Сравнительное уподобление культур Запада и Востока

Л.З. Эйдлин. КРИТИКА КОНЦЕПЦИИ «КИТАЙСКОГО РЕНЕССАНСА»

Цитируется по изд.: Эйдлин Л. Идеи и факты: Несколько вопросов по поводу идеи китайского Возрождения/Иностранная литература. 1970. № 8. С. 222-226.

Находя сходства в явлениях культуры, нас настойчиво уверяют, что китайское общество пережило Возрождение. Но аналогичны ли причины этого «сходства»?

В танское время возникло «движение за гувэнь». Возможно, что и само по себе оно способно навести на мысль о Возрождении. Но уж когда называется оно «фугу», что можно перевести «возвращением к древности», тут трудно и упрекнуть того, чей взор немедленно обратится к Вазари. «Движение за гувэнь» длилось не менее четырехсот лет, потому что после танского Хань Юя было оно вновь поднято сунскими писателями и мыслителями Оуян Сю и другими... Здесь действовали разные причины и разные обстоятельства.

Хань Юй обратился к древности. Это роднит его с гуманистами Возрождения на Западе. Да, конечно, если не очень помнить о том, что обращение Хань Юя к древности не новаторство, а традиция — уже Конфуций обращался к древности. На этот раз обращение к древности было призывом к новой литературе, освобожденной от пут формальной красивости. А знак древности — это символ правды, откровенности, простоты, и «путь дао», которым Хань Юй хотел наполнить «простую» форму, — это в переводе на современный язык содержательность произведения. Конечно, требования, поставленные «движением за гувэнь», были новыми, поскольку они входили в согласие со временем, но вопросы были вечные и древние. Например, нравственность художника и творчество его как отражение этой нравственности. И танские и сунские

реформаторы в продвижении вперед и мысли и литературы видели себя восстановителями древней правды, и когда Оуян Сю выступил за индивидуальность в творчестве, он даже не попытался представить это новшеством. Не надо ни на мгновение забывать о том, что обращение именно к древности за моральными наставлениями бывало в Китае не красивой фразой, а насущной необходимостью. <...>

Мы понимаем ученого, имеющего перед глазами картину итальянского Возрождения и обладающего всем возможным знанием китайской истории, в его стремлении совместить героев стран и эпох. Мы от души желаем ему удачи. Мы пока еще не верим только в схожесть происходившего. И не хотим форсированных решений. А они даются. «Дао» — путь конфуцианской высшей правды и нравственности — переводится как наука и просвещение, «цзюньцзы» — человек, идущий этим путем и, значит, носитель правды и нравственности, изображается как «просвещенный человек». Если мы к этому добавим, что государственную школу «дасюэ» или «тайсюэ», существовавшую в Китае с давних времен, Н.И. Конрад переводит как «университет», а Хань Юя называет «профессором», то увидим, что намеренное соединение Вазари и Хань Юя в одну пару накладывает на выводы резкий свой отпечаток.

В поэзии внимание к человеку, тонкое раскрытие человеческих чувств, соединение пейзажа с человеческими переживаниями, да и многое другое, присущее поэтическому восприятию мира, само по себе не может быть ни общим признаком переживаемого обществом Возрождения, ни «убедительным аргументом в пользу признания Ренессанса мировым явлением»... Не слишком ли часто опознание Ренессанса производится по неким вторичным признакам?

Комментарии. См. с. 266.