Смерть Кобы, рождение Сталина

1923 год — это рубеж в жизни Кобы… Мог ли кто-нибудь представить даже во сне, что Коба, верная тень Ленина, «левая нога Ленина», посмеет воевать с самим Лениным?

События развивались стремительно.

Началось с того, что к оправившемуся после удара Ильичу пожаловали Троцкий и Каменев. Эти, мягко говоря, ненавидевшие друг друга вожди на сей раз были единодушны. После разговора с ними Ленин понял: у любимой жены, то бишь у ЕГО партии, оказался любовник. Партия ему изменила. И с кем? С его тенью! С его холуем! С полуграмотным азиатом! Его партия управляется Кобой!

Ильич пришел в такую ярость, что пришлось вызывать врачей.

Великий боец Ленин тотчас начал войну против Кобы. И не выдержал напряжения ненависти. Инсульт раскроил мозг. Те, кто видел в те дни Ильича, рассказывали с ужасом, что он не просто лишился речи — великий Вождь, мозг партии впал в детство! Его отвезли в Горки — Политбюро решило укрыть его от любопытных.

История улыбалась: царь сделал тайной болезнь наследника престола. Теперь мы сделали тайной болезнь хозяина большевистского престола…

По предложению заботливого Кобы Пленум ЦК принял решение «об абсолютном покое больного Ленина». Охранять покой Вождя партии должен был конечно же Генеральный секретарь партии. Но, зная новое отношение Ильича к Кобе, ему об этом заботливо не сказали.

Все эти события произошли в мое отсутствие, я был тогда в Берлине.

Тотчас после моего приезда пошли слухи: произошло чудо — к Ленину вернулись речь и разум.

Едва выздоровев, он начал часто… встречаться с Троцким. Когда не встречались — переписывались. Письма носила Крупская. Оба легендарных вождя явно объединялись.

Вскоре я был вызван в кабинет Кобы. Точнее, в комнату для секретарей перед кабинетом. Прежде здесь бывало пустовато. Теперь толпилось множество людей — провинциальные секретари, руководители ОГПУ, люди из Коминтерна. Через два часа, не менее, подошла моя очередь.

Коба стоял у стола с трубкой в руках.

— Ты, конечно, уже слышал наши сплетни. Чешем языками, а враги слушают, ухмыляются, ищут лазейки! Кто бы мог подумать — Ильич воюет с товарищем Сталиным! Чем ему не угодил товарищ Сталин? Разве не товарищ Сталин пахал на него всю жизнь? Разве не товарищу Сталину он поручил создать партию, послушную Вождю товарищу Ленину? Разве не товарищ Сталин выполнил все, что хотел он? В чем товарищ Сталин провинился?.. Ну что молчишь?

— Может, тебе объясниться с ним?

— С кем? Это ведь нынче не Ленин. Был великий Ильич! Ошибся, не великий, а величайший! Таких, как Ленин, возможно, было трое-четверо во всей истории человечества! Но тот гений ушел от нас. После последнего удара от него осталось воспоминание. Кусочек еще не съеденного болезнью мозга… Может ли товарищ Сталин относиться серьезно к настроениям «останков Ильича»? Когда Вождь был Лениным, он любил товарища Сталина. Во всем доверял Сталину. Когда после первого удара он восстановился, кого тотчас вызвал? Сталина! И Сталину открылся. Оказывается, он припер к стенке врачей. Он умел это делать. И хотя врачи ему до конца не сказали правду, он ее почувствовал. Ильич признался тогда товарищу Сталину: «Новый удар может последовать в любую минуту, мне надо поторопиться. Жить инвалидом — не для меня. Вы должны мне помочь — мне нужен яд…» Но товарищ Сталин его спас. Ответил Ильичу: «Ваша просьба понятна, но совсем не своевременна. Ваше положение, как говорят врачи, резко улучшилось». Вижу, Ильич заметно повеселел, но все-таки спросил: «Не лукавите?» — «Когда же вы видели, чтобы Сталин лукавил? Сталин грубоват, может, жесток порой, но Сталин правдив». И Ильич успокоился. Вот они — факты. И ты… рассказывай о них. А то мерзавцы болтают о какой-то борьбе Ленина с его другом товарищем Сталиным. Рассказывай смелее и, главное, почаще…

В этот момент пришла Фотиева (секретарь Ильича). Она приехала из Горок.

Коба тотчас отослал меня из кабинета, но велел подождать.

Я уже понял, что все, происходящее в Горках, тотчас докладывается Кобе. Значит, и Фотиева тоже с Кобой.

Я вернулся в переполненную приемную.

Вскоре Фотиева вышла, и Коба позвал меня обратно.

Я вошел, когда он разговаривал по телефону. Коба был в ярости и оттого говорил с ужасным акцентом (видно, Фотиева ему что-то сообщила, и он не смог сдержаться — позвонил).

— Партия назначила товарища Сталина… Нет, это вы уж меня послушайте! Партия назначила товарища Сталина следить за здоровьем дорогого нам всем Ильича. Очень дорогого. Именно поэтому партия запрещает ему сейчас заниматься политической деятельностью. К примеру, общаться с товарищем Троцким, к которому вы усердно носите его письма. Учтите, Сталин все знает, потому что партия все знает. И партия все может!

Повесив трубку, Коба закричал в ярости по-грузински:

— Кто ей дал право выговаривать Генеральному секретарю?! В чем таком ее заслуга? В том, что она ходит на один толчок с Ильичем?

Я с ужасом понял, что только что он грубо кричал… на Крупскую! На саму Крупскую! Посмел кричать!

Он продолжал в гневе:

— Эта баба не понимает! Партия вправду все может. Если она будет вредить здоровью Ильича, партия даст Ленину другую жену.

Он сказал это громко. Властно! Чтобы слышала переполненная приемная. Он знал, что теперь фразу передадут. И действительно, мне рассказывали, что слова Кобы дошли до Крупской в тот же день и «в ярости она каталась по полу».

Теперь я окончательно понял: Вождь Ленин для Кобы исчез. И вместе с ним исчез и Коба. Он уже не был тенью Вождя, ибо не было Вождя. Верный Коба умер. Вместо Кобы явился товарищ Сталин, с отличием закончивший ленинские университеты… (Но для меня он остался Кобой до его смерти.)

Когда я уходил, он сказал мне:

— Фотиева сообщила, что Ильич приготовил для меня бомбу. — И показал на несколько листиков, лежащих на столе.

Но в чем заключалась «бомба», Коба не пояснил.

Фотиеву Коба не тронет. Все окружение Ильича погибнет, а Фотиева останется жить.

В 1938 году, когда мой друг расстреливал сподвижников Ильича, он отправил ее на работу в музей Ленина. В музее, окруженная мраморными Ильичами и ретушированными фотографиями, с которых аккуратно изъяли почти всех сподвижников Ленина, она рассказывала экскурсантам о великой дружбе двух Вождей.

Фотиева дожила до девяноста лет. Пережив ленинскую гвардию, она переживет и Кобу. Переживет всех из своего поколения, кроме меня. Только в семидесятых я узнал о ее смерти.

От тех дней у меня остались записи. Но последовательность событий могу перепутать. Вам ее придется проверить.