Первое звено

Тишину туннеля нарушили звуки, и они, без сомнения, приближались. Вот уже и пляшущий в такт шагам свет не давал усомниться: шли люди, которые на удивление легко миновали пару растяжек.

– Уж не сами ли, други, вы их и поставили? Та-ак, давай-ка схоронимся получше! – пробормотал себе под нос мужчина, ловко перехватывая автомат левой рукой, кисть которой торчала под таким немыслимо странным углом, что производила впечатление вывихнутой или даже сломанной.

Человек этот был известен в Метро под прозвищем Степан-Клешня, и как ветеран труда, инвалид, а к тому же владелец значка «Заслуженный железнодорожник» (который он вообще-то снял с мертвеца, обнаруженного в одной из вылазок), получал удвоенный паек на Красной ветке. Но руководство Кропоткинской уважало его совсем по другой причине: Степан досконально изучил проходы, отходящие от основных туннелей, и временами делился своими знаниями с начальством.

Кроме того, в узких кругах, за умение открыть любую дверь, его звали Степка-Золотая-Ручка, хотя свои таланты медвежатника Степан Ильич отнюдь не афишировал. И уж совсем единицы знали, что, обладая фотографической памятью, этот человек навсегда запоминал все, когда-либо попадавшееся ему на глаза.

За ним укрепилась слава одиночки и молчуна. Да и о чем было разговаривать с существами, ползающими по туннелям, словно насекомые, без цели и смысла? Впрочем, муравьи или пчелы организовали бы разумную форму сотрудничества, а люди напоминали тараканов: каждый тащил под себя, в лучшем случае, делясь со своей самкой.

Кому он мог рассказать о своей стойкой неприязни к героическим сталкерам, которые у всех вызывали восхищение и желание подражать, у него же ассоциировались с навозными жуками, что рылись в трупе погибшей цивилизации. Про себя он брезгливо называл их не иначе, как парасхитами, словно древнеегипетских могильщиков из Города Мертвых, чьей обязанностью было извлечение внутренностей и высасывание мозга, при подготовке трупа к мумификации.

Может быть, всему виной была его короткая любовь к Любе? Она стала женой командира отряда сталкеров, и, встречая счастливую пару, Степан переживал мучительные приступы бешеной ревности, но ни за что не хотел уходить со станции. Низ живота завязывался узлом, он задыхался, будто обварившись кипятком, и разбивал в кровь кулаки, колотя гранитный пол… Однако, меньше чем через год, сталкер не вернулся из очередного рейда, а женщина вместе с палаткой и снаряжением перешла «по наследству» к следующему, кто возглавил отряд. И теперь, видя Любу возле гермы в группке встречающих, Степан едва узнавал в существе с потухшими глазами девушку, что лишала его сна. Красота юности вспыхнула яркой искрой, чуть разгорелась и потухла.

Вскоре мужчина отыскал пустой закуток в туннеле за трехсотым метром, подальше от людей, и оборудовал холостяцкую нору, не в силах наблюдать за угасанием любимой когда-то женщины. Никто не бывал у него в гостях, да и он появлялся на станции разве что по неотложным делам.

Диггер любил читать, даже шутил иногда, что остаться на свободе при его второй профессии можно лишь, если много знать, и не только УК. Степан отдавал предпочтение детективам и древней истории, так что ему вполне хватало героев Чейза и «Двенадцати цезарей» в качестве собеседников. Совершая свои одинокие рейды по туннелям, он зарабатывал ровно столько, чтобы хватало на жизнь: добротную одежду, хорошее оружие и книги, а в еде он всегда был неприхотлив…

Идущих было двое. Затаившись в густой тени, Степан увидел высокого худого мужчину, одетого в кожаный плащ. Он двигался с небрежной легкостью. Его спутник. Напротив, вызывал ассоциации с грудой кирпичей.

– Может, это… Валерий Сергеич, надо было, того, пост выставить, ну… перед дверью? – донесся вопрос.

– Ага-ага. И всему Метро объявить, где я его держу? Тогда уж постом не обойдешься. На одной Кольцевой знаешь, сколько любителей поживиться, не говоря уж о нашем криминальном элементе. Да еще и фашистов не забудь! Там Курская дуга будет! Нет, Панкрат, пусть о его местонахождении только мы с тобой знаем. Так спокойней.

– А вы думаете, Валерий Сергеич, что этот… ну, склад… все же существует?

– Я ЗНАЮ, что он есть. Иначе бы не тратил столько своего времени и твоих сил. А почему сей факт у тебя сомнения вызывает?

– Может, он и правда ничего не знает… Или вообще нет никаких патронов… Да я бы уже давно все сказал… на его месте…

– Вот понимаешь теперь, почему ты не на его месте? Потому, что молчать не умеешь, ну и, конечно, потому, что ничего не знаешь. Но Васильев у меня тоже расколется. Заговорит!

Степан еще некоторое время не покидал свое укрытие, дожидаясь, пока звуки голосов затихнут, и в туннеле воцарится безмолвие, с обычными шорохами и поскрипываниями. Никогда прежде не приходилось ему решать подобную задачу, и главное – он отлично понимал, что другого шанса судьба, скорее всего, не даст. Хотя огромный прежде мир сократился до маленького пятачка – сотня станций и полторы сотни километров туннелей, – а скорость передачи новостей замедлилась до передвижения улитки, но события на Красной Пресне уже стали достоянием пересудов и в кабинетах начальства, и в кабаках, и в палатках. Слухи о перевороте, о невиданной жестокости новой власти и о бесследном исчезновении бывшего начстана Васильева, возможно, перевирались, так как, чем дальше от Пресни жили люди, тем больше фантастических подробностей появлялось.

Осветив фонариком следы скрывшейся пары, диггер уже знал, что пройти по ним не составит труда. На отпечатках, оставленных их ботинками, были комочки слипшейся пыли, которые, при растирании между пальцами, дали характерный красновато-бурый след засыхающей крови.

Итак, оставалось решить, что сделать с такими ценными знаниями? Найти пресловутую дверь, убедиться, что это не пустышка и продать кое-кому инфу о нахождении Васильева?.. Можно было и самому что-то предпринять, например, выкрасть свергнутого начальника одной из самых богатых станций… Или разнюхать, где находится этот таинственный склад, а продавать сведения уже потом…

Об этом размышлял Степан, сворачивая в узкий туннельчик, где путей не было. Следы на пыльном бетоне оборвались возле проема, который ничем не отличался от десятков таких же, ведущих в служебные помещения. Дверь с закругленными углами, чуть утопленная в поверхность стены, не имела и намека на ручку – только прорезь, в которую надо было вставить ключ. Недолго поработав отмычками, Степан выключил фонарик, осторожно толкнул створку и затаил дыхание, однако тишина не нарушалась ничем, кроме шороха падающих где-то капель. Из узкой щели тянуло тошнотворным смрадом, но не доносилось ни звука. Через несколько минут диггер с осторожностью вошел внутрь, освещая тусклым лучом пол подсобки с засохшими и свежими лужицами рвоты, сгустками крови, и чуть не выронил фонарь, услышав из темноты свистящий бешенством шепот:

– Никак налюбоваться не можешь своим паскудством, ублюдок?

– Нет, я услышал случайно, – поспешил сказать Степан, сглатывая слюну. – Вот пришел… Я знаю, кто ты, хочу помочь тебе сбежать… О… Господи…

– Вот именно, лучше не смотреть… Мне уже ничто не поможет. Руки развяжи. Спасибо. Видишь, далеко мы не уйдем… Догонят по кровавой дорожке… Найдут… Сына с дочкой вытащи. Ему обязательно надо выжить. Слышишь, НАДО! Вытащи их… Я с того света тебе помогать буду. Только поторопись.

Луч фонарика выхватил из темноты две маленькие фигурки, которые скорчились у стены, словно старались заползти в нее и спрятаться. Сначала Степану показалось, что девочка не дышит, но, приблизившись, он понял, что ее застылая неподвижность – глубокий обморок, возможно, от болевого шока.

К кровавому мясу и увечьям любой из жителей Метро был привычен, так как зверски отчаянные, безумные драки по любому поводу, в которых находили выход безысходность и озлобление, случались повсеместно, калеча участников, а зачастую приводя к смерти. Но инстинктивно детей берегли, и сейчас, глядя на истерзанные лица, превратившиеся в сплошной синяк, на раздавленные пальцы, на порезы и следы ожогов, запекшиеся гнойными корками, Степан содрогнулся, а его сердце вскипело при виде такой немыслимой жестокости.

– Что ты замер? Времени нет… Дочка жива?

– Да, оба живы, но…

– Ты должен унести их. Потом заройся поглубже, вас обязательно будут искать. Если поймают – убей обоих. Нельзя, чтоб они снова попали в руки Дружинина, особенно сын. Обещай мне! – прерывающийся голос Васильева, казалось, утратил всякие человеческие интонации, и эти слова произносила машина.

– Ты о чем говоришь?! – спросил Степан пересохшими губами. – Ты же отец…

– Вот именно… Не могу допустить, чтобы их дальше мучили. Сейчас нет времени доказывать. Позже, может быть, поймешь, что другого выхода не было. И знай, это не обсуждается, это приказ! Всю ответственность я беру на себя, – распятый говорил отрывисто, было видно, что каждая фраза дается ему с трудом, но в них дышала такая властная сила, что противиться не было никакой возможности. – Поклянись!

– Хорошо, я обещаю, – произнес Степан, осознавая, что не посмеет нарушить слово, данное в таких обстоятельствах.

Наверное, находись они в туннеле, а тем более, на освещенной станции, – диггер не подчинился бы, но в этом жутком предбаннике ада хозяином был тот, кто больше страдал. На ощупь, так как перед глазами все расплывалось, Степан нашел девочку, завернул почти невесомое тельце в свой ватник и пристроил за спиной, а потом поднял на руки второго ребенка.

– Дать тебе нож?.. – спросил он напоследок, шагая мимо пленника к двери.

– Не надо! Я только хочу увидеть рожу этого ублюдка, когда он поймет, что… – Васильев закашлялся, а потом засмеялся, издавая звуки, напоминающие вой и лай одновременно. – Давай вперед по этому коридору, он длинный. На развилке поверни направо, там в основной туннель выйдешь почти возле Маяковской. Все, все… иди!.. И скажи Августу, я хочу, чтобы он тебя слушался… как отца!

Чуть сгибаясь под своей ношей, Степан уходил, сопровождаемый нечеловеческим смехом. Головы детей покоились на плече мужчины, и впервые за много лет он чувствовал себя легко, хотя опасности и нежданные встречи, которые могли обернуться смертью, все еще подстерегали на длинном пути домой.

* * *

Чтобы не вступать в непредсказуемо опасные объяснения с патрулями фашистов, Степан решил обогнуть Тверскую по знакомой вентшахте, в конце которой он давно оборудовал надежный схрон, но о том, чтобы проползти несколько сотен метров по узкой трубе, с двумя детьми на руках, не стоило и думать. Позволив себе небольшую передышку, мужчина решал мучительную задачу: кого протащить по опасному маршруту первым? Сердце подсказывало взять девочку, но мечущийся в лихорадке парнишка привлек бы стонами первого же проходящего жителя, не говоря уже о шталкерах Четвертого Рейха. Степан благодарил судьбу за сказочное везение: туннели сегодня как вымерли, и пока никто не попался навстречу, но все время рассчитывать на такую удачу не следовало. Устроив малышку как можно удобнее на своем ватнике, диггер преодолел первые метры, продвигая перед собой безвольное тело мальчика. Он хотел бы молиться, но не умел этого.

Когда через два часа мужчина вернулся, то похолодел – девочки не было. Это казалось невозможным: ватник лежал почти на том же месте, но чуть поодаль Степану удалось обнаружить несколько капель крови, а потом следы исчезали. В отчаянии ему казалось, что он опоздал всего лишь на несколько минут. И все же, осмотрев все, мужчина вынужден был отказаться от бесполезных поисков, чтобы не потерять и второго ребенка. Проклиная себя за совершенную ошибку и в то же время понимая, что иного выхода не было, с тяжелым сердцем он продолжил путь.

* * *

Добыв у презираемых им сталкеров бинты, антисептическую мазь и антибиотики, Степан крался к своему жилищу, соблюдая все необходимые предосторожности. В сотый раз он пытался понять, что же случилось в вентиляционной шахте, а также – каким образом, будучи бездетным отшельником, он согласился заботиться о ребенке? И должен был честно себе признаться: пустота жизни требовала заполнения, поэтому желание воспитывать сына было слишком острым искушением, заставляющим пренебрегать опасностями.

Едва Степан переступил порог, как его шею ожгло холодом: длинный клинок, слегка оцарапав кожу, прижал сонную артерию. За воротник потекла горячая струйка крови.

– Попробуй шевельнуться, и сдохнешь! – раздался срывающийся мальчишеский голос, переполненный отчаянием. – Ты кто? Зачем сюда пришел?

– Я живу здесь… – прошептал Степан. – Погоди… Я тебе жизнь спас… Твой отец…

Впервые мужчина так явно почувствовал холод смерти, отлично понимая, что может не успеть помешать юнцу, если тот все же решит перерезать ему горло. Нет, конечно, и раньше он попадал в опасные переплеты, когда приходилось рисковать всем, но тогда он играл жизнью, зная, что получит взамен…

– Где отец? – требовательно спросил мальчик, и лезвие теснее прижалось к коже.

– Думаю, умер.

– Сестра?

– Я смог спасти только тебя… – проговорил диггер, и едва успел подхватить на руки падающего в беспамятстве парнишку.

Date: 2015-09-19; view: 298; Нарушение авторских прав