Явление святого Эрнесто

I. VIENES QUEMANDO LA BRISA…

– Ну что, поп. Отжил ты свое, – лицо седеющего громилы искривилось в недоброй ухмылке. – Ты уж прости нас грешных, служба такая. Помолись там за нас, что ли?

Два других подельника, вооруженные «калашами», переглянулись и отрывисто заржали.

Отец Арсений, с перемотанными проволокой руками, лежа на жесткой, утыканной мелкими камнями земле, тяжело дышал. Необычайно горячий ветер обжигал его изможденное лицо. Он знал, что пришел конец. Священник больше не вырывался и не вопил, глаза его мертвенно вперились в одну точку, а из пересохшего горла то и дело вырывался чуть слышный хрип. Он понимал: погибель близка и печальная судьба его неотвратима. Скоро, очень скоро над Муравьиным холмом взойдет немилосердное солнце и опалит скорбную землю безжалостными лучами. Но восход не принесет смерти, ибо все те, кто выжил в этих местах, давно уже приспособились к угнетающему излучению бессердечного светила. Нет, не с небес придет погибель, но из-под земли. Огромные, размером с человеческую ладонь огненно-рыжие муравьи с рассветом повылазят из своих нор и начнут медленно пожирать его, отца Арсения, вероотступника и еретика, посмевшего пойти наперекор Божественному Совету и самому Верховному вождю Десяти Деревень Аркадию Верхоянскому, именуемому Одином.

– Э, поп, – седеющий здоровяк пнул отца Арсения громадным «берцем» в бок, – ты, случаем, не сдох?

– Нет, жив пока, голубчик, – отозвался чернобородый крепыш в запыленном камуфляже, – хрипит. Надо бы его в чувство привести слегка, а то неинтересно будет умирать…

– Так ты и приведи, – хохотнул лысеющий весельчак, – ты ж у нас в морге до Катастрофы работал.

Крепыш не обратил никакого внимания на выпад своего товарища по оружию. Он подошел к жертве, плеснул ей в лицо воды из фляги.

– Интересно, а кем был наш святоша в той жизни? – тихо проговорил бородач…

Вопрос звучал исключительно риторически: любому из трех мучителей было абсолютно все равно, кем являлся поп-неудачник до Апокалипсиса. Сам же отец Арсений не хотел, да и, пожалуй, не мог в таком плачевном состоянии вести задушевные беседы со своими смертельными врагами. Но где-то в глубине сознания этот вопрос тронул гигантские пласты памяти, и вся жизнь Арсена Колеева пронеслась перед глазами.

Кем он был в той жизни? Никем! Ничем и никем. Бесхребетным и нищим лузером, от которого ушла жена, который потерял работу, над которым смеялись товарищи. Прожив половину жизни, в свои тридцать пять Арсен не видел для себя будущего…

Он хорошо помнил тот роковой день. Нестерпимая духота. Поезд, направляющийся в Москву, почему-то остановился. Вокруг лес. В наушниках плеера верещал какой-то очередной банальный хит заурядной попсовой радиостанции. На коленях – почти законченный сканворд. Осталось одно только слово, которое Арсен никак не мог разгадать: фамилия художника XV–XVI веков, создавшего гравюру «Четыре всадника». Арсен, поглощенный своими мыслями, не замечал нарастающего беспокойства вокруг. Казалось, этот сканворд мог открыть тайну его предначертания, поведать ему о провидении, которое способно повести вперед даже самого трусливого отпрыска человеческого рода, напрочь изменив судьбу любого неудачника. И от этого блаженного мига Арсена отделяло одно только слово. Всего одно слово…

Так оно и вышло. В тот момент, когда в голове вдруг отблеском яростной молнии вспыхнуло имя немецкого живописца Альбрехта Дюрера, а перед глазами встала та самая знаменитая гравюра, в наушниках плеера звенящим скрежетом вдруг оборвалась музыка, и чей-то женский голос истошно завопил: «Война!!!» И это был первый знак судьбы.

Арсен выскочил из вагона. Огляделся. Вокруг паника. Он растерялся, окаменел от ужаса, потому что увидел странную вещь. Там, на горизонте, туда, куда должен был ехать поезд, в мутной дали разрасталось странного вида бурое облако дыма, чем-то схожее с исполинским мечом, будто занесенным над поверженным миром. И это был второй знак судьбы…

На Арсена налетел какой-то рослый парень.

– Чё встал, идиот?! – заорал он на него, ткнув пальцем в сторону леса. – Спасение там, в той стороне есть военная часть со стратегическим запасом…

И это был третий знак судьбы, ибо на майке парня, указавшего ему путь спасения, был изображен лик Избавителя, погибшего когда-то в далеких заморских лесах во имя идеи равенства и братства.

Арсен побежал. И вдруг в наушниках заиграла музыка, являющаяся неформатом для радиостанции, на которую был настроен плеер. Эта была песня на иностранном языке – том самом языке, на котором когда-то разговаривал Избавитель, и это песня была о Нем… Печальная мелодия успокаивала, а проникновенный женский голос хоть и навевал печаль, все же странно контрастировал с тем ужасом, что творился вокруг. И это был четвертый знак судьбы, ибо в тот страшный миг слова на непонятном языке навсегда запечатлелись в памяти Арсена и превратились в молитву новой веры. В предсказание грядущего явления Мессии, который однажды воскреснет и придет защитить тех, кто верил в Него и кто возлюбил Его всем сердцем своим…

К военной части он подошел уже совсем другим человеком, ибо теперь понимал, во имя чего ему предстоит жить. Не было больше ни христиан, ни мусульман, ни язычников, ни атеистов. Мир рухнул, скатился в непроглядную бездну смерти. Вместе с ним погибли и старые представления. Теперь наступило время новой проповеди. Людям, всем тем, кому не посчастливилось расстаться с жизнью в дни Катастрофы, дано было теперь испытать на себе ярость провидения.

Нет, совсем не случайно в день гибели Старого Мира Арсен узрел знаки судьбы. Он знал, что прежде, чем явится Избавитель, на мир обрушат свой гнев всадники Апокалипсиса. Ведь бывший неудачник разгадал заветное слово. Война – вот имя первого из всадников. Огненным мечом неистовой ярости этот всадник обратил в прах города, отравил леса и реки, уничтожил большую часть людей. В эти жуткие дни Арсен превратился в отца Арсения, а его тогда еще немногочисленные последователи стали именоваться эрнеститами.

И следом за первым пришел второй всадник. И имя ему – Болезнь. Вооруженный луком, он поражал выживших лучевой проказой, косил стрелами радиации и без того редкие ряды людей. В те дни военная часть была переименована в «Новый мир». В ее подчинение перешли деревни, большая часть из которых до Катастрофы была заброшена. Но нужда погнала городских жителей обратно в сельскую местность, и теперь эта территория была буквально перенаселена обездоленными, жалкими человеческими созданиями.

И явился третий всадник: Голод. В костлявой руке его зловеще белела коса, и он, словно строгий селекционер, срезал этой косой слабейших из рода человеческого, тех, кого посчитал сорняками. Стратегические запасы подходили к концу, а беженцев было слишком много. Да и оскверненная нечистотами земля почти не давала урожая. Толпы оборванцев бродили по Новомирью. За кусок сухаря – убивали. Процветал неслыханный каннибализм. Расстрелы и прочие суровые меры не помогали восстановить порядок. И когда казалось, что Новомирье погибнет, канет в Лету, исчезнет, как сгинула в реке времен вся остальная цивилизация, военные неожиданно практически бескровно уступили власть гражданским. Была проведена амнистия, введены новые строгие законы и натуральный налог. Недавно созданные общины получили самоуправление. Но, главное, нашлись бывшие ученые, придумавшие оригинальный способ очистки земли. Появились теплицы. Кое-как жизнь стала налаживаться…

Но явился четвертый всадник. В руке своей он держал весы. И имя ему – Неправый Суд. Не всех устраивало справедливое распределение ресурсов. Случился военный переворот. Новые хозяева беспощадно истребляли инакомыслящих, завысили до предела налоги, лишили общины самоуправления. Рабство теперь дозволялось законом. Всем в Новомирье отныне заправлял Божественный Совет во главе с Аркадием Верхоянским – свирепым одноглазым диктатором, признанным реинкарнацией бога Одина. Ни голод, ни мутанты, ни что-либо еще не изничтожило столько народу, сколько погубил богоподобный вождь Десяти Деревень. Но этот страшный период стал также звездным часом отца Арсения. К эрнеститам потянулись все униженные и оскорбленные, голодные и бесправные, нищие и озлобленные, а таких с каждым месяцем становилось все больше и больше. Благая весть о скором пришествии Избавителя разнеслась по всему Новомирью. Тайные собрания сектантов опутали густой сетью лесную страну. Божественный Совет свирепствовал, в каждой деревне неустанно работали, закатав залитые кровью рукава, заплечных дел мастера. Они уговаривали, запугивали, вешали, расстреливали, рубили головы, варили в кипятке, резали на части новоявленных прозелитов, но тем самым лишь плодили ряды мучеников. И вирус новой веры, будто чумная зараза, распространялся с невероятной скоростью среди новомирцев.

Наконец, после долгих поисков, был найден и схвачен отец Арсений. Ничто не смогло сломить священника – ни раскаленное железо, ни ледяная вода, ни обещание членства в Божественном Совете. Он оставался верен Учению, которое сам создал. И тогда было принято решение: на рассвете скормить проклятого еретика гигантским муравьям. Делалось это втайне, чтобы последователи не смогли отбить вероотступника…

– Ну вот, мураши, кажись, проснулись, – голос одного из палачей заставил отца Арсения вернуться к реальности. – Все, поп, бывай, как говорится.

С холма, озаренного багровым заревом рассвета, доносилось отвратительное шуршание – муравейник пробудился. Все так же дул теплый ветер. Он то стихал, то завывал с новой силой в унисон с муравьиным перешептыванием. Священник осознал, что жить ему оставалось не более двадцати минут. Нет, сейчас он не боялся смерти, и ему не было жаль прожитых лет. В отличие от большинства людей, он без особых сожалений расстался с воспоминаниями о жизни до Катастрофы, потому что путь свой нашел только здесь. Он прожил достойно и ни о чем не сожалел. Лишь одна мысль незримой червоточиной терзала его сердце: что если тогда он неправильно понял знаки судьбы? Что если никакого Избавителя не будет? Да, уже сбылась часть пророчества, и четыре всадника Апокалипсиса явили себя истерзанному миру. Но ведь за ними вовсе не следует никакой избавитель, нет. Вслед за всадниками на всех парах мчится неукротимая бездна ада, поглощающая все на своем пути. По крайней мере, так ему представилась в день Катаклизма гравюра Альбрехта Дюрера. Неужели он заблуждался? Неужто конец времен совсем близок?..

– Что за хрень?.. – донесся до него недоуменный голос седеющего громилы.

А затем раздались два выстрела и следом за ними – два сдавленных хрипа.

– Не сметь! – послышался истерический вопль. – Я чрезвычайный судья Божественного Совета!..

Еще один выстрел оборвал крик громилы. Отец Арсений поднял голову и осмотрелся. Рядом с ним – три трупа. Тогда он взглянул на холм… и узрел чудо…

Озаренные лучами восходящего солнца, с оружием наперевес, мимо гудящих злобой муравейников навстречу ему двигались семь человеческих фигур. Они шли не спеша, будто и вовсе не замечая нависшей над ними опасности быть заживо съеденными алчными членистоногими. Священник прищурился. На всех членах группы, кроме одного, были противогазы. Человек, на лице которого не было индивидуальной защиты, остановился, зажмурившись, с силой втянул в себя воздух, задержал на короткий миг дыхание, а затем на выдохе произнес:

– Можете снять противогазы, здесь безопасно.

И тогда отец Арсений понял: это Он. Слезы застлали глаза священника, глухие рыдания сотрясли впалую грудь. Дождался!

Да, конечно, он представлял Его совсем иным. Этот выше ростом, без бороды, и волосы у него светлее, но ведь Избавитель и не обязан был походить на того, кто погиб в заморских джунглях почти семьдесят лет назад. Это Его реинкарнация. Пускай другая по форме, но, нет сомнений, с таким же безупречным содержанием великого воина-святого.

– Он, – пошевелил одними только губами отец Арсений, когда к нему подошел коренастый мужчина лет сорока с длинным шрамом на правой щеке, – Он пришел…

Мужчина удивленно оглянулся назад, осмотрел своих товарищей, – а среди них оказались еще и две женщины, – бросил короткий взгляд на того, кого священник считал Избавителем, и ухмыльнулся:

– Кто пришел? Кух, что ли? Да, он только и делает, что ходит. И я с ним по всему свету мотаюсь. Спрашивается, зачем?

– Когда-нибудь я тебе объясню, – Избавитель улыбнулся.

– Святой Эрнесто! – прошептал отец Арсений, не обращая никакого внимания на мужчину со шрамом, который развязывал ему руки. – Ты пришел к нам…

Избавитель снова улыбнулся.

– Меня называют Кухулин, и ты называй меня также, – обратился он к священнику.

– Нет, – отец Арсений замотал головой, – я тебя узнал, ты святой Эрнесто, как бы ты себя ни называл…

– Хватит болтать! – мужчина со шрамом резким движением поднял священника на ноги, отчего тот тихо охнул.

– Потише, Олег, а то неровен час ты и этого бедолагу ухлопаешь, – произнесла, будто проворковала, рыжеволосая женщина средних лет.

Раздались отрывистые смешки.

– До ближайшего населенного пункта далеко? – спросил отца Арсения Олег.

– Несколько километров, – ответил священник, – деревня Семеновка. Но там сейчас лютует Баранин, наместник Божественного Со…

– Разберемся, – тихо, но властно прервал речь священника Избавитель и, не глядя на своих спутников, махнул рукой в сторону деревни. – Идем, нам нужно пополнить провизию…

Кухулин и его товарищи входили в пределы Новомирья, а вслед за ними в этот край спешило кроваво-красное солнце, которому суждено будет рассеять зловещую ночь, опутавшую тягучим туманом тьмы истерзанную многочисленными бедами страну Десяти Деревень.

II. Tu mano gloriosa y fuerte…

Ленора не сомневалась, что будет именно так. Ну какой там еще великий и ужасный наместник Семеновки мог остановить Кухулина?

Деревня была окружена частоколом, но ворота оказались открытыми. Возле них Андрей Баранин и почти все его приспешники ожидали вестей от чрезвычайного судьи Божественного Совета, которому было поручено осуществить тайную казнь еретика Арсения. Но вместо этого они получили две осколочные гранаты, после чего те, кто остался в живых, обескураженные дерзкой атакой, спешно сдались на милость победителям.

В Семеновке обитало около шестисот жителей, и это, к слову сказать, было не так уж и мало. Ленора, пройдя многие и многие сотни километров в группе Кухулина, видела уйму заброшенных селений и погибших городов. Попадались им на пути и жилые деревушки в двадцать, пятьдесят, ну, в крайнем случае, в сто жителей. Каково же было удивление девушки, когда она узнала, что Семеновка – самая малонаселенная из десяти деревень, а в «Новом мире» живет вообще почти пять тысяч человек.

Ленора не знала многомиллионных мегаполисов, она родилась уже после Катастрофы. И так же, как девушка привыкала когда-то к открытому пространству, покинув Самарский метрополитен, теперь ей пришлось с неукротимой решимостью подавлять в себе страх перед такой огромной массой людей. Буквально вся Семеновка столпилась вокруг пришельцев, а отец Арсений, залез на бочку и оттуда восторженно возвещал:

– Братья и сестры! Последователи Учения и еще не обращенные! Спешу сообщить вам радостную весть. Исполнилось пророчество молитвы! Явился Избавитель. Он пришел, как и было предсказано, вместе с обжигающим ветром, весной, с первыми лучами солнца! Он пришел первого мая, а ведь это день всех тех, кто трудится в поте лица своего…

Ленора больше не слушала старого болтуна. Она украдкой взглянула на Кухулина. Тот затаенно улыбался. Девушка уже давно научилась понимать своего кумира. Сейчас он просто потешался над всей ситуацией: они спасли безумного попа, который вообразил их невесть кем. Она перевела взгляд на Олега Протасова, верного помощника Кухулина. Шрам на его лице постепенно багровел, предвещая: еще немного, и Протасов как минимум обматерит незадачливого священника. А вот рыжеволосой Ирме, возлюбленной Олега, казалось, нет никакого дела до происходящего. Она старательно вычищала грязь из-под ногтей заостренной щепочкой. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стоял конопатый Валера, такой же зеленый шестнадцатилетний юнец, как и сама Ленора. Он был тайно влюблен в Ирму, но открыть свои чувства ей, зная суровый нрав Олега, вряд ли когда-нибудь посмеет. Коротышка Вазген недовольно морщился – видно было, что он сильно проголодался, и возвышенные словеса отца Арсения его изрядно напрягали. И наконец, уродец Илья, рослый, но узкоплечий парень двадцати пяти лет от роду, лысый, с обожженной левой стороной лица, слушал священника с неподдельным интересом. Оно и понятно – Илья был смертельно болен, и даже Кухулин, несмотря на все свои чудодейственные способности, не мог ему помочь. А тут поп рассуждает о святых, о смерти, о воздаянии каждому по делам его… Ну как тут не заслушаться!

– …покайтесь, братья и сестры, забудьте обиды и отриньте свою трусость, – захлебывался восторгом отец Арсений, – ибо святой Эрнесто Освободитель пришел воздеть знамя победы! Пусть он скажет нам свое слово, и мы пойдем за ним, чтобы низвергнуть проклятых тиранов и уничтожить ненавистную власть временщиков!

Наступила гробовая тишина. Все взгляды были обращены на предводителя пришельцев. Кухулин подавил улыбку и с серьезным видом произнес:

– Нам бы поесть чего-нибудь.

Еще несколько секунд тишины, а потом священник с окриком: «Слышали, что сказал святой Эрнесто?!» соскочил с бочки и начал наводить суету.

Через час пришельцев усадили за стол, который буквально ломился от местных деликатесов – вскрыли погреб наместника. Три симпатичные девушки пытались им прислуживать, как они делали это при прошлом хозяине, но Кухулин отказался от их услуг. Мол, мы бражку себе и без посторонней помощи нальем. Этот поступок укрепил уверенность отца Арсения в том, что перед ним действительно святой Эрнесто, и священник принялся увлеченно рассказывать о том, как он и его паства долго ждали пришествия Избавителя. Отец Арсений даже делал вычисления, когда должен был прийти Освободитель. Он решил, что тот явит себя ровно через шестьдесят лет после своей смерти. Почему именно через шестьдесят? Очень просто: в мире до Катастрофы это был возраст, когда люди уходили на пенсию – и им разрешалось вновь не работать, подобно малым детям. Таким образом, шестьдесят лет – это полный жизненный цикл человека в социальном смысле. Именно поэтому первое пришествие святого Эрнесто было назначено на октябрь 2027 года. Однако никакого чуда не случилось. И тогда отец Арсений вспомнил, что незадолго до Великой Войны правительство собиралось повысить пенсионный возраст до шестидесяти трех лет. Значит, пришествие нужно отложить еще на три года. Но в 2030-м святой Эрнесто опять не появился. Тогда отец Арсений вновь припомнил, что правительство хоть и собиралось повысить пенсионный возраст до шестидесяти трех, однако в перспективе хотело довести его до шестидесяти пяти. И опять пришествие Избавителя отложилось. Но и в 2032 году ничего такого примечательного, кроме гонений на эрнеститов и нападения стаи волкодлаков на Кирьяновку в Новомирье не произошло. Но вера отца Арсения не поколебалась, поскольку никто не знал тайные замыслы довоенного правительства. Может быть, оно хотело, чтобы рабочий люд уходил на заслуженный отдых в шестьдесят семь или вовсе в семьдесят лет…

– Слушай, Арс, братишка, ты меня конкретно утомил, – уже изрядно захмелевший от местной браги Олег уставился немигающим взглядом на священника, отчего тот запнулся, налившись краской.

– Ладно тебе, Олег, – осадил приятеля Кухулин, – давай будем вежливыми гостями и дослушаем отца Арсения…

– Да я ведь почти все уже поведал вам, достопочтенный Эрнесто…

– Не называй меня так, мое имя Кухулин…

– Да, да, конечно, – продолжил свой рассказ отец Арсений, – так вот, я, дурак, забыл совсем, что в молитве говорится о весне, о том, что вы, достопочтенный Эрнесто, должны были прийти весной, а не в октябре. Я ведь слова молитвы несколько лет переводил, и так и сяк их истолковывал, пока, наконец, самоучитель и словарик не нашел в одном заброшенном домишке. Но и тогда не все понять смог. Но теперь это уже не так важно: сегодня после заката я проведу великую мистерию и передам власть в ваши руки. Что вы на это скажете?

Кухулин улыбнулся, глаза его лукаво блеснули:

– Нам бы сейчас вздремнуть…

III. Aprendimos a quererte…

Ночь выдалась беззвездной – вечером ветер нагнал свинцовые тучи, – и непроглядную тьму отпугивали от бдящих обитателей Семеновки лишь потрескивающий огонь промасленных факелов. Тени людей причудливо искривлялись, изгибались в невероятных позах, сумрачными силуэтами нервно танцевали на стенах избушек и неровном частоколе. Отец Арсений стоял на деревянном помосте, на котором еще недавно была водружена виселица. По правую руку от него, преклонив одно колено, находился мужчина, одетый в грязный балахон, с автоматом Калашникова. По левую руку от священника, в такой же позе, стояла уже немолодая женщина с автомобильной аптечкой и в затертом до дыр камуфляже. Сзади троицы на почтительном расстоянии располагались четыре человека. Каждый из них держал в вытянутых руках по два факела. Напротив них стояли ведра, наполненные водой. Перед помостом лежали сложенные в виде пирамиды дрова.

Ленора была предельно серьезна. Может, оттого, что Кухулин, стоявший рядом с ней, больше не улыбался. Это означало только одно: планы изменились. Они не пойдут в Москву, как собирались ранее. Видимо, им придется задержаться здесь и, возможно, надолго. Что ж, ее это совсем не беспокоило. В конце концов, он подарил ей жизнь, и если нужно, она с великой радостью расплатится по счетам, умрет за него, пусть только прикажет. Нет, почему же прикажет?! Пусть просто попросит, скажет: «Ленора, милая, мне нужна твоя кровь», – и она выжмет ее из себя всю до последней капли. Девушка готова была стать его глазами, ушами, нервами; все, о чем он думает, что чувствует, что знает, она жаждала впитать, вобрать в себя, чтобы стать одним целым с этим мужчиной…

– Братья и сестры! – отец Арсений возвел руки к зияющему беспросветной чернотой небу. – Сегодня блаженная ночь, ибо дни наших страданий сочтены! Пришло время возмездия тиранам и убийцам! Пришел конец режиму насилия! Прочтем же молитву: я, брат Евгений и сестра Александра вслух, а вы – в мыслях своих, и воздадим хвалу Избавителю!

Отец Арсений, сделав резкий вдох и закрыв глаза, проникновенным сильным голосом заговорил на иностранном языке. О чем вещал этот полубезумный священник, Ленора понять не могла, но вся сцена произвела на нее глубочайшее впечатление. Ей отчего-то захотелось закрыть лицо руками и зареветь, залиться слезами, забиться в неконтролируемой истерике, как тогда, в Самарском метро, на Безымянке…

Отец Арсений вдруг умолк. И преклонившие одно колено брат Евгений и сестра Александра в тот же миг одновременно подхватили словесную эстафету – но уже на русском языке, – проговаривая каждый слог с необычайной торжественностью и возвышенным благоговением:

– Мы научились любить тебя с высот истории, где солнце твоей храбрости закатилось за край смерти…

Они говорили еще какое-то время, а затем вновь слово взял отец Арсений, и опять он вещал на непонятном языке. «Они переводят молитву священника», – догадалась Ленора.

Само действо казалось абсолютно нереальным. Призрачные тени в свете плескающихся яростным огнем факелов неистово отплясывали в странном, мистическом танце. Они, будто живые существа из другого мира, скользили по людским рядам и нашептывали безмолвным отпрыскам погибшего человечества запредельные истины, которые в обычное, обыденное время, освещенное дневным светилом, испарялись под знойными лучами, превращались в банальную глупость, в несуществующую фантазию, могущую прийти в голову разве что сумасшедшим философам или безрассудным поэтам. Но здесь и сейчас все поменялось местами. Нет, тени, беснующиеся в иступленном экстазе, были теперь материальны, состояли из плоти и крови, они безраздельно властвовали над человеческими умами, входили без стука в людские сердца и заставляли ощущать нескончаемую тоску по ушедшему в вечность Герою, отдавшему свою жизнь за неимущих и обездоленных, голодных и отверженных, униженных и оскорбленных. И вот теперь частичка этого Героя была в каждом участнике мистерии, и каждый превратился в Героя…

– Аста съемпре, команданте! – произнесли почему-то не по-русски последнюю фразу брат Евгений и сестра Александра.

– Аста съемпре, команданте!! – выкрикнул снова отец Арсений.

– Аста съемпре, команданте!!! – скорбным гулом ухнула толпа.

И вдруг абсолютная темнота обволокла сцену. Послышалось взбешенное шипение – люди, державшие факелы в руках, опустили их в ведра с водой. И в наступившем слепом безмолвии, будто бы со всех сторон сразу, до Леноры донесся голос отца Арсения, преисполненный неизъяснимой горечи:

– Команданте мертв!

– Команданте мертв! – повторилось отовсюду.

И далее – лишь гробовая тишина, которая вязкой всеобволакивающей массой влилась в ушные раковины Леноры, да непроглядная бездна, давящая на расширенные от ужаса зрачки. Ей почудилось, что она сейчас вот-вот провалится в бездонную пропасть нечеловеческого отчаяния, откуда уже никогда не сможет выбраться. Так мерзко, так страшно, так жалко и в то же время так одиноко девушка себя не чувствовала с тех самых пор, когда она впервые пересеклась с Кухулином…

В те дни она имела другое имя и была активной участницей одной из многочисленных подростковых банд Самарского метрополитена. Банды, которая своей бескомпромиссной жестокостью наводила ужас на близлежащие подземные станции. Как и все ее товарищи, девочка была озлобленным, но гордым изгоем, безо всякого сожаления причинявшая случайным путникам боль и страдания, и сочувствие к несчастным жертвам никогда не проникало в ее слишком рано повзрослевшую душу. Она ощущала себя неуязвимой и вечной… пока не была поймана вместе с еще четырьмя соучастниками…

Они, жалкие оборванцы, стояли в ряд, потупив головы. Молча. Вокруг них – восемь вооруженных человек, готовых расстрелять малолетних ублюдков на месте. А вдоль взад-вперед прохаживался широкоплечий рослый мужчина с пистолетом Макарова в правой руке и полицейской дубинкой в левой. Электрическая лампочка слабо освещала туннель, и зловещие неровные тени придавали лицу их мучителя жуткий, демонический характер.

– Итак, это и есть знаменитая неуловимая банда подземных мстителей, – медленно, чтобы до пленных дошло каждое сказанное слово, произнес он. – Точнее, половина банды, потому что пятеро таких же вонючих ничтожеств уже мертвы. Что ж, очередь за вами.

Демон во плоти подошел к белесому пацану, который, несмотря на плачевность своего положения, держался надменно.

– Ты у них главный? – спросил мужчина.

Вместо ответа подросток плюнул ему в лицо. В тот же миг демоноподобный человек резко замахнулся дубинкой, и пацан зажмурился, приготовившись получить сокрушительный удар по черепу. Но удара не последовало.

– Нет, – как бы задумчиво проговорил мужчина, опустив руку, – тебя уже нельзя исправить. Я это вижу.

Он вновь прошелся вдоль ряда пленных и, вернувшись к главарю банды, продолжил:

– Но я не только вижу, я еще и слышу. Эхо туннелей может рассказать о многом, нужно только уметь прислушиваться. Звуки в метро не так-то просто уничтожить, – мужчина начал плавно водить дубинкой из стороны в сторону, будто дирижировал, уловив неслышимую остальным мелодию. – Да, здесь гуляют звуки с самого основания метро, когда вас, да и меня тоже еще и в помине не было. И знаешь, что я сейчас слышу?

Главарь банды с напускным равнодушием пожал плечами.

– Я слышу твой вечный вопрос, который ты постоянно задавал тем, кого потом убивали твои отморозки. И звучал он примерно так: «Не станешь же ты стрелять в детей». И знаешь, каков будет мой ответ?

В глазах подростка впервые мелькнула искорка недоумения, перемешанного со страхом. Видимо этого и добивался его мучитель.

– Вот тебе мой ответ, – мужчина резко вскинул руку с пистолетом и нажал на спусковой крючок.

Тело малолетнего преступника влипло в тюбинг и обмякло. А мучитель уже направил пистолет на следующего чернявого пацана. Тот, дико, почти по-бабьи взвизгнув, упал на колени и обнял ногу своего палача.

– Дяденька, не надо! Пожалуйста, не надо! – заверещал он, плача и целуя запыленную штанину мучителя.

– Мерзость какая, – без всякого отвращения и каких-либо других эмоций произнес мужчина, пытаясь стряхнуть с себя подростка. – Туннели и про тебя все поведали. Сколько раз ты слышал мольбу о пощаде, вроде твоего «пожалуйста, не надо»?.. Нет, тебя тоже исправить нельзя…

Отбросив дубинку в сторону и схватив убийцу-малолетку за жесткие волосы освободившейся рукой, он вставил тому ствол пистолета в рот. Раздался еще один оглушительный выстрел.

– Ну… ты следующая, – палач теперь обращался к белесой щуплого вида девчушке.

– Можешь стрелять, я не боюсь, – потупившись, выпалила она дрожащей скороговоркой.

Палач приложил руку к уху.

– О! – воскликнул он. – Что я слышу! Туннели донесли до меня какую-то возню, охи, стоны… Надо же, такая юная и уже такая развратная… ну разумеется, после лицезрения вспоротого живота беременной женщины возбуждение во сто крат сильнее.

Девчушка вздрогнула, и пурпурный румянец, возможно, впервые за всю ее недолгую жизнь зарделся на ее бледном лице.

– Ты, – мучитель ткнул в нее пистолетом, – малолетняя подстилка недоношенных выблядков. Убийца и проститутка, достойная собачьей смерти, как и эти два… – мужчина сделал паузу. – Но я вижу, что у тебя и у оставшихся двух мальцов не все еще потеряно. Представляешь, не исключено, что ты и два твоих тупоумных дружка можете остаться в живых… не исключено…

Девчушка опять вздрогнула и вдруг – разрыдалась. Грязные коленки ее непроизвольно затряслись, а бледные тонкие губы свела отвратительная судорога. Она, уже ни на что не надеясь, приготовилась умереть. И тут вдруг этот коварный демон сказал, что у нее есть шанс выжить. Как жестоко! Дать надежду, чтобы потом с равнодушным презрением отнять ее, с легкостью оборвать одним-единственным выстрелом глупую и никчемную жизнь бедной заплутавшей девчонки!

– Ты ведь хочешь жить, не правда ли? – донесся до девчушки стальной голос мучителя.

Заливаясь слезами, надрывно всхлипывая, она слабо кивнула.

– Что ж… я дам вам, всем троим, шанс…

– Да какой им, на хрен, шанс?! – заорал вдруг один из товарищей палача. – Они семимесячным выкидышем в футбол играли!

– Я, – громко и с нажимом повторил палач, – дам вам шанс. Теперь вы трое в моей команде. Завтра на закате мы уйдем из Самары. Забудьте ваши имена и никогда их больше не смейте произносить вслух. Вы покрыли их несмываемым позором. Я даю вам новую жизнь и соответственно новые имена. Меня можете звать Кухулином.

Кухулин отвернулся от пленных подростков, в задумчивости посмотрел на дающую хилый свет лампочку и потом, резко развернувшись, ткнул жестким как титановый стержень пальцем в курносого мальчонку лет двенадцати от роду:

– Отныне тебя будут называть Марком, а тебя… – он указал на стоящего рядом худосочного пацана.

– Аврелием, – оборвал Кухулина на полуслове мужчина со шрамом и громко заржал. – Прости, Кух, я просто перед всеобщим концом в кино ходил про римлян… байда, короче…

– А что, – тоже засмеялся Кухулин, – пусть будет Аврелий.

Палач подошел к всхлипывающей девчушке, нежно коснулся ладонью ее костлявого подбородка и заглянул в ее глаза:

– Ну а ты, краса, отныне зовешься Ленорой.

Девушка пересеклась взглядом с Кухулином, ожидая увидеть в его глазах бескомпромиссную жестокость садиста, но вместо этого она узрела лишь светлую печаль и безнадежное одиночество. Этот взгляд кого-то напоминал ей… ну да, конечно, – глаза покойного отца…

Ленора будто выпала в иную реальность, а когда сознание ее вернулось в центр неспящей Семеновки, она обнаружила себя в кромешной тьме плотно прижимающейся к Кухулину. Она обнимала его мощную шею и… целовала в теплые губы. И – о чудо! – он отвечал на ее ласки взаимностью.

В этот самый момент раздался ликующий голос отца Арсения:

– Возрадуйтесь, други! Команданте жив!

В тот же миг тьма исчезла – вспыхнула политая маслом куча дров перед помостом. И эхом разнесся радостный клич над толпой: «Команданте жив!!!», и заиграли свирели, и заверещали трещотки, и люди, встрепенувшись от оцепенения, пустились в неистовый пляс. А отец Арсений, схватив за рукав Кухулина, не помня себя от радости, потащил его в укромное место. Ленора, не желавшая расставаться со своим кумиром, последовала за ними.

– Ну вот и все, – сказал священник, – теперь мы в вашем распоряжении. Ведите нас за собой, святой Эрнесто…

– Чертов идиот, – без злобы ответил Кухулин, – сколько раз тебе повторять: никакой я не Эрнесто и уж тем более не святой. Мы здесь оказались случайно, проездом, завтра, точнее уже сегодня, мы должны отправиться в путь, в Москву.

– Но, – улыбаясь, запротестовал священник, – Москва – мертвый город, до него больше трехсот километров…

– Я прошел уже тысячи километров, – возразил Кухулин. – И в Москве есть метро. Я был в Самаре и во многих поселках, там до сих пор живут люди. Почему же ты думаешь, что они не могут обитать и в Москве?

– Но, святой Эрнесто, были ведь знаки…

– Я не святой Эрнесто! – Кухулин перешел на повышенные тона.

– Но, разве не чудо, – на лбу отца Арсения проступили капельки пота, – то, что вы прошли столько километров сквозь отравленные леса, сквозь мутантов? Разве не чудо, как вы шли по Муравьиному холму, не боясь умереть от не знающих пощады жал проклятых насекомых?

– Я, – Кухулин с силой ткнул себя кулаком в грудь, – мутант. Жертва экспериментов. У меня черная полоса вдоль спины, у людей такой нет. Я изменился, когда мне было тринадцать лет. Я не боюсь радиации и чувствую ее на расстоянии. И с мутантами я умею общаться: кем-то повелеваю на расстоянии, а кого-то просто отпугиваю… телепатически.

– Но… но как же… – на священника было жалко смотреть: слезы текли из опухших глаз, голос его растерял все бодрые нотки, а руки дрожали, – но… но… ведь… что же это…

Прикрыв трясущимися ладонями лицо, он опустился на колени и заплакал, приговаривая:

– Нет… не покидайте… пожалуйста… не покидайте нас… Свя… той… Эрне… рне… сто… – глухие рыдания душили его.

Леноре, видевшей всю эту сцену, стало вдруг безмерно жаль бедного человечка в рясе. Ей захотелось подбежать к плачущему священнику, прижать его к груди и колыбельным шепотом напеть слова утешения: «Ну что ты, что ты! Он пошутил. Он – Эрнесто, святой Эрнесто, который пришел спасти свой народ. И не будет больше болезней, и голода больше не будет. И сапоги угнетателей отныне не посмеют топтать ваши поля, и жестокие насильники больше никогда не войдут в спальни ваших сестер и дочерей, и страшные звери не выйдут из своих лесов, и будет мир, и будет свет, и будет покой во веки веков и до скончания времен. Не плачь, Арсений, не плачь…»

Кухулин, взглянул исподлобья на Ленору. Безусловно, кумир почуял ее сострадание. Еле заметно улыбнувшись, он коснулся плеча священника.

– Отец Арсений, – тихо произнес он, – я не святой Эрнесто. Но я помогу вам.

IV. Tu amor revolucionario…

Несмотря на поздний сентябрь, стояла жаркая погода. Кухулин, нервно поджав губы, изучал раны захлебывающегося в крови Валеры. Нет никаких сомнений – несовместимы с жизнью. Вот и еще один его товарищ скоро покинет этот дрянной мир. А сколько их погибло за время странствия? Но этот совсем еще мальчишка, конопатый глупый мальчишка. Моложе его были только Марк и Аврелий… и она…

Прищурившись, Кухулин посмотрел на Ленору. Та, отрывисто дыша, с ненавистью глядела в сторону автопарка. Там засели остатки армии Божественного Совета и там же среди своих подельников скрывался некогда могучий диктатор Десяти Деревень, великий вождь Новомирья, божественная инкарнация Одина – Аркадий Верхоянский. Автопарк – это все, чем теперь владел могучий правитель. Четыре месяца бескомпромиссной революционной войны закончились штурмом «Нового мира». И вот остался всего один рывок, одна атака, и победа станет окончательным торжеством справедливости. Его торжеством.

Валера вдруг конвульсивно дернулся, изо рта его вырвалась струйка темной крови, а угасающий взгляд был направлен на Ирму. Рыжеволосая женщина, пряча глаза, теребила в руках охотничий нож. Кухулин не умел читать мысли, но был способен «видеть» эмоции людей. Он прекрасно знал о тайной влюбленности юнца в зрелую женщину. И, разумеется, от него не укрылись заигрывания Ирмы с чувствами мальчонки, порой доходящие до бессердечного кокетства. Что ж… такова природа женщин…

– Ирма! – властный голос Кухулина не терпел возражений. – Попрощайся с ним!

Женщина вздрогнула, ее взгляд выражал мольбу не заставлять ее делать это. Но играющие на лице Кухулина желваки не оставили ей никаких шансов. Она подошла к умирающему, встала перед ним на колени и поцеловала. Спустя полминуты Валера умер, но чудилось, что глаза его в последние мгновения жизни лучились умиротворяющим светом счастья…

«Интересно, что бы на это сказал Олег?» – подумалось Кухулину. Но майор революции Олег Протасов сейчас подавлял, как любил иногда выражаться отец Арсений, «контрреволюционный мятеж», – в Бессоново. Двоюродный брат диктатора Сергей Верхоянский умудрился поднять восстание и захватить второй по важности населенный пункт Новомирья. Что ж… это лишь выпад загнанной в угол смертельно раненной крысы – и не более того…

На практике автопарк оказался хорошо укрепленным бастионом с заграждениями из колючей проволоки, окопами и блиндажами. И взять лобовой атакой его было невероятно трудно, почти невозможно. На совещании решили проутюжить укрепления врагов минометным огнем, но обоз со снарядами уже на подходе к «Новому миру» уничтожили диверсанты. В том бою погиб еще один соратник Кухулина – Илья. Впрочем, лучевая болезнь все равно доконала бы его. Бойцы Революционной армии Новомирья понимали, что победа близка, но именно ее близость заставляла людей беречься. Никому не хотелось умирать за мгновенья до окончательного свержения ненавистного ига диктатора. За эти сутки солдаты Божественного Совета отразили две атаки. Валера возглавлял ударную бригаду – и вот результат.

– Святой Эрнесто, из Кирьяновки подошло подкрепление во главе с майором революции Вазгеном Артуряном, – доложил Кухулину запыхавшийся восемнадцатилетний парень. – Они ждут ваших дальнейших распоряжений.

– Отец Арсений пришел с ними?

Парень утвердительно кивнул, а затем, неожиданно вспомнив о субординации, вытянулся в струнку и пророкотал:

– Так точно, святой Эрнесто!

Кухулин тяжело вздохнул. Как же они достали его своими «святыми Эрнесто» и прочей мутью…

– Позови сюда Вазгена и Арсения.

Парень исчез, а Кухулин с помощью бинокля еще раз осмотрел автопарк.

Он уже давно перестал бороться со своим обожествлением. Для многих, главным образом благодаря пропаганде отца Арсения, он стал воплощением небесного провидения, для кого-то – бессовестным циником и лгуном, для кого-то – исчадием ада. Но никто не знал, кем он был на самом деле. Все, буквально все принимали его лишь за того, за кого хотели принимать. И в то же время каждый из них был по-своему прав, ибо видел ту маску, в которую в тот момент облачался Кухулин. Всякое разумное существо многолико по природе своей, но со временем оно привыкает к какой-то одной или, быть может, двум или трем маскам и мнит себя тем, что надето на его лице. У Кухулина таких масок насчитывалось бесчисленное множество, потому что он знал: любая личина – прах, ибо ее можно сорвать. Если ты служишь личине, значит, ты поклоняешься тлену, тому, что конечно, что рано или поздно обречено исчезнуть. Кухулин с горечью сознавал, что подобной личине, фетишу, созданному отчаянием голодных и бесправием бессильных, поклонялись многие в Новомирье. И этим идолом стал святой Эрнесто.

Был ли он, пришелец издалека, воплощением божественной воли? Разумеется, был. Когда на следующий день после Великой мистерии, посоветовавшись со своими спутниками, Кухулин, выступив с пламенной речью, объявил о наборе в Революционную армию Новомирья, он уже не принадлежал себе. Он добровольно, пусть и на короткий срок надел на себя маску святого Эрнесто. Нет, слезы священника почти не смягчили его сердце, но чаяния сотен, тысяч новомирцев, вопиющая несправедливость, творящаяся в этих землях, заставили задержаться его в этой местности. Ведь глас народа – глас Божий. А значит, сейчас он являлся рукой провидения.

Был ли он бессовестным циником и лгуном? Конечно, был. Люди всегда и во все времена слишком жалели себя, при этом страдая чувством собственной важности. Они – косные и инертные – с легкостью вылепливаются в те формы, которые нужны власть имущим. Они жалуются на проблемы, скулят, сетуя на сильных мира сего, но при этом всегда находят причину, по которой не могут вступить в борьбу за свои права, за свою честь, за свою свободу. Что ж… инертное тело движется по пути наименьшего сопротивления – закон физики. И чтобы добиться победы, приходится хитрить.

В Лукино, где по странному стечению обстоятельств жило много бывших деятелей коммунистической партии и левых движений, Кухулин говорил о свободе и равенстве, о возрождении принципов справедливого распределения прибавочного продукта. В Бессоново, богатом селении, он возвещал о попранных правах собственников. В Покровском, где были сильны веяния ортодоксального православия, в Революционную армию шли во имя Отца, Сына и Святого Духа. Наконец, в Кирьяновке он просто явил чудо, подъехав к деревенскому частоколу на спине волкоеда – огромного, до трех метров в холке, черного шерстистого чудища, чем-то схожего по внешнему виду с медведем, но только более проворного. В зубах зверюга держала свежий труп волкодлака…

Являлся ли Кухулин исчадием ада? Однозначно – да. Десятки шли воевать добровольцами, но сотни, если не тысячи, оставались в своих домах, в душе сочувствуя восставшим, надеясь при этом попользоваться плодами победы, не испачкавшись в крови и ничего не предложив взамен. Только вот революция, как известно, в белых перчатках не делается. И тогда был издан чрезвычайный декрет «Об обязательной воинской повинности», и в короткий срок более тысячи человек встало под ружье. Отказ от службы наказывался конфискацией личного имущества и обращением в рабство на пять лет. Да, он был для многих воплощением зла, ибо потревожил их мелкий быт, заставил претворять мечты о свободе в реальность, принудил быть соучастником общего дела…

– Ну здравствуй, дорогой! – улыбающийся коротышка Вазген, прервав размышления Кухулина, обнял его.

– Долгих лет жизни святому Эрнесто! – не менее радостный отец Арсений отвесил полупоклон.

Заметив мертвого Валеру, оба революционных вождя перестали улыбаться.

– Сразу к делу, – приказным тоном начал Кухулин. – Враг хорошо укреплен, и, полагаю, провизии у него на два месяца. Мы должны взять автопарк до заката. Вазген, ты со своими молодцами пройдешь за складами, чтобы враг тебя не заметил, и присоединишься к основным подразделениям на севере. С тобой пойдет Ирма – она знает пароли и введет тебя в курс дела, а заодно покажет самое слабое место в обороне верхоянцев. Я думаю, часа времени вам на передислокацию вполне достаточно. Через час двадцать минут я и еще тридцать бойцов пойдем в атаку. Спустя семь минут после того, как услышите стрельбу, атакуйте сами. Враг, – а ему я устрою сюрприз, – скорее всего основные силы бросит на южные укрепления, тут вы и прорвете оборону…

Вазген, Ирма и большая часть солдат ушли выполнять приказания, а Кухулин, постояв несколько минут и велев окружающим его солдатам ничего не бояться и ничему не удивляться, вдруг издал жуткий вопль. Несколько секунд спустя откуда-то издалека раздался протяжный рев. Ленора, осознав планы любимого, подбежала к нему, заглянув в глаза:

– Позволь мне вместо тебя… – шепнула она.

Кухулин помолчал с минуту, а затем спросил:

– Знаешь, почему на Безымянке я лично расстреливал твоих подельников?

Ленора покраснела, потупившись.

– Потому что я возглавлял операцию и нес личную ответственность за каждого убитого, как врага, так и друга. Вот и сейчас я несу ответственность за всех тех, кто погиб в этой войне, и не время мне отсиживаться за спинами своих солдат.

Ленора понимающе кивнула. Он с нежностью обнял ее, а затем как-то совсем мягко проговорил:

– Ты свободный человек и можешь остаться здесь.

– У меня нет выбора, – прошептала она, прижавшись к его груди, – я пойду в атаку с оружием в руках вслед за тобой.

– Это твое решение…

Неожиданно раздались испуганные вопли солдат. Кухулин, отстранив от себя Ленору, обернулся. Перед ними стояли пять косматых волкоедов, все – выше человеческого роста.

– Всем спокойно, – засмеялся Кухулин, подбежал к самому рослому из чудовищ и щелкнул кулаком его по носу, отчего монстр недовольно фыркнул, – это Кирьян с дружками. Я назвал его в честь Кирьяновки. Если бы не эта зверюга, нам бы пришлось брать деревню штурмом. Знаете, когда-то давно мне пришлось убить одного гигантского пса-мутанта, которого пули не брали. За это и получил свое прозвище. Так что не бойтесь, волкоеды вас не тронут.

Кухулин сделал жест рукой, и Кирьян послушно улегся на землю.

– Волкоеды и я верхом на одном из них пойдем вперед, – обратился Кухулин к своей маленькой армии, – а вы последуете вслед за мной. Мы должны отвлечь основные силы противника на себя. Возможно, не все из нас вернутся живыми, возможно, никто, но это наш долг.

«Да, – подумал он, – Стругацкие были правы: трудно быть богом. Я ведь уже слышу победные крики своих бойцов. Увы, мы обречены на победу. А что будет после, когда идея борьбы с единым врагом канет в прошлое? Я обречен на вечные скитания…»

До последнего решающего боя Революционной армии Новомирья с силами диктатора оставалось не более получаса…

V. Seguiremos adelante…

Багровое солнце коснулось горизонта. Холодный ветер дул в спину провожающим. Никто из них так и не понял, почему, одержав победу, добившись власти над всем Новомирьем, он уходил…

Две фигуры, отчеканенные чернотой на фоне закатного неба, удалялись в туманную неизвестность. Олег Протасов, Вазген Артурян, Ирма, отец Арсений и еще несколько десятков человек смотрели на запад. Туда, куда уходил Избавитель и его верная Ленора.

Каждый думал о своем. Отец Арсений припоминал слова молитвы-пророчества и убеждался, что она исполнилась до конца.

«“Продолжаем идти вперед, будто следуя за тобой, и вместе с Фиделем скажем – прощай навсегда, команданте!” Здесь все очевидно: “фиель” – почти “Фидель” – на языке Избавителя значит “верный”, но мы и есть верные последователи дела святого Эрнесто, и сейчас мы ему говорим: “Прощай навсегда!”

Ну почему, почему он ушел?..

Ладно, – решил для себя отец Арсений, – он святой – ему видней. Он ушел, а мы остались. И что теперь следует предпринять? Разумеется собрать Первый Новомирский собор и объявить эрнестианство единственно верной религией, а остальные учения осудить как еретические. И стоит, конечно, учредить новую должность: наместник престола святого Эрнесто».

Отец Арсений не сомневался, кто будет первым избран на этот престол…

Олег тоже не понимал своего товарища, который спас его когда-то от неминуемой гибели. Он пытался уговорить его, но Кухулин, улыбнувшись, сказал:

– Я вам больше не нужен.

– Кух, что ты такое буровишь… – попытался возразить Олег.

Кухулин поднял руку и устало произнес:

– Ты не поймешь. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть глава о Великом Инквизиторе… так вот, я вам больше не нужен. Я ведь мутант. И главная моя мутация не в теле, не в черном наросте вдоль позвоночника. Главная мутация здесь, – и Кухулин стукнул себя в грудь, – в душе. Что-то случилось со мной после Катастрофы. Я не могу быть простым человеком. Одержать победу и тянуть на себя одеяло, пожинать лавры, нет, это не для меня. Вы ведь все привыкли к маске святого Эрнесто, и если я ее сорву с себя, вы не увидите за ней Человека, а другую маску на моей физиономии вы лицезреть не захотите, поскольку привыкли к старой. И значит, рано или поздно вы попытаетесь убить меня.

Олег непонимающе завертел головой, но Кухулин не захотел больше ничего объяснять. Олег хотел обнять на прощание Ленору, но та отстранилась; на него, на Вазгена и на Ирму она смотрела, как на предателей. Что ж, Кухулин уходил, а проблем в Новомирье от этого не убавлялось: слишком много прав у общин, слишком много «бывших» гуляет на свободе, слишком много себе позволяет отец Арсений, да и Вазген как-то скурвиваться начал… видно придется опять закатать рукава…

А в вечернем воздухе тоскливо распелись странные фосфоресцирующие насекомые, будто выводя печальную мелодию, которую когда-то, в день гибели мира, услышал в своем плеере Арсен Колеев:

Aquí se queda la clara

la entrañable transparencia

de tu querida presencia

comandante Che Guevara.

Солнце покидало Новомирье, и вслед за ним уходил святой Эрнесто и его верная спутница. Страна Десяти Деревень постепенно погружалась во тьму…

Date: 2015-09-19; view: 348; Нарушение авторских прав