный зад скроется с глаз, и повернулся к генералу Сфангатису. Начальник штаба без лишних слов налил два бокала.

– Иногда мне хочется, чтоб у нас стало на один галеас меньше, – Сфангатис хоть и был бордоном, свою соотечественницу не жаловал.

– Не трави душу, – Капрас залпом осушил стакан, – надо было кончать прошлой ночью.

– Мы и так едва успели. Ничего, того, что сделали, хватит. У скал стена на честном слове держится.

– Надеюсь. Поехали поглядим.

Сфангатис кивнул и поправил шпагу. Леворукий бы побрал Фельп, жару и Зою со всеми ее родичами. Они вышли из палатки, раздался сухой треск, по ноге что-то хлестануло. Маршал Карло Капрас глянул вниз – панталоны заливала какая-то слизь.

– Это еще что такое? – рявкнул он.

– Бешеный огурец, – Николаос указал ногой на розетку невзрачных листьев, вокруг которой расположились похожие на колючие огурчики плоды на длинных черенках. Один черенок украшало нечто желтоватое и скрученное. – Растут по всему побережью от Кэналлоа до Агариса. Когда созревают, выстреливают семенами. Лучше переодеться, у них очень едкий сок.

– Возвращаться – плохая примета, – огрызнулся Капрас, забираясь в седло. Это было глупо, но уж такой день выдался. Сначала бешеная корова, потом бешеный огурец.

Старая коряга, она чуть не бросилась с объятиями к голубой елке. Такие растут только в Черной Алати и нигде больше. Она дома, дома, дома, дома! Вдовствующая принцесса повернулась к сидевшей рядом девчонке.

– Смотри, это Черная Алати.

Мэллит смотрела, но ни Леворукого не соображала, да и откуда? Алати гоганни нужна, как ей самой Агарис! Матильда высунулась из окошка и заорала:

– А ну, стой!

Карета послушно остановилась. Шумел ручей, цвел шиповник, в траве лиловели горные астры, вдали, сливаясь с облаками, маячил Анэмский хребет.

– Матильда, – Альдо поравнялся с каретой и уставился на бабку, – что с тобой?

– Ничего, – засмеялась вдовица, – но дальше я в этом курьем ящике не потащусь. Едем верхом.

– Давно пора, – согласился внук. – Сейчас прикажу Луну оседлать.

Вдовствующая принцесса кивнула, вылезла из кареты и сошла в травы. В глаза бросились белые метелки. Анчия! У нее сладкие цветы, очень сладкие, но потом на губах остается горечь и никак не проходит. Не заешь и не запьешь. В детстве она по глупости жевала анчию, в юности по еще большей глупости выскочила за Анэсти Ракана. Было сладко, стало горько…

– Готово, – доложил Альдо. – Луна тебя ждет, а Мэллит Робер в седло возьмет.

– Мэллица она, – недовольно поправила Матильда, – Мэллица! На худой конец Мелания. Неужели трудно запомнить?

– Трудно, – вздохнул внучек и шепнул: – Я алатский учить не буду.

– Да кто ж тебя заставляет, – хмыкнула Матильда. – Мы и сами его перезабыли, если что и осталось, то имена.

– Имена! – оскалился Альдо Ракан. – Язык сломаешь и не заметишь.

– Ну уж какие есть, – фыркнула вдовствующая принцесса, срывая несколько стеблей.

– Что это за дрянь? – поинтересовался внук.

– Анчия, – сообщила бабушка, засовывая сорванные метелки за косо приколотую брошь. – Не вздумай грызть, горечь страшенная.

– Не вздумаю, – Альдо придержал Луну под уздцы. – Долго нам еще?

– К вечеру доберемся…

Можно и раньше, если рвануть через Тикотскую лощину, но она может не отыскать дороги. Подъехал Робер – в темно-красном дорожном платье и на золотистом коне он был зверски хорош. Скоро женится на какой-нибудь наследнице, куда денется! Мэллит, тьфу ты, Мэллица сидела впереди Эпинэ и щурилась, как котенок.

– Красивые места, – Эпинэ поднял руку, заслоняясь от солнца, – люблю горы.

– Давно? – осведомился Альдо.

– Как увидел… Сагранна выше.

– Это отроги, – отчего-то обиделась Матильда. – Главный хребет в стороне.

– Я знаю, – кивнул Робер. – Я там был.

Он и впрямь там был, а вот она дальше Анэмов не забиралась, да и то в юности. А Анэсти и того не видел, хоть и ныл про великую Талигойю. Он был создан для нытья, затащи его Леворукий на трон, он бы в обморок хлопнулся.

– Вам понравится Сакаци, – не к месту брякнула Матильда, отгоняя призрак мужа и злость на себя за зря растраченную жизнь. – Шикарное место: форелевые реки, охота, дикий мед…

– И далеко от столицы, – добавил Альдо, – мешать не будем.

– Чушь, – пожала плечами Матильда. – Сакаци – герцогский замок. Балинт Мекчеи его больше других любил, а сейчас он свободен. Тетка Шара умерла два года назад, чуть не до ста лет прожила. Ничего, попьем вина, поохотимся, а к зиме будет готов дом в Алати.

– Да, – встрепенулся Альдо, – Робер, ты уже написал про охоту?

– Нет, – Иноходец встревожен, или ей показалось? – Не написал. Мы же не знали, где будем.

– Напиши, – с нажимом произнес Альдо. Вот жеребцы, развели секретов. Сначала – гоганни, теперь охота какая-то…

– В Сакаци просто замечательная охота, – заверила Матильда, – кабаны, олени, медведи, а в замке полно всякой снасти.

– Шара охотилась? – усмехнулся внук.

Матильда осадила Луну и с удовольствием влепила заржавшему Альдо подзатыльник.

– Шара только на моль охотилась! Но при старой грымзе из Сакаци ни одного гвоздя не пропало, уж такая она была… Бережливая.

– Значит, стала упырем, – предположил внук. – Все скряги становятся упырями. И еще старые девы…

– Насчет Шары не знаю, а нечисть в Сакаци водилась, – мечтательно протянула Матильда. – Мы с Ференцем ее ловили-ловили…

– С кем, с кем? – скорчил рожу Альдо. – А ну расскажи!

– С бароном Ференцем Лагаши. И между нами не было ничего предосудительного, – чопорно произнесла Матильда, не выдержала и рассмеялась. – Ну и дура же я была!

– А призраки? – не отставал Альдо.

– Нет там никаких призраков. Вот закатные твари захаживали, а одна так и вовсе прижилась… Ночью расскажу, а то на таком солнце страшно не будет.

– Ладно, – кивнул Альдо, – выберем ночь потемней.

– С грозой, – уточнил Робер, – чтоб зарницы, гром, ветер…

Ни единой Золотой Ночки не видали, а туда же, грозу им подавай!

– Будет вам гроза, – пообещала Матильда, – и не одна.